В чем разница между людьми и другими животными?
Как наш вид завоевал мир?
Homo sapiens – высшая форма жизни или хулиган местного масштаба?
Царь Ассирии Ашшурбанипал убивает льва: власть над животным миром
Антропоцен
По отношению к животным люди давно стали богами. Мы не любим особенно глубоко в это вдаваться, потому что боги из нас получились не слишком справедливые и совсем не милостивые. Если вы посмотрите канал National Geographic или диснеевский мультик, или прочтете книжку сказок, у вас сложится впечатление, что планета Земля населена львами, волками и тиграми, которые общаются с людьми как равные. Король-лев Симба верховодит в лесу; Красная Шапочка пытается спастись от Серого Волка; малыш Маугли храбро противостоит тигру Шерхану. На самом деле всех этих зверей уже нет. Наши телефильмы, книги, фантазии и кошмары еще полны ими, но Симбы, Шерханы и Серые Волки исчезают с лица Земли. Сегодня мир заселен в основном людьми и одомашненными животными.
Сколько волков живет сегодня в Германии, на родине братьев Гримм, Красной Шапочки и Серого Волка? Меньше сотни. (И те в своей массе – пришлые, перекочевавшие в последние годы из Польши.) При этом там пять миллионов домашних собак. На Земле сейчас обитает около 200 тысяч диких волков, а собак – более 400 миллионов[61]. На 40 тысяч львов приходится 600 миллионов домашних кошек; на 900 тысяч африканских буйволов – 1,5 миллиарда буренок; на 50 миллионов пингвинов – 20 миллиардов кур[62]. Несмотря на возрастающую экологическую сознательность, с 1970 года популяция диких животных (до того не процветавшая) сократилась вдвое[63]. В 1980 году в Европе насчитывалось два миллиарда диких птиц. В 2009 году их число сократилось до 1,6 миллиарда. В том же году европейцы вырастили 1,9 миллиарда кур-бройлеров и несушек[64]. Сейчас более 90 процентов крупных животных (то есть весом больше нескольких килограммов) – либо люди, либо прирученные ими лошади, овцы, собаки и прочие.
Ученые делят историю нашей планеты на эпохи – такие, как миоцен, плиоцен, плейстоцен. Официально мы живем в эпоху голоцена. Но вернее будет назвать последние 70 тысяч лет эпохой антропоцена, эпохой человечества. Потому что в течение этих тысячелетий Homo Sapiens сделался главной действующей силой перемен в мировой экологии[65].
Диаграмма глобальной биомассы крупных животных
Это беспрецедентно. За четыре миллиарда лет, прошедшие от зарождения жизни, ни один вид не менял экологию «в одиночку». При всем обилии экологических революций и массовых вымираний вызывались они не поведением какой-нибудь определенной ящерицы, летучей мыши или споры – за ними стояли мощные природные процессы, такие как изменения климата, тектонические сдвиги, извержения вулканов и столкновения астероидов.
Многие сейчас боятся повторения катастрофических извержений и космических столкновений. Голливудские продюсеры делают на этих страхах миллиарды. Однако в действительности эта угроза ничтожна. Массовые вымирания происходят с периодичностью во множество миллионов лет. Да, гигантский астероид, может, и врежется в Землю в ближайшие сто миллионов лет, но это едва ли случится на днях. Вместо того чтобы бояться астероидов, нам следует бояться самих себя.
Потому что Homo Sapiens переписал правила игры. Этот вид приматов ухитрился за 70 тысяч лет радикально и беспрецедентно изменить всю мировую экосистему. Мы наделали дел не меньше, чем ледниковый период или тектонический сдвиг. Еще один век, и мы, глядишь, переплюнем астероид, который 65 миллионов лет тому назад стер с лица земли динозавров.
Этот астероид поменял траекторию эволюции, но не ее фундаментальные законы, которые оставались незыблемыми четыре миллиарда лет, с тех пор как возникли первые микроорганизмы. На протяжении всей этой бездны времени, будучи хоть вирусом, хоть динозавром, вы эволюционировали в соответствии с определенными правилами естественного отбора. Вдобавок, какие бы странные и причудливые формы ни принимала жизнь, она протекала в границах царства органики – и кактусы, и киты состояли из органических элементов. Теперь человечество задумало заменить естественный отбор собственными разработками и распространить жизнь за пределы органической сферы – в неорганическую.
Даже если не пытаться заглянуть в будущее, а просто обернуться на последние 70 тысяч лет, станет ясно, что антропоцен изменил мир кардинально. Астероиды, тектонические сдвиги и причуды климата могли влиять на всю земную флору и фауну, но их воздействие варьировалось от ареала к ареалу. Планета никогда не была единой экосистемой, она состояла из многих слабо связанных экосистем. Когда тектонические сдвиги соединили Северную Америку с Южной Америкой, это привело к вымиранию большинства южноамериканских сумчатых, однако не затронуло австралийских кенгуру. Когда 20 тысяч лет назад достиг своего пика последний ледниковый период, медузам в Персидском заливе и медузам в Токийском заливе пришлось приспосабливаться к новому климату. Поскольку между двумя популяциями не было никакой связи, они прореагировали по-разному, и каждая эволюционировала в своем направлении.
Но явился Homo Sapiens и сломал барьеры, делившие земной шар на независимые экологические зоны. В период антропоцена планета впервые стала единым экологическим пространством. Австралия, Европа и Америка по-прежнему различны по климату и топографии, но деятельность людей привела к тому, что живые организмы всего мира постоянно смешиваются, невзирая на расстояния и географию. Движение, начавшееся с ручейка деревянных каноэ, переросло в нескончаемый поток самолетов, нефтяных танкеров и огромных грузовых кораблей, пересекающий океаны и соединяющий все острова и континенты. В результате экологическая карта, скажем, Австралии уже будет неполной без европейских млекопитающих и американских микробов, заполонивших ее берега и пустыни. Пшеница, овцы, крысы, вирусы гриппа, завезенные в Австралию в последние триста лет, сегодня гораздо важнее для ее экологии, чем местные кенгуру или коалы.
Антропоцен не является феноменом нескольких последних веков. Уже десятки тысяч лет назад наши доисторические предки, разбредясь из Восточной Африки на все четыре стороны, изменяли флору и фауну каждого острова и континента, где им случалось осесть. Они стали причиной вымирания всех прочих видов людей, 90 процентов крупных животных Австралии, 75 процентов крупных млекопитающих Америки и около 50 процентов всех крупных наземных млекопитающих планеты – и все это еще до того, как засеяли первое поле, смастерили первое железное орудие, написали первый иероглиф и отчеканили первую монету[66].
Крупные животные оказались главными жертвами, потому что их было относительно мало и они размножались медленно. Возьмем для сравнения мамонтов (которые вымерли) и кроликов (которые выжили). Стадо мамонтов насчитывало несколько десятков особей и пополнялось всего двумя детенышами в год. Если местное племя охотников убивало хотя бы трех мамонтов в год, этого было достаточно, чтобы смертность перекрыла рождаемость и через несколько поколений мамонты исчезли. Кролики же, напротив, плодились как кролики. Даже если люди убивали их сотнями, кроличьему роду это не грозило уничтожением.
Наши предки, конечно же, не планировали истребить мамонтов – просто не ведали, что творят. Вымирание мамонтов и других крупных животных было быстрым в масштабах эволюции, но медленным и постепенным в глазах человека. Люди жили максимум семьдесят-восемьдесят лет, в то время как процесс вымирания длился веками. Древние сапиенсы, вероятно, не видели никакой связи между ежегодной охотой на мамонтов – ну, съели двух-трех, не больше – и исчезновением этих мохнатых великанов. Разве что ностальгирующие старики рассказывали недоверчивым внукам: «В моем детстве мамонтов было много, не то что теперь. А еще мастодонтов и гигантских лосей. И вожди были достойными, и молодежь чтила старших».
Дети змея
Антропологические и археологические свидетельства указывают на то, что древние охотники-собиратели были анимистами: они верили, что между людьми и прочими созданиями природы нет существенной дистанции. Мир – то есть местная долина, окруженная цепью гор, – принадлежал всем его обитателям, которые следовали общему своду правил. Эти правила предполагали непрерывное общение между всеми существами: люди разговаривали со зверями, деревьями и камнями так же, как разговаривали с феями, демонами и духами. В этой паутине контактов сформировались ценности и нормы, которые были одинаково непреложными для людей, слонов, деревьев и духов[67].
