Своеобразие психиатрических отношений больной-врач значительно сложнее, чем в <соматической> медицине. Эмоциональная насыщенность взаимоотношений, особенно со стороны больного, невероятно сильна и богата в своих проявлениях. На это влияют два фактора.

Во-первых, при неврозах, а еще чаще при психозах обнажаются глубинные слои психики в форме симптомов, эмоциональных реакций или даже в вербальной форме. Это болезненное выворачивание психики <наизнанку>, которым пользуется психиатр, получая доступ к интимным переживаниям больного - его скрытым, часто неосознанным конфликтам, в которые он не смог бы проникнуть в нормальных условиях. Психиатр, которому случалось обследовать так называемых психически здоровых людей или пациентов с психосоматическими болезнями, знает, насколько больше сил приходится затрачивать, и как несоизмеримо малы результаты по сравнению с его обычной работой с психическими больными. У психически здоровых людей защитные барьеры очень прочные, они не допускают вторжение извне. Глубины психики имеют более сильную эмоциональную окраску по сравнению с поверхностными слоями, там господствуют хаос и амбивалентность (противоположные эмоциональные векторы).

Во-вторых, отношение психиатра к больному формируется в горизонтальной плоскости. Врач не может оценивать больного свысока, он смотрит на него как профессионал, хотя <профессионализм> в психиатрии довольно проблематичен. Психиатрический контакт - эта встреча лицом к лицу. Тем самым психиатр втягивается в водоворот сильных и противоречивых чувств больного, становится, хочет он этого или нет, важной, даже центральной фигурой в мире его переживаний. Больной проецирует на него все свои конфликты и эмоциональный настрой. Врач становится символическим <отцом>, <любовником>, <спасителем>, единственным человеком, который понимает больного и может вернуть его к нормальной жизни, изгнать <злые силы>.

Больной должен чувствовать рядом с собой живого человека, а не <ученого>. Прежде всего, он должен ощущать отношение к себе как к живому, реальному человеку, а не предмету исследовательских и терапевтических манипуляций сообразно заранее построенных теоретическим схемам.

Итак, положение психиатра нелегкое. С одной стороны, он несет груз ответственности, который значительно превышает его возможности, с другой - осознает, что стоит перед открытой сценой реальной драмы, которая разыгрывается в глубинах человеческой психики, более того, его влекут на сцену для того, чтобы он сыграл на ней одну из главных ролей. На этой сцене нужно быть самим собой, нельзя надеть маску профессионала, пользоваться стереотипными приемами, в каждой ситуации нужно импровизировать, опираясь на свой опыт и умение войти в положение больного. Нельзя надеть маску безразличия идеального наблюдателя - ведь врач видит перед собой реального человека, к которому нужно отнестись по-человечески, нельзя трактовать его как объект своего психиатрического любопытства или как полигон для проверки тех или иных концепций.

Словом, психиатр не может не быть эмоционально заинтересованным в таком очень динамичном процессе межличностного общения, как эмоциональная связь больного с психиатром. Не задействуя свои эмоции, врач перестает относиться как к человеку не только к больному, но и к самому себе.

Единственный выход из такого положения - это создание <идеального наблюдателя> в самом себе, наблюдателя, который с некоторого расстояния присматривается к эмоциональным реакциям как больного, так и своим собственным. Сохраняя горизонтальную плоскость контакта с больным, психиатр создает как бы фиктивную фигуру, наблюдающую ситуацию сверху, со стороны. Безусловно, это требует длительного наблюдения самого себя и умения осуществлять самоконтроль. Поэтому психиатрическое обучение - это не просто профессиональная подготовка, но и в определенной степени - работа над характером.

Есть три позиции, недопустимые в психиатрии: субъекта к предмету, маски и судьи.