Одной из важнейших задач оккупационной администрации, если не считать борьбы с советским подпольем и партизанами, стало использование экономического потенциала СССР в своих интересах. Исходя из этого оккупанты уделяли большое внимание восстановлению промышленных предприятий и пуску их в работу. Интерес к промышленному потенциалу Советского Союза объясняется нехваткой стратегического сырья, материалов, сельхозпродукции, что явилось следствием ухудшения торговых отношений с другими государствами, а также уменьшения выпуска сельхозпродукции на территории Германии ввиду мобилизации[555].

Еще до начала войны был разработан план экономического использования оккупированной территории СССР, отраженный в «Директивах по руководству экономикой во вновь оккупированных восточных областях» («Зеленой папке» Геринга, утвержденной 16 июня 1941 г.), представлявших собой программу экономического обеспечения Германии за счет экономики Советского Союза. Согласно этой программе, планировалось в первую очередь использовать оккупированные территории СССР в сфере продовольственного и нефтяного хозяйства[556].

Если германское руководство имело подробные планы послевоенной эксплуатации СССР, то на период войны столь же подробных планов не существовало — были определены лишь основные оперативные разработки к плану «Барбаросса». В частности: решение транспортных проблем, привлечение к сотрудничеству населения, захват неповрежденных электростанций, в случае повреждения — их быстрое восстановление, пуск в работу промышленных предприятий, обеспечение их сырьем[557]. Однако нацистское руководство рассчитывало оставить на захваченных территориях СССР в основном предприятия добывающей промышленности, первичной переработки сельхозпродукции и по производству мелкого сельхозинвентаря[558]. Ввиду того что война против СССР не стала шестинедельным блицкригом, Германия в условиях затяжной войны не могла полностью рассчитывать на собственные ресурсы. Так, даже в мирное довоенное время Германия обеспечивала своих жителей собственным продовольствием лишь на 80 %. Со вступлением Германии в войну выявился недостаток стратегического сырья, сельское хозяйство снизило выпуск продукции ввиду мобилизации занятого в нем мужского населения. Согласно планам Германии, в ходе войны предстояло использовать как сырьевой, так и экономический потенциал СССР. Ввиду этого германские тыловые структуры были заинтересованы в производстве продукции непосредственно на оккупированных территориях для продовольственного и вещевого снабжения своих действующих армий[559]. Доставка же всего необходимого из Германии была затруднена как из-за тяжелого состояния германской промышленности во время войны, так и из-за недостаточных пропускных способностей транспортных коммуникаций.

Еще до нападения Германии на СССР был создан штаб под кодовым названием «Ольденбург», в задачу которого входила экономическая эксплуатация Советского Союза.

В состав штаба входили инспекции и команды, каждая из которых имела свою зону ответственности, структуру. В подчинении штаба на местах состояли 23 хозкоманды и 12 филиалов, которые должны были работать в тыловом районе ОКХ[560]. В частности, территориальное деление СССР предусматривало управление его экономикой четырьмя территориальными инспекциями:

1. Ленинград («Холштейн»);

2. Москва («Заксен»);

3. Киев («Баден»);

4. Баку («Вестфален»)[561].

Промышленность РСФСР, попавшая в руки оккупантов, имела некоторые особенности. Так, в России фактически не было предприятий горнодобывающей и металлургической промышленности — эти предприятия почти полностью располагались в соседней Украине — на территории Донбасса и Днепропетровской области[562]. Промышленность в областях РСФСР, подвергшихся оккупации, оказалась сильно разрушенной. В условиях отступления Красной армии и крушения советской власти местные советские и партийные органы были обязаны строго выполнять директиву ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР от 29 июня 1941 г. В соответствии с ней врагу не должны были достаться ни один килограмм зерна, ни один литр горючего. Об этом же говорил И.В. Сталин в своем выступлении 3 июля 1941 г., указав также, что «все ценное имущество, в том числе цветные металлы, хлеб и горючее, которое не может быть вывезено, должно безусловно уничтожаться»[563]. При этом нужды гражданского населения, остававшегося в зоне оккупации, в расчет не принимались.

