ФиЛАЛЕТ .

Тогда Природа и рассудок отступятся от Мелодора. Первая говорить: собирай; а второй договаривает: „хорошими средствами, для собственной твоей пользы. Какъ по­дступаешь в отношении других, так другие имеют „право поступать в отношении к тебе. Возьмёшь чужое, — возьмут твоё — и вместо того, чтобы обезопасить жизнь свою, будешь всегда в опасности“.

Мелодор .

Я угадываю, что ты скажешь о честолюбии.

ФИЛАЛЕТ.

То, что оно есть самая благороднейшая, нравственная страсть, собственно человеку данная; другие животные, по грубому образованию души, не знают её прекрасных движений. Не говори мне о Геростратах, Александрах, Аттилах; они служат только примером развращённого честолюбия; но истинное, природное, есть желание нравиться подобным себе нравственным существам, заслужить их доброе мнение, почтение, любовь. Эта страсть более всего привязывает нас к общежитию, единственному театру её;* она источник многих добрых дел, — и Натура, вселив её в наше сердце, утверждает связи гражданской жизни, возвышает человечество, заставляет нас быть благоде­тельными, — так как нет иного надежнейшего средства заслужить добрую славу.

Мелодор.

Вить хорошая сторона страстей! Соглашаюсь. Но для чего же, любезный друг, для чего Природа оставила нам возможность развращать их движения? Для чего позволяет человеку засорять их светлый источник, и вместо добра, вместо приятностей, изливать на ми p столько зла и горя?

ФИЛАЛЕТ.

Спроси, для чего она дала нам свободу; для чего произвела нас не машинами? Но спроси же у своего сердца, как оно бывает довольно в ту минуту, когда приносить жертву рассудку на счёт своих слабостей! Кто наберёт столько твердости и силы, чтобы повиноваться закону мудро­сти, закону ума, тот благодарить Природу за данную нам волю следовать ему или не следовать. Натура употребила со своей стороны все средства удержать наши страсти в естественном или (что все одно) в благом их течении, соединив с истинным путём живое удовольствие, а с заблуждением горе и страдание. Кто забывает цель врожденных склонностей, которая в житейском мореплавании - должна всегда, как Фарос, сиять перед нами; кто выходит за черту, обводимую рассудком вокруг природного действия страстей; кто искусственно растравляет в себе их чувство, безумно предается их бурному стремлению, и хочет, так сказать, целый ми p потопить в своих живых удовольствиях: тот, гоняясь за призраком блажен­ства, бывает гоним существенною тоской, пьёт солёную воду для утолен iя жажды, и за минутные восторги платить долговременною мукою, — восторги, которые делаются реже и реже, более и более изнуряют душу, и усиливая в ней алчность к наслажденьям, ослабляют её способность на­слаждаться. Несчастный Тантал[9] есть образ человека, ко­торый служить так называемым сильным страстям, искусственным фантомам нашего воображения; который, на примерь, как Сафо, хочет любить с исступлением, не для природной нашей любви, не для того, чтобы найти верную, кроткую спутницу в жизни, но для беспрестанных восторгов; который, притупив чувства свои одним предметом, станет оживить их другим; или который, имея нена­сытное честолюбие Александра, летит за лаврами на край света, через кровавый реки, через трупы людей, вместо того, чтобы заслужить истинную, надежную славу благодеяниями, благодетельною жизнью, там, где Судьба произвела его на свет; или который собирает не для того, чтобы жить, но живёт для того, чтобы собирать; отказывается от настоящих удовольствий для будущих, от верных для неверных, и долженствуя пpиo6ретением обеспечить жизнь свою, наполняет её заботами для приобретений. — Нет, нет! Природа не виновата, если мы несчастливы и врождённые склонности, источник верных благ, превращаем в источник зол, вопреки её доброму намерению. „ Человек должен быть творцом своего благополучия, при­водя страсти в счастливое равнов есие, и образуя вкус для истинных наслаждений.„

Мелодор .