Анимистические представления до сих пор держатся в некоторых сообществах охотников-собирателей, не поглощенных цивилизацией. Одно из них – племя наяка, живущее в тропических лесах Южной Индии. Антрополог Данни Навэ, несколько лет изучавший обычаи этого племени, говорит, что, когда наяка встречает в джунглях тигра, ядовитую змею или слона, он обращается к животному с такими словами: «Ты живешь в лесу, я тоже живу в этом лесу. Ты пришел сюда за едой, и я пришел сюда за корнями и клубнями. Я пришел не для того, чтобы причинить тебе вред».
Один из наяка был затоптан слоном, которого в племени называли «слон, блуждающий сам по себе». Сородичи погибшего отказались помогать сотрудникам департамента лесного хозяйства ловить слона. Они объяснили Навэ, что этот слон очень дружил и всегда ходил в паре с другим слоном. В один прекрасный день лесники поймали и увезли второго слона, и тогда «слон, блуждающий сам по себе» озлобился и впал в буйство. «Что бы вы почувствовали, если бы у вас отняли вашу половину? Вот так и слон. Эти двое иногда расходились на ночь, каждый в свою сторону… но утром опять встречались. В тот день слон увидел, как его друг упал и лежал, окруженный охотниками. Если двое всегда вместе и вы одного подстрелите – каково будет другому?»[68]
Анимистическое отношение кажется многим современным людям абсолютно диким. Мы в большинстве своем непроизвольно относимся к животным как к существам низшего разряда. Это потому, что даже самые древние наши традиции сложились через тысячелетия после окончания эры охотников-собирателей. Например, Ветхий Завет был написан в первом тысячелетии до н. э., и его старейшие предания отражают события и реалии второго тысячелетия до н. э. Но на Ближнем Востоке эра охотников-собирателей закончилась более чем семью тысячелетиями ранее. Поэтому нечего удивляться, что Библия отвергает анимистические верования и единственная ее анимистическая история появляется в самом начале как страшное предупреждение. Библия – огромная книга, изобилующая всевозможными чудесами. Однако всего лишь один раз животное заводит в ней разговор с человеком – когда Змей искушает Еву отведать запретный плод познания. (Валаамова ослица тоже произносит несколько слов, но их вкладывает ей в уста Бог.)
Адам и Ева жили в райском саду как собиратели. Изгнание из рая поразительно похоже на аграрную революцию. Вместо того чтобы позволить Адаму и дальше собирать дикие плоды, разгневанный Бог грозно повелел: «В поте лица твоего будешь есть хлеб». Наверное, не случайно библейские звери разговаривали с людьми только в доаграрную эру рая. Какой вывод делает Библия из этого эпизода? Что не следует слушать змеев и вообще лучше уклоняться от разговоров с животными и растениями. Ни к чему хорошему это не приведет.
Однако у этой библейской истории есть более глубокие и более древние уровни смыслов. В большинстве семитских языков «Ева» значит «змея» или даже «змея женского рода». За именем нашей библейской праматери скрывается архаичный анимистический миф, согласно которому змеи – не наши враги, а наши предки[69]. Многие анимистические культуры считают людей потомками животных, в том числе змей и прочих рептилий. Почти все австралийские аборигены поклонялись Радужному змею как творцу мира. Аранда и диери сохраняют веру в то, что их племена произошли от первобытных ящериц и змей, которые превратились затем в людей[70]. В действительности многие жители западных стран полагают, что эволюционировали из рептилий. Мозг каждого из нас построен вокруг рептильного ядра[71], и строение наших тел – это, по сути, модифицированное строение рептилий.
«Грехопадение и изгнание из Рая» (Сикстинская капелла). Змей с человеческим торсом положил начало всей цепочке событий. Если в первых двух главах Бытия преобладают божественные монологи («и сказал Бог… и сказал Бог… и сказал Бог…»), то в третьей главе между Евой и Змеем происходит диалог («и сказал Змей жене… и сказала жена Змею…»). Этот уникальный разговор между человеком и животным привел к грехопадению человечества и изгнанию из Эдема
Авторы Книги Бытия, может, и сохранили древнюю анимистическую подоплеку в имени Ева, но все прочие следы анимизма они тщательно скрыли. В Бытии говорится, что люди были созданы Творцом из неживой материи. Змей – не наш прародитель, он подбивает нас восстать против нашего Небесного Отца. В то время как анимисты видели в человеке разновидность животного, Библия утверждает, что мы уникальны и что любая попытка усмотреть в нас животное начало есть отрицание божественной силы и власти. И действительно, когда современные люди узнали, что на самом деле произошли от рептилий, они взбунтовались против Бога и перестали Ему повиноваться – или даже верить в Его существование.
Наследственные потребности
Библия с ее убежденностью в человеческой исключительности была одним из продуктов аграрной революции, положившей начало новому этапу взаимоотношений людей и зверей. Сельскохозяйственная деятельность вызвала очередную волну массовых вымираний, но, что гораздо важнее, она создала абсолютно новую форму жизни: домашних животных. Поначалу это не привело к значительным переменам, поскольку людям удалось одомашнить меньше двадцати видов млекопитающих и птиц, притом что дикими оставались тысячи и тысячи видов. Но по прошествии веков эта новая форма жизни стала доминирующей. Сегодня более 90 процентов всех крупных животных содержатся человеком.
Увы, одомашненные звери расплачиваются за свой беспримерный коллективный успех неслыханными индивидуальными страданиями. За миллионы лет звериное племя достаточно натерпелось боли и мук, но аграрная революция породила совершенно новые виды истязаний, которые со временем только усилились.
На поверхностный взгляд может показаться, что домашние животные много счастливее, чем их дикие братья и предки. Дикие кабаны все дни напролет рыщут в поисках пищи, питья и крова, не имея защиты от более сильных хищников, паразитов и наводнений. Домашних же свиней человек снабжает едой, водой и кровом, защищает от хищников и стихийных бедствий и даже лечит. Да, любая свинья рано или поздно окажется на бойне. И что, ее судьба от этого станет трагичнее, чем судьба дикого кабана? Что лучше – быть растерзанным львом или зарезанным мясником? Что хуже – зубы крокодила или стальные ножи?
Кошмарной жизнь животных на фермах делает не то, как они умирают, а то, как они живут. С древнейших времен и до наших дней условия существования домашних животных определяются двумя конкурирующими факторами: желаниями людей и потребностями животных. Люди выращивают свиней ради мяса, но если хотят, чтобы мясо не переводилось, то обязаны заботиться о долголетии и плодовитости свиноматок. Казалось бы, это должно защищать животных от крайних форм жестокости. Если бы фермер плохо заботился о своих свиньях, они передохли бы, не дав приплода, и фермеру грозил бы голод.
К несчастью, люди умудряются страшно мучить домашнюю скотину, даже радея о ее выживании и воспроизводстве. Суть проблемы в том, что одомашненные животные унаследовали от своих диких предков многие физические, эмоциональные и социальные потребности, которые человек считает несущественными, бессмысленными. Фермеры позволяют себе категорически игнорировать эти потребности, так как не расплачиваются за это потерями. Они держат животных в крохотных клетках, спиливают им рога, рубят хвосты, разлучают маток с детенышами и выводят чудовищных уродов. Животные невыносимо страдают, но продолжают существовать и приносят потомство.
Разве это не противоречит базовым принципам естественного отбора? Согласно теории эволюции все инстинкты, импульсы и эмоции имеют единственное назначение – обеспечивать выживание и продолжение рода. Если так, не доказывает ли продолжающееся непрерывное размножение сельскохозяйственных животных, что все их реальные потребности удовлетворяются? Как у свиньи может быть «потребность», которая не требуется для ее выживания и воспроизводства?