Покидая занимаемые немцами территории, партийные и советские руководители стали уничтожать имущество и продовольствие, взрывать и выводить из строя промышленные предприятия. Раздача не подлежащих эвакуации запасов местному населению была строго запрещена. Так, из остававшихся на территории Орловской области к концу эвакуации 30 450 тонн зерна было сожжено 25 285[564]. Сжигался и необмолоченный хлеб в скирдах. K.Л. Таратухин приводит данные об оставлении Красной армией города Ливны Орловской области, согласно которым в городе было уничтожено все ценное имущество, взорваны коммуникации, Адамова мельница, каучуковый завод, спиртзавод, водокачка, солдаты и командиры ломали имущество горожан[565]. 23 ноября последние части РККА, уходя из города, подожгли его в нескольких местах, были предприняты даже попытки поджога жилых домов[566]. Согласно отчету секретаря Трубчевского подпольного райкома ВКП(б) А.С. Бурляева, перед занятием немцами Трубчевска по указанию райкома партии были взорваны сушзавод, пенькозавод, хлебозавод, испорчены водокачка и электростанция[567]. На территории Смоленской области при отступлении Красной армии были разрушены все МТС, угнаны трактора, приведены в негодность или розданы населению инвентарь и запчасти[568]. На территории Орловской области были выведены из строя практически все крупные и средние предприятия[569], причем даже относящиеся к пищевой промышленности, работавшие на удовлетворение потребностей местного населения. В городе Торопец Калининской области на начало войны действовало 16 предприятий, в том числе спиртзавод, утильзавод, маслозавод, льнозавод, кирпичный, черепичный, скипидарный заводы, промкомбинат, МТС, шесть артелей, рыбхоз[570]. Перед оставлением Красной армией Торопецкого района из указанных предприятий были разрушены все, за исключением промкомбината, специализировавшегося на выпуске муки, крупы, досок, столярных изделий, расчесанной шерсти, выделке сукна. Кроме того, промкомбинат имел электростанцию, ток которой питал предприятия и квартиры города[571].

Линия советского руководства и лично Сталина по уничтожению и приведению в негодность предприятий перед уходом Красной армии вполне согласовывалась с отношением советского вождя к населению СССР, с одной стороны, и собственному партийному курсу — с другой. По словам Д.А. Волкогонова, люди для Сталина «никогда не имели значения. Никогда! Сотни, тысячи, миллионы мертвых сограждан давно стали для него привычными»[572]. Приказав уничтожать продовольствие, предприятия, жилые дома, Сталин отдавал приоритет своим конкретным политическим целям, совершенно не считаясь с оставляемым на оккупированных территориях населением. Как заметил А.С. Казанцев, «все, что освобождалось от контроля „любимого вождя и учителя“, должно было умереть голодной смертью. Идеалом Сталина было оставить выжженную пустыню, и на ней таких же голых, голодных, обезумевших от ужаса людей. Если бы он мог, он потушил бы и солнце, чтобы доказать, что светить и греть оно может только при советской власти»[573]. «Горят склады, горят поля, горят села!» — писал 20 июля 1941 г. журналист И.Г. Эренбург.

17 ноября 1941 г. вышел приказ за подписью Сталина разрушать и сжигать все деревни и населенные пункты в немецком тылу[574]. 18 ноября 1941 г., как бы подводя итог этой политике, И.Г. Эренбург писал: «Немцы нашли у нас пустые амбары, взорванные верфи, сожженные корпуса заводов. Вместо домов они завоевали щебень и сугробы»[575].

Дополнительный ущерб промышленности был нанесен местными жителями, которые в условиях временного безвластия стали растаскивать все то, что не успели уничтожить отступающие части РККА и что представляло для них хоть какую-то ценность[576].

В обстановке временного безвластия, вызванного отступлением Красной армии и поспешной эвакуацией, некоторые руководители и служащие предприятий явно саботировали приказы о вывозе и уничтожении промышленного оборудования. Так, директор Брасовского маслозавода (Орловская область) И.В. Чуйнов получил указание партийных органов в срочном порядке уничтожить все заводское оборудование, а сам производственный корпус привести в негодное состояние. Однако по приказу Чуйнова рабочими маслозавода все ценное оборудование было разобрано, упаковано и зарыто в землю с целью последующего восстановления предприятия[577]. Арестованный впоследствии и преданный суду военного трибунала директор совхоза «Красный» Ленинского района Тульской области член ВКП(б) Маслов добровольно передал немцам муку, керосин, мясо, бензин, принадлежащие совхозу[578].

