Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Парадокс сегодняшних реалий украинской национально-языковой политики заключается в том, что повышенный интерес политической элиты к языковым проблемам приводит не к их разрешению, а к эскалации социальной конфликтности, захватывающей все сферы жизнедеятельности государственного организма: экономику и политику, образование и науку, культуру и духовность. Чем больше чиновники, облеченные властью, говорят о единстве и уникальности украинской нации на основе одного государственного языка, тем шире становится пропасть регионального взаимоотталкивания и тем сильнее разгораются внешние очаги недоверия и непонимания. Язык, стремящийся к универсальной бесконечности конструктивного диалога, при искусственном сужении его функций превращается в ограниченное средство внутреннего общения, изолирующее многонациональную украинскую культуру не только от русской, но и от мировой цивилизации.
Причины подобной внутриязыковой конфликтности не в богатстве или бедности языка (любой язык объективно богатый, если он удовлетворяет конкретный социум в его общении с осмысленным им миром), а в дилетантском обращении с ним властных структур, полагающих, что они наделены правом решать, на каком языке «их» народу говорить и думать. Между тем языковое общество живет и думает по своим универсальным законам бытия, которые не зависят от временной конъюнктуры политической «элиты», ограниченной конкретно-субъективным представлением о своей роли в истории. Если бы это было иначе, язык и культура каждого социума менялись бы в зависимости от того, каким «вирусом языкового реформирования» поражены руководящие им партии или лидеры. К счастью, общество мудрее любого рода «мессий», а поэтому способно вырабатывать иммунитет против политического шантажа и иллюзий. Политические мифы языковой политики, которые входят в противоречие с национально-языковой реальностью, влияют на социум выборочно и действуют только до тех пор, пока не угрожают его существованию как таковому. В этом случае языковое сообщество взрывается национальным неповиновением, восстанавливая естественное стремление Человека к самосовершенствованию и развитию.
Украинское общество сегодня вплотную подошло к такому рубикону, за которым все явственнее видны масштабы и следствия мифологизации языковой политики, навязанной ему правящей «элитой».
Миф 1. Статус языков устанавливается депутатами путем голосования, исходя из их убеждений. Этот миф зафиксирован в Основном законе Украины, в котором, с одной стороны, в статье 5 говорится, что «…носителем суверенитета и единственным источником власти в Украине является народ», а с другой, в статье 10, что «государственным языком в Украине является украинский язык», но при этом «…гарантируется свободное развитие, использование и защита русского, других языков национальных меньшинств Украины».
За последнюю статью в свое время проголосовали единогласно все депутаты. Позже те же депутаты провозглашали идеи о русском языке как втором государственном, официальном, региональном и даже о русском как национальном или родном. Эти эмоциональные споры предлагалось разрешать с помощью референдума, проведение которого, кстати, только усилило бы поляризацию и конфликтность в обществе, поскольку мало кто из политиков (а тем более из обывателей) осознавал и осознает, что означают зафиксированные ими в Конституции понятия, а значит, и масштабы возможной трагедии.
Мало что изменит в украинском социуме и принятие Европейской хартии о защите региональных языков (языков национальных меньшинств):
– во-первых, региональные языки не имеют никакого отношения к языкам национальных меньшинств (первым термином следовало бы обозначать языки, которые понятны большинству населения определенных регионов, как правило, приграничных, независимо от национальности на уровне общения, и которые не входят в национальный язык, например, польский язык в Галичине);
– во-вторых, для представителей постсоветского пространства термин «нацмен» оскорбителен, поскольку он унижает достоинство практически всех национальностей, кроме так называемой «титульной нации» (он был внедрен в народное сознание в сталинскую эпоху и должен быть заменен на понятие «языки национальностей», которые на равноправных основаниях входят в общенациональный язык);
– в-третьих, русский язык на территории Украины не является языком национальности, ведь языки национальностей функционируют в ограниченных определенной территорией местах их компактного проживания, а русский так или иначе знают все (поэтому нелепым выглядит перевод русских фильмов и передач на украинский язык), и он обслуживает разные национальности в масштабах всего государства.
Миф 2. Один государственный язык укрепит украинскую нацию. На самом деле в многонациональном государстве, каким является Украина, чем больше средств и форм выражения национального самосознания, национальной психологии и философии, тем богаче нация (единство в многообразии). Причем эти формы могут быть самыми разными, поскольку все они укрепляют национальный украинский язык, куда входят общелитературный язык, языки национальностей, диалекты, жаргоны, фольклор, живопись, музыка, архитектура как носители национально-языковой картины мира – менталитета, психологии и философии единой украинской нации. Это тем более относится к украинскому и русскому языкам, которые объективно являются государственными (хотят этого политики или нет, записано ли это в Конститутции или нет), поскольку ими в той или иной степени владеет большинство населения государства вне зависимости от национальности или территории проживания.
С этой точки зрения кажутся совсем не парадоксальными сетования отдельных национально озабоченных политиков о том, что русский язык в отличие от других языков «национальных меньшинств» не нуждается в защите: «Стан мов цих меншин цілком задовільний, оскільки українське законодавство і практика традиційно приділяють пильну увагу захистові прав національних меншин, у тому числі й мовних прав. Серед перелічених мов найсильніші позиції має російська, яка, як відомо, була панівною мовою в СРСР і продовжує широко використовуватися у межах всієї України, особливо в її східній частині».
Действительно, эти два языка нужно не защищать, а глубоко изучать в школах, пропагандировать в средствах массовой информации, в кино, театрах и т.п. Украинский язык при этом как государственный официальный (т.е. как язык, юридически представляющий интересы отдельных граждан в Украине и Украину в целом на международном уровне) необходимо изучать еще и как профессиональный на уровне высшей школы. В отношении же отдельных национальностей (например, греческой, татарской, культуры которых нуждаются в защите), следует проводить политику, направленную на развитие их языков, используя для этого различные формы национального самовыражения: путем открытия в местах их компактного проживания национальных учебных заведений, путем учреждения национальных средств массовой информации и т.п.
Миф 3. Украинская литература – это литература, написанная на украинском языке. Если под национальным языком понимать множественность и разнообразность форм проявления национального характера и мировосприятия, то под украинской литературой – одной из главных составляющих общности нации – следует понимать литературу, которая создает эту общность, независимо от того, на каком языке она написана. В этом контексте любое искусственное ограничение эстетично-культурологической функции литературы (национального языка) приводит к расшатыванию и разрушению национальной конструкции.
