§49

См. литературу § 22. — Т . Förster, «Ambrosius», 1884, — S. M. Deutsch, «Des Ambrosius Lehre von der Sünde», 1876. E, Niederhuber, «Die Lehre des heiligen Ambrosius vom Reiche Gottes auf Erden», 1904. — Th. Schermann, «Die griechischen Quellen des Ambrosius etc.», 1902. — /. H. Reinkens, «Hilarius», 1861. — G. Geiger, «Marius Victorinus, ein neuplatonischer Philosoph», 1888 и сл. — R. Schimid, «Marius Victorinus und seine Beziehungen zu Augustin», 1895. — T. Hahn, «Tyconius Studien», 1900. — O. Zöckler, «Hiero-nymus», 1865. — G. Grützrnacher, «Hieronymus», т. 1,1991. — D. Voller, «Donatismus», 1882. — A. Bigelmair, «Zeno von Verona», 1904. F, Nitzsch, «Boethius», I860, — A. Hamack, «Geschichte der Lehre von der Seligkeit allein durch den Glauben in der alten Kirche», в «Z. Th. K.» I, стр. 82 и сл. — A. Hamack, «Der pseudoaugustinische Traktat ad Novatianum», в Festschrift f. A. v. Oettingen, 1897. — Haller, «Jovinian» («Texte und Untersuchungen», τ. XVII, 1897). G, Boissier, «La fin du paganisme», 2т., 1891.

1. Характер западного христианства, в противоположность восточному, определился под влиянием двух личностей — Тертуллиана и Августина, — кроме того, правителя церкви Киприана и политики римской общины и ее епископов, сознательно идущих к своей цели как в своем подчинении, так и в господстве.

2. В христианстве Тертуллиана господствовали два противоположных течения: древняя, энтузиастическая строгая вера и антигностический символ. Соответственно своему юридическому образованию, он повсюду искал в религии правовые положения и формулы и представлял себе отношение между Богом и человеком как частноправовое. Далее его теология обнаруживает силлогистически-диалектический отпечаток. Он не философствует, а рассуждает, пользуясь попеременно аргументами ex auctoritate и е ratione. С другой стороны, Тертуллиан часто поражает нас психологическими наблюдениями и притом эмпирической психологией, наряду со стоическими представлениями о необходимости божественного вдохновения и сообщения блага («bonum qui possidet — scilicet dens, dispensat» = обладающий благом — т. е. бог — раздает его; de pat. I). Наконец, его сочинения обнаруживают практически-евангельский образ мыслей, обуславливаемый страхом перед Богом как Судьей, порыв к проявлению воли и деятельности, какой не свойствен в такой степени созерцательному греку. Во всех этих чертах и в их соединении его понимание христианства стало типичным для Запада. Он же создал большую часть латинских догматических формул и — что не менее важно — предложил церкви целый ряд догматических вопросов (una substantia, tres personae; duae substantiae, una persona; duplex status; satisafactio; meritum; opera; vitium originis; tradux peccati; своеобразное, сохраняющееся и впоследствии употребление слов lex, sacramentum, natura gratia и т. д.).

3. Тертуллиановское христианство, лишенное многих своих особенностей («de opere et eleemosynis»), искаженное плоской моралью и переработанное с церковной точки зрения («de umitate ecclesiae»), получило право гражданства на Западе благодаря Киприану, величайшему авторитету западного христианства¹; наряду с этим продолжала существовать та цицероновская теология с апокалиптическими добавлениями, представителями которой являлись Минуций и Лактан-ций. Религия была «законом»; но после того, как церкви пришлось признать прощение всех грехов (новатианский кризис), религия стала также церковным институтом покаяния. Однако до Августина ни один теолог не сумел вполне уравнять «lex» и «venia». В Риме и в Карфагене работали над упрочением церковности, над разработкой исполнимых церковных правил нравственности и над воспитанием общины через богослужение и покаяние. Христианство народных масс создало клир и таинства, клир освящал мирянам религию низшего достоинства. Формулы были почти целиком тертуллиановские, но его дух был либо смягчен, либо вытеснен.

4. Запад и Восток в эпоху Константина уже почти разделились, но арианский спор снова объединил их. Запад оказал помощь восточной ортодоксии и получил от нее два великих дара: научную (оригеновскую) теологию и монашество. В сущности это был один дар, так как монашество (идеал уподобляющейся божеству девственности) является практическим применением этой «науки». Таким образом, западная теология второй половины IV века обнаруживает две линии, сходящиеся в личности Августина: линия учеников греков (Иларий, Викторин Ритор, Руфин, Иероним) и линия природных латинян (Оптат, Пациан, Пруденций, Зе-нон и донатист Тиконий. Но в обеих этих линиях надо назвать Амвросия, как самого значительного предшественника Августина в области теологии.²

5. Ученики греков пересадили на Запад научную (духовную) эксегезу Филона, Оригена, Григория Нисского и спекулятивную ортодоксальную теологию каппадокийцев. Благодаря первой, они устранили сомнения по отношению к Ветхому Завету и оказались в состоянии противостоять манихейству, благодаря второй — в особенности Амвросию — уничтожили натянутые отношения, существовавшие даже после 381 года между восточной и западной ортодоксией. В четыре следующих один за другим приема восточная наука и спекуляция перешли в теологию Запада: 1) через Амвросия, Мария Викторина, Августина и Иеронима, 2) через Бо-этия в VI веке (на этот раз аристотелевская), 3) благодаря оживленным сношениям греков с Римом в VII веке (они особенно благотворно отразились на английской церкви и впоследствии через нее на франкской), 4) через Ареопагита

6) Основной проблемой латинской церкви было применение христианского закона к жизни и отношение церкви к грешнику. На Востоке придавали большую цену действию культа, как общего института, и внутреннему самовоспитанию путем аскезы и молитвы; на Западе христианин сильнее чувствовал себя стоящим в религиозно-правовых отношениях и ответственным перед церковью; но он также ждал от нее непосредственной помощи в смысле таинства и проповеди и воспитательного воздействия. Ощущение греха как публичной вины было сильнее развито. Это, в свою очередь, влияло на понятие церкви. В его развитии предтечей Августина является Оптат (de schismate Donatistarum) в смысле более строгого понимания греха, а во многих других представлениях Амвросий.

