Первыми жертвами с американской стороны были летчики, которые атаковали северокорейские цели в районе Сеула 27 июня 1950 г. [111]. Сухопутные войска появились чуть позже, так как поначалу даже Макартур сомневался в необходимости их вовлечения. Стьюк цитирует его высказывание о том, что любой, кто выступает за схватку с коммунистами в материковой части Азии, должен обратиться к психиатру. Однако 30 июня он уже был готов приступить к активным действиям[112].

Омар Брэдли, начальник Генштаба, тоже был против отправки в Корею сухопутных войск.

Сам термин «война» поначалу старались не употреблять, что хорошо видно по тому, как определял ситуацию сам. Трумэн на пресс-конференции от 29 июня 1950 г.:

«Вопрос: Каждый в этой стране ( то есть США) спрашивает, находимся ли мы в войне или нет?

Президент: Мы не в войне»…

Вопрос: …правильно ли будет, соответственно Вашему объяснению, назвать это полицейской акцией под (руководством) Организации Объединенных Наций?

Президент: Да. Это именно то, чем оно является»…[113]

Однако слова «полицейская акция» очень скоро вышли из употребления[114]. Это было связано с тем, как развивались события. то было связано с тем, как развивались события.

Естественно, что первыми сухопутными частями армии США, переброшенными на театр военных действий, были войска расквартированные в Японии. До определенного времени размещенная там Восьмая армия США выполняла функции оккупационных войск и ее боеготовность была невысока. Однако осенью 1948 г. у нее появился новый командующий, генерал Уолтон Харрис Уолкер, - ученик Паттона, один из лучших командиров корпусов в Европе. Он резво взялся за повышение боеготовности, однако из-за излишней прямоты у Уолкера не сложились отношения как с самим Макартуром, так и с его окружением, особенно с его любимчиком, начальником штаба генералом Алмондом. Для нас это довольно важно, так как впоследствии мы увидим, как задвигали одного и продвигали второго.

Некоторые изменения американской внешней политики привели к тому, что американские войска в Японии стали более активно заниматься боевой подготовкой в преддверии возможного советского вторжения, однако разработанная Уолкером программа не была воплощена в жизнь в полной мере, так что войска, отправленные в Корею, по сути дела, не были готовы к войне.  

К. Блэр описывает аховую ситуацию: Машины, используемые со времен Второй мировой, разваливались на части. Боеприпасы, хранящиеся на складах с Дня Победы, были подпорчены. Портативные рации были покрыты ржавчиной и абсолютно бесполезны. Минометы заржавели из-за недостатка использования или небрежного хранения. Эти трудности были настолько серьезными, а Пентагон был настолько глух ко всем просьбам о предоставлении армии нового снаряжения, что МакАртуру пришлось отправить специальные команды на поля битв времен войны с целью сбора старого заржавевшего оружия, которое потом приводилось в действующее состояние на японских заводах.

По воспоминаниям генерала Кина (одного из комдивов Восьмой армии), грузовики часто были в неисправном состоянии, рации не работали, оружие давало осечку, а вместо современных топографических карт американцы были вынуждены пользоваться старыми японскими. Такая ситуация была характерна для всей восьмой армии[115].

Тем не менее, первая группа американцев покидала Японию с уверенностью в том, что как только «гуки» узнают, что американские войска здесь, они немедленно подожмут хвосты. Генерал-майор Джон Х. Черч, начальник штаба американской армии в Тэджоне, откровенно заявил журналистам: «Мы вышвырнем северокорейцев, а если вмешаются русские, то вышвырнем и их»[116]. Американцы были так уверены в скорой победе, что даже не взяли с собой личные вещи и деньги[117].

Янки были уверены в том, что стоит северокорейцам их увидеть, и они обратятся в бегство, однако уже 29 июня 1950 г. МакАртур, который ранее собирался «решить проблему» силами всего одной дивизии[118], заявил, что их потребуется, как минимум, две. А в середине июля он говорил уже о четырех дивизиях, называя северокорейского солдата «чрезвычайно серьезным противником»[119].

