Идея о том, что общество формулирует перед экономистами задачи, которые те решают, — важный тезис сторонников позитивной науки. Однако возникает вопрос, насколько процесс формулирования задач отделен от процесса решения, насколько люди, определяющие задачи, независимы от представлений тех, кто призван их решать.
Здесь мы вновь обращаемся к Дж.М. Кейнсу, который фактически вступал в полемику со своим отцом по поводу функций экономиста и политика. Вспомним, какими словами Кейнс завершил «Общую теорию»: «Люди-практики, которые считают себя совершенно неподверженными интеллектуальным влияниям, обычно являются 'рабами какого-либо экономиста прошлого. Безумцы, стоящие у власти, которые слышат голоса с неба, извлекают свои сумасбродные идеи из творений какого-нибудь академического писаки, сочинявшего несколько лет назад».
Но даже если обратиться к «чистому» теоретику, пытающемуся непредвзято смотреть на мир экономики, становится очевидным, что ему приходится сталкиваться не с упорядоченным набором проблем, а «с бесформенной массой взаимопереплетающихся и сползающих друг на друга вопросов». В этом хаосе жизни этико-философская позиция ученого выполняет эпистемологическую функцию упорядочения, когда ученый из массы проблем выбирает ту, которая представляется ему наиболее важной, когда он ее формулирует и уже одним этим как бы указывает на возможное решение. И в этом процессе ценностные установки ученого играют далеко не последнюю роль. Причем они проникают в теорию не только на стадии формулирования проблемы, а также с языком, которым та теория излагается.
Как утверждают сегодня многие лингвисты, сам по себе язык накладывает определенную структуру на реальность. И «экономическая лингвистика» не является исключением. Используя такие понятия, как эволюционный процесс, конкурентный отбор, функции предпринимателя, равновесное состояние, оптимальное распределение и т.д., экономисты не только определяют аналитический инструментарий, но и задают способ видения реальности и отношение к ней. Лингвистика «работает» и на степень убедительности приводимых доводов. Закономерно, что в прошлом веке экономисты активно заимствовали термины из естественных наук, успехи которых таким образом как бы переносились и на экономику.
Многие важные экономические термины несут двойную нагрузку: «что есть» и «что должно быть». Причем две эти стороны, как правило, трудно поддаются разграничению, часто происходит незаметное «соскальзывание» с позитивной на нормативную плоскость. Примерами подобного «соскальзывания» можно считать термины «совершенная конкуренция» и «равновесие», которые неявно привносят положительную оценку соответствующих явлений. Например, формальный смысл понятия равновесия как оптимального в определенном смысле состояния часто уступает место представлению о нем как о хорошем, желательном состоянии вообще. Соответственно, равновесные цены приобретают «свойства» правильных, хороших цен.
Отдельного упоминания заслуживают термины, включающие прилагательное «естественный». Само использование подобных терминов свидетельствует о том, что экономическая наука исходно была тесно связана с философией естественного закона, в которой норма воспринималась как основанная на природе вещей. Сегодня происходит нечто обратное. Мы встречаемся со словом «естественный» в смысле «неизбежный» и «желательный», причем часто одновременно. Таков смысл терминов «естественная норма безработицы» или «естественный уровень инфляции». Когда этот термин употребляется, мало кто помнит как о предпосылках модели, в рамках которой это понятие было формально введено, а именно что это тот уровень безработицы, снижение ниже которого методами стимулирования агрегированного спроса приводит к ускорению инфляции. «Естественная» безработица воспринимается как неизбежная, но не в модели, а в реальной жизни. Г. Мюрдаль писал, что сила слова формирует мысль. Подтверждая и развивая эту точку зрения, Д. Макклоски заявляет, что экономическая наука — это прежде всего риторика, т.е. наука убеждать.
В экономической науке существует немало важных терминов, которые вообще скорее могут быть отнесены к разряду убеждающих метафор, чем к строгим понятиям. Возможно, как раз именно этой выразительностью и расплывчатостью и объясняется их долгая жизнь. Важнейшая из таких метафор, возникшая вместе с самой экономической наукой, — знаменитая «невидимая рука» А. Смита. Существует множество смыслов, в которых употребляется это выражение, что само по себе открывает огромный простор для различного рода интерпретаций и толкований. Эти толкования менялись и меняются в зависимости от того, кто, когда и в каком контексте использовал это выражение. Возможно, особое отношение многих поколений экономистов к этой метафоре объясняется ее поэтичностью.
«Мировоззренческой» метафорой является и «свободный рынок», некоторый метафорический смысл приобретают и исходно вполне конкретные и строгие понятия, например «оптимальный». В том же ряду находится и популярное сегодня выражение «переходный период», часто подразумевающее, что та или иная сложная ситуация признается приемлемой уже в силу ее временного характера.
Выбирая проблемы для рассмотрения, формируя язык анализа и давая интерпретацию происходящему, экономическая теория неизбежно формирует базис селективного одобрения и критики, тем самым активно включается в процесс социального конструирования.
В работах, в которых экономическая политика обсуждается в практических терминах, мы обычно сталкиваемся с тем, что элементы специфических политических доктрин вводятся как простые предположения без каких-либо доказательств, которые заинтересованные авторы могут, как они думают, представить по первому требованию. И ничего другого и нельзя было предположить. Доктрины используются как формулы, которые раз и навсегда доказаны. Трудно увидеть доктринальные элементы за практическими рекомендациями. Они как бы вошли в ткань логики рассуждении и стали интегральной частью экономического мышления. Результатом экономического анализа часто являются законы как нормы, а не как утверждения о регулярных взаимосвязях, на что претендуют сторонники позитивной науки.
Независимо от того, какова позиция экономиста по вопросу о методологии экономической науки, т.е. придерживался ли он принципа этической нейтральности или признавал неизбежность ее нормативного содержания, аналитическая деятельность являлась в той или иной степени одновременно и пропагандой определенного общественного идеала, который определяется целым рядом обстоятельств, начиная с конкретной экономической ситуации и кончая философскими и религиозными взглядами ее автора.
Для А. Смита таким идеалом был капитализм свободной конкуренции, отвечающий его представлению о справедливом устройстве мира вообще и хозяйства в частности, для Дж.Ст. Милля — просвещенный капитализм, для Дж.М. Кейнса — общество, обеспечивающее всем гражданам материальный достаток как условие реализации позитивно понимаемой свободы, для Хайека — общество, в полной мере принявшее и оценившее значение «расширенного рыночного порядка» и не поддающееся искушению заняться исправлением последнего, а для религиозного мыслителя С.Н. Булгакова — христианский социализм. Причем представления о правильном социально-экономической устройстве были тесно связаны с идеей справедливости в ее специфической для данного времени и общества, а также для каждого автора трактовке.

Рекомендуемая литература

Блауг М. Экономическая мысль в репроспективе. М., 1995. Гл. 17. Фридмен М. Методология позитивной экономической науки //
ТНЕ815. 1994. Вып. 4.
Блауг М. Несложный урок экономической методологии //ТНЕ818. 1994. Вып. 4.
Хаусман Д. Экономическая методология в двух словах // Мировая экономика и международные отношения. 1994. № 2, 3.
КейнсДж.Н. Предмет и метод политической экономии (1891): Русск.пер.М., 1899.
Менгер К. Основания политической экономии (1871): Русск. пер. Одесса, 1903; Исследования о методах социальных наук (1883): Русск. пер. СПб., 1894.
Милль Дж.Ст. Автобиография. СПб., 1874.
Поппер К. Логика и рост научного знания. М.: Пргресс, 1983.