Это, конечно, верно, что все инстинкты, импульсы и эмоции выработаны необходимостью выживать и воспроизводиться под давлением отбора[72]. Однако если и когда это давление вдруг исчезает, сформированные им инстинкты, импульсы и эмоции не исчезают вместе с ним. Во всяком случае, не сразу. Даже если эти инстинкты, импульсы и эмоции уже не служат выживанию и воспроизводству, они продолжают определять субъективное состояние животного. Сельское хозяйство, можно сказать, в мгновение ока ослабило давление отбора как на животных, так и на людей, но оно не затронуло их физических, эмоциональных и социальных побуждений. Разумеется, эволюция не стоит на месте, и за двенадцать тысяч лет использования людьми животных она изменила и тех и других. Например, европейцы и западные азиаты приспособились переваривать коровье молоко, а коровы перестали бояться людей и дают теперь молока больше, чем их дикие предшественницы. Но это внешние изменения. Глубинные чувственные и эмоциональные структуры коров, свиней и людей существенно не изменялись с каменного века.
Почему современные люди так любят сладости? Не потому что без них не выжить. А потому что, когда наши доисторические предки набредали на сладкие фрукты или мед, разумнее всего было съесть как можно больше как можно скорее. Почему молодые люди носятся сломя голову на автомобилях и байках, затевают драки и взламывают чужие интернет-сайты? Потому что они следуют древним генетическим императивам, которые сегодня могут быть бесполезны и даже вредны, но 70 тысяч лет назад имели большой эволюционный смысл. Молодой охотник, с риском для жизни гнавшийся за мамонтом, затмил всех прочих претендентов на руку самой красивой девушки племени, и мы теперь напичканы его генами крутого мачо[73].
Та же эволюционная логика руководит фермерскими свиньями, хряками и поросятами. Чтобы выживать и размножаться в дикой природе, древние кабаны должны были обегать обширные территории, осваиваться в среде и остерегаться ловушек и хищников. Еще они должны были общаться и кооперироваться со своими сородичами, образуя сложные группы во главе со старыми и опытными матками. Давление отбора постепенно превратило диких кабанов – и особенно диких кабаних – в исключительно умных животных, наделенных живым любопытством и сильной тягой к общению, играм, обследованию окружающего пространства. Кабаниха, появившаяся на свет с редкой мутацией, делающей ее безразличной к среде обитания и другим кабанам, вряд ли могла бы выжить и продолжить род.
Потомки диких кабанов – домашние свиньи – унаследовали их ум, любознательность и социальные навыки[74]. Подобно диким кабанам, домашние свиньи общаются посредством разнообразных звуковых и обонятельных сигналов: мать узнает уникальные писки своих поросят, а двухдневные сосунки уже отличают призывы матери от призывов других ма-ток[75]. Профессор Стэнли Кертис из Университета Пенсильвании научил двух хряков – Гамлета и Омлета – управляться при помощи пятачков со специальными джойстиками и обнаружил, что свиньи освоили простые видеоигры быстрее приматов[76].
Однако на свиноводческих фермах хрюшки не развлекаются видеоиграми. Супоросных (беременных) маток их гуманные хозяева держат запертыми в крошечных клетках-станках размером полметра на два. В этих клетках с бетонным полом и стальными прутьями супоросной свинье не то что походить – толком повернуться или лечь на бок невозможно. После трех с половиной месяцев такого существования матки переводятся в чуть более просторные клетки-станки, где рожают и кормят своих поросят. Хотя поросятам положено быть на подсосе от десяти до двадцати недель, в промышленном свиноводстве их через две-четыре недели отнимают от матери и отправляют на откорм и убой. Мать же немедленно снова осеменяют и сажают в станок для супоросных свиней, чтобы повторить весь цикл. Типичная свиноматка проходит через пять-десять таких циклов, прежде чем сама попадает на бойню. В последние годы в Евросоюзе и некоторых штатах США использование станков не приветствуется, но они по-прежнему широко распространены во множестве других стран, и десятки миллионов плодящихся свиноматок проводят в них большую часть своей жизни.
Супоросные свиньи в клетках-станках. Эти общительные и умные существа проводят большую часть жизни в таком положении, как будто они уже сосиски
Люди обеспечивают свинью всем необходимым для выживания и воспроизводства. Ее вволю кормят, прививают от болезней, защищают от стихий и искусственно осеменяют. Объективно – свинье больше не нужно обследовать окружающее пространство, контактировать с сородичами, опекать своих поросят и даже ходить. Но на субъективном уровне она все еще испытывает сильную тягу ко всему этому и, когда ее потребности не удовлетворяются, очень страдает. Свиньи, втиснутые в станки, пребывают обычно либо в состоянии острой фрустрации, либо в крайнем унынии[77].
Таков главный урок эволюционной психологии: потребность, возникшая тысячи поколений назад, сохраняется как субъективное ощущение, даже если давно уже не нужна для выживания и воспроизводства. К несчастью, аграрная революция обеспечила людям возможность организовать выживание и воспроизводство одомашненных животных, полностью игнорируя их субъективные потребности.
Организмы как алгоритмы
Как мы можем с уверенностью утверждать, что у животных действительно есть субъективный мир потребностей, ощущений и эмоций? Не очеловечиваем ли мы их, не приписываем ли человеческие качества неодухотворенным существам, уподобляясь детям, которые верят, что куклы умеют сердиться и любить?
На самом деле, наделяя эмоциями свиней, мы их не очеловечиваем. Потому что эмоции – не чисто человеческая принадлежность, они присущи всем млекопитающим, а также всем птицам и, вероятно, некоторым рептилиям и даже рыбам. У всех млекопитающих развиты эмоциональные способности и потребности, и тот факт, что свиньи – млекопитающие, позволяет уверенно заключить: у них есть эмоции[78].
В последние десятилетия ученые-биологи доказали, что эмоции – это не таинственный духовный феномен, полезный лишь для сочинения поэм и симфоний. Эмоции – это биохимические алгоритмы, которые насущно необходимы для выживания и воспроизводства всех млекопитающих. Что это значит? Давайте начнем с объяснения ключевого понятия «алгоритм». Это исключительно важно не только потому, что это понятие будет неоднократно встречаться в следующих главах, но и потому, что XXI век будет веком доминирования алгоритмов. Для нашего мира понятие «алгоритм», наверно, наиважнейшее. Если мы хотим осмыслить нашу жизнь и наше будущее, то во что бы то ни стало должны разобраться в том, что такое алгоритм и как алгоритмы связаны с эмоциями.
Алгоритм – это ряд последовательных шагов, который может использоваться для проведения расчетов, решения задач, принятия решений. Алгоритм – это не единичный расчет, а метод, которым руководствуются при расчетах. Например, если вам нужно найти среднее арифметическое двух чисел, вы используете простейший алгоритм. Алгоритм гласит: «Шаг первый: сложите два числа. Шаг второй: разделите результат на два». Если вы берете числа 4 и 8, то получаете 6. Если берете 117 и 231, получаете 174.
Более сложный пример – кулинарный рецепт. Алгоритм приготовления овощного супа может быть таким:
1. Разогрейте в кастрюле ½ чашки растительного масла.
2. Нарежьте тонкими кольцами 4 луковицы.
3. Поджарьте лук до золотистого цвета.
4. Нарежьте кубиками 3 картофелины и добавьте в кастрюлю.
5. Мелко нарежьте капусту и добавьте в кастрюлю.
И так далее. Вы можете следовать этому алгоритму сотни раз, кладя каждый раз немного другие овощи и получая немного другой суп. Однако алгоритм остается тем же.
Суп сам по себе по рецепту не сварится. Кто-то должен прочитать рецепт и выполнить прописанный в нем порядок действий. Но можно построить машину, которая содержит в себе этот алгоритм и следует ему автоматически. Тогда остается обеспечить машину водой, электричеством и овощами – и она самостоятельно сварит суп. Суповые автоматы не встречаются на каждом шагу, но вам наверняка знакомы вендинговые автоматы, продающие напитки. Они обычно снабжены щелью для монет, окошком для чашек и рядами кнопок. В первом ряду есть кнопки для заказа кофе, чая и какао. Второй ряд имеет пометки: без сахара, одна ложка сахара, две ложки сахара. Третий ряд предлагает на выбор: молоко, соевое молоко, без молока. Человек подходит к автомату, опускает монету в щель и нажимает кнопки с пометками «чай», «одна ложка сахара» и «молоко». Автомат четко соблюдает последовательность операций. Он кладет в чашку чайный пакетик, подсыпает ложку сахара и доливает молоко. Дзынь! – чудесная чашечка чая готова. Это алгоритм[79].