В украинской культуре веками сотрудничали, сосуществовали и взаимодополняли друг друга две наиболее адекватные языковые формы национального выражения украинской психологии и философии – украинская и русская. Этими языками или на одном из них были написаны произведения Тараса Шевченко и Николая Гоголя, Марко Вовчок и Михаила Булгакова, Ивана Франко и Антона Чехова, а также Леси Украинки, Ильфа Ильи и Петрова Евгения, Исаака Бабеля, Михаила Шолохова, Олеся Гончара, Александра Куприна, Владимира Короленко и многих другие писателей, так или иначе отражающих в своем творчестве многообразие украинско-славянского характера.
Поэтому подмена понятий при изучении украинской литературы в школе (украинская литература – литература, написанная на украинском языке) обедняет и разрушает целостность украинской нации, поскольку из ее конструкции выбрасывается огромная часть украинской культуры (в лучшем случае ее изучают в курсе зарубежной литературы на родном, т.е. украинском языке). Это закономерно приводит к образованию четвертого мифа.
Миф 4. В Украине родным языком является украинский. Этот миф озвучивается в учебных заведениях, где обязательным атрибутом оформления является стенд «Вивчаймо рідну мову!» («Изучаем родной язык!»), сознательно навязывается обывателю в дни празднования родного языка (Свята рідної мови), а затем тиражируется в репликах-осуждениях «Чому ти не спілкуєшся рідною мовою?» («Почему ты не общаешься на родном языке?») или в императивах «Державний службовець має спілкуватися виключно українською мовою» («Государственный служащий должен общаться только на украинском языке»). Обделенному этичными нормами чиновнику или обывателю невдомек, что родной язык у каждого представителя определенного языкового социума свой, и никто не имеет ни морального, ни юридического права приказывать, на каком языке ему говорить, а тем более думать. Культурный человек в условиях тотального двуязычия (наличия двух государственных языков) выбирает для общения тот инструмент (язык), который помогает ему максимально раскрыться, быть понятным и достичь необходимого результата. Для того чтобы не оскорбить или не поставить в неловкое положение собеседника, в разных ситуациях языкового общения это может быть и украинский, и русский языки. Вот почему распространенный в Украине рекламный плакат «Думай по-українськи!» («Думай по-украински»!) нужно воспринимать разве что как метафору, которая призывает к оценкам, действиям и поступкам, оперирующим национальными категориями мышления, а не к единственно обязательной форме общения.
Миф 5. Элитный украинский язык засорен русскоязычными нормами, поэтому его нужно реформировать. Этот миф периодически трансформируется в Указы Президента о необходимости проведения реформы орфографии или распоряжения о переименованиях, связанных с политической оценкой исторических событий или лиц (последний из них был подписан Виктором Ющенко в феврале 2010 года), но, кроме этого, постоянно тиражируется украиноязычными средствами массовой информации на радио и телевидении. Сознательная или неосознанная борьба с русской культурой, которая якобы изменила истинно украинский смысл, произношение, грамматику и лексику, достигает размеров, за которыми теперь уже украинская культура превращается в кодированный для славянского и мирового сообщества ребус.
И речь идет теперь не только об орфографии, а о замене всей системы языка, что уже было продемонстрировано в «Проєкті найновішої редакції українського правопису» 1999 года тогдашним вице-премьером Украины господином М.Жулинским, который пытался изменить фонетику (діяспора, иній, иржа, геніяльний, етер, катедра, Атени, б’юджет – совр. укр. діаспора, іній, іржа, геніальний, ефір, кафедра, Афіни, бюджет), грамматику (крови, совісти, племени, метра – совр. укр. крові, совісті, племені, метро) и лексику (гусак – ганс, повія – гор и т.п.).
Приверженцам этого мифа уже недостаточно предложенных изменений – они идут дальше, разрушая основу общеславянского и мирового профессионального общения – терминологическую базу эмоциями, двусмысленностями и национальной ограниченностью: вуз – виша, дівчина – юнка, член партії – членкиня, листоп`ад – лист`опад, любл`ю – л`юблю, б`удемо – буд`емо, процент – відсоток, аеродром – летовище, вертоліт – гвинтокрил, фабрика – робітниця, карта – мапа, масштаб – мерило, госпіталізувати – ушпиталити, торговельний – торгівельний, коаліціант – коаліціянт, переговори – перемовини, начальник – очільник, автомобіль – автівка, паровоз – паротяг и т.п. Тем не менее настоящих ошибок, так называемых русизмов, они не видят, употребляя слова и словосочетания типа я рахую (я вважаю), слідуюче любе питання (наступне, будь-яке), прийняти міри (вжити заходів), обумовлено причинами (зумовлене причинами), являється (є), задачі економіки (завдання економіки), учбовий корпус (навчальний корпус), область виробництва (галузь виробництва), інспектор по кадрам (інспектор з кадрових питань), конкурентоздатність (конкурентоспроможність), не дивлячись на (незважаючи на), на протязі року (протягом року) и т.п.
Таким образом, при политизации оценки языковых явлений, сопровождающихся конфликтами, можно и нужно говорить об экологии политического сознания, превращающего конструктивный потенциал разнообразных вариантов национального языка в коррозийный материал для их акцентного противопоставления. Это интуитивно ощущают обычные граждане, которых большинство, что должно серьезно волновать сознательное научное и политическое меньшинство.
Простому человеку, не попавшему в сети политического тумана и свободного от идеологических догм, понятно, что независимо от языка, на котором он общается в бытовой ситуации (русского, украинского, татарского, греческого), он является главным компонентом общенациональной украинской культуры и, следовательно, входит в украинскую государственную общность. Его родной язык по своей внутренней энергетике существенно отличается от языка коренной нации (русской, татарской, греческой) и не противоречит основным ценностям украинского мировосприятия, подтверждая богатство национального украинского менталитета.
Для него также понятно, что для внешнего общения в границах Украины он должнен перейти на украинский или русский язык.
Но для него совсем не понятно, почему при такой ситуации необходимо дублировать русскоязычные фильмы, изучать русский язык как иностранный, а русскую литературу – в курсе зарубежной на украинском языке. Путаясь в разговорных, официально-деловых, публицистических и задекларированных словарями вариантах имен Микола и Николай, Анна и Ганна, Михайло и Михаил, Елена и Олена обычный гражданин постепенно втягивается в перманентный революционный процесс, забывая о естественном для человека стремлении к стабильности общественного бытия.
В связи с этим сознательной научной общественности, которая в состоянии систематизировать подобные явления в украинском обществе, необходимо обязательно и немедленно решить два типа проблем, связанных с политизацией языковых реалий.
Первый тип касается фундаментальных основ внутренней политики в многонациональном государстве. Их решение зависит от объективной оценки ситуации с функционированием в нем языков и от правильного определения на этой основе их реального статуса. Перенесение других оценок на новую национально-языковую почву или абсолютизация субъективных мнений политических лидеров не являются научными и полезными для общества, поскольку реальное развитие языка как общественного явления не зависит от воли отдельной личности. Иначе любая значимая языковая реальность может совсем неожиданно для общества претендовать на роль всеобщего критерия национальной аутентичности и может привести к поглощению других языковых реалий, что в конечном итоге подорвет основы государственности.
