Раскрытие законов развития научного знания и выработка критериев различения объективного и субъективного в результатах познания – важнейшие направления методологии науки в двадцатом столетии. Научное знание – как объективно установленные факты или надындивидуальные схемы познания и теоретизирования, стоящие за их получением, – является опосредствованным.

Субъективное знание – это система представлений субъекта о непосредственно знаемом, т.е. получаемом в результате непосредственного наблюдения за внешним миром или во внутреннем плане движения мысли.

Хотя объективное знание невозможно вне или безотносительно к субъективному, логика и рост его не могут описываться психологическими концепциями.

Психологизм – это введение в теорию познания таких представлений о роли субъективного знания, которые оправдывают смешение субъективного и объективного в знании. На этапе, когда психология еще не выделилась из философии, психологизм выступил путем преодоления схоластики и метафизического взгляда на мир.

С "психологизмом" Д. Юма (1711 – 1776) боролся И. Кант (1724–1804), а в новейшее время его критиковал К. Поппер (1902–1994), отстаивавший возможность построения объективного знания на пути критического рационализма. Опираясь на идеи Дж. Локка и Дж. Беркли, Юм пытался встать над борьбой материализма и идеализма. Позже (в гл. 3) он будет представлен как сторонник ассоцианизма, который в отличие от Локка считал ассоциацию преобладающим механизмом работы сознания. Будучи сенсуалистом и агностиком, он отдавал первенство опыту и с презрением говорил о гипотезах (о последнем мы вспомним в гл. 12, когда речь пойдет об описательной психологии В. Дильтея).

В теории познания Д. Юма была заложена двойственность в отношении к процессу и результатам научного знания. С одной стороны, все, что потом представлено в научном знании, первоначально представлено как знание субъективное. С другой стороны, законы индукции позволяют строить человеку обобщение, предвосхищая то, что будет происходить при тех же условиях в будущем; т.е. в качестве логических законов они позволяют человеку раскрывать объективное знание.

Позже Кант ввел понятие антиномий, учитывая неразрешимость проблемы переноса субъективно воспроизводимого знания на объективное положение вещей в мире.

Антиномии – это противоречащие друг другу, но одинаково доказуемые суждения, выступающие возможными ответами на вопросы, которые ставила рациональная космология, в частности:

1) о конечности или бесконечности мира во времени и пространстве;

2) о законе причинности или свободе причинности.

М. К. Мамардашвили (1930–1990) считал, что на самом деле проблему причинной детерминации поставил еще Рене Декарт, а Кант, который непосредственно не опирался на Декарта, "воспроизвел картезианскую революцию в самоопределении мысли", переформулировав проблему следующим образом: "Существует ли причинная связь между А и Б в общем виде?" [Мамардашвили М. К., 1992, с. 100– 101]. Это возвращало к поставленной Декартом проблеме: если временные моменты дискретны, то из предыдущего не может ничего вытекать в последующем. То, что имеет место сегодня (будь то восход Солнца или состояние добродушия на сегодня), не может быть причиной того, что будет завтра; а то, что есть сегодня, не является следствием того, что было вчера.

Признание иного – не дискретного – понимания времени приводило бы к парадоксу: если творимые истины вечны и неподвижны, то они не могут находиться в процессе сотворения. Обоснование Декартом теории непрерывного творения мира ставило под вопрос само понимание причинности и возможности познания этого мира.

Кант вписал в сенсуалистскую теорию познания Юма недостающее звено – "врожденные идеи".

К. Поппер, прошедший путь от психолога (с защитой работы по творческому мышлению у К. Бюлера) до крупнейшего методолога науки и эпистемиолога, наиболее четко выразил позицию, согласно которой нельзя смешивать законы индивидуального познания и законы развития науки как познания, ведущего к объективному знанию. Он, рассматривая основные этапы становления проблемы возможности объективного знания, показал следующее. Необходимо четко различать логическую и психологическую трактовку законов индукции. Д. Юм считал именно логическую постановку проблемы индукции неразрешимой. Действительно, каким образом можно оправдать прорыв в обобщении, который делает человек, выводя общее при анализе последовательности частных явлений? Логически именно сам этот прорыв не поддается доказательству как схема правильного или достоверного вывода в мышления. Многократное эмпирическое подтверждение того или иного факта (или многократное наступление одного и того же события) позволяет выводить эмпирические, т.е. наблюдаемые закономерности.

Законосообразность – это уже другой аспект рассмотрения повторяемых событий: интерпретация их с точки зрения какого-либо закона. Законы же в науке представляют собой дедуктивные конструкции (к этому мы вернемся в гл. 4). И объяснение эмпирических закономерностей строилось в науке всегда иным путем – от общего к частному.

Индуктивно законы не выводятся, потому что никакая повторяемость сама по себе не делает событие необходимым. Эта необходимость раскрывается в ином контексте – представленности сущностного в единичном.

Индукция – обобщение от частного к общему – ничего не говорит о сущностном, т.е. не может раскрывать закон. Другой вопрос, что индуктивно выявленные закономерности могут учитываться в процессе построения научных гипотез. Сама же гипотеза будет означать наступление догадки о том сущностном, что лежит в основе повторяемости явлений.

Психологическая трактовка законов индукции означает следующее. Чувство уверенности, или вера, – вот то основание, согласно которому человек делает индуктивные выводы. Он верит, что если событие многократно наступало, то при тех же обстоятельствах следует ожидать его наступления и в дальнейшем. Потребность человека в закономерностях, их ожидание – другая предпосылка, толкающая человека в направлении индуктивного построения научного знания. Таким образом, проблему индукции можно трактовать как психологическую проблему возникновения прагматической веры в нечто, тесно связанное с действием и выбором между возможными альтернативами.

В логическую постановку проблемы индукции критерий веры не входит. И то событие, в наступление которого человек не верит, т.е. не рассматривает в качестве серьезной альтернативы, не включается им в схему вывода (как не соответствующее прагматической вере). К. Поппер демонстрирует это на примере известного индуктивного вывода, связанного с ожиданием любого человека, что завтра вновь взойдет солнце. "Вместе с тем, если мы имеем возможность обдумать фактические данные и оценить то, что они позволяют нам утверждать, то нам придется признать, что солнце может завтра все-таки не взойти... например, потому что солнце может взорваться, так что никакого завтра не будет. Конечно, такую возможность не следует рассматривать “серьезно”, то есть прагматически, потому что она не предполагает никаких действий с нашей стороны: мы просто ничего не можем тут поделать" [Поппер К., 2002, с. 35].

Итак, остановимся на том, что объективное знание не сводится к эмпирически выверенным закономерностям. При этом возникают две проблемы. Первая – проблема объективного наблюдателя. В неклассический период развития науки она стала обсуждаться как проблема искажения знания в процессе познания его субъектом, как зависимость научного знания от используемого метода. Вторая – проблема истинности научного знания. И здесь в методологии обсуждению подлежали разные аспекты проблемы истинности.

С одной стороны, это проблема существования законов (в которых и представлено объективное знание), именно как субъективно формулируемых, т.е. не существующих вне зависимости от познающего субъекта. Законы устанавливаются человеком, т.е. вне акта познания, "в природе", они не существуют. С другой стороны, это проблема включенности критериев объективного (как надындивидуального и сущностного знания) уже в процесс субъективного или психологического познания.

В связи с последней постановкой проблемы вернемся к классической стадии научного знания. При этом мы увидим, что проблема объективного знания так или иначе оказывается связанной с пониманием того, что такое рациональность (в познании).