В последние несколько десятилетий биологи пришли к твердому заключению, что человек, нажимающий на кнопки и пьющий чай, – тоже алгоритм. Гораздо более сложный, разумеется, чем вендинговый автомат, но алгоритм. Люди – это алгоритмы, производящие не чашечки чая, а реплики самих себя (наподобие вендингового автомата, который, при соответствующем наборе клавиш, производит другой вендинговый автомат).
Алгоритмы, управляющие вендинговыми автоматами, делают это при помощи механических приводов и электрических схем. Алгоритмы, управляющие людьми, делают это при помощи ощущений, эмоций и мыслей. И точно такой же тип алгоритмов управляет свиньями, павианами, выдрами и курами. Возьмите, например, следующую проблему выживания: павиан видит висящие на дереве бананы, но одновременно замечает притаившегося поблизости льва. Стоит ли павиану рисковать жизнью ради бананов?
По существу, это математическая проблема вычисления и сопоставления вероятностей: вероятности, что павиан умрет с голода, если не поест, и вероятности, что на павиана нападет лев. Чтобы решить эту проблему, павиан должен учесть множество обстоятельств. Далеко ли я от бананов? Далеко ли от меня лев? Насколько я проворен? Насколько проворен лев? Спит лев или не спит? Сытый у него вид или голодный? Сколько там бананов? Большие они или маленькие? Зеленые или спелые? Помимо этих внешних обстоятельств, павиан также должен принять в расчет информацию о своем внутреннем состоянии. Если он очень давно голодает, то имеет смысл рвануть сломя голову за этими бананами, и будь что будет. Если же он недавно поел и сейчас для него бананы – чистое баловство, зачем вообще рисковать?
Для взвешивания и соотнесения всех этих вариантов и вероятностей павиану требуются несравнимо более сложные алгоритмы, чем те, что управляют вендинговыми автоматами. И, соответственно, награда за правильно сделанный расчет на порядок выше. Эта награда – жизнь павиана. Робкий павиан – тот, чьи алгоритмы переоценивают опасность, – погибнет от голода, и гены, сформировавшие эти трусоватые алгоритмы, сгинут вместе с ним. Отчаянный павиан – тот, чьи алгоритмы недооценивают опасность, – падет жертвой льва, и его бесшабашные гены тоже не передадутся следующим поколениям. Звериные алгоритмы постоянно проверяются на качество естественным отбором. Потомство оставляют только те особи, которые правильно рассчитывают вероятности.
Но это все очень абстрактно. Как именно павиан просчитывает вероятности? Разумеется, он не достает из-за уха карандаш, не вытаскивает из заднего кармана блокнот, не вычисляет рабочие скорости и энергетические уровни с помощью калькулятора. Все тело павиана – калькулятор. То, что мы называем ощущениями и эмоциями, в действительности – алгоритмы. Павиан ощущает голод, он ощущает , как у него трясутся поджилки при виде льва, он ощущает , как у него течет слюна при виде бананов. В долю секунды он переживает бурю чувств, эмоций и желаний, которые и есть не что иное, как вычислительный процесс. Результат будет выдан в виде ощущения. Павиан вдруг почувствует прилив энергии: шерсть встанет дыбом, мышцы напрягутся, грудь расправится, он поглубже вдохнет, и – «Вперед! Я смогу!». А может, напротив, поддаться страху, и тогда плечи обмякнут, живот заноет, ноги ослабеют, и – «Мамочки! Спасите: лев!». Иногда вероятности настолько уравновешиваются, что трудно что-то предпочесть. Это тоже проявится в ощущении. Павиан почувствует замешательство и неуверенность. «Да… Нет… Да… Нет… Черт! Не знаю, что делать!»
Чтобы передавать гены следующему поколению, недостаточно решать проблемы выживания. Животным нужно решать и проблемы воспроизводства. Это тоже вопрос вычисления вероятностей. Естественный отбор создал быстрые алгоритмы для оценки шансов на воспроизводство – страсть и отвращение. Красота означает «хорошую возможность успешно продолжить род». Когда женщина видит мужчину и думает: «Какой интересный парень!», и когда пава видит павлина и думает: «Боже! Что за хвост!», обе делают нечто подобное тому, что делает вендинговый автомат. Как только свет, отражаемый телом мужчины, попадает на их сетчатку, включаются наимощнейшие алгоритмы, отточенные миллионами лет эволюции. В несколько миллисекунд эти алгоритмы преобразуют крохотные штришки мужской внешности в репродукционные вероятности и выдают заключение: «Судя во всему, это здоровый и плодовитый мужчина с прекрасными генами. Если я с ним сойдусь, мои отпрыски унаследуют крепкое здоровье и прекрасные гены». Это заключение, конечно же, выражается не в словах и не в цифрах, а в волне сексуального желания. Павы и женщины не производят никаких подсчетов. Они просто чувствуют.
Даже нобелевские лауреаты по экономике принимают минимум решений с ручкой, бумагой и калькулятором в руках; за 99 процентов наших решений, включая жизненно важные (касающиеся выбора супруга, профессии, места жительства), отвечают высокоточные алгоритмы, которые мы называем чувствами, эмоциями и желаниями[80].
Поскольку эти алгоритмы управляют жизнями всех млекопитающих и птиц (и, возможно, некоторых рептилий и даже рыб), когда люди, павианы и свиньи испытывают страх, в сходных участках их мозга протекают сходные неврологические процессы. Поэтому испуганный человек, испуганный павиан и испуганный боров, видимо, схожи в своих переживаниях[81].
Павлин и мужчина. Когда вы смотрите на эти образы, информация о пропорциях, цветах и размерах обрабатывается вашими биохимическими алгоритмами, заставляя вас чувствовать притяжение, отвращение или безразличие
Хотя, безусловно, есть и отличия. Свиньям не свойственны ни глубокое сострадание, ни запредельная жестокость, к которым склонен Человек Разумный. Неведомо им и чувство изумления, которое охватывает человека, созерцающего звездное небо. Вероятно, у свиней тоже есть какие-то эмоции, незнакомые людям. Но существует одна, самая главная эмоция, которая присуща всем млекопитающим: взаимопритяжение матери и детеныша. Собственно, по ней они и получили свое название – млекопитающие. Млекопитающие мамаши так любят своих малышей, что позволяют им сосать молоко из своего тела. А детеныши млекопитающих чувствуют неодолимую потребность в матери, в ее близости. В естественных условиях поросята, телята и щенки, оставшиеся без материнской опеки, обычно долго не протягивают. До недавнего времени так же обстояло дело и с человеческими детьми. В свою очередь, свиноматка, телка или сука, которая по причине какой-то редкой мутации не печется о своем приплоде, может прожить длинную и гладкую жизнь, но ее гены не передадутся следующему поколению. То же самое относится к жирафам, летучим мышам, китам и дикобразам. Можно спорить о любых других эмоциях, но совершенно очевидно, что, поскольку молодые млекопитающие неспособны выживать без материнской заботы, материнская любовь и сильное взаимопритяжение между матерью и детенышами характерны для всех представителей класса[82].
Ученые долго не хотели это признавать. Еще совсем недавно психологи сомневались в важности эмоциональной связи между родителями и детьми даже у людей. В первой половине XX века, несмотря на влияние фрейдистских теорий, главенствовал бихевиоризм[83], утверждавший, что отношения между родителями и детьми строятся на материальной основе, что детям прежде всего необходимы еда, кров и медицинское обслуживание; детей привязывает к родителями лишь то, что последние их всем этим обеспечивают. Ребятишек, которые напрашивались на нежности, объятия и поцелуи, считали «испорченными». Детские психологи предупреждали родителей, что заласканное, зацелованное чадо вырастет требовательным, эгоистичным и неуверенным в себе[84].
Джон Уотсон, ведущий в 1920-х годах авторитет в области детского воспитания, строго наставлял: «Никогда не обнимайте и не целуйте [своих детей], никогда не сажайте их на колени. В случае крайней необходимости поцелуйте один раз в лоб, когда они отправляются спать. Утром поздоровайтесь с ними за руку»[85]. Популярный журнал «Уход за ребенком» объяснял, что секрет воспитания заключается в том, чтобы блюсти дисциплину и удовлетворять материальные нужды детей в строгом соответствии с распорядком дня. Статья 1929 года внушала родителям: «Если младенец криком требует еды раньше обычного часа кормления, не берите его на руки, не качайте, чтобы он успокоился, и не нянчитесь с ним, пока не придет время кормить. Ребенку, даже крошечному, плач не повредит»[86].