Второй тип проблем является профессиональным и должен решаться учеными-филологами, поскольку он касается методики изучения и функционирования языков в конкретном государстве. Так, например, конституционная квалификация русского языка как языка национальных меньшинств приводит к тому, что он изучается на уровне иностранного для общения (а не общности) с соответствующей методикой оценки знаний: аудирование, говорение, чтение, письмо. С другой стороны, для изучения украинского языка создаются учебники как для родного языка, когда этап общения на нем был пройден еще в дошкольном периоде. Такие же парадоксы заложены в квалификацию украинской и русской литератур, хотя в пределах Украины они обе входят в структуру украинского национального языка и методика их изучения должна опираться на абсолютно другие методологические принципы.
Итак, чтобы заложенная политиками языковая конфликтность не превратилась в серьезную социальную проблему, необходимо осознать, что объективный путь к развитию украинского общества возможен только при учете реального двуязычия (а инода и многоязычия). И только придерживаясь современных норм общекультурного и внутринационального диалога, можно сформировать действительно национальный подход к разрешению языковых проблем.
Мозговой, В.И. Роль языковой истории в управлении инновационным развитием Донбасса / В.И.Мозговой // Инновационные перспективы Донбасса: материалы междунар.науч.-практ. конф., 20-22 мая 2015 г. Т. 7: Реформирование менеджмента в условиях инновационного развития.- Донецк, 2015.- С.133-138.
При анализе тех или иных общественно-политических процессов, происходящих в переломные эпохи и кардинально влияющих на социум, чаще всего обращаются к последовательности значимых фактов и событий, инициируемых зичностями. Оценка их роли в истории якобы напрямую зависит от результатов проводимой ими внешней и внутренней политики.
При этом объективность созидательных порывов народных масс, которые априори должны соответствовать социальной стратегии развития цивилизации, сужается до размеров субъективной воли или прихоти авторитарной личности. Социум как высший смысл и результат существования цивилизации превращается в абстрактного статиста, испытывающего мощный пресс личностных перегрузок, и становится объектом манипуляций с ним вождей разного уровня. К этому неутешительному выводу подталкивает парадоксальная история «развития» Донбасса в составе независимой Украины – могучего в промышленном, экономическом и культурном отношении региона, разрушенного волей высшей политической элиты в ходе так называемой АТО.
Но парадоксы на этом не закончились. Они находят свое продолжение уже в новейшей истории Новороссии, дух которой не смогла сломить эскалация военных действий, проводимых ВСУ на ее территории. Наоборот, они подготовили почву для разрушения военно-феодальной модели управления в самой Украине. Новые ростки созидания в «самопровозглашенных» ДНР и ЛНР даже в условиях войны оказались действеннее и прочнее, нежели необузданный и ничем не оправданный диктат «законной» киевской власти, которая живет от Майдана до Майдана и уже не способна управлять страной без силы армии, внешних «подсказок» и финансовых вливаний.
Впрочем, эти парадоксы вполне объяснимы, если в их оценке опираться не на политическую интерпретацию истории личностей, а на понятие языковой истории, абсолютно разной для власти и населения. Первые оперируют историей зичностей, превращая ее из объективной реальности в субъективный способ интерпретации выборочных фактов и событий, а вторые – историей, фиксируемой в языковом сознании народа (фольклоре, именах собственных, литературе, жаргонах, диалектах, язиках национальностей и т.п.).
Под языковой историей мы будем понимать процесс формирования национального языка как средства общности народа, воспитанного в устойчивых и многократно повторяющихся ситуациях контактного общения разнообразных культур, создающих фундаментальные предпосылки для выработки общей философии и психологии, методологии оценки окружающей действительности и методики поступков и действий конкретного социума и конкретной языковой личности, осуществляющих свою жизнедеятельность в определенных исторических реалиях.
В этом смысле языковая история Донбасса уникальна. Первично она была связана не с природно-географическими условиями (высокой концентрацией полезных ископаемых в пределах Донецкого горного кряжа), но прежде всего с экономическими отношениями между Востоком и Западом на пересечении торговых интересов так называемого Великого Шелкового пути. Уже с этих пор начали складываться предпосылки для формирования представления о Донбассе как о символическом симбиозе духа свободы населяющих его народов, преодолевших внешнюю ограниченность и шагнувших на просторы внутренней свободы и развития. Территория Донецкого кряжа все более утрачивала свой природно-географический смысл и приобретала этнопсихологический пафос – как явление со специфической языковой историей, простирающейся до безграничных просторов великого Дикого поля.
Донецкий край, олицетворяя степную вольницу, притягивал к себе огромные людские ресурсы из сопредельных регионов, государств и территорий. Постоянно пульсирующая апоссионарная среда требовала новых и новых толчков для развития языковой истории, измеряемой годами, столетиями и тысячелетиями в пределах генерирующей идеи, появлявшейся в тот или иной период человеческой жизнедеятельности. Она бесконечно рождалась, формировалась, развивалась и шлифовалась в миллионах и мириадах разновекторных и разнохарактерных эпизодов человеческого общения, созидающего ни с чем несравнимую духовную структуру языковой общности донбассовца. Казалось, так было и так будет всегда…
Однако конец второго тысячелетия внес свои коррективы в поступательную поступь региона. Межцивилизационные жернова истории представили миру новое видение человеческих взаимоотношений, уродливо обнажившихся на Юго-Востоке Украины. Этап субъективного отторжения сложившейся языковой истории после 1991 года ознаменовался попытками навязать ему идеологию и культурные ценности другой языковой истории – приоритеты западных регионов Украины: идеализацию унитарности, национальной ограниченности, культурной и языковой однотипности; политику превосходства «истинно украинской» конфессиональности, психологию сельского собственника, истеричного русофобства и идеологической нетерпимости. По мнению авторов такой доктрины, она должна была сплотить весь народ в едином порыве для строительства исключительного национального государства. Но произошло наоборот. В известном смысле этот этап превратился в антиэтап, противопоставивший идее развития Донбасса план его разрушения. Он был связан с попыткой узаконить авторитарный механизм управления, пренебрегающий сложившиися веками опытом незакнутой языковой истории.
Но так долго происходить не могло… Тысячелетний этап совместного многовекторного созидания не мог замениться точечным эпизодом – противопоставление украинской идеи другим культурно-языковым мирам в конце концов сыграло злую шутку с самой украинской государственностью. Она превратилась в очаг нападок на ее унитарность. Доктрина исключительности, которая требовала непререкаемого подчинения ей всех и вся, разрушилась при активизации движения за федерализацию на Юго-Востоке.
