Изобразительное и монументальное искусство несет на себе печать египетской культуры в це­лом. Перед храмами и дворцами египтяне воз­двигали высокие тонкие обелиски, покрытые иероглифами — рисуночным символическим письмом, ставшим важнейшей частью культуры Древнего Египта. В дальнейшем древ­неегипетское иероглифическое письмо превратилось в слоговое (но этого не произошло с китайской иероглифической письменностью).

Перед заупокойными храмами воздвигали сфинксов: каменные изображения существ с телом льва и головой человека — фараона. Сфинкс олицетворял мудрость, загадочность и силу египетского правителя. Самый большой сфинкс, выполненный в первой поло­вине III тыс. до н.э., до сих пор охраняет подступ к пирамиде Хефрена в Гизе. Сфинкс высечен из природного камня. Размер скульп­туры — 56,4 м в длину и 19,2 м в высоту.

Другие замечательные и всемирно известные памятники древне­египетского искусства — скульптурные портреты: статуя фараона Аменемхета III, стелла вельможи Хунена, скульптуры головы фа­раона Сенусерта III[3], обретающие черты реализма и стремящиеся глубже постичь натуру. Типичны скульптурные изображения фигур, закутанных в мантии, оставляющие свободными только голову, ру­ки и ступни ног.

Шедевром древнеегипетского изобразительного искусства пе­риода II тыс. до н.э. искусствоведы считают выполненный на крышке ларца рельеф, изображающий фараона Тутанхамона с его юной женой в саду[4]. Подтверждением высокой культуры Египта I тыс. до н.э. является всемирно известный скульптурный портрет жены Аменхотепа IV Нефертити — одно из самых прелестных жен­ских изображений в истории человечества.

В Древнем Египте были выработаны такие классические архитек­турные формы, как пирамида, обелиск, колонна, и такие виды изобра­зительного искусства, как скульптура, рельеф, монумент, живопись.

Хотя на протяжении более чем трех тысячелетий египетское го­сударство и претерпевает некоторые изменения, установленный в нем канон остается незыблемым. Скульптура и живопись значи­тельно стилизованы, отражают религиозную символику, идеализи­руют загробную жизнь, обожествляя умерших. Изобразительному искусству Древнего Египта всегда были присущи сугубо плоскост­ное изображение фигур, каноническая условность в передаче туло­вища и ног, геометрическая декоративность с симметричным рас­пределением узора, строгая линейность композиции. Все фигуры статичны, невозмутимы, их позы условны — голова и ноги повер­нуты в профиль, а глаза и плечи изображены в анфас. Условна и раскраска: тело мужчины традиционно изображалось красно-коричневым, тело женщины — желто-розовым, волосы у всех были черные, одежды — белые.

Такая же условность и постоянство характерны для других пла­стических видов искусства. Статуи и статуэтки имели культовое назначение и облик — раскраска и положение определялись жест­кими нормами, обязательными для ваятеля.

Из поколения в поколение, из тысячелетия в тысячелетие суще­ствовали один и тот же стиль, одна и та же религия и одно и то же искусство. Застойный характер древнеегипетского общества опреде­лил в общем единообразный тип древнеегипетского искусства и культуры. Характерными их чертами были утверждение силы, жела­ние ее сохранить и приумножить, жажда бессмертия. Искусство име­ло застывший характер, оно подавляло своей монументальностью.

v Писатель Иван Бунин, много путешествовавший, влюбленный в седую гозную старину Востока, оставил путевые записки, не усту­пающие по художественной силе его рассказам. Вот как он описывал впечатление от Большого Сфинкса:

Вокруг меня мертвое жаркое море дюн и долин, полузасыпанных песками скал и могильников. Все блестит, как атлас, отделяясь от шелковистой лазури. Всюду гробовая тишина и бездна пламенного света... я иду и не свожу глаз со Сфинкса.

Туловище его высечено из гранита целиком, — приставлены только голова и плечи. Грудь обита, плоска, слоиста. Лапы обезображены. И весь он, грубый, дикий, сказочно-громадный, носит следы той жут­кой древности и той борьбы, что с незапамятных времен суждена ему, как охранителю «Страны Солнца», страны жизни, от Сета, бога смерти. Он весь в трещинах и кажется покосившимся от песков, на­искось засыпающих его. Но как спокойно-спокойно глядит он куда-то на Восток, на далекую солнечно-мглистую долину Нила. Его жен­ственная голова, его пятиаршинное безносое лицо вызывает в моем сердце почти такое же благоговение, как в сердцах подданных Хуфу.