Но если я не нахожу для себя хорошей пищи, то с самым прекрасным вкусом могу ли наслаждаться? При­знайся, что крестьянин, живущий в своей темной, смрад­ной, избе, или камчадал, который вокруг себя не видит ничего, кроме снежных равнин и ХОЛМОВ, и в низкой хижине своей задыхается от дыму, не может найти много удовольствий в жизни.

ФИЛАЛЕТ.

Однако ж находить их. Крестьянин любить свою жену, своих детей; радуется, когда идет дождь вовремя; ра­дуется благополучному ведру, полноте житниц своих и щедрой награде* за труды его. У камчадала также есть сердце, которому известны приятные движения чувствитель­ности; он любить своих домашних, любить звериную ловлю, и с удовольствием катится домой на обледенелых лыжах своих, воображая тепло, отдых, поцелуй жены и... рыбий жир на столе. — Истинные удовольствия равняют людей. Великий Могол и последний раб его утоляют голод и жажду с одинаковою приятностью. Богач из огромных палат своих, где великолепие и скука утомили душу его, сходить по мраморной лестнице отдохнуть на зелёном лугу, на чистом воздухе, и взглянуть на алую вечернюю зарю; он садится на траве... подле бедного земледельца, который также покоится, так легко дышать одними же предметами наслаждается: они оба теперь равны. — Арист, молодой вельможа, говорить: „ Первая блаженная минута в жизни моей!“ Что привело его в такое восхищение? Он стоить на коленях перед обожаемою им женщиною, и в первый раз услышал от неё магическое слово: люблю!  В самую ту минуту какой-нибудь сельский красавец счастлив нежным признанием какой-нибудь сельской красавицы, признанием её взаимной к нему склонности. Чувства знатного любовника и молодого крестьянина теперь одинаковы.— Ты знаешь Клеона, который истощает все хитрости роскоши для того, чтобы менее скучать в жизни; который спит на розах и просыпается от звуков Гайдновой  музыки: часто завернувшись в плащ, украдкой выходить он из великолепного своего дома и бегает по улицам в то время, когда шумит осенняя буря, когда дождь льётся из облаков реками – для чего? Что бы устать и, промокнув насквозь, возвратиться домой, сесть перед камином и сказать: « Как приятен огонь в ненастное время»! В самый тот же час бедный дровосек сушится перед огнём в хижине своей и чувствует его приятность не менее Клеона. Вся разница состоит в некоторых оттенках, но Провидение и Натура в общем разделе истинных удовольствий никого не обделяют. Знать их цену – есть искусство и венец науки жить! Не всё то легко, что кажется просто, и часто всего менее умеем мы употреблять те вещи, которые у нас из рук не выходят. Так любопытный, беспокойный человек оставляет тихий, родительский кров, своё отечество – странствует по чужим землям, переплывает бурные океаны, что бы наконец очутиться опять на милой своей Родине, и сказать: счастлив, счастлив тот, кто умирает, где родится,

Sans changer de toit, ni de amour[10]!

Натура и сердце – вот где надобно искать истинных приятностей, истинного возможного благополучия, которое должно быть общим добром человечества, не собственностью некоторых избранных людей: иначе мы имели бы право обвинять Небо в пристрастии. Не всем можно завоевать Индию, не всем можно властвовать над людьми, не всякий может блистать в свете и кружить головы модным красавицам, не для всякого работают в золотых минах[11] и плывут корабли из Бразилии, следовательно, не в лаврах Александра, не в миртах Альцибиада[12], не в сокровищах Крезовых заключило Небо возможное счастье для смертных. Но для всякого Природа величиественна и прекрасна в своём разнообразии, в своих ежегодных и ежедневных изменениях, везде с материнскою нежностью питает она птенцов и человека, всякий может иметь светлое жилище, доброе имя, спокойную совесть, всякий может любить, любить своих родных, семейство, друзей — вот истинное благополучие, которое соединяет всех лю­дей; которое Царю и земледельцу даёт чувствовать, что они братья, дети одного Отца, рожденные с одинаковыми сердцами, с одинаковыми способностями для наслаждения!

Мелодор.