Культурно-генетическое рассмотрение философии достаточно продуктивно и поучительно, в нем много интересных ходов и захватывающих сюжетов. Но мы его все-таки оставим, так как для нас важнее ответить на вопрос, с чего может или должна начинаться философия в каждом конкретном случае, как к ней приобщается отдельно взятый человек?

Различные мыслители по-разному отвечали на этот вопрос. Аристотель, например, считал, что философия начинается с удивления. Удивления перед таинством мира, его единством и многообразием, его бесконечностью. Удивиться и увидеть нечто в его первозданности и нетронутости очень трудно. По-настоящему на это способны, пожалуй, только гении и дети. Остальные — только в той степени или настолько, насколько им удается не застрять на простом любопытстве, желании поглазеть, туристически все охватить и увидеть. Ну и конечно избавиться от “морщин” своего сознания или ума. В большинстве же своем нормальные взрослые люди ничему особо не удивляются, принимая все как есть — холодно и равнодушно. И маска у них соответствующая — степенность.

Декарт видел истинное начало философии в сомнении. Дидро, его соотечественник, рассматривал неверие в качестве первого шага к философии. Автор “воли к жизни” Шопенгауэр связывал обращение к философии с боязнью смерти. Одно из самых светлых и чистых начал философствования ассоциируется в нашем сознании с именем Фейербаха. Это — любовь, социально-онтологическая потребность в другом, Я — в Ты, мужчины — в женщине, женщины — в мужчине. Не в пример Фейербаху, Кьеркегор выводил философию из отчаяния. Надежда — вот истинный импульс к философствованию, по Блоху. “Да, философия, особенно моральная, — писал Горький, — скучное дело, но когда душа намозолена жизнью до крови и горько плачет о неисчерпаемой любви к “великолепному пустяку” — человеку, невольно начинаешь философствовать, ибо — хочется утешить себя”.

Пробуждение интереса к философии, зарождение потребности в философствовании — по-разному это у каждого человека. И тем не менее все сугубо, казалось бы, индивидуальные подходы к философии объединяет одна общая черта — в них всегда присутствует какая-то очень сильная и серьезная страсть, какое-то очень глубокое и ответственное чувство. К философии человека ведет желание узнать что-то по-настоящему важное, уверенность, что с ее помощью удастся по-новому самоопределить свою жизнь, найти действительные или верные ценности и идеалы. Если, скажем, Сократ решил, что “неосмысленная жизнь недостойна того, чтобы ее прожить”, то он и положил все свои силы на выявление феномена осмысленной жизни, на философскую рефлексию о ней.

Ничего общего со случайными позывами к душевному излиянию, с послеобеденными рассуждениями о высоких материях, с идеологией избирательных кампаний и биржевых спекуляций философия не имеет. Вообще к философии надо обращаться только там, где без нее никак нельзя, где она необходима, а не где ее можно приложить. Приложить, так или иначе притянуть ее можно ко всему, но нужно ли?

“Брось философствовать — говори дело!” — этим призывом, советом или требованием “пищеварительные” философские упражнения легко можно и прекратить. Истинную же тягу человека к философии таким немудреным способом остановить нельзя — она преследует, как наваждение.

Это какое-то “фундаментальное настроение” (Хайдеггер), связанное с существенной перестройкой всего внутреннего мира человека. Перед нами скорее всего трагическое, но благородное осознание какого-то разрыва с миром (жизнью, природой, обществом), неосознанное, даже инстинктивное стремление к единству, с которым глубоко сидит в каждом человеке. Философское “настроение” есть род духовного подвижничества, особого интеллектуального напряжения, некая открытость основам мира, желание и способность участвовать в его бытии. Это некая причастность к бесконечному.

Воля к смыслу, изначальному жизненному смыслу — таков, на мой взгляд, истинный мотив философствования. Вообще же он может формулироваться и по-другому. Хайдеггер в данной связи говорит о вкусе “ко всей загадочности и полноте бытия и мира”. Истинным философом, в свете сказанного, был Вощев из платоновского “Котлована”. Он и с работы был уволен по причине “задумчивости среди общего темпа труда”, за то, что “стоял и думал среди производства”. Но главное — он чувствовал “сомнение в своей жизни и слабость тела без истины, он не мог дальше трудиться и ступать по дороге, не зная точного устройства всего мира и того, куда надо стремиться”. Без истины, смысла жизни Вощеву было “стыдно жить”.

К человеку, скользящему по поверхности бытия, находящему удовлетворение в повседневной рутине жизни, философии не достучаться. Не разбить ей скорлупу, если не панцирь, такого существования. Тому, с кем ничего не происходит, кого ничто не посещает, кто по уши доволен своей жизнью, делать в философии нечего. Не приемлет философия и вдохновения по должности, по полученной в университете специальности.

Долгий и трудный, выходит, путь у человека к философии. Через многое в жизни надо пройти, а через кое-что и переступить. Кому-то хватает на все это сил. Кое-кто останавливается на полпути. Ну а некоторых не хватает даже на первый шаг. Научить философии нельзя, а вот подвигнуть к поискам своей дороги к этому храму — можно. Можно пробудить или возбудить интерес к творческой самостоятельности, взыскательности и свободе мышления, выявлению и углублению своего Я, к искусству строить свою жизнь благоразумно, осмысленно и перспективно. Главное — путь к философии никому не заказан. Убедить в реальности этого пути, раскрыть основные "технические" правила движения по нему, как раз и призвана философия как учебная дисциплина.