Исследование региональных международных систем - относительно новая область современной политологии. Возрастающее внимание к ней обусловлено тем обстоятельством, что процессы глобализации сопровождаются появлением феномена стратегического регионализма, в рамках которого в мировом пространстве происходит формирование региональных мегаблоков. В этой связи особый интерес представляет анализ эволюции системы международных отношений Западного полушария [11, c. 38].

Во-первых, потому, что эта система на протяжении второй половины XX в. характеризовалась определенной замкнутостью, являла собой достаточно обособленный компонент мировой политики. Во-вторых, это классический вариант асимметричной системы с явно выраженным центром и периферией (профиль именно такой системы вырисовывается на постсоветском пространстве). В-третьих, система включает двух членов «большой восьмерки» - США и Канаду, региональные державы - Бразилию, Аргентину, Мексику и целый ряд стран среднего уровня развития. Совокупный политический, экономический, научно-технический потенциал стран - членов системы существенно возрос и все более рельефно проецируется на международные отношения на глобальном уровне [12, c. 57].

Процессы, развернувшиеся на пространстве Западного полушария, не могут не затрагивать интересы США. И речь идет не только о том, что оно - крупный сегмент мировой политики и в силу этого значим для нас по определению.

На рубеже столетий реструктуризация системы международных отношений здесь существенно динамизировалась и развивалась одновременно по нескольким направлениям.

Во-первых, она затронула несущие конструкции межамериканской системы. Вызовы политической стабильности, императивы интеграции, создание новой системы безопасности - таковы были три главных вектора ее перестройки. Был заметно модернизирован юридический остов межамериканской системы. Старейшая межрегиональная организация современного мира - Организация американских государств (ОАГ) вступила в полосу качественного обновления. При этом речь шла не только о появлении новых функций, но и о своеобразном возвращении к принципам деятельности, изначально в систему заложенным, но в результате «холодной войны» в течение десятилетий заблокированным [13, c. 58].

В первую очередь это касалось «политической дисциплины», с 70-х годов XX в. по существу размытой официально утвержденным принципом «идеологического плюрализма», который позволял членство в ОАГ любым государствам вне зависимости от их конституционного строя. Напомним, что согласно первоначальному тексту Устава этой организации, ее членами могли быть лишь государства с представительной демократией. Суть этого механизма заключалась в четко расписанных процедурах воздействия организации на ситуацию в стране - члене системы в случае свержения, либо угрозы свержения законно избранного правительства и иных нарушений конституционного строя. В этой связи следует отметить, что ОАГ продвинулась заметно дальше других региональных организаций, предприняв оригинальную попытку пересмотреть традиционную концепцию неограниченного и абсолютного национального суверенитета и создать юридическую основу для «квалифицированного» коллективного вмешательства при определенных условиях.

Другим направлением реструктуризации системы международных отношений в Западном полушарии стало формирование новых механизмов общеконтинентальной интеграции. В развитие провозглашенной Дж. Бушем-старшим на саммите в Майями (1990 г.) «Инициативы для Америк» в 1994 г. был анонсирован амбициозный проект создания к 2005 г. «Зоны свободной торговли Америк» (АЛКА). С этой целью в структуре ОАГ было создано новое подразделение - Комитет по торговле, основной задачей которого была практическая проработка вопросов создания зоны. Переговорный процесс по формированию АЛКА во многом определил межамериканские отношения, став на протяжении последних десяти лет главной темой в повестке дня стран Западного полушария [14, c. 12].

Суперпроект АЛКА изначально обрел глобальное звучание, пробудил надежды на то, что вслед за единой Европой начнется процесс образования единой Америки. Формирование самого масштабного в мире единого экономического пространства с населением более 800 млн. человек и совокупным ВВП в 12,2 трлн долл. (36% от общемирового) в случае реализации не просто могло бы существенно повлиять на мирохозяйственные связи XXI в., но и во многом определить их будущее. Не случайно такие центры мировой экономики, как Западная Европа, Япония, Китай не только внимательно наблюдали за переговорным процессом по созданию АЛКА, но с середины 90-х годов стали активно экономически осваивать регион, заранее создавая там опорные точки [15, c. 65].