Новой управленческой элите, выросшей в условиях длительного отсутствия собственной государственности, обособленного национализма, и воспитанной на примерах иной языковой истории, в стремлении к федерализации виделся призрак сепаратизма, хотя, на самом деле, он был продиктован попыткой вырваться за пределы изолированной унитарности и национально-языковой исключительности. Незнание языковой истории украинской Степи родило вместо выработки плана пересмотра методов своей политики в многонациональном регионе насильственную «подгонку» свободолюбивого Донбасса под «стандарты титульной нации». У власти сработал инстинкт самосохранения средневекового американского колониста – внедрить в сознание украинских граждан мысль об уникальности украинской идеи любой ценой.
Но пренебрежение языковой историей дорого стоило прежде всего самой Украине. Синдром неделимости государства, поддержанный штыками, в скором будущем изолирует его от цивилизованного мира, поскольку насильственное уничтожение Донбасса никак не сравнимо с уничтожением коренных индейцев Америки в средние века.
Парадокс Юго-Востока Украины состоит в том, что, в отличие от Америки, в многочисленных конфликтах, которые происходили на донецкой земле, никто никого не уничтожал и никакие народы никуда бесследно не исчезали. «Соотношение сил, существовавшее между англосаксонскими американцами и индейскими туземцами, было совсем иное, нежели между украинским и тюркскими народами. В случае Америки движение экспансии на запад было непрерывным и бесповоротным. Зато в случае Украины граница на протяжении веков колебалась то в одну, то в другую стороны. Славянская хлеборобская колонизация неоднократно шла в сторону Дикого поля, пытаясь стать твердой ногой на берег Черного моря; это были завоевания как плуга, так и меча. Однако эти передовые позиции земледельческой культуры периодически захлестывали волны номадизма».
Это были специфические войны за выполнение условий негласного договора о взаимопроникающем единстве Леса со Степью, земледельцев-славян с тюрками-кочевниками, обеспечивающего мощный, исполненный молодых амбиций экономический и культурный симбиоз наций и народностей степной зоны Юго-Востока, предоставивший безграничные возможности для их самосохранения и саморазвития. Впрочем, чувство самосохранения исключало попытки насильственного завоевания территорий. Языковая истории Донбасса не знала идей унитарности, языковой и национальной исключительности, диктата и тем более резерваций, ограниченных блок-постами, пропусками, рвами и колючей проволокой. Вот почему соответствие государственного устройства и моделей государственного управления матрице развития языковой истории является сегодня главным условием и гарантом стабильности общественных отношений в Донбассе, объективным подтверждением правильности его национальной, экономической и регионально-языковой политики.
Выводы. Исходя из того, что языковая история Донбасса изначально была связана со Степью и формировалась в условиях неограниченной во времени и пространстве внутренней свободы, самостоятельности в принятии решений, многоликой конфессиональности, национально-языковой и поликультурной среды, сосуществующей в преимущественных реалиях коллективного труда и естественно выкристаллизованых нормах межнационального общения на основе русской, украинской и других языковых культур, можно предположить позитивный сценарий выхода региона из навязанного внешними реалиями кризиса. В этой созидательной поступи Донбасс не ограничен. Преодолевая время и пространство, он готов вступить в новый цивилизованный этап своего развития.
Прогнозируемые, открытые и прозрачные действия новой управленческой элиты (а не выкачивание промышленных, финансовых и людских ресурсов), политика взаимной помощи, взаимообогащения и взаимной выгоды (а не полувоенного диктата олигархов), разрушение неприемлемых для бывшего Дикого поля пограничных и ведомственных баръеров, понимание сути и масштабности новой эпохи и новых управленческих механизмов способны превратить молодую донецкую государственность в полигон для моделирования современных экономических и гуманитарных отношений в открытой цивилизации народов и личностей.
4.Мозговой В.И. Диалог как основа языковой модели управления / В.И. Мозговой. // Наука как основа мирного диалога : сборникдокладовМеждународнойконференции (г.Донецк, 15 марта 2014). – Донецк : Научно-информационный центр «Знание». – С. 161-163.
Ощущение кризиса современной модели управления на постсоветском пространстве все сильнее овладевает умами населяющих его народов и все более перерастает в усиливающуюся тревогу по поводу гуманитарного будущего каждого из них, несмотря на декларируемое стремление властных структур якобы к ценностям демократии, процветанию и развитию. Одной из основных причин этого кризиса многие считают отсутствие экономического мышления или политического опыта руководства. Не отрицая важности этих составляющих, заметим, что они являются следствием, а не причиной сегодняшнего паралича управления сверху донизу. Причина кроется вдругом: за время строительства независимых государств мы потеряли главное – способность к продуктивному общению на основе диалога, а значит, умение понимать своих граждан, коллег, оппонентов и самих себя. Cиндром майдана и антимайдана захватил психологию молодежи, выросшей в условиях нестабильности, безработицы, явной и завуалированной идеологии насилия, и почти до основания разрушил культуру управления, превратив ее в антикультуру политических разборок. Новое поколение стало все более подвергаться искусу силового решения проблем, что породило необратимый процесс эскалации общественного противостояния. Диагноз устрашающий, но он позволяет сформулировать некоторые тезисы относительно сущности и роли диалога в языковой модели управления, раскрыв перспективы его возрождения в сегодняшних реалиях.
1. Язык, возникший в обществе на основе устного диалога, есть первичн ая и естественн ая форм а управления. Устное общение (первичная форма) как материальное воплощение процесса мышления, принципиально отличается от письменной речи (вторичной формы) – шифра для сохранения статического знания в определенной момент времени, стимулирующего тем не менее новый виток диалога с грядущими поколениями. Закон в его письменной фиксации, таким образом (как и любая книга как источник знаний), – всегда прошлая («вчерашняя») информация, которая обязана предваряться устным обсуждением и может адекватно восприниматься только в контексте действующего и послесловного диалога. В этой диалектике происхождения и функционирования языка («мысль» – «диалог» (устное высказывание) – «управленческое решение» (письменное распоряжение, приказ, указ) – «новая мысль» – «новый диалог») заключается сущность языковой модели управления обществом и государством. Нарушение последовательности или разрыв звеньев этой диалектической цепочки при руководстве внутренней и внешней политикой, образованием, культурой, экономикой («необдуманное управленческое решение» (письменный закон) – «психологически неустойчивое осмысление неудавшихся результатов» – «попытка установить требовательный диалог» – «продуцирование антилога») разрушает смысл природноязыковой модели управления и саму возможность послесловного диалога. Последнее приводит к обвинениям, ярлыкам, жестким оценкам и усиливающимся конфликтам на грани полувоенных, ставя под сомнение выполнение любого односторонне сформулированного управленческого решения. Природная материя первинного усного общения и вторичность письменной речи с ее способностью к кодированию для сохранения и передачи информации при торжестве «операционного менеджмента» об’являються вне закона, заменяясь антилогом, используемым для политических или бизнесовых «разборок».