Одной из первоначальных задач соответствующих отделов городских и районных управ стало инспектирование промышленных предприятий, в ходе чего проверялось состояние зданий, оборудования, выяснялись возможность и условия их пуска в работу. При этом составлялись списки недостающего оборудования[579].

Первоначально использование промышленности предполагалось почти исключительно в военных целях, для чего было необходимо восстановить обрабатывающую промышленность, уменьшить объем транспортных перевозок и использовать производственные мощности для потребностей германской армии. Однако ввиду перехода войны в затяжную форму в этот план пришлось внести коррективы, ориентируя часть предприятий на удовлетворение потребностей гражданского населения.

Промышленность в оккупированных областях делилась на два сектора: муниципальный, включавший предприятия, находившиеся в ведении городских управ, а также частный и кооперативный, в который входили в основном мелкие и средние предприятия, принадлежавшие отдельным лицам или их объединениям. Крупные предприятия принадлежали частным лицам и кооперативам крайне редко. Что касается муниципальных предприятий, их работу курировали городские управы посредством промышленных отделов.

По объему производства предприятия можно разделить на крупные, средние и мелкие. Так, из крупных предприятий в Курске были восстановлены и пущены в работу табачная фабрика, швейно-трикотажная фабрика, изготовлявшая фуфайки и валенки, кожевенный завод горуправы, занимавшийся обработкой кож, хлебозавод № 2, пивзавод, типография № 1, мыловаренное производство горуправы, завод фруктовых вод[580]. Всего же, судя по счетам в хозбанке, на июнь 1942 г. в Курске действовало 24 крупных и средних предприятия. Однако необходимо учесть, что довоенный термин «завод», сохранившийся в период оккупации за некоторыми предприятиями, зачастую не соответствовал их объему производства и количеству рабочих. Обычным было положение, когда работали лишь отдельные цеха этих заводов. Так, на кожзаводе Курской горуправы работал лишь один цех по первичной обработке кожи, отправлявшейся затем в Германию, на заводе фруктовых вод на ноябрь 1942 г. работало 27 человек, из которых лишь 6 человек было занято в производстве[581]. Подобное положение складывалось повсеместно. Так, на Брянском молочном заводе на август 1942 г. работало всего 14 человек из числа кадровых рабочих, трудившихся здесь до войны. Из довоенного оборудования молокозавод располагал только сепаратором, маслобойкой и котлом для стерилизации молока, что позволяло перерабатывать 3 тонны молока в сутки[582].

Средние и мелкие предприятия сферы пищевой, легкой промышленности и коммунального хозяйства выпускали мыло, клей, папиросы, кожи, крахмал, замазку, гончарные и роговые изделия. Причем промышленность обеспечивала как потребности германской армии, так и местного населения[583]. Средними предприятиями была представлена промышленность Орла, где, ввиду разрушения при отступлении РККА заводских корпусов и эвакуации оборудования, в течение всего периода оккупации не удалось пустить в работу ни одного крупного предприятия. Из средних предприятий работали мастерские: авторемонтная, две механических, литейно-механическая, машинно-тракторная, часовая, а также пивоваренный завод, тележно-санное производство, гарнизонная прачечная[584].

Ряд промышленных предприятий предназначался именно для удовлетворения потребностей германской армии, или же их продукция после первичной обработки вывозилась в Германию. Лишь крайне незначительная часть продукции использовалась для местного населения. Такие предприятия условно входили в муниципальный сектор экономики, фактически же находились на особом контроле у оккупационных властей, а промышленное оборудование нередко доставлялось из Германии. Так, в селе Волово Курской области открылась колбасная фабрика, оборудование для нее доставили из Германии. Продукция отправлялась в Германию. Хлебный и мясной заводы в селе Вышне-Долгое Должанского района Орловской области почти в полном объеме отправляли продукцию для снабжения германских воинских частей[585].