Только в 1950-х и 1960-х годах специалисты начали отказываться от жестких бихевиористских теорий и признавать первостепенную важность эмоциональных потребностей. В ряде знаменитых (и шокирующе жестоких) экспериментов психолог Гарри Харлоу отнимал новорожденных малышей у их матерей-макак и запирал в маленьких клетках. Когда им предоставлялся выбор между двумя искусственными «мамами» – проволочной, к которой была прикреплена бутылочка с молоком, и мягкой, покрытой махровой тканью, но без бутылочки, – маленькие макаки вцеплялись мертвой хваткой в бесполезных махровых «мам».
Эти малютки макаки знали что-то, чего не сумели понять Джон Уотсон и эксперты из «Ухода за ребенком»: у млекопитающих не одна еда на уме. Они нуждаются в эмоциональной близости. Миллионы лет эволюции заложили в макак безграничную жажду эмоционального общения. Эволюция также вдолбила в них представление, что эмоциональная близость возникает с мягкими мохнатыми существами, а не с твердыми металлическими предметами. (По той же причине маленькие дети проникаются нежностью к куклам, пледам и пахучим тряпочкам, а не к ложкам, камням или деревянным кубикам.) Потребность в эмоциональном общении настолько сильна, что обезьянки Харлоу бросали кормящих проволочных «мамаш» и переключали внимание на единственный объект, который казался способным удовлетворить эту потребность. Увы, махровые «матери» не отвечали на их любовь, и у маленьких макак развились тяжелые психические и социальные отклонения.
Сегодня рекомендации по воспитанию детей, обычные в начале XX века, вызывают недоумение. Как могли специалисты не сознавать, что у ребенка есть эмоциональные потребности и что его духовное и физическое здоровье в не меньшей степени зависит от удовлетворения этих потребностей, чем от еды, комфорта и лекарств? Но мы продолжаем отрицать очевидное, когда речь заходит о других млекопитающих. Подобно Джону Уотсону и экспертам «Ухода за ребенком» на протяжении всей истории скотоводства люди заботились о материальном довольстве поросят, телят и ягнят, пренебрегая их эмоциональными запросами. И мясная, и молочная индустрии строятся на разрыве самой сущностной эмоциональной связи в мире млекопитающих. Фермеры вновь и вновь осеменяют свиноматок и дойных коров. Но новорожденных поросят и телят забирают у матери, не дав им порой даже приложиться к ее соску и ощутить теплое прикосновение ее языка и тела. То, что Гарри Харлоу проделал с несколькими сотнями макак, мясная и молочная индустрия из года в год проделывает с миллиардами животных[87].
Аграрная сделка
Как же фермеры оправдывают свое поведение? В то время как охотники-собиратели вряд ли догадывались о том, какой вред они причиняют экосистеме, скотоводы очень даже ведали, что творят. Они знали, что эксплуатируют домашний скот, подчиняя его человеческим желаниям и прихотям, и находили себе оправдание в новых теистических религиях, которые зародились и распространились на заре аграрной революции. Теистические религии стали изображать вселенную не парламентом всех существ, а теократией, которой правит сонм великих богов или, возможно, один Бог с прописной буквы «Б» (по-гречески «Теос» – «θεός»). Обычно мы не ассоциируем возникновение теистических религий с сельским хозяйством, но их истоки находятся именно там. Теология, мифология и ритуалы таких религий, как иудаизм, индуизм и христианство, поначалу вращались вокруг отношений между людьми, окультуренными растениями и одомашненными животными[88].
Библейский иудаизм, например, угождал крестьянам и пастухам. Бóльшая часть его заповедей была связана с сельским трудом и бытом, и главными днями отдыха в нем объявлялись праздники урожая. Древний Иерусалимский храм представляется сегодняшним людям чем-то вроде большой синагоги, где священники в белоснежных одеждах приветствуют набожных паломников, сладкоголосые хоры распевают псалмы и благовония насыщают воздух. На самом деле он был больше похож на комбинацию бойни с шашлычной. Паломники приходили не с пустыми руками. Они вели за собой овец, коз, кур и прочих тварей, которые приносились в жертву на алтаре, а потом приготавливались и съедались. Псалмопение заглушалось мычанием телят и блеянием ягнят. Священники в окровавленных хламидах резали жертвам глотки, собирали в сосуды хлещущую струями кровь и лили ее на алтарь. Аромат благовоний смешивался с запахами запекшейся крови и жареного мяса, повсюду тучами вились черные мухи (см., например: Числ., 28, Втор., 12, 1 Цар., 2). Современная еврейская семья, которая по субботам жарит у себя в садике шашлыки, гораздо ближе к миропониманию библейских времен, чем ортодоксальная семья, проводящая время в синагоге за изучением священных текстов.
Теистические религии типа библейского иудаизма оправдывали сельскохозяйственную деятельность, опираясь на новые космологические мифы. Анимистические религии представляли вселенную китайской оперой с бесчисленным множеством разнообразных действующих лиц. Слоны и дубы, крокодилы и реки, горы и лягушки, духи и феи, ангелы и демоны – каждый играл в этой космической опере свою роль. Теистические религии переписали сценарий, превратив вселенную в блеклую ибсеновскую драму с двумя главными героями: человеком и Богом. Ангелы и демоны чудом уцелели в этой передряге, став посланниками и слугами великих богов. Но остальные анимистические персонажи – все звери, растения и прочие создания природы – были сведены до уровня немой декорации. Правда, некоторые животные считались священными в культе того или иного бога, и многие боги наделялись звериными чертами: древнеегипетский Ану-бис носил на плечах голову шакала и даже Иисус Христос часто изображался агнцем. Однако древние египтяне прекрасно осознавали разницу между Анубисом и обычным шакалом, повадившимся в деревню воровать кур, и ни один христианский священник никогда не принял ягненка, что был у него под ножом, за Иисуса.
Мы привыкли думать, что теистические религии превознесли великих богов. Мы забываем, что они превознесли и человека. Раньше Homo Sapiens был одним из тысяч действующих лиц. В новой теистической драме он получил роль героя, вокруг которого вертится Вселенная.
Богам между тем достались две взаимосвязанные роли. Во-первых, они объясняли, чем так замечателен человек, что ему позволено порабощать и эксплуатировать всех прочих живых существ. Христианство, например, утверждало, что люди властвуют над всем живым, так как эту власть дал им сам Создатель. Более того, согласно христианству, Господь подарил бессмертную душу только людям. Судьба этой бессмертной души – основа основ всего христианского космоса, и, поскольку у животных душа отсутствует, они в этом театре всего лишь статисты. Таким образом, человек стал венцом творения, а все другие существа были оттеснены на обочину.
Во-вторых, боги служили посредниками между людьми и экосистемой. В анимистической вселенной все общались со всеми напрямую. Если вы чего-то хотели от карибу, инжирного дерева, облаков или скал, вы сами к ним обращались. В теистической же вселенной никто, кроме человека, не обладал даром речи. Значит, вы больше не могли разговаривать с деревьями и животными. Что же было делать, если вам хотелось, чтобы деревья приносили больше фруктов, коровы давали больше молока, облака изливали больше дождя, а саранча облетала стороной ваши посевы? Тут-то в дело и вступали боги. Они обещали защитить поля от засухи, неурожая и потравы, если люди их отблагодарят. В этом заключалась суть аграрной сделки. Боги оберегали и умножали плоды труда людей, взамен же люди должны были делиться ими с богами. Эта сделка приносила выгоду обеим сторонам, за счет остальной экосистемы.
В наши дни в деревне Бариярпур в Непале каждые пять лет устраивается фестиваль в честь богини Гадимаи. В 2009 году там было принесено в жертву рекордное число животных – 250 тысяч. Местный водитель объяснил английскому журналисту: «Если мы чего-то хотим, то приходим сюда с приношением богине, и в течение пяти лет наши желания исполняются»[89].