2. Нацеленность на понимание, предшествующая устному обсуждению (принцип «опережающего понимания»), – залог успешного начала профессионального диалога. Для достижения контакта сговорящим, общественной группой или с обществом в целом психологически важным и естественным является осознанная установка оппонентов на обоюдное равенство и предваряющее диалог стремление понять друг друга. Такое «опережающее понимание» заложено природой человека с момента его рождения, что демонстрирует ребенок на раннем этапе своего развития, любознательная психология которого определяет заинтересованность в общении с каждым, кто вступает с ним в диалог. Естественно, что это стремление нужно поддерживать, совершенствуя методику педагогического менеджмента для воплощения идеи гражданского общества в жизнь демократического правового государства.
Однако история современных политических взаимоотношений, утверждающая свое «я», и представленная сверхчастотностью употребления словесных клише типа «Я убежден!» или «Я переконаний!», почти до основания разрушила возможность продуктивного диалога. Именно такая «история» обусловила торжество противоположной этике модели «опережающего нападения», все сильнее и жестче демонстрируемая депутатами «от народа», способными разработать лишь механизмы его ограбления и отвлечения от нарастающих проблем национального самоуничтожения, заменив их иллюзией борьбы за единство нации и государства.
3. Высказывание и текст – основные компоненты конструирования устного и письменного диалога. Анализ устной и письменной речи современных представителей управленческих структур приводит к выводу, что язык для них все больше становится средством манипуляции человеческим сознанием. В лучшем случае они обращают внимание на уровень владения конкретным государственным языком, техническими приемами составления документов и на способность к митинговым спичам.
Между тем успешное ведение устного диалога зависит не только от культуры речи и не столько от уровня владения конкретным языком или от нарочито насыщенного применения невербальных средств коммуникации (жестов, мимики, пауз, интонации), а от умения пользоваться языком вообще, в первую очередь, от умения оппонентов определять границы высказывания (которое нельзя отождествлять со звуком, словом и даже предложением). Вот почему любая попытка установить свое превосходство путем категорических заявлений, реплик, унижающих достоинство человека или перебивающих мысль (высказывание)оппонента, заставляет говорящего отвечать такими же репликами либо превращать разговор в оскорбительный поиск виноватых. Тем более опасным для управления является устный монолог-ультиматум до необходимого вступления в диалогическую речь, высказанный в средствах массовой информации. Он в этой подаче ставит под сомнение саму возможность дальнейшего диалога, поскольку забывается основная цель делового общения – поиск компромиссов, устраивающих обе стороны и приводящих участников коммуникации к положительному результату (гдеглавнымявляетсяне кто виноват, а что делать).
Не менее опасным для использования всех возможностей диалога является игнорирование основной единицы письменной речи – текста и его подмены вырванными из контекста фрагментными цитатами. Художественная література как основное средство формирования эстетических вкусив нации с ее оригинальными взглядами на мир при выборочном ознакомлении с ней превращается в придаток, стимулирующий неправильне оценки и неадекватную этим оценкам политическую деятельность. Это уже произошло в истории независимой Украины, где украинская література превратилась в литературу, написанную на украинском языке (из нее были изъяты русскоязычные произведения Т. Шевченко, Марко Вовчок, В. Короленко, Н. Гоголя, М. Булгакова); всемирно известные произведения Л. Толстого или Ф. Достоевского перекочевали в зарубежную литературу, а тексты «Слова о полку Игоревом» и Г. Сковороды стали презентоваться как безусловно украинские.
Все это в конце концов привело языковую модель управления к состоянию краха. Формирование культуры усного высказывания поглотилось иллюзативным письменным (компьютерным) тестированием – универсальным и, главное, необременительным для бюджета средством контроля и обучения, хотя оно способно в лучшем случае оценить статическое знание, но не сформировать процесс мышления и способность к адекватному отношению обучаемого к событиям и фактам действительности. Главная единица письменной речи – текст – стала подменяться репликами на уровне СМС и выхолащиваться из практики школьного и вузовского образования. Иллюзия новых «реформ» развеялась донельзя знакомым постулатом о революционной ситуации, которая наступает тогда, корда низы не хотят жить по-старому, а верхи не могут управлять по-старому.
Навязанное чиновниками от политики ограничение устной и письменной речи до размеров полуконфликтной реплики и вырванной из контекста цитаты, а сведение многообразных форм проявления межнационального общения в рамках многонационального государства к нормам и идеалам «титульной нации» и одного стиля (как правило, публицистического с его нацеленностью на внушение, риторику и императив) привели общество к состоянию перманентного управленческого шока. Вывести из него способно новое отношение к языку не столько как к основному средству общения, сколько как к главному механизму управления человеческой жизнедеятельностью и основе существования всей людской цивилизации.
5.Мозговой В. И. Стили как социал ьные разновидности моделей речевого поведения / Деловой и публицистический стили в истории русского языка и культуры : сборник докладов ІІ Межд. научн. конф. (17-20 июня 2015 г., г. Петрозаводск) / [отв.ред. З.К.Тарланов]. – Петрозаводск : Изд-во ПетрГУ. 2015. – 280 с.: рис., табл., с. 121-126.
Классика разграничения речевых стилей базируется на трех постулатах: 1) стили – это функциональные разновидности языка; 2) стили различаются типичными языковыми средствами; 3) употребление каждого из них ограничено сферой человеческого общения. Однако такой взгляд на природу стилей, логичный для сферы традиционной филологии, занимающейся изучением языка как универсальной системы, не совсем оправдан с точки зрения конкретного участника социальной коммуникации. В большинстве случаев его абстрактная языковая подготовка не соотносится с умением конструировать профессиональный диалог и, соответственно, с планируемой степенью социальной результативности общения.
Во-первых, знание идеальных норм стилевого употребления и методики анализа стилистики чужого текста не гарантирует точное определение собственного стилевого контекста, в разнообразных ситуациях которого постоянно находится любой коммуникант (тем более, если границы стилей в речи размыты и подвижны).
Исходя из этого, субъект коммуникации, во-вторых, не может четко сформулировать социальную цель своего речевого общения.
И, в-третьих, ему сложно определить размеры и возможности аудитории, на которую он хотел бы воздействовать.
