В процессе мыслительно-речевой интерпретации внутренних состояний человека нередко используются категории объекта и инструмента, входящие в состав более широкого системного образования – категории деятельности, содержание которой, по сути, может быть сведено к представлению о специфической человеческой форме активного отношения к окружающему миру, заключающегося в целесообразном изменении и преобразовании объектов [Новая философская энциклопедия 2000, т. 1: 633]. Сообщения о внутреннем человеке, внутреннюю форму которых формирует ПСМ квазидействия Х делает что с чем при помощи чего, обнаруживают синкретизм объектно-инструментальных категориальных значений. В частности, органы психики семантически репрезентируются как объекты каузативного воздействия психического субъекта (см., например: ломать голову, напрягать память, шевелить мозгами), которое, в свою очередь, предстает как средство достижения поставленных целей (так, голову ломают - чтобы найти решение, память напрягают - чтобы вспомнить нечто, мозгами шевелят - чтобы понять нечто). В подобных случаях органы внутренней жизни выступают в качестве инструментов - средств опосредованного достижения цели, через действие (будучи его объектами), непосредственно соотнесенное с целью и, если по примеру В.А. Ямшановой выстроить иерархию категориальных смыслов, представляющее собой, средство первого ранга [Ямшанова 1989].

Уделяя должное внимание подобным случаям категориального синкретизма, необходимо охарактеризовать каждую из обозначенных в начале раздела 3.2. заголовке отдельно – их средства выражения, образно-ассоциативный потенциал и прагмастилистическую нагрузку.

В самом общем виде объект определяется в научной мысли как то, на что направлена активность субъекта [Новая философская энциклопедия 2000, т. 3: 136]. При этом делается акцент на его связь с понятием агентивности (активного осознанного воздействия субъекта на объект, обусловливающего изменения свойств и состояний последнего), см., например, определения структурно-смыслового компонента синтаксических единиц, называющего соответствующего участника ситуации – «объект», в терминологических словарях: объект – компонент с предметно-вещественным значением, подвергающийся действию или каузативному воздействию [Золотова 1988: 431]; объект – семантический актант глаголов действия, обозначающий такой предмет, который непосредственно подвергается данному действию [Апресян 1999: 25]. Однако как явление повседневной категоризации объект представляет собой понятие с нечетко очерченными границами. В частности, об объектах говорят применительно • к предметам, которые не могут изменять свои свойства в результате действия, поскольку заранее, до действия не существуют, а возникают в процессе деятельности субъекта (строить дом, сочинять стихи, где дом, стихи – это так называемые экзистенциальные каузативы); • к предметам, существование которых в качестве пределов деятельности только прогнозируется (ловить рыбу, охотиться на лис); • к предметам, которые не подвергаются действию / воздействию в привычном смысле этих слов (разглядывать картину, прослушать пьесу, запомнить решение, где картина, пьеса, решение – это объекты восприятия) [Падучева 1992].

Выделяется два обязательных условия подведения предмета (в широком смысле) под категорию объекта. Во-первых, это внеположенность этого предмета субъекту (хотя бы мысленно он отчужден от субъекта). «В действительности объектом может стать все, что существует. Вместе с тем … важно иметь в виду тот принципиальный факт, что объект внеположен всегда субъекту, не сливается с ним. Эта внеположенность имеет место и тогда, когда субъект имеет дело с состояниями собственного сознания, своим Я, и тогда, когда он вступает в отношения с другими субъектами» [Нова философская энциклопедия 2000, т.3: 136]. Во-вторых, необходимым условием является наличие некоторых отношений, связывающих субъект и объект: «Объект не тождественен объективной реальности… та часть последней, которая не вступила в отношения к субъекту, не является объектом…» [Там же]. Таким образом, в круг объектов включаются предметы физического мира, тело человека, его части, другие люди, их сознание, предметы культуры – все, что отвечает указанным условиям. Помимо этого в качестве объектов могут быть представлены как внутренний мир человека в целом, так и отдельные его части. При этом психическое осознается не как неотъемлемое от человека свойство, состояние, способность, орган, а как одна из отчужденных от него частей, выступающая в роли одного из персонажей сообщения, «как бы наблюдаемого со стороны … подлинного (физически реального Я-субъекта» [Одинцова 2001: 77], см.: отдавать сердце, браться за ум, мобилизовать волю, притупить чувства, лелеять надежду и др. Замечено, что, делая объектом нашей речи-мысли психику человека, мы склонны представлять ее составляющие «не только как нечто отдельное от нас, но как нечто, вступающее с нашим «я» в определенные, дружеские или враждебные, отношения…»[Арутюнова 1999: 386]. Все многообразие субъект-объектных отношений, устанавливаемых между человеком и его частью (будь то орган «душевной» жизни (душа, сердце), ментальное или эмоциональное состояние (чувство, сомнение), результат ментальной деятельности (идея, мысль) или внутренний мир в целом как составная часть личности), можно свести к нескольким ПСМ образно-ассоциативной репрезентации явлений психики в событийных контекстах.