Теистическая мифология проливает свет на многие детали этой сделки. Месопотамский эпос о Гильгамеше повествует о том, как боги наслали на мир великий потоп и погубили почти всех людей и зверей. Совершив это опрометчивое деяние, боги вдруг сообразили, что подношений им теперь ждать не от кого, и обезумели от голода и отчаяния. По счастью, одна семья спаслась благодаря предусмотрительности бога Энки, который надоумил своего ревностного поклонника Утнапиштима укрыться вместе с домочадцами и животными в большом деревянном ковчеге. Когда потоп схлынул и этот месопотамский Ной сошел на землю, он первым долгом принес жертвы богам. Эпос описывает, как все великие боги устремились к месту жертвоприношения: «Боги почуяли запах, / Боги почуяли добрый запах, / Боги, как мухи, собрались к приносящему жертву»[90][91]. Библия, описывая историю потопа (через тысячу с лишком лет после месопотамской версии), также сообщает, что, едва сойдя с ковчега, «устроил Ной жертвенник Господу, и взял из всякого скота чистого и из всех птиц чистых и принес во всесожжение на жертвеннике. И обонял Господь приятное благоухание, и сказал Господь в сердце Своем: не буду больше проклинать землю за человека» (Быт., 8: 20–21).
История потопа стала основополагающим мифом аграрного мира. Ее можно, конечно, истолковать и в современном экологическом ключе. Она говорит нам, что наша деятельность способна сокрушить всю экосистему и что людям назначено свыше быть ее хранителями. Однако традиционно потоп рассматривался как доказательство превосходства человека и никчемности прочих живых существ. Согласно традиции, Ною было предписано спасти флору и фауну не ради нее самой, а в прозаических интересах богов и людей. Все живое, что не является человеком, не имеет истинной ценности, а существует исключительно для нас.
Ведь когда «увидел Господь, что велико развращение чело-веков на земле», то решил: «истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их» (Быт., 6: 5,7). Для Библии это совершенно в порядке вещей – уничтожить всех животных в наказание за грехи, в которых погряз Homo Sapiens , как будто скверное поведение людей сделало ненужными жирафов, пеликанов и божьих коровок. В Библии невозможен поворот событий, при котором Господь, раскаявшись, что сотворил человека, стер бы этого порочного примата с лица Земли и затем коротал вечность, любуясь мелкими проделками страусов, кенгуру и панд.
В теистических религиях есть, однако, и кое-какие полезные для животных верования. Боги дали людям власть над животным царством, но эта власть подразумевала определенные обязанности. Например, евреям было предписано не обременять домашнюю скотину работой по субботам и не мучить ее без надобности. (Хотя в случае столкновения интересов верх всегда одерживал человеческий интерес.)[92]
В талмудическом предании рассказывается, как теленок, которого вели на бойню, вырвался и прибежал за защитой к раввину Иехуде ха-Наси, одному из основателей раввинизма. Теленок зарылся мордой в просторные одежды рабби и заплакал. Но тот оттолкнул его со словами: «Иди. Ты был для этого создан». Поскольку рабби не проявил сострадания, Бог покарал его тяжелой болезнью, продолжавшейся тринадцать лет. В один прекрасный день слуга, убиравшийся в доме раввина, нашел новорожденных крысят и стал их выметать. Рабби Иехуда кинулся спасать беспомощных крошек, приказывая слуге остановиться, ибо «благ Господь ко всем, и щедроты Его – на всех делах Его» (Пс., 144: 9). Поскольку рабби «был благ» к этим крысятам, Господь «был благ» к рабби и исцелил его[93].
Другие религии, особенно джайнизм, буддизм и индуизм, проявляют к животным еще больше сочувствия. Они делают упор на связи людей со всей остальной экосистемой, и их первейшая моральная заповедь – не причинять смерти любому живому существу. В то время как библейское «Не убий» относилось только к человеку, древний индийский принцип ахимса (ненасилие) распространяется на всю чувствующую природу. Особенно щепетильны в этом отношении монахи-джайны. Они всегда закрывают рот белой повязкой, чтобы случайно со вдохом не проглотить какую-нибудь мошку, и ни на миг не расстаются с метелкой, которой осторожно смахивают со своего пути муравьев и жучков[94].
Тем не менее все аграрные религии – не исключая джайнизма, буддизма и индуизма – исхитрялись оправдывать первенство человека и использование им если не мяса, то молока и мускульной силы домашних животных. Они сходились в том, что естественная иерархия живых существ дает людям право подчинять и использовать в своих нуждах других животных при соблюдении людьми определенных ограничений. Индуизм, например, объявлял священными коров и запрещал употреблять в пищу говядину, но при этом полностью оправдывал производство молока, ссылаясь на то, что коровы – щедрые создания и жаждут поделиться своим молоком с человечеством.
Так люди заключили аграрную сделку. В соответствии с этим соглашением космические силы дали человеку власть над другими животными на условии выполнения им определенных обязательств по отношению к богам, природе и самим животным. Верить в наличие такого космического договора было легко, поскольку он отражал реалии жизни земледельца и скотовода.
Охотники-собиратели не ощущали себя высшими существами, так как знать не знали о своем влиянии на экосистему. Типичный клан из нескольких десятков сородичей существовал в окружении тысяч диких зверей, не понимая и не уважая повадки которых выжить было нельзя. Охотникам приходилось постоянно спрашивать себя, о чем думает олень и что замышляет лев. Иначе они не могли бы ни охотиться на оленя, ни избежать пасти льва.
Мир земледельцев и скотоводов, напротив, создавался и регулировался человеческими мыслями и стремлениями.
Люди по-прежнему страдали от стихийных бедствий вроде ураганов и землетрясений, но гораздо меньше зависели от желаний домашних животных. Крестьянский мальчик рано выучивался скакать на лошади, запрягать буйвола, хлестать упрямого осла и пасти овец. Соблазнительно легко было верить, что эта рутинная деятельность отвечает либо естественному порядку вещей, либо воле небес.
Словом, аграрная революция была также экономической и религиозной революцией. Новый тип экономических отношений возник в связке с новым типом религиозных верований, которые оправдывали жестокую эксплуатацию животных. Этот древний процесс можно наблюдать даже в наши дни, когда последние оставшиеся сообщества охотников-собирателей переключаются на сельское хозяйство. В последние годы племя наяка из Южной Индии освоило некоторые сельскохозяйственные практики, такие как разведение скота, кур, выращивание чая. Неудивительно, что они переняли и новое отношение к домашним животным (и растениям): совсем не такое, как к диким.
На языке наяка живое существо, обладающее уникальной личностью, называется mansan . Антропологу Данни Навэ наяка объяснили, что тигр – mansan . «Мы живем в лесу, он живет в лесу. Тут каждый mansan … И медведь, и олень – любой лесной зверь». А корова? «Корова другая. Ее везде нужно водить». А курица? «Курица – ничто. Курица не mansan ». А лесное дерево? «Да, оно так долго живет». А чайный куст? «Его я выращиваю, чтобы продать и купить затем в магазине то, что мне нужно. Нет, чайный куст – не mansan »[95].
Низведение мыслящих существ, заслуживающих уважения, до уровня простой собственности редко ограничивалось коровами и курами. Большинство аграрных обществ стало обращаться как с собственностью и с различными классами людей. В Древнем Египте, библейском Израиле и средневековом Китае людей превращали в рабов, которых истязали и казнили за малейшие провинности. Так же как крестьяне не советовались с курами и коровами, как им хозяйничать, так и правителям не могло прийти в голову выслушивать мнение крестьян о том, как им править. Когда сталкивались этнические группы или религиозные сообщества, они часто обесчеловечивали друг друга. Обзывание «других» скотами и тварями было первым шагом к тому, чтобы обходиться с ними соответственно. Таким образом, крестьянское хозяйство стало прототипом нового общества, где есть и спесивые господа, и низшие расы, которые нужно эксплуатировать, и дикие звери, которых можно уничтожать, и надо всеми великий Господь, осеняющий все это устройство своим благословением.
Пятьсот лет одиночества
Взлет современной науки и промышленности привел к следующей революции в отношениях людей и животных. Аграрная революция лишила флору и фауну голоса и свела анимистическое многоголосие к диалогу между человеком и богами. Научная же революция лишила голоса и богов – мир превратился в театр одного актера. Человечество стоит в одиночестве на пустой сцене, разговаривая с самим собой, ни с кем ни о чем не договариваясь, приобретая огромную мощь без каких-либо обязательств и ответственности перед кем-либо. Расшифровав немые законы физики, химии и биологии, человечество делает теперь с ними что ему заблагорассудится. Когда доисторический охотник отправлялся в саванну, он просил помощи у дикого быка, и бык ждал чего-то от охотника. Когда древний крестьянин хотел, чтобы коровы лучше доились, он взывал к милости какого-нибудь небожителя, и божество выставляло свои условия. Когда же сотрудники научно-исследовательского отдела компании Nestle хотят увеличить молочную продуктивность, они изучают генетику – и гены ничего не просят взамен.