Не зная мотивов и целей коммуникации в конкретном социальном контексте, он вынужден производить отбор стилистики языковых средств хаотично, не задумываясь о последствиях своего речевого поведения. В итоге, если интуитивно выбранная языковая модель автора высказывания или текста не противоречит речевой подготовленности его оппонента, результат общения может быть позитивным, если нет, социальный диалог превращается в явный (в устной речи) или скрытый (в письменной речи) антилог, сопровождающийся категоричностью ультиматумов и нетерпимостью к чужому мнению.
Таким образом, социальная иерархия стилей предполагает обусловленность языковых средств масштабами их социального охвата и характером воздействия на аудиторию, которые должны четко осознавать сами участники общения на основе сформулированных ими целей общения в том или ином стиле.
Обычно описание речевых норм практического использования языка в различных сферах начинают с разговорного стиля, поскольку его считают наиболее простым. С точки зрения языковых средств, он, действительно, не может быть сложным – в ситуацию устного общения вступают еще с младенчества на уровне примитивных реплик. Разговорный стиль «подкупает» поэтому своей простотой настолько, что уже в зрелом возрасте к нему особо не готовятся, ибо в нем «можно все».
Однако эта простота кажущаяся. Уникальная сложность разговорного стиля с точки зрения социальной ответственности заложена не только в непредсказуемости реакции на постоянно меняющуюся ситуацию диалога с неограниченным числом потенциальных субъектов коммуникации, но и в его исторической первичности и конкретной значимости для продуцирования постоянно новых моделей стилевого поведения на основе четко обозначенных целей и требований. Их кратко можно сформулирорвать в четырех постулатах.
1. Устная речь в социальном контексте исторически и функционально первична. С нее начинается общение и к нему же возвращается после «обкатки» в письменных формах любого из стилей. Как материальное воплощение процесса мышления, устная форма принципиально отличается от вторичного шифра письменной речи, используемого для сохранения статического знания в определенной точке его временных координат.
Письменная фиксация, таким образом, всегда прошлая («вчерашняя») информация, обязанная своим происхождением первичному процессу внутреннего и внешнего диалога. Она поэтому может адекватно восприниматься только в контексте действующего и послесловного диалога. В этой диалектике языка («мысль, рожденная внутренней речью автора» – «внешний диалог с прогнозируемыми участниками коммуникации» – «фиксация результатов совместного диалога в письменных стилях» – «стимулирование новой мысли во внутреннем полилоге с потенциально возможными коммуникантами» – «продуцирование нового диалога автором первичной мысли») заключается сущность языковой модели жизнедеятельности любого социального организма.
Нарушение логики функционирования языка, перестановка или разрыв звеньев этой диалектической цепи («непродуманное стилевое решение» – «внутренний конфликт» – «попытка его разрешения путем безапелляционных требований» – «превращение диалога в антилог») противоречит социальному смыслу существования человечества. Не менее опасной в связи с этим становится активно внедряемая в практику современного образования формула обучения, подменяющего процесс постижения истины в диалоге с обучающимся (формирующем способность ученика к мыслительной деятельности и отстаиванию своих взглядов) письменным тестированием, проверяющем в лучшем случае точечные знания, а в худшем – умение приспособиться к мнению и требованиям учителя.
2. Социально необходимым условием продуктивности разговорного стиля является предваряющее диалог стремление его участников к пониманию оппонента («принцип опережающего понимания»). Такой принцип заложен природой человека с момента его рождения, что постоянно демонстрирует каждый ребенок, любознательная психология которого направлена на общение с любым, кто вступает с ним в диалог. Возникающее позже стремление утвердить свое «я» при помощи «опережающего нападения», представленного сверхчастотностью употребления ярлыков или словесных клише типа «Я убежден!», «Я требую!», (они постоянно фиксируются, например, в речи высшего политического руководства Украины: «Я с врагами говорить не буду» «Лютий ворог напав на нашу землю!», «бандиты-сепаратисты» и т.п.), до основания разрушает саму возможность диалога. Между тем, профессионализм почти всегда предполагает разговор именно с оппонентами.
3. Основной единицей устной речи является высказывание (а не слово, реплика или предложение), которое предполагает главный результат диалога – компромисс (а не победа в нем любой ценой). Его продуктивность зависит не только от культуры речи и уровня владения языком или от нарочито насыщенного применения невербальных средств коммуникации, а прежде всего от умения слышать и слушать.
Любая попытка установить свое превосходство путем обвиняющих реплик, перебивающих оппонента, унижает достоинство последнего и заставляет его использовать такие же приемы, превращая собеседников во врагов. Тем более опасным для планируемого диалога является категоричный ультиматум, после которого поиск компромисса для получения взаимоприемлемого результата практически невозможен.
4. Социальная цель разговорного стиля состоит в установлении психологического контакта с собеседником. Именно эта цель определяет выбор соответствующих языковых средств:
– невербальных средств коммуникации (жестов, мимики, пауз, интонации) с осторожным употреблением специальной терминологии, нарушающей установление понимающего контакта;
– жаргонизмов и диалектизмов, соответствующих конкретному контексту и не выходящих за рамки национального языка;
– вводных слов, простых предложений с вопросительной, восклицательной и экспрессивной интонацией (условие «незатухающего» диалога), а также неполных предложений для создания атмосферы постоянного и взаимообусловленного контекста;
– некоторой степени языковой раскованности, фамильярности и ироничности, сближающей собеседников до уровня приятельских отношений.
Таким образом, парадокс устного общения состоит в том, что разговорный стиль, имея индивидуально-субъективную направленность и воздействуя, казалось, на конкретного учасника диалога, охватывает все сферы языковой действительности. С этой точки зрения, он, как первичный продукт процесса непосредственной коммуникации, фиксирующийся позднее в статике опосредованных форм письменной речи (конфессиональном, публицистическом, художественном, научном или деловом стилях), является высшей ценностью и всеохватным способом существования цивилизации. Письменные стили, исторически вышедшие из естественной формы устной речи, так же естественно возвращаются в «лоно» разговорного стиля, услиливающего, дополняющого, изменяющего, подтверждающего или опровергающего цели и результаты первичного общения на новом витке развития социального диалога.
Поскольку целью новых стилей является их воздействие на гражданскую позицию (публицистический стиль), на формирование культурно-эстетического сознания всего общества (художественный стиль), создание атмосферы строгой объективности с донесением информации до ограниченного гражданско-деловым контекстом количества участников (деловой стиль) или до потенциально безграничной научной среды (научный стиль), подбор языковых средств и методик речевого поведения в них должен определяться социальными результатами. Стили – это социальные разновидности моделей речевого поведения, формирующиеся в зависимости от сферы их употребления, способов влияния на общественные поступки и от целей коммуникации в конкретном национально-духовном, научно-деловом или гражданском контексте.