Полагаю, это было связано с тем, что 7 июля 1950 г. у деревни Осан под Сувоном было разбито первое американское подразделение, оперативная группа полковника Смита, вступившее в бой с армией вторжения. Эта схватка подробно описана у   У. Стьюка[120], но если кратко, то американцы должны были блокировать дорогу, по которой двигались северокорейские войска. Заняв позиции на возвышенностях вдоль нее, они обстреляли противника из всего, что у них было, от артиллерии до базук. Однако огневая мощь американских войск оказалась недостаточной, чтобы противодействовать танкам советского производства, а северокорейских солдат не пугало появление нового противника. Американцы подбили четыре танка, но остальные 29 благополучно проследовали далее. А когда через некоторое время появилась пехота КНА, группа обратилась в беспорядочное отступление.

Как писал впоследствии один из очевидцев этого боя, «вместо неорганизованной орды, вооруженной мушкетами, мы встретили хорошо обученных дисциплинированных солдат вооруженных, по меньшей мере, не хуже нас. Вместо того, чтобы бездумно ринуться в гущу сражения, они сначала открыли огонь, прикрывавший их наступление, затем произвели двойной охват, открыли заградительный огонь на путях отступления и умело проникли в наш тыл».

М. Гастингс полагает, что сил, конечно, не хватало, однако если бы американские войска более грамотно использовали силы и местность, они могли бы нанести северокорейцам больший вред или задержать их продвижение. Однако, похоже, офицеры армии США не имели ни умения, ни опытадля  создания противотанковых заграждений, использования мин или огневой поддержки. Особенности местности, проблемы со связью и потоки беженцев окончательно уничтожили возможность американцев организовать эффективную оборону на данном этапе войны.[121]

Однако сам факт появления американских войск, действительно прибавил северокорейскому руководству уныния. В телеграмме Сталину от 7 июля 50-го года Штыков отмечает появление негативного настроения не только у масс, но и в руководстве, в связи со вступлением в войну Америки, чего корейцы «не предполагали и не ожидали». Если Ким Ир Сен и Пак Хон Ён выступали за продолжение войны, то Ким Ду Бон и Хон Мён Хи высказывались о трудностях войны против американцев силами одной Кореи[122].

Среди тех, кто в наибольшей степени высказывал опасения за исход войны, Штыков отмечает Ким Ду Бона, больше других сомневавшегося в том, что Северная Корея сможет вести войну одна[123],  и Ким Даль Хёна (лидера партии Чхондогё). С другой стороны, он упоминает, что в разговоре с Ким Ир Сеном Пак Хон Ён «прямо поставил перед ним вопрос о необходимости официально просить Советское правительство прикрыть Северную Корею Советской авиацией, а перед Китайским правительством о вводе в Корею китайской армии»[124]. Заметим, наиболее сильным ястребом в северокорейском руководстве снова оказывается Пак[125].

В этом же докладе Штыков отмечал, что «солдаты и младшие офицеры дерутся храбро, однако вследствие недостаточной теоретической подготовки и боевого опыта командного состава (полк – дивизия) имеется целый ряд крупных недостатков в организации боя и управления им. Штабы дивизий и даже штаб армии вследствие отсутствия постоянной связи (по 1-2 дня не знают, что делается в полках и дивизиях) очень часто не влияли на ход боя».

Собственно, даже история группы Смита говорит о том, что танки у северокорейцев были отдельно, а пехота отдельно. Это понятно, так как ни офицеры 88 бригады, ни те, кто воевал в гражданской войне в Китае, не имели серьезного опыта массированного использования танков.

Штыков собирался решить эту проблему за счёт привлечения Советских военных советников на уровне армейских групп, но несмотря на заискивающий тон Пхеньяна, Москва была непреклонна в своём нежелании «отпускать военных советников южнее 38-ой параллели».