Необходимо отметить небольшой объем промышленности в период оккупации, незначительное количество рабочих мест на возобновивших работу предприятиях. Так, в оккупированных районах Калининской области сложилось следующее положение. В Идрицком районе на 1 августа 1943 г. работали кирпичный завод, две электростанции, лесопильный завод, сырзавод, хлебопекарня, паровозное депо с общим количеством рабочих и служащих 200 человек[586]. В Опоченском районе на 27 февраля 1944 г. работали: льнозавод — 60 человек, ремонтная мастерская тракторов (бывшая МТС) — 35 чел., кирпичный завод — 130 человек, консервный завод — 20 человек, маслозавод — 25–30 человек, 1-й лесопильный завод — 30 человек, 2-й лесопильный завод — 25 человек, кожевенный завод — 20 человек, электростанция — 35 человек. Всего, таким образом, работающее население района составляло 375–380 человек[587]. В Себежском районе на тот же период работали хлебозавод, лесопильный завод, маслосырзавод, мельница, электростанция, военная автомастерская с общим количеством рабочих 185 человек[588]. По Красногородскому району на 17 февраля 1944 г. действовали льнозавод — 106 человек, кожевенный завод — 18 человек, хлебозавод — 8 человек, маслозавод — 16 человек, ремонтные мастерские — количество рабочих неизвестно. То есть общее количество рабочих по району составляло не менее 148 человек[589]. По Почепскому району Орловской области на конец 1942 г. значилось 2627 рабочих и служащих. Из них в производственной сфере по действующим предприятиям работало: мастерские МТС — 43 человека, кирпичный завод — 44 человека, кузнечная мастерская — 50 человек, лесопильный завод — 25 человек, пенькозавод — 32 человека, столярная мастерская — 10 человек. Всего — 204 человека[590]. По городу Торопец Калининской области, население которого на конец 1941 г. составляло 7385 человек, из них трудоспособных — 2661 человек (538 мужчин, 2123 женщины)[591], в производственной сфере на тот же период было занято 40 человек. Из них: кузница — 2 человека[592], электростанция — 8 человек[593], промкомбинат — 30 человек[594].

Таким образом, в среднем по оккупированному району в производственной сфере работало 220–225 человек. Если исходить из того, что по каждому району рабочих и служащих, не считая работников сельского хозяйства, было около 2500 человек, включая аппарат местного самоуправления, русских сотрудников германских учреждений, полиции, медицины, образования, кустарей, то приходится признать, что количество производственников не превышало 10 % работающих.

Как следует из приведенного обзора предприятий, наибольшее развитие в период оккупации получила обрабатывающая промышленность, а также средние и мелкие предприятия, ориентированные на удовлетворение местных потребностей.

Тем не менее уровень безработицы в центральных областях России оставался относительно невысоким. Так, население Понуровского района Орловской области на 1 августа 1943 г. составляло 19 749 человек (6275 мужчин и 13 474 женщины). Из них нетрудоспособными были признаны 2889 человек (1012 мужчин и 1877 женщин)[595]. Общее число рабочих и служащих составляло 1333 человека, а количество безработных — 43 человека (15 мужчин и 28 женщин), то есть около 0,25 % населения[596].

В этой связи правомерно предположить, что уровень собственно безработицы удавалось сократить в результате перехода лиц, занятых до войны в промышленности, на службу в полицию, в оккупационные учреждения, органы местного самоуправления и т. п. Немаловажное значение возымело также использование трудоспособных на разовых (временных) работах. Так, население поселка Старая Торопа Калининской области и окружающих сельских населенных пунктов волостного подчинения на осень 1941 г. составляло 1525 человек. Из них мужчин — 560, женщин — 966. Из общего количества населения лиц до 15 лет насчитывалось 721 человек[597]. Если предположить, что количество престарелых, инвалидов и прочих нетрудоспособных составляло около 500 человек, то количество трудоспособных мужчин (около трети от общего количества трудоспособных) составляло около 100 человек. Из них количество трудоустроенных распределялось по староторопецким предприятиям и учреждениям следующим образом: слесарно-кузнечная мастерская — 6 человек; мастерская овчин — 7 человек; склад — до 28 человек; управа — 2 человека; магазин — 2 человека, полиция — 17 человек[598]. Всего, таким образом, число трудоустроенных составляло на сентябрь 1941 г. 65 человек. Однако несколько десятков человек привлекалось к временным работам на лесозаготовках. С учетом этого даже для таких малопромышленных населенных пунктов с неразвитой инфраструктурой, как Старая Торопа, уровень безработицы был невелик.

Немаловажное значение в смысле повышения занятости населения возымело также индивидуальное предпринимательство. Так, по упомянутому Понуровскому району на середину 1943 г. зарегистрировано 164 кустаря[599]. Для наибольшего охвата населения работой, по распоряжению городских и районных управ руководители предприятий использовали надомный труд. Так, на Торопецком промкомбинате (Калининская область) в конце 1941 г. открылось отделение по переработке на дому шерсти и льняного волокна на нитки и другие изделия. Работой по твердым расценкам обеспечивались все желающие, а продукция, после приемки на промкомбинате, поступала на продажу через торговую сеть горуправы[600]. Оплата труда рабочих-надомников производилась два раза в месяц наличными[601]. Существенно сокращало количество безработных использование принудительного труда.