6.Мозговой В.И. Стили через призму языковой модели управления. // Ученые записки Таврического национального университета им. В.И. Вернадского. Серия «Филология. Социальные коммуникации» Том 27 (66). № 1. Ч.1 – С. 100-105
Постановка проблемы. Традиционный взгляд на теорию функциональных стилей в большинстве случаев простирается не дальше языковых средств, рекомендованных для того или иного стилевого контекста. Между тем в структуре сложных и взаимосвязанных обстоятельств глобализованного мира, обусловленных противоречивым отношением к человеку, с одной стороны, как высшему этапу развития природы, а с другой – как абстрактному механизму для достижения цели политиков, неизмеримо возрастает значение и роль социального взгляда на стили. Он базируется на принципе соответствия языковых средств социальным нормам, принятым большинством, и должен отличаться толерантностью при осуществлении государственно-правовой или профессиональной деятельности.
А ктуальность проблемы соответствия языковых моделей нормам человеческого общежития подчеркивают современные реалии системного кризиса, шагнувшего далеко за пределы экономики и охватившего все сферы межгосударственных, межкультурных и межличностных взаимоотношений.
Цель статьи – описать языковые стили как основной элемент управления всеми процессами человеческой жизнедеятельности, вовлеченной в диалогический характер продуктивного творчества.
Изложение материала. Социальная парадигма стилевого употребления – сравнительно молодая категория языковой истории, появившаяся при формировании письменной речи, литературного языка, науки и публицистики. Появлению стилей предшествовала устная форма общения, возникшая на начальном этапе развития человечества вместе с практической потребностью небольших по численности языковых коллективов обмениваться мыслями в процессе совместной деятельности.
Последнее обстоятельство сыграло огромную роль в развитии мышления человека, поскольку с этих пор знания стало возможным приобретать не только с помощью собственного опыта, но и опыта собеседников. С увеличением объема знаний расширялись и возможности социализации, что привело людей к осознанному стремлению к объединению в протогосударственных образованиях, обладающих способностью разрастаться до условных границ заселения целого народа. На такой территории устная форма общения уже не могла удовлетворить потребности общества в сохранении и распространении знаний. Возникла объективная необходимость в появлении опосредованной формы общения – письменной, способной передавать информацию во времени и пространстве. На ее основе возник и стал развиваться литературный язык, формирующий общее мировоззрение в пределах национальных государств.
С этого момента особенности языковой системы уже не ограничивались только разговорной стихией – они распространялись на художественную, публицистическую, деловую и научную деятельность граждан в новой социальной структуре общества. Возникли и приобрели социальный резонанс стили – функциональные разновидности общенационального языка, различающиеся типичными языковыми средствами в зависимости от сферы человеческого общения.
Таким образом, природа форм и стилей языка безусловно социальная. Без письменной речи, литературного языка и их социально значимых стилевых вариантов, как и соответствующей системы образования, существование наций в современной мировой практике не только проблематично, но и невозможно. Вот почему профессиональное владение стилями является обязательным условием любой управленческой деятельности человека, вынужденного большую часть своей жизни проводить в деловом, политическом или публичном контекстах.
Несмотря на то, что деление на стили условно (в реальном общении они часто переплетаются и взаимодополняются), в каждом из них можно выделить языковые приоритеты, зависящие от сферы распространения, цели коммуникации и способов социального воздействия на разные в количественном и профессиональном отношении общественные группы.
Современный уровень социализации общества так или иначе реализуется в пяти стилях: разговорном, публицистическом, научном, деловом и художественном. Из них только разговорный стиль существует в устной форме, все остальные – преимущественно в письменной речи.
Как правило, описание иерархии стилей начинается с разговорного стиля. Это индивидуально-субъективный стиль, которые классифицируется как основной и безусловно простой (им так или иначе пользуются все без исключения, хотя сфера распространения ограничена рамками конкретного диалога). Однако простота устного общения кажущаяся – она охватывает лишь формальную субстанцию используемых языковых средств.
С точки зрения социальной направленности устного общения (его цель – установление психологического контакта с собеседниками) – это одна из самых сложных функциональных разновидностей языка. Вот почему как только эта цель подменяется «выяснением отношений», общество теряет способность к пониманию своих граждан, окружающего мира и самого себя, что почти до основания разрушает культуру управления конкретным коллективом, нацией и государством.
Знание социальных норм в естественной среде устной речи становится необходимым условием сохранения гражданского общества:
1. Устная речь первична в любых условиях человеческой деятельности. Как материальное воплощение процесса мышления, она принципиально отличается от вторичной письменной формы – шифра статического знания в определенной момент времени, продуцирующего в последующем новый виток диалога между поколениями.
Итак. письменная фиксация – всегда прошлая («вчерашняя») информация, обязанная предваряться устным обсуждением. Адекватно она может восприниматься только в контексте действующего и послесловного диалога. В этой диалектике происхождения и функционирования языка («мысль» – «диалог в форме устного высказывания» – «управленческое решение в виде письменного постановления» – «новая мысль, появившаяся в ходе выполнения решения» – «новый диалог») заключается сущность языковой модели управления. Нарушение логики функционирования языка, перестановка или любой разрыв звеньев этой диалектической цепи («непродуманное управленческое решение» – «конфликт и коррекция неудачных результатов» – «попытка установить требовательный диалог» – «превращение диалога в антилог») противоречит социальному смыслу природноязыковой модели управления, нормам существования языковых коллективов и приводит к явному или скрытому конфликту.
2. Принцип «опережающего понимания» – главное условие вхождения в диалог. Для достижения контакта с собеседником или обществом в целом психологически важным является предваряющее устный диалог стремление понять друг друга. Такой принцип заложен природой человека с момента его рождения, что демонстрирует ребенок, любознательная психология которого заинтересована в общении с каждым, кто вступает с ним в диалог. В то же время попытка утвердить свое «я» при помощи «опережающего нападения», представленного сверхчастотностью употребления ярлыков или словесных клише типа «Я убежден!», «Я переконаний!», «бандеровцы» (весь народ?), «враги» (вся нация?), почти до основания разрушает возможность продуктивного диалога.
3. Высказывание – основная единица устной речи, конструирующая успешный процесс дальнейшего диалога. Его продуктивность зависит не только от культуры речи и уровня владения языком или от нарочито насыщенного применения невербальных средств коммуникации, а прежде всего от умения слышать, слушать и обозначать паузами границы высказывания (которое нельзя отождествлять со звуком, словом и предложением). Любая попытка установить свое превосходство путем обвиняющих реплик, перебивающих оппонента, унижает достоинство последнего и заставляет его использовать такие же приемы, превращая собеседника во врага. Тем более опасным для планируемого диалога является категоричный ультиматум, после которого поиск компромисса для получения взаимоприемлемого результата практически невозможен.