Строительство АЛКА изначально столкнулось с целым рядом препятствий как объективного, так и субъективного характера. К первым следует отнести сохранявшуюся гигантскую асимметрию экономической мощи и влияния между участниками процесса и соответственно несовпадающие, а зачастую и открыто сталкивающиеся интересы. Немаловажным фактором стал явственно обозначившийся к концу 90-х годов кризис неолиберальной модели реформ, которую страны региона приняли в начале десятилетия как безальтернативную. Общий экономический спад на рубеже «милениума», поставивший ряд стран на грань экономического коллапса (наиболее яркий пример - Аргентина 2002 - 2003 гг.), породил сопротивление ряда государств этому проекту. Ведь он четко ассоциировался с неолиберальной моделью. Причем речь идет о наиболее крупных экономиках Южной Америки - Бразилии, Аргентины, а также Венесуэлы.

Немаловажную роль играли обстоятельства субъективного порядка. Администрация Дж. Буша-младшего нередко прибегала к тактике силового продавливания (в особенности с такими слабыми партнерами, как государства Центральной Америки) с целью во что бы то ни стало «отрапортовать» о запуске проекта, пусть даже и в усеченном виде («ALCA - light») к президентским выборам 2004 г. Императивы экономической взаимозависимости неизбежно будут требовать дальнейшего продвижения по пути образования АЛКА. При этом отдельные структурные компоненты новой интеграционной схемы уже созданы.

С 1 января 1994 г. функционирует Североамериканская зона свободной торговли (НАФТА), куда входят США, Канада и Мексика. НАФТА представляет собой региональное интеграционное объединение, по многим экономическим параметрам приблизительно равное Европейскому Союзу, а по отдельным - даже превосходящее его. Процесс интеграции в рамках НАФТА сделал Мексику еще более «привязанной» к североамериканскому хозяйственному комплексу. Однако реальные интересы Мексики толкают ее к расширению экономических и политических связей с другими странами региона и за его пределами.

Третьим направлением реструктуризации межамериканской системы стала попытка реформировать существовавшие военно-политические механизмы безопасности. Наиболее сложной проблемой современных межамериканских отношений в 90-е годы, как показала практика, стала выработка новой концепции безопасности, которая соответствовала бы постулату о «единстве интересов» обеих Америк в принципиально новых условиях. Эта задача усложнилась еще с конца 60-х годов XX столетия, когда понятие «безопасность» в политическом дискурсе крупнейших и наиболее влиятельных стран региона (Аргентина, Бразилия, Чили, Мексика, Перу, Венесуэла, Колумбия) стало выходить за рамки военно-политических отношений и постепенно включать в себя элементы социально-экономической, экологической, научно-технической, информационной и культурной сфер жизни [16, c. 15].

Распад мировой системы социализма повлек за собой необходимость пересмотра старой концепции, формально действовавшей с 1947 г. и основанной на юридическом механизме Межамериканского договора о взаимной помощи (МДВП). Новые реалии 90-х годов обнажили дуализм ситуации, когда латиноамериканские страны, на словах следуя основным постулатам межамериканской доктрины, на деле стремились воспользоваться ею для привлечения внимания США к более насущным элементам их безопасности: борьбе с бедностью, недостаточным экономическим развитием, научно-технической отсталостью и культурно-информационной зависимостью. Именно эти глубинные причины таких явлений, как политическая нестабильность, рост преступности, терроризм, контрабанда оружия и наркотиков все чаще оказывались во главе угла латиноамериканских подходов.