8 июля Ким Ир Сен обращается к Сталину с личной просьбой прислать военных советников, «так как наши национальные военные кадры еще недостаточно овладели искусством вождения современных войск». Это было связано с тем, что военные действия перестали развиваться по ранее намеченному плану, но Сталин снова отказал, опасаясь, что смерть или плен советников осложнят международную ситуацию[126].

К этому времени в Корею была переброшена 24-я дивизия армии США под командованием генерала Дина, готовая к бою примерно на две трети и сильно недоукомплектованная техникой и кадрами. По мнению одного из офицеров дивизии, которого цитирует К. Блэр, «От 25 до 50 процентов нашего вооружения было непригодно к использованию». Не было средств для нормальной борьбы с танками, транспортное обеспечение составляло треть от положенного, а заряды для минометов были «настолько старыми и проржавевшими, что восемь из десяти зарядов просто не взрывались».

Но как и Смит, Дин был уверен, что речь идет о «полицейской операции», и северокорейцы испугаются самого факта появления американских войск. Но первые столкновения с КНА разбили это представление вдребезги. «.. солдаты Северной Кореи, их уровень тренировки, и их снаряжение были серьезно недооценены», — писал Дин Макартуру.

           Неготовые к бою, в первую очередь психологически, американские войска часто отходили с поля боя как только дело принимало серьезный оборот. В результате за первую неделю участия американских войск в Корейской войне КНА продвинулась на 50 миль и вышла к реке Кымган, разгромив два американских полка, потерявших около 3000 человек убитыми, ранеными и пленными.

10 июля Макартур оценивал ситуацию как «критическую» и начал требовать мобилизации и подкреплений, в то время как генерал Дин пытался отстоять Тэчжон. 24-я дивизия должна была сдерживать 4 северокорейских дивизии, и автор сталкивался с мнением, что Макартур фактически бросил дивизию Дина на смерть для того, чтобы выиграть время[127].

20 июля 1950 года  части КНА окружили и полностью разгромили американские части, занимавшие защитные позиции возле Тэчжона. Ситуация была настолько отчаянной, что генерал Дин сам взял в руки базуку и подбил несколько танков врага, показав, что данное возможно.

           Тем не менее, как считает Блэр, вместо того, чтобы организованно отойти, Дин решил оборонять город еще день – это не изменило общей ситуации, но отступление превратилось в беспорядочное бегство, в ходе которого сам Дин тоже был захвачен в плен. Из 4000 американских солдат, защищавших город, 30% были убиты, ранены, или пропали без вести . Так закончилась вторая неделя сухопутных боев в Корее с участием американцев.

«Тэчжонская операция» [128]показала несколько слабых сторон американской армии. Во-первых, определенная слабость командного состава. Генерал Дин был хорошим примером храброго солдата, но посредственного командира, - командиру дивизии не пристало самому бегать с базукой за северокорейскими танками. Однако официальная пропаганда сделала из него героя, хотя он оказался самым высшим по званию американским офицером, попавшим в плен[129].

Затем следует отметить невысокое качество и слабую подготовку личного состава. Как отмечал полковник Мастерс: «То, что мы делали в Корее… мы пытались использовать гражданских людей как солдат и ожидали от них эффективности в бою»[130]. М. Михаэлис, будущий герой обороны Пусанского периметра, отмечал, что Американские солдаты практически разучились ходить пешком и утратили значительную часть навыков боевой подготовки[131], а М. Гастингс подчеркивает  большой страх перед окружением и «котлом», из-за чего фланговые атаки противника часто приводили к отступлению[132].

На ситуацию накладывался и национальный фактор, и не случайно разговоры о причинах поражения Дина связаны с оценкой действий 24-го полка, который полностью состоял из чернокожих солдат с некоторым вкраплением белых офицеров. Гастингс указывает, что данное соединение так часто подвергалось панике и бегству, что в его тылу приходилось устанавливать блок-посты. Защитники полка обвиняют своих оппонентов в том, что вина была скорее в плохом командовании, так как командовать чернокожими отправляли менее квалифицированных командиров, ибо это не было престижно[133].