4. Языковые средства устного диалога должны быть направлены на установление психологического контакта с собеседником. Для его успешного проведения рекомендуется:
– употребление невербальных средств коммуникации (жестов, мимики, пауз, интонации), но изъятие специальной терминологии, нарушающей установление психологического контакта;
– использование жаргонизмов и диалектизмов, не выходящих за рамки национального языка;
– насыщение текста вводными словами, высказываниями в форме простых, вопросительных предложений с восклицательной и экспрессивной интонацией (как условие «незатухающего» диалога), а также неполными предложениями (для контекстной поддержки контакта);
– некоторая степень раскованности, фамильярности и ироничности, сближающая собеседников и свидетельствующая об их разумности.
Публицистический стиль формирует гражданскую позицию, поэтому он влияет на читателей или слушателей выборочно – это индивидуально-гражданский стиль. Такая противоречивость – главная отличительная черта публицистики, определяющая специфику ее участия в процессе политического или гражданского управления обществом.
С позиции СМИ, чтобы произвети толчок к действию и принятию решений (авторская цель), представленная ними информация должна охватить всех, хотя с точки зрения потребителя всеохватность оценивается как навязывание моделей поведения, поэтому он ограничивает ее собственными вкусами, убеждениями и стремлением получить полную картину происходящего только в выбранной сфере. Вот почему для принятия адекватных управленческих решений вовсе не обязательно опираться на мнение отдельных партий, митингов или деклараций. Их максимально разнообразные позиции можно учитывать, лишь примеряя ко всему обществу, развивающемуся во всех сферах человеческой жизнедеятельности в конкретной национальной (региональной) парадигме. Чтобы достичь такого результата, необходимо понимать, как воздействуют языковые средства на сознание и поступки гражданского обшества.
Особенно это касается произношения и лексики. Поскольку собеседник в публицистическом стиле определен абстрактно, они в официальном контексте должны стремиться к максимальной нормативности. С этой точки зрения, любое тиражирование в средствах массовой информации словесных «новаций» типа лист`опад (листоп`ад), коаліціянти (коаліціанти), прем’єрка (прем’єр), авта (автомобілі), чільники (начальники), зарплатня (зарплата), мерило (масштаб), на потязі (на поезде; правильно: потягом), летовище (аеродром) должно пресекаться гражданской цензурой, ограничивающей сферу распространения диалектных слов (наличие таких слов в передаче заставляет большинство ее игнорировать: при этом цель публицистики как «толчок к действию и принятию решений» не достигается).
Научный и деловой стили выделяются прежде всего своей объективностью. Вот почему главной их целью является доказательное, точное и непредвзятое изложение информации. Эта цель формирует и главное требование к языку – объективность. В языке управления она реализуется чаще всего при отсутствии сослагательного и повелительного наклонения и наличии в текстах большого числа пассивных конструкций, что вытекает из социальной направленности делового общения – минимальными языковыми средствами достичь максимально положительного результата.
С этой точки зрения, излишняя категоричность руководителей и поиск ими виноватых в прошедшей истории нельзя оценивать позитивно – они создают псхологический дискомфорт, разрушая возможность диалога и не способствуя продуктивной деятельности. Именно такими характеристиками, далекими от деловых качеств, можно обозначить речь депутатов, начинающих свою деятельность с негативных оценок своих предшественников и коллег-оппонентов, что влияет и на общество. Оно постепенно адаптируется к оскорблениям и ярлыкам «бандиты» среди высших руководителей, не реагируя на риторику, тон ультиматумов и приказов (реформируй, делай, направляй, уничтожай, посадить, упразднить) и не выполняя их. Обыкновенных граждан не интересует, «что было бы, если бы…» – они нацелены на реалии сегодняшнего дня, где главным является что делать. Это еще больше должны подчеркивать страдательные обороты речи с их акцентным вниманием к факту совершенного действия (Задание не выполняется, потому что..), а не на виновных в его невыполнении (Вы не выполнили мой приказ…).
Впрочем, наиболее важным в структуре положительно направленных социальных норм является стиль художественной литературы. Он формирует нацию, воспитывая в ней общечеловеческие и национально осознанные эстетические, культурные и психологические вкусы. Поскольку этот общественно-субъективный стиль влияет на все общество, независимо от политических убеждений конкретного человека, его характерной чертой является незамкнутость (он может вбирать в себе элементы всех стилей).
Художественное видение мира – высшее достижение культуры, поэтому его нельзя отождествлять с прагматикой торговой или политической рекламы, иначе он не будет действовать. Чего стоят, например, лозунги типа «Возродим духовность!» (или: «Думай по-українськи!, «Возродим Россию!»), если они соседствуют с рекламой сантехнических изделий или спиртных напитков?! Такое сочетание уродует национальное сознание человека и превращает в фарс патриотическое воспитание гражданина. Не менее опасным в этой связи является игнорирование основной единицы письменной речи – художественного текста с его подменой вырванными из контекста фрагментами. Художественная литература как основное средство формирования эстетических вкусов нации с ее оригинальными взглядами на мир при выборочном ознакомлении с ней превращается в придаток, стимулирующий неправильные оценки и неадекватную этим оценкам политическую деятельность. Так произошло, например, с изучением истории украинской литературы как литературы, написанной на украинском языке (туда попали произведения канадской литературы, но при этом изъяли русскоязычные произведения Т. Шевченко, Марко Вовчок, В. Короленко, Н. Гоголя, М. Булгакова и др.).
Выводы и перспективы дальнейших исследований. Навязанное политиками от механики ограничение устной и письменной речи в их стилевом многообразии до размеров полуконфликтной реплики и вырванной из контекста цитаты, а сведение многообразных форм проявления межнационального общения к нормам и идеалам «титульной нации» и одного стиля (как правило, публицистического с его нацеленностью на внушение, риторику и императив) привели общество к состоянию перманентного управленческого шока. Формирование культуры устного высказывания поглотилось иллюзативным письменным (компьютерным) тестированием – универсальным и, главное, необременительным для бюджета средством контроля и обучения, хотя оно способно в лучшем случае оценить статическое знание, но не сформировать процесс мышления и способность к адекватному отношению обучаемого к событиям и фактам действительности. Главная единица письменной речи – текст – стал подменяться репликами на уровне СМС и выхолащиваться из практики школьного и вузовского образования. Иллюзия новых «реформ» развеялась донельзя знакомым постулатом о революционной ситуации, которая наступает тогда, когда низы не хотят жить по-старому, а верхи не когут управлять по-старому. Вывести постсоветское пространство из состояния перманентной революции способно новое отношение к языку как главному механизму управления человеческой жизнедеятельностью и основе существования всей человеческой цивилизации.
Й МОДУЛЬ
Дата: 2018-11-18, просмотров: 251.