Но, как и у древних охотников и крестьян, у сотрудников научно-исследовательских отделов есть свои мифы. Самый знаменитый их миф является постыдным плагиатом легенды о древе познания и райском саде, но действие перенесено в сад Вулсторпского поместья в графстве Линкольншир на востоке Англии. Согласно этому мифу, когда Исаак Ньютон сидел там под яблоней, ему на голову упало спелое яблоко. Ньютон задумался над тем, почему яблоко полетело вниз, а не вбок и не вверх. Эти раздумья привели его к открытию Закона Всемирного Тяготения.
Эта история переворачивает миф о древе познания с ног на голову. В райском саду Змей провоцирует драму, подбивая людей согрешить и разгневать тем самым Господа. Как для Змея, так и для Бога Адам и Ева – игрушки. А в вулсторп-ском саду человек – единственное действующее лицо. Хотя сам Ньютон был добропорядочным христианином, посвящавшим больше времени Библии, чем законам физики, научная революция, которой он дал толчок, потеснила Господа Бога. Когда последователи Ньютона взялись сочинять свой собственный бытийный миф, в нем не нашлось места ни Богу, ни Змею. В вулсторпском саду действуют слепые законы природы, и инициатива разгадать эти законы принадлежит исключительно человеку. Может, эта история и началась с падения яблока на голову Ньютона, но яблоко сделало это не нарочно.
В мифе о райском саде людей карают за их любопытство и желание обрести знание. Бог изгоняет их из Эдема. В мифе о вулсторпском саде никто не карает Ньютона – как раз наоборот. Благодаря его любопытству человечество глубже постигает Вселенную, становится более могущественным и еще на шаг приближается к технологическому раю. Учителя во всех уголках мира рассказывают ученикам легенду о Ньютоне, чтобы поощрить любопытство, подразумевая, что стоит нам накопить достаточно знаний, и мы сумеем сотворить рай на Земле.
Собственно говоря, Бог присутствует даже в ньютоновом мифе. В нем Ньютон и есть Бог. Когда биотехнологии, нано-технологии и прочие плоды учености созреют, Homo Sapiens обретет сверхчеловеческие, божественные способности и, совершив полный круг, вернется к библейскому древу познания. Доисторические охотники-собиратели были просто одним из видов животных. Аграрии полагали себя венцом творения. Ученые «доработают» нас до богов.
Если теистические религии – порождение аграрной революции, то детища научной революции – гуманистические религии, в которых богов заменили люди. Теисты поклоняются Богу, гуманисты поклоняются человеку. Базовая идея гуманистических религий, таких как либерализм, коммунизм и нацизм, заключается в том, что Homo Sapiens обладает некой уникальной и священной сущностью, которая является источником смысла и права во Вселенной. Все происходящее в космосе оценивается как хорошее или плохое с точки зрения влияния на человека.
В то время как теизм оправдывал традиционное сельское хозяйство во имя Бога, гуманизм оправдал современную сельскохозяйственную индустрию во имя Человека. Сельскохозяйственная индустрия возводит в культ человеческие нужды, прихоти и желания, пренебрегая всем остальным. Сельскохозяйственная индустрия равнодушна к животным – они же не священной человечьей породы. И ей не нужны боги – современные технологии открывают перед людьми такие возможности, какие древним богам и не снились. Наука предоставляет современным агрофирмам возможность содержать коров, свиней и кур в гораздо более стесненных условиях, чем было принято в традиционных аграрных обществах.
В Древнем Египте, в Римской империи или в средневековом Китае люди имели лишь рудиментарное представление о биохимии, генетике, зоологии и эпидемиологии. Поэтому их власть над животными имела предел. Тогда свиньи, коровы и куры свободно бродили между домами или искали еду в мусорных кучах и в ближнем лесу. Если какой-нибудь жадный крестьянин попробовал бы запихнуть тысячу кур в тесный курятник, наверняка разразилась бы эпидемия, в которой погибли бы все птицы, а заодно и многие жители деревни. Никакой священник, шаман или бог не смог бы этого предотвратить.
Но современная наука раскрыла секреты эпидемий, патогенов и антибиотиков – и индустриальные птичники, свинарники и коровники стали реальностью. С помощью вакцин, лекарств, гормонов, пестицидов, систем кондиционирования и автоматических кормушек теперь возможно втискивать десятки тысяч свиней, коров и кур в узкие клетки и производить мясо, молоко и яйца с беспрецедентной эффективностью.
В последние годы отношения между людьми и животными переосмысляются, и подобные практики все чаще подвергаются критике. Почему мы вдруг прониклись интересом к так называемым низшим формам жизни? Возможно потому, что скоро сами станем таковой. Если и когда компьютерные программы превзойдут нас интеллектом и мощью, не должны ли мы будем ценить их выше, чем ценим людей? Допустимо ли будет, например, чтобы искусственный интеллект эксплуатировал людей и даже убивал их ради своих нужд и желаний? И если этого нельзя позволить ему, несмотря на его сверхспособности и мощь, то почему люди считают себя вправе использовать и убивать свиней? Есть ли у людей какая-то особая магическая искра, в дополнение к более высокому интеллекту и могуществу, которая отличает их от свиней, кур, шимпанзе и компьютерных программ? Если да, то откуда она берется и можем ли мы быть уверены, что ею никогда не обзаведется искусственный интеллект? Если такой искры нет, то будут ли какие-то основания придавать особое значение человеческой жизни и после того, как компьютеры станут умнее и могущественнее людей? В самом деле, в чем же все-таки главный секрет нашего интеллекта и силы и какова вероятность, что существа нечеловеческой природы когда-нибудь вступят с нами в соперничество и превзойдут нас?
В следующей главе мы рассмотрим природу и возможности вида Homo Sapiens , чтобы не только лучше разобраться в наших отношениях с другими животными, но и попытаться понять, что может ждать нас в будущем и как могут сложиться отношения между человеком и сверхчеловеком.
3. Человеческая искра[96]
Нет сомнения, что Homo Sapiens – самый сильный вид в мире. Он любит тешить себя мыслью о своем самом высоком моральном статусе и сознанием того, что человеческая жизнь несравненно ценнее, чем жизнь свиней, слонов и волков. Но это не столь уж и очевидно. Действительно ли сила есть право[97]? Неужели человеческая жизнь ценнее жизни свиньи только потому, что племя людей могущественнее племени свиней? Соединенные Штаты намного могущественнее Афганистана; означает ли это, что ценность американских жизней больше, чем афганских?
Американские жизни действительно ценятся выше. В среднего американца – в его образование, здоровье, безопасность – вкладывается значительно больше денег, чем в среднего афганца. Убийство американского подданного вызывает куда более громкий международный резонанс, чем убийство гражданина Афганистана. И все же общепризнано, что это лишь несправедливый итог геополитического распределения сил. Пусть Афганистан несравнимо слабее, чем США, но жизнь ребенка из афганской деревни считается столь же священной, как жизнь ребенка из Беверли-Хиллз.
Когда мы ставим человеческих отпрысков выше поросят, нам хочется верить, что за этим кроется нечто более глубокое, чем экологическое распределение сил. Нам хочется верить, что у людей есть какое-то реальное сущностное превосходство. Мы, сапиенсы, любим рассказывать себе, что обладаем неким магическим качеством, которое не только лежит в истоке нашей громадной силы, но также служит моральным оправданием нашего привилегированного положения. Что же это за уникальная человеческая искра?
Традиционный монотеистический ответ: только Homo Sapiens имеет бессмертную душу. В то время как тело разлагается и гниет, душа, спасенная или проклятая, навеки водворяется в раю или аду соответственно. Поскольку у свиней и прочих животных души нет, они не участвуют в этой космической драме. Они живут всего несколько лет, потом умирают и обращаются в ничто. Поэтому что такое ничтожные хрюшки в сравнении с бессмертной человеческой душой?