На предприятиях, продукция которых предназначалась для снабжения германской армии, применялись драконовские меры поддержания дисциплины. Обычными были телесные наказания, а за серьезные проступки, трактовавшиеся как нанесение ущерба великой Германии, — смертная казнь. Так, оккупанты расстреляли рабочих сахзавода села Большие Угоны Льговского района Звягинцева и Дорохова за невыход на работу, в Иванинском районе Курской области за самовольный уход с работы были подвешены к столбу 16-летние рабочие сахзавода Г. Дичанский и М. Рыжков[602]. На муниципальных предприятиях, не имевших военного значения, наказания были мягче. В частности, на заводах и фабриках Твери (в период оккупации Калинин вернулся к историческому названию) директорам предоставлялось право в виде наказания отбирать недельный талон на право получения отходов из столовой у работника, совершившего двухсуточный прогул[603].

Что касается кадров рабочих и служащих, их основная часть была представлена довоенным персоналом тех же предприятий, по различным причинам избежавшим эвакуации. Ощущался недостаток специалистов, в связи с чем те из них, кто работал на предприятиях, получали возможности для карьерного роста. Так, обычным было положение, когда на должности директоров ставились вчерашние инженеры и начальники цехов, а инженерные должности занимали руководители среднего звена, например мастера и бригадиры. Однако ввиду нехватки руководящих кадров на ответственные должности иногда приходилось ставить простых рабочих. Так, начальником Себежской ремонтной базы (Калининская обл.) в период оккупации работал член ВКП(б), бывший шофер Себежского райисполкома Медведев[604].

Рабочие и служащие предприятий за свою работу получали как зарплату, так и продовольственные пайки. Однако они были недостаточными. Так, в Курске рабочие большинства муниципальных предприятий, рабочий день на которых длился 12 часов, обеспечивались питанием по второй категории, что составляло 300 г хлеба в день. Для сравнения уместно упомянуть, что паек гражданских коллаборационистов, не связанных с физическим трудом (полицейских, сотрудников горуправы и других оккупационных служб), составлял 500 г хлеба в день[605]. Те же 500 г хлеба в день получали и служащие на советской территории, а нормы снабжения хлебом по первой категории рабочих в советском тылу колебались от 800 до 1200 г в день, иждивенцы и дети получали по 400 г.[606]О тяжком материальном положении производственников, работавших на оккупированных территориях, и членов их семей говорят множественные прошения в городские управы относительно питания. Так, 20 рабочих Скворцовской МТС Калининской области в своем коллективном обращении к коменданту Торопецкого района просят выделить им паек из «неприкосновенных фондов» колхозов, в которых они трудились до войны, весной 1941 г. Характеризуя положение своих семей (всего 83 человека), рабочие пишут: «В настоящее время мы остались совершенно без хлеба»[607]. А рабочий, печник В.И. Кривцов в заявлении в Торопецкую горуправу пишет: «Сейчас у меня плохое материальное положение и есть совершенно нечего, а работать нужно… Я голодаю, а купить негде»[608]. Известны лишь эпизодические случаи, когда руководство районов шло на увеличение продовольственного пайка рабочих. Так, начальник (бургомистр) Стародубского района Клинцовского округа Коваленко к ноябрю 1941 г. нашел возможность увеличить дневную норму выдачи хлеба до 700 г на рабочего и по 200 г на каждого члена семьи[609].

Что касается зарплаты рабочих и служащих муниципальных промышленных предприятий, она в ряде областей лишь незначительно различалась, зависела от должности, квалификации, характера выполняемой работы. Так, в Твери работники предприятий делились на восемь разрядов:

1-й разряд (ученики всех возрастов) — 1 руб. 80 коп. в час;

2-й разряд (неквалифицированная рабсила) — 1 руб. 25 коп. в час;

3-й разряд (малоквалифицированная рабсила) — 1 руб. 50 коп. в час;

4-й разряд (квалифицированные рабочие) — 2–3 руб. в час (по выработке);

5-й разряд (мастера и старшие рабочие) — 3–4 руб. в час;

6-й разряд (служащие-канцеляристы) — до 300 руб. в месяц (по выработке);

7-й разряд (служащие: бухгалтеры, кассиры и т. п.) — до 500 руб. в месяц (по выработке);

8-й разряд (руководящие работники: зав отделением, уполномоченные, инженеры и т. п.) — до 800 руб. в месяц.