Радикальное противодействие новым вызовам безопасности с точки зрения большинства стран региона предполагало борьбу с такими глубинными факторами, что, в свою очередь, невозможно без перевода основ межамериканского сотрудничества на уровень равноправия, характеризующийся большим пониманием интересов стран региона со стороны США. Но Вашингтон оказался не готовым к отказу от позиции доминирования, навязывания собственных интересов и ценностей в качестве приоритетных. Смыслом новой политики безопасности, предложенной США странам региона в начале 90-х годов, был отказ последних от поиска цивилизационно-обусловленных альтернатив американской «универсальной» политико-экономической модели («свободный рынок - представительная демократия»); низведение их вооруженных сил до уровня полицейских формирований; ущемление их государственного суверенитета с целью обеспечения для себя «законного» права на вмешательство во внутренние дела под предлогом «помощи» в борьбе с преступностью, наркотрафиком и терроризмом, в целях «восстановления демократического порядка», «обеспечения прав человека и национальных меньшинств» и т.д.[17, c. 5]

В этих условиях процесс разработки единой концепции безопасности Западного полушария в период 1990 - 2003 гг. носил достаточно драматический характер. Первая попытка, предпринятая комиссией, созданной ОАГ ad hoc для решения этой задачи в 1995 г., закончилась ничем. Осознавая сложность увязки двух взаимоисключающих подходов, ОАГ приняла в том же году решение о создании постоянной комиссии по вопросам безопасности с «открытым» мандатом. Параллельно США попытались вывести дискуссии за рамки ОАГ, поскольку на всех последних сессиях Генеральной ассамблеи приверженность стран региона демократии и основным принципам прав и свобод человека традиционно увязывалась с необходимостью обеспечения суверенитета и невмешательства, обеспечением интегрального развития, борьбой с бедностью и т.д.

Идея регулярного созыва конференции министров обороны стран Западного полушария впервые была реализована в июле 1995 г. в Вильямебурге (США), но на ней не удалось преодолеть патовой ситуации: стороны, как правило, соглашались со списком новых вызовов безопасности и расходились в определении причинно-следственных связей между ними и в «порядковом номере» каждого в соответствующем документе.

При этом обозначилась любопытная закономерность: в документах межлатиноамериканских и некоторых трансрегиональных встреч (саммиты Группы Рио, Меркосур, Иберо-американского сообщества, конференции Меркосур - ЕС и др.) традиционно на ведущие места в этом списке выносились «первичные факторы» (бедность, неравенство, неэквивалентный обмен и т.д.), тогда как в межамериканских документах («саммиты Америк», конференции министров обороны и т.д.) они фигурировали на втором плане [18, c. 12].

Этот вынужденный компромисс в значительной степени был связан с еще не исчерпанными надеждами государств региона на сотрудничество с США в рамках проекта АЛКА, иначе противоречия по вопросам безопасности давно вышли бы за рамки официально фиксируемого «взаимопонимания». Благодаря этому Соединенным Штатам удалось принять в ОАГ документ, более соответствующий их подходу к проблеме межамериканской безопасности.

К началу нового века латиноамериканским странам все же удалось осуществить ряд мер и принять несколько конвенций, в целом способствующих консолидации их общей позиции по проблемам безопасности. Ими была завершена разработка региональных программ по борьбе с коррупцией, наркотрафиком, терроризмом и бедностью, а также с нелегальным производством и контрабандой оружия; принята межамериканская программа устойчивого развития, основанная на «широком» комплексном подходе к безопасности.

Реанимация МДВП, пребывавшего в «замороженном» состоянии после англо-аргентинского конфликта в Южной Атлантике 1982 г., не означала возвращения к временам «холодной войны». Оживление безнадежно устаревшего договора было скорее жестом поддержки США со стороны стран региона сразу после терактов 11 сентября. Сегодня для блокирования нежелательных для них вашингтонских инициатив, если таковые возникнут, страны Латинской Америки могут воспользоваться правилом принятия решений большинством в 2/3 голосов, а также опереться на созданные ими параллельные структуры (Группа Рио) [19, c. 19-20].

Таким образом, налицо серьезнейшие противоречия между двумя Америками, касающиеся «ценностного» наполнения межамериканской концепции безопасности, а также конкретной политической практики на ее основе, что не позволяет говорить о единстве интересов в этом вопросе.