Он же обращает внимание на то, что опыт участия в войне в Корее был для американских солдат очень неприятным. Колонны беженцев, с которых начиналось знакомство со страной, массовые атаки, вражеские танки… Под такими впечатлениями складывалось очень неприятное психологическое состояние. В результате неприязнь к коммунистам как бы переносилась на всё корейское население[134]. Отчуждение и пренебрежение американцев по отношению к корейцам с самого начала, включая своих союзников, отмечают и иные авторы.[135] 

Кроме того, северяне нередко инфильтрировались через линию фронта под видом беженцев. Пряча оружие в тюках с имуществом, «беженцы» собирались в организованные группы и атаковали американцев с тыла. Авторы книги «Корея в огне войны» упоминают инцидент, когда большое количество женщин и детей замаскировалось под беженцев, проникло в расположение южнокорейских и американских войск, а потом внезапно атаковало его изнутри, завладев оружием[136].

В сочетании с партизанской войной такие действия вызывали у солдат дополнительное негативное отношение к гражданскому населению, часто выливавшееся в военные преступления по отношению к нему.

Не придавала желания сражаться за свободу Кореи и южнокорейская армия и южнокорейское правительство. По словам Гастингса, Пусан в то время был «скоплением уличных рынков, беженцев (около 900 тыс. человек) , военных, нищих, проституток и организованной преступности»[137].  Даже обеспечение обитателей палаточных лагерей питьевой водой стало большой проблемой. Власти практически не занимались обустройством людей, концентрируясь на массовых арестах и казнях, активистов левого направления и предполагаемых «северокорейских агентов». На протяжении лишь одного 1950 г. в Пусане было казнено около 50 тыс. человек[138].

Что же касается армии, то М. Гастингс ссылается на мнение британского корреспондента, который утверждает, что южнокорейская армия состояла из детей, стариков и лиц, рекрутированных в армию насильно. Таких людей отправляли на фронт после нескольких часов предварительной подготовки[139]. Кстати, хотя «Молодежные корпуса» активно принуждали молодежь служить в армии, сами члены этой полугангстерской организации от военной службы освобождались[140].

Как заметил австралиец Джеймс Плимсоль, концепция строительства национальной армии РК, не шла дальше раздачи винтовок своим соотечественникам и отправки их на поле боя[141].  

 В итоге американцы были вынуждены создавать при армии США так называемые «корейские вспомогательные части» (KATUSA), обладающие хоть какой-то подготовкой.

С другой стороны, к этому же времени проявились и сильные стороны американцев, в первую очередь господство в воздухе и на море. Более половины потерь северян в технике и треть потерь живой силы были связаны с действиями американской авиации[142]. На 20 июля в северокорейских ВВС было всего 57 штурмовиков и 35 истребителей. При этом лётчиков на них было всего 15 и 10 человек соответственно[143], и понятно, что она была уничтожена практически сразу же после серии налетов на аэродромы вокруг Пхеньяна[144].

19 августа 50-го года Штыков в очередной телеграмме жалуется Сталину, что Ким Ир Сен болен, лежит в постели и очень нервничает по поводу того, что с начала августа американцы начали массированную.бомбардировку северокорейских войск по всей линии фронта, отчего они несут большие потери без возможности как-то им противостоять[145]. «Ким Ир Сен никогда не был в таком расстроенном состоянии. Он просит, нельзя ли обратиться за помощью и прислать интернациональные летные силы для прикрытия войск, что без прикрытия войскам воевать тяжело».

Ответ Сталина по сути дела был никаким: «товарищ Ким Ир Сен не должен смущаться тем, что у него нет сплошных успехов в войне с интервентами». Молодой Советской республике было гораздо хуже, но всё равно она победила.