При получении работником питания из зарплаты удерживалось: 5 руб. 50 коп. — за суточное питание, 2 руб. 50 коп. — за обед, по 1 руб. 50 коп. — за завтрак и ужин[610].

Вычеты из зарплаты колебались от 6 до 10 %[611].

Население оккупированных территорий, не имевшее постоянной работы, тем не менее несло трудовую повинность, в обязательном порядке привлекаясь через биржи труда и бургомистров к неквалифицированным работам, например к очистке от снега железных дорог, строительным работам. Трудовая повинность закреплялась рядом распоряжений германских инстанций, которые имели первичное значение, и дублирующими их распоряжениями исполнительных инстанций — органов местного самоуправления. Так, вышедшее 5 мая 1942 г. за подписью фон Рока «Постановление о планомерной организации труда» предусматривало для населения тыловых районов группы армий «Север» всеобщую трудовую повинность для населения в возрасте от 14 до 65 лет. Каждое лицо, подходящее под указанный возраст, было обязано получить на бирже труда или в соответствующем отделе городской (районной) управы трудовую книжку и трудиться[612]. Зачастую немецкие коменданты своими распоряжениями усиливали упомянутое постановление. Одним из выразительных документов является приказ коменданта Нарвы полковника фон Гизе от 25 июня 1942 г., вводящий под страхом лишения продуктов питания всеобщую трудовую повинность вне зависимости от возраста и пола. Автор приказа объяснил это «чрезвычайно большой потребностью в рабочей силе на строительстве» и необходимостью скорейшего окончания войны[613]. В некоторых районах Калининской области к работам привлекались «гражданские» заключенные, выпущенные из тюрем ввиду их согласия работать на оккупантов. По распоряжению комендатур таковые поступали в ведение городских или районных управ, которые использовали их по своему усмотрению[614]. Органы местного самоуправления нередко издавали распоряжения о привлечении населения к разовым и сезонным работам. Так, согласно приказу бургомистра Хотынецкого района Орловской области от 26 января 1942 г., к расчистке от снега дорог привлекалось население в возрасте от 15 до 60 лет, независимо от пола. Непосредственное руководство снегоочистительными работами осуществляли старосты и бригадиры[615]. Иногда органы местного самоуправления использовали безработных в зависимости от их прежних специальностей. Так, бургомистр Болхова Орловской области издал 22 декабря 1941 г. приказ, обязывающий в целях обеспечения оккупантов квартирами всех проживающих в Болхове печников и столяров явиться для регистрации и получения работы[616]. В ряде случаев приказы о привлечении нетрудоустроенного населения к разовым или сезонным работам издавались немецкими комендантами. На коллаборационистов из числа уличных старост возлагалась обязанность осуществлять привод трудоспособных лиц своих участков к сборным пунктам. Так, комендант Брянска капитан доктор Шмидт в приказе от 16 января 1942 г. объявил о привлечении к труду трудоспособного мужского населения в возрасте от 16 до 60 лет. Привлечение женщин к труду происходило в случае нехватки мужских рабочих рук. Выход на работу осуществлялся ежедневно с 7 часов утра, не исключая воскресных и праздничных дней. За работу, согласно приказу, «уплачиваются обычные цены»[617]. Лишь в некоторых районах старост обязывали привлекать к принудительным работам не все мужское население, а по одному человеку с каждого двора[618].

Особенностью использования труда безработных были более строгие, нежели для кадровых рабочих и служащих, условия труда. Уклонение от работы рассматривалось как саботаж[619]. Упомянутые выше приказы хотынецкого и болховского бургомистров заканчивались предостережением, что за невыполнение этих приказов «виновные будут караться по законам военного времени», то есть расстрелом. Так, за отказ работать в Орле 15 января 1942 г. были повешены безработные А. Матвеев, И Кочергин, Д. Ключников[620]. При всем при этом безработные, привлекавшиеся к обязательным работам, получали гораздо меньший, чем кадровые рабочие, паек.