Это не детсадовская сказка, а чрезвычайно устойчивый миф, который продолжает определять жизни миллиардов людей и животных в начале XXI века. На убеждении, что люди обладают бессмертной душой, а звери – просто бренные тела, – держится наша правовая, политическая и экономическая система. Это объясняет, почему людям не возбраняется убивать животных для употребления в пищу или даже просто для забавы.
Однако наши последние научные открытия решительно опровергают этот монотеистический миф. Правда, один его аспект лабораторные эксперименты подтверждают: у животных и в самом деле нет души. Как ни изучали, как ни обследовали свиней, крыс и макак, никаких признаков души у них не нашли. Увы, но те же лабораторные эксперименты подрывают неизмеримо более важный постулат монотеистического мифа, а именно что у людей душа есть. Ученые произвели над людьми десятки тысяч самых невероятных экспериментов, заглянули в каждый уголок их сердца и в каждую извилину мозга, но не обнаружили и намека на волшебную искру. Нет ни одного научного свидетельства в пользу того, что Homo Sapiens наделен душой.
Если бы дело было только в этом, мы могли бы возразить, что ученым просто нужно продолжать поиски. Если они до сих пор ничего не нашли – значит, плохо искали. Однако биологи строят свои выводы не на отсутствии каких-то свидетельств, а прежде всего на том, что сама идея души противоречит фундаментальным принципам эволюции. В этом противоречии – причина лютой ненависти, которую теория эволюции вызывает у правоверных монотеистов.
Кто боится Чарльза Дарвина?
Согласно опросу, проведенному в 2012 году Институтом Гэл-лапа, всего 15 процентов американцев полагают, что Homo Sapiens – результат исключительно естественного отбора, без какого бы то ни было божественного вмешательства; 32 процента полагают, что люди, может, и произошли от более ранних форм жизни путем длившейся миллионы лет трансформации, но Бог срежиссировал все это шоу; 46 процентов уверены, что Бог создал людей в их нынешнем виде около десяти тысяч лет назад, как сказано в Библии. Годы, проведенные в колледже, никак не влияют на эти взгляды. Тот же опрос показал, что 46 процентов выпускников бакалавриатов верят в библейскую историю, и только 14 процентов считают, что люди сформировались без всякого божественного участия. Даже среди магистров и докторов наук 25 процентов верят Библии и только 29 процентов связывают появление нашего вида исключительно с естественным отбором[98].
Преподавание теории эволюции в школах и так не на высоте, а религиозные фанаты требуют вообще его отменить. Или настаивают на том, чтобы дети также изучали теорию разумного замысла, согласно которой все живые организмы были сотворены волей некоего высшего разума (читай: Бога). «Преподавайте им обе теории, – говорят церковники, – и пусть ребята сами выбирают».
По какой же причине теория эволюции встречает столь ожесточенное противодействие, тогда как до теории относительности или квантовой механики никому нет дела? Почему политики не предлагают знакомить школьников с альтернативными представлениями о материи, энергии, пространстве и времени? Ведь концепция Дарвина на первый взгляд кажется менее опасной, чем фантасмагории Эйнштейна или Верне-ра Гейзенберга. Теория эволюции основывается на принципе выживания наиболее приспособленного – идее простой и ясной, если не сказать банальной. Напротив, теории относительности и квантовой механики утверждают, что вы можете искривлять время и пространство, что-то может возникать из ничего, а кошка может быть живой и мертвой одновременно. Это насмешка над здравым смыслом, однако никто не бросается защищать невинных школьников от этой несусветицы. Почему?
Теория относительности никого не раздражает потому, что не противоречит ни одному из наших сокровенных верований. Большинству обывателей совершенно безразлично, абсолютны пространство и время или относительны. Если вы считаете, что можно изгибать пространство и время, да ради бога. Гните себе на здоровье. Какое мне дело? А Дарвин – ну да, тот лишил нас наших душ. Если вы действительно понимаете теорию эволюции, вам очевидно: никакой души нет. Эта мысль повергает в ужас не только истовых христиан и правоверных мусульман, но и многих светских людей, не придерживающихся определенной религиозной догмы, однако желающих верить, что каждый человек несет в себе некую вечную индивидуальную сущность, которая остается неизменной на протяжении всей жизни и может даже пережить смерть.
Буквальный смысл слова «индивидуум» – «неделимый». То, что я «индивидуум», означает, что мое истинное «я» – единое целое, а не собрание отдельных частей. Эта невидимая сущность якобы перетекает из мгновения в мгновение, ничего не теряя и ничего не приобретая. Мое тело и мозг постоянно меняются – нейроны стреляют, гормоны курсируют от органа к органу, мышцы сокращаются. Моя личность, мои желания и отношения никогда не стоят на месте и могут полностью трансформироваться за годы и десятилетия. Но в глубине я до самой смерти останусь тем же, кем родился, – и, возможно, после смерти тоже.
К несчастью, теория эволюции идет вразрез с представлением, будто мое «я» – это какая-то неделимая, неизменная и потенциально бессмертная сущность. По теории эволюции все биологические организмы – от слонов и дубов до клеток и молекул ДНК – состоят из более мелких и более простых частиц, которые без конца сходятся и расходятся. И слоны, и клетки формировались постепенно в результате все новых и новых таких комбинаций. Никакая неделимая и неизменная сущность не могла явиться на свет путем естественного отбора.
Человеческий глаз, например, – это чрезвычайно сложная система, состоящая из более мелких частей, таких как хрусталик, роговица и сетчатка. Глаз не свалился с небес, уже укомплектованный всеми этими элементами. Он развивался шажок за шажком на протяжении миллионов лет. Наш глаз очень похож на глаз Человека Прямоходящего, жившего миллион лет назад. Чуть меньше он похож на глаз австралопитека, жившего пять миллионов лет назад. И очень отличается от глаза дриолестоидов, живших 150 миллионов лет назад. Наконец, он не имеет ничего общего с одноклеточными организмами, населявшими нашу планету сотни миллионов лет назад.
Однако даже у одноклеточных организмов были крошечные органеллы, позволявшие им отличать свет от тьмы и двигаться к тому или к другому. Путь от таких архаических сенсоров к человеческому глазу очень долог и извилист, но если у вас в запасе сотня-две миллионов лет, вы, конечно, можете без спешки пройти его весь шаг за шагом. Вы можете это сделать, потому что глаз составлен из разных частей. Если каждые несколько поколений маленькая мутация будет слегка менять какую-то из этих частей – скажем, чуть круче изгибать роговицу, – через миллион поколений эти изменения могут сформировать человеческий глаз. Будь глаз полностью однороден, он никогда не был бы создан естественным отбором.
Вот почему теория эволюции несовместима с идеей души, по крайней мере понимаемой как нечто невидимое, неделимое и потенциально бессмертное. Такая целостность не может быть результатом пошаговой эволюции. Естественный отбор смог создать человеческий глаз, потому что у глаза есть составные части. А у души частей нет. Если душа Человека Разумного ступень за ступенью вырастала из души Человека Прямоходящего, то каковы были эти ступени? Есть ли какая-то часть души, которая у Человека Разумного развита лучше, чем у Человека Прямоходящего? Но в том-то и дело, что частей у души нет.
Вы можете возразить, что человеческие души не развивались постепенно, а явились в один прекрасный день во всей своей славе. Но можно ли поточнее: когда был этот прекрасный день? Как ни вглядывайся в эволюцию человечества, найти его не удается. Каждый из когда-либо существовавших людей был зачат в женской яйцеклетке, оплодотворенной мужским сперматозоидом. Представьте себе первого младенца, родившегося с душой. Он всем пошел в маму и папу, за исключением того, что у него была душа, а у них нет. Наше биологическое знание, безусловно, может объяснить появление на свет младенца, чья роговица чуть больше изогнута, чем роговицы его родителей. Для этого достаточно небольшой мутации одного гена. Но биология не может объяснить рождение младенца с бессмертной душой от родителей, не имевших даже намека на нее. Способна ли одна или даже дюжина мутаций наделить животное сущностью, неподвластной любым изменениям, включая смерть?
Так что существование души никак не согласуется с теорией эволюции. Суть эволюции в движении, она не способна произвести что-либо неизменное. С точки зрения эволюции ближайший аналог человеческой сущности – наша ДНК, а она является носителем мутации, а не оплотом вечности. Это до ужаса пугает многих людей, которым проще отвергнуть теорию эволюции, чем отказаться от своей души.
Дата: 2018-11-18, просмотров: 308.