1. В сообщениях, реализующих ПСМ Х обладает чем, между субъектом и отчужденным от него, внеположенным ему психическим феноменом устанавливаются отношения принадлежности, владения (посессивные отношения).

Компонентами модели обладания являются: субъект-посессор – реальный субъект состояния, носитель психологических качеств; посессивный объект – внутреннее состояние, качество, орган психики, отвечающий за их проявление, интерпретированные как предметы обладания; наконец, предикат, устанавливающий отношения принадлежности, владения. Данная модель, как правило, реализуется в предложениях одного из следующих структурно-смысловых типов.

Во-первых, это могут быть субстантивные синтаксические конструкции, в которых субъект-обладатель психического феномена грамматически оформляется как локализатор (предложно-падежной формой У + род. падеж имени), а приписываемый субъекту феномен получает форму бытующего предмета (форму им.. падежа), вводимую бытийным глаголом, см.: У меня сегодня хорошее настроение; У нас было желание уйти; У тебя нет совести.. Их семантические эквивалентами, по-видимому, можно считать безличные предложения с личностным локализатором, естественно учитывая при этом, что последние в имплицитной форме содержат квалитативную оценку психических качеств, свойств (У нее хватило мужества сказать правду; Дружба, верность, привязанность - все у него было, не хватало чувства интимного   (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим).

Во-вторых, рассматриваемая модель может реализоваться в глагольных конструкциях с глаголом-предикатом обладания. Эти глаголы передают идею принадлежности, обладания в чистом виде (иметь совесть, обладать выдержкой) или с определенными смысловыми приращениями. См. пример использования предиката обладания владеть, осложненного дополнительным семантическим признаком власти глагол, в высказывании Он очень расстроился и уже не владел собой, в котором отрицается способность человека оставаться хозяином своих эмоций и чувств, проявлять самообладание, сохранять хладнокровность, уметь сдерживать свои порывы. Ср. еще высказывания, в первом из которых идея обладания выражена в чистом виде, а во втором ей сопутствует сема заботы (ухода, попечения):: Она обладала крепким здравым смыслом и часто отыскивала путь там, где, по выражению Лейбница, «кончалась» латынь философов (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим); Содержать слиишком большой штат «я» очень ответственно и хлопотно, поэтому многие выбирают более простой путь: путь упрощения себя… (Н. Козлов. Как относиться к себ и клюдям…). Круг предикатов обладания расширяется за счет использования глаголов, первоначально обозначавших различные «внешние», физические, социальные, действия человека (Он питает интерес к науке; Он испытывает к тебе нежные чувства).

Семантика высказываний рассмотренных семантико-синтаксических моделей, реализующих отношение обладания, может быть описана следующим образом: человек характеризуется через указание на принадлежащие (приписываемые) ему «предметы» внутреннего мира человека. Таким образом, эти конструкции можно семантическими коррелятами предложений адъективного и глагольного типа, изначально предназначенных для характеристики лица, прямого, реалистического изображения внутренних состояний человека, ср.: У него нет сердца. - Он груб, жесток; Я испытываю радость – Я радуюсь; Он имел намерение уйти, У него было намерение уйти – Он хотел уйти; У нее был ум – Она была умна.