Тем не менее это помогало трудящимся и их семьям выжить в условиях оккупации. В этой связи правомерно сделать вывод, что значительная, если не подавляющая часть «промышленных коллаборационистов» встала на путь коллаборации именно по материальным соображениям, стремясь изыскать оптимальный способ прокормиться.

Немаловажное значение отводилось и восстановлению транспортной сети, прежде всего железных дорог, что было связано с необходимостью сохранения транспортного сообщения, необходимого в связи с большой удаленностью линии фронта от границ Германии. В октябре 1941 г. В. Кейтель с согласия А. Гитлера издал приказ об использовании советских военнопленных в вермахте для обслуживания железных дорог[621]. Решение использовать коллаборационистов из граждан СССР именно на железных дорогах стало первым официальным разрешением относительно привлечения на службу в германский вермахт русского населения потому, что ввиду особого стратегического значения железных дорог СССР, отличавшихся большой протяженностью, именно здесь особенно остро обнаружилась невозможность их обслуживания соответствующими службами вермахта. В течение 1942 г. количество русских, обслуживающих железнодорожную сеть, значительно увеличилось, вытесняя немецкий персонал. На 1943 г. количество немецкого персонала, занятого на советских железных дорогах, составляло 111 899 человек, а количество местных жителей и военнопленных, работавших на тех же дорогах, составило 633 935 человек[622].

Ремонтные работы подвижного состава шли крайне медленно. В частности, промывочный ремонт паровозов в курском депо проводился вдвое дольше, нежели в предвоенное время. Одновременно увеличилось количество аварий и диверсий, в связи с чем, согласно докладной записке Курского обкома ВКП(б) в ЦК ВКП(б), в первые месяцы оккупации немцы «приставили по одному конвоиру на двух рабочих», а в ряде случаев заменяли русский персонал немецким[623]. Как бы подводя итог работы железнодорожного транспорта за 1941 г., командующий 2-й танковой армией генерал Г. Гудериан писал, что, несмотря на хороший урожай 1941 г. и большое количество выращенного русскими крестьянами скота, отправить в Германию из-за плохого состояния железнодорожного транспорта удалось лишь небольшое количество продовольствия[624].

Однако к осени 1942 г. немцы путем репрессий сумели сломать саботаж, что привело к увеличению коллаборационистов. К этому же периоду оккупантам удалось расширить ремонтную базу, привлечь к работам большинство железнодорожников, оставшихся на оккупированной территории. Это вызвало увеличение объема перевозок в восточном от Курска направлении. Как правило, эшелоны водили курские и льговские машинисты, в том числе добровольно поступившие на службу к оккупантам стахановцы М.Н. Уфимцев, В.А. Карачевцев, И.Г. Сердюков. Последний в 1938 г. был отмечен знаком «Почетному железнодорожнику». Некоторые из них, например машинист К.С. Судаков, водили к линии фронта немецкие бронепоезда, участвуя тем самым в обеспечении боевых действий против РККА[625].

Итоги работы железнодорожного транспорта за 1942 г. в тыловых районах группы армий «Север», в частности коллаборационистов из местного населения и военнопленных, по оценкам В. Хаупта, выражаются следующими цифрами. Загружено продуктами питания 3238 эшелонов, боеприпасами — 1291 эшелон, промышленным сырьем — 563 эшелона, прочими военными материалами — 2895 эшелонов. Все это было отправлено как в Германию, так и в распоряжение различных воинских частей и соединений. Кроме того, под руководством строительных подразделений вермахта русским населением и военнопленными было перешито на немецкую колею 6000 км железнодорожных путей, восстановлено после боевых действий и диверсий партизан 6700 км ширококолейных и 500 км узкоколейных путей[626].

Что касается автомобильного транспорта, он не возымел для оккупантов серьезного значения, очевидно, по той причине, что почти все автомобили были эвакуированы. Так, на всей территории Курской области после отступления Красной армии осталось около 200 единиц автотранспорта, из них менее половины находилось в исправном состоянии[627]. Поэтому основным видом внутреннего транспорта стал гужевой. В частности, в Курске при горуправе была создана гужтранспортная контора, главными задачами которой стали регистрация владельцев лошадей и обеспечение их работой в порядке повинности. Возчики были обязаны работать по пять дней в неделю, выполняя наряды гужтранспортной конторы, которая выдавала каждому из них путевой лист с дневным заданием. Невыезд на работу, опоздание, преждевременное окончание работы влекли наказание в виде штрафа до 5000 рублей или заключения в лагерь на срок до одного месяца[628].