Донатистский спор IV и начала V века, являющийся с некоторыми ограничениями продолжением монтанист-ского и новатианского спора, коренится в личной распре; но он уже скоро получил принципиальное значение. Дона-тистская партия (с течением времени она стала африканской национальной партией, заняла по отношению к теснившему ее государству положение свободной церкви и развила даже революционный энтузиазм) отрицала действительность рукоположения «предателем», следовательно, и действительность таинств, совершаемых епископом, рукоположенным «предателем» (поэтому требование вторичного крещения). Это было последним отголоском старого требования, чтобы не только церковные институты, но, главным образом, все члены ее были святы, и донатисты могли сослаться в этом своем положении на знаменитого Киприана. По крайней мере, минимум личной святости духовенства был необходим, чтобы церковь оставалась истинной церковью. В противовес им католики сделали крайние выводы из «объективного» понятия церкви. Прежде всего Оптат — однако, ср. также автора «Quaest. ex Vet. et Novo Testamente», который был, очевидно, последователем Амвросия и положил в основу своих «Quaestiones» трактат «ad Novatianum» — развил мысль, что истинность и святость церкви основываются на таинствах, и что личные качества совершающего их безразличны (De schism. Don.); далее, он показал, что церковь в противоположность отщепенской церкви донатистов имеет доказательство своей истинности в своей кафоличности. Здесь уже вступили на «евангелический» путь, подчеркивая наряду с таинствами веру вместо личной святости. Таким образом, уже до Августина, Оптатом и другими было положено основание римско-католическому учению о церкви и таинствах. Веру же в связи с более глубоким пониманием греха подчеркивал, главным образом, Амвросий. Начиная с Тер-туллиана, существовало на Западе представление о грехе как vitium originis (первородный грех) и как преступление против Бога. Амвросий способствовал развитию мысли в обоих этих направлениях и, таким образом, лучше, чем восточные богословы, оценил значение Павловых идей благодати, оправдания и помилования грешников. Тот факт, что как раз в то время, когда поднятие церкви приобрело более внешнее значение, и создалось учение о таинствах, Запад обратил внимание на Павловы идеи греха и благодати, закона и евангелия, имеет решающее значение и составляет эпоху. Однако сам Амвросий еще находится под сильным влиянием общепринятых католических представлений о законе, добродетели и заслуге.

Более живое понятие о Боге, сильное чувство ответственности перед Судьей, не ограничиваемое и не разрушаемое никакой спекуляцией о природе, сознание Бога нравственной силой, представление о Христе, как человеке, подвиг Которого имеет бесконечную ценность перед Богом, умилостивление (удовлетворение) Бога Его смертью, церковь как воспитательное учреждение, прочно покоящееся на спасительных средствах (таинствах), Священное Писание как закон Божий, Символ как истинное содержание учения, взгляд на жизнь христианина с точки зрения вины, искупления и заслуги, точки зрения более церковной, чем религиозной, — таковы отличительные черты западного христианства до Августина. Он их упрочил и вместе с тем преобразовал. Прежде всего нуждался в разрешении сотериологический вопрос. Наряду с маникейским, оригенистически-неоплатоническим и стоически-рацоналистическим пониманием зла и спасения мелькали кое-где на Западе около 400 года и взгляды Павла, прикрывавшие обыкновенно собою нравственную распущенность, однако, в лице некоторых своих представителей, являвшиеся также выражением «евангелических» убеждений. Для того времени они были непонятны и потому должны были быть губительны для католической церкви (Иовини-ан; против него Иероним). Если вспомнить к тому же, что около 400 г. язычество все еще было силой, то станет понятно, какая задача предстояла Августину! Он не был бы в состоянии разрешить ее для всей западной церкви, если бы она не была еще тогда относительно единой. Западно-римская империя еще существовала, а порой кажется, что ей было продолжено ее жалкое существование для того, чтобы была возможна всемирно-историческая деятельность Августина³.

¹ То, что его трактаты и послания читались с поучительными целями наряду с Библией в продолжение двух веков и что им приписывался почти канонический авторитет, доказывает, с одной стороны, скудость христиано-латинской литературы до Августина, с другой — указывает на своеобразный характер западного христианства. Необходимо обратить внимание, что среди чисто моралистических рассуждений Киприана встречаются поразительные религиозные проблески; см., напр., выше и ad Donat. 4. К сожалению, нельзя не признать во многих из этих мест, что религиозность является риторикой.

²На сильную зависимость Августина от последнего указал Hahn. в IX веке. У Викторина (около 385 года в Риме, комментарий к посланиям Павла) встречается уже то соединение неоплатонизма и павлинизма, которое образует основу августи-новской теологии; у Амвросия просвечивает уже то сочетание спекуляции и религиозного индивидуализма, которое характеризует великого африканца.

³ Запад сохранил общий церковный язык, Восток нет: уже один этот факт имел коренное значение для пропасти, возникшей между Западом и Востоком. Он был следствием более низкой степени развития западных варваров и хода политического развития здесь и там, но затем он сам стал орудием дальнейшего прогресса.