По оценке В. Хаупта, в течение 1942 г. шоферами из числа русских коллаборационистов в тыловых районах группы армий «Север» автотранспортом на фронт было доставлено 1,5 млн тонн грузов[629].

Неотъемлемой частью экономики стала финансовая система. Финансовую политику проводили финотделы городских и районных управ. Они составляли годовые бюджеты, которые утверждались бургомистрами[630]. Лишь в некоторых оккупированных районах получила развитие банковская система. Так, в городе Торопец Калининской области на осень 1941 г. открылось два банка — городской и районный[631]. Штат городского банка составлял 7 человек[632], тогда как общее число городских рабочих и служащих на тот же период составляло 225 человек[633]. В функции банков входило финансовое планирование, хранение денежных вкладов предприятий, организаций и физических лиц, контроль за расходованием муниципальных денежных средств, недопущение беспроектного и бессметного строительства, а также выдача ссуд[634]. Причем таковые выдавались как предприятиям, так и физическим лицам. Так, согласно инструкции Торопецкого районного банка, как предприятиям, так и гражданам ссуды выдавались на срок до 1 года под залог имущества. Гражданин, желающий получить ссуду, обязан был подать заявление, в котором указывал цель ссуды, а также приложить справку из управы с описью имущества и его стоимостью[635]. В ряде вопросов функции финотделов управ и банков пересекались, что можно объяснить неразвитостью системы управления.

Уничтожение и порча промышленных и транспортных объектов являлись одной из задач советских партизан, осуществление которой вело к сокращению численности рабочих мест. В частности, на территории Калининской области партизаны на июль 1943 г. провели следующие операции:

— 17.01.43 на станции Себеж бригадой Лисовского сожжены железнодорожная контора и общежитие;

— 5.04.43 той же бригадой на станции Савкино разрушены маслозавод и мельница;

— 24.05.43 (по другим данным — 22.04.43) бригадой № 2 Шиповалова подожжен Идрицкий льнозавод. Сгорело машинное отделение, в результате чего завод прекратил работу;

— 8.05.43 бригадой Вараксова в селе Усово Красногородского района разгромлен сыроваренный завод и запасное оборудование[636];

— 15.07.43 отрядом Вятковского бригады Вараксова разгромлен маслозавод в селе Полетаево Красногородского района. Уничтожено оборудование и пять бидонов;

— в августе 1943 г. агентом бригады Буторина Даниловичем подожжено железнодорожное депо станции Идрица[637];

— в августе 1943 г. бригадой Шиповалова сожжен кожевенный завод в Пустошкинском районе;

— в августе 1943 г. бригадой Вараксова в пригороде Красный сожжена пекарня, производительностью 1200 кг в сутки[638], разгромлен молочный пункт[639].

Согласно секретной докладной записке командира корпуса охранных войск Центральной административной группы (отдел Iс. Дело 3 (партизаны) № 1924/43) от 31 августа 1943 г., в истекшем месяце особенно распространились диверсии партизан на электростанциях, водокачках и водонапорных башнях, мельницах, фабриках, в том числе на молочных предприятиях[640]. В обзоре командира корпуса охранных войск ЦАГ указывается, что только за август 1943 г. партизанами проведено 154 успешных диверсионных акта на предприятиях[641]. Серьезно пострадали от действий партизан и деревообрабатывающие предприятия. Так, по данным Д. Армстронга, партизаны уничтожили или захватили ряд лесопильных заводов в районах Брянска и Припяти, кроме того, препятствовали сплаву леса по рекам Припять, Днепр и Сож[642]. Суммарно к лету 1943 г. благодаря усилиям партизан объем лесозаготовок уменьшился на 35 %, производство лесоматериалов — на 42 %. Это существенно повлияло на добычу необходимого оккупантам угля в соседней Украине, так как шахты Донбасса, лишившись крепежного леса, не могли работать эффективно[643].

Сокращение в результате этого рабочих мест ставило население перед необходимостью трудоустройства на другие предприятия, временные работы, в полицию или антипартизанские отряды. То есть одна форма коллаборационизма трансформировалась в другую.

Таким образом, на оккупированной территории РСФСР в течение периода оккупации были частично восстановлены промышленность, транспортная сеть. В отличие от других отраслей народного хозяйства, их восстановление производилось лишь в объеме, необходимом для обеспечения нужд германской армии и эксплуатац