Высказывания, реализующие в своей грамматической структуре семантическую модель обладания, позволяют использовать для характеристики внутренних состояний прилагательные, обладающие большим семантическим потенциалом, чем наречия: практически каждый из «предметов» психики имеет в русском языке широкий круг эпитетов, несущих особую смысловую и эмоционально-экспрессивную нагрузку, привлекающих внимание к особенностям описываемой психологической ситуации: силе и глубине человеческого чувства (Она питала к нему глубокое / всепожирающее / необъятное / яркое / буйное и т.д. чувство); умственной одаренности / ограниченности человека (У него была светлая / крепкая / толковая / безмозглая / дырявая / тупая и пр. голова), степень душевной взволнованности (Я испытывала глухое / горькое / затаенное / бурное / пламенное и пр. волнение) и т. д.

2. В высказываниях, реализующих ПСМ Х что делает с чем, отчужденный «предмет» психики интерпретируется как вовлеченный в деятельность субъекта (человека) объект. Отношения, устанавливаемые между субъектом и объектом, а также тип последнего обусловливается семантическими свойствами глагола-предиката действия. Кратко охарактеризуем эти типы.

2.1. Посессивный объект при так называемых донативных глаголах [Золотова 1988: 430], обозначающих действия, связанные с изменением отношений принадлежности, владения (дарить, лишать, делиться и т. п.). 

В высказываниях, реализующих данную объектную модель, внутреннее состояние человека может быть репрезентировано как:

▪ результат утраты – обретения субъектом какого-либо явления психики, грамматически оформленного как предмет, формой вин. падежа имени существительного (Она неожиданно для себя нашла  радость в новом деле и обрела душевный покой; Я уже потеряла всякую надежду на новую встречу со старым другом; Он обрел уверенность в себе);

▪ полной или частичной передачи другому лицу – участнику ситуации компонента своей «внутренней вселенной», имя которого получает форму вин. или твор. падежа (Отдавать сердце любимым - это дано не каждому; Хороший врач всегда подарит больном надежду на выздоровление; В старости она охотно делилась своими воспоминаниями с внучкой);

 ▪ взаимного обмена «предметами» психики, грамматически оформленными твор. падежом, между двумя субъектами (С детства у друзей вошло в привычку обмениваться знаниями, мнениями о самых разных вещах). См. пример реализации рассматриваемой субкатегориальной модели: Он прав. На грех делиться / крайним знаньем/ Запрет наложе, страшно / молвить: Кем. / Мозг – не сообщник помыслов / о мозге (Б. Ахмадулина. Глубокий обморок)..

    2.2. Внутренний объект, или экзистенциальный каузатив при глаголах созидания / уничтожения. В сообщениях, реализующих данную модель, психическое состояние человека репрезентируется как результат созидательной или разрушительной деятельности субъекта.

В качестве предикатов при таком способе семантической интерпретации явлений психики используются переосмысленные имена и глаголы действия человека в социальной и предметно-пространственной сферах. При этом лишь часть из них в своих значениях изначально содержали идею созидания / уничтожения (формировать личность, формировать характер, убивать чувства, разжигать страсти, разбить сердце и др.), см., например: Какую 95-ю страну Вам хотелось бы увидеть? – Будущую Россию. Но не Россию политических катал и киллеров наших надежд. Хочу видеть свободную Россию… (из газ. Интервью с Е. Образцовой); И в конце концов после одного разговора, помолчав, прямо спросила, как Таля думает, может ли Вадим Андреевич жить без нее? И сама ответила. Конечно, может, но постепенно уничтожая в себе доброго, любящего человека. (В. Каверин. Наука расставания). Другие глаголы и их дериваты развивают это значение именно в сочетаниях с именами определенных «предметов» психики (зарывать свой талант в землю; рассеивать тревогу, сеять сомнения, воспитать характер, разбудить чувства и т. д.). В значении глаголов уничтожения психических феноменов могут быть использованы глаголы пространственного перемещения: отогнать от себя мысль, выбросить мысль из головы значит усилием воли заставить себя забыть нечто, как если бы этого вовсе не существовало.

Субъект-каузатор и субъект каузированного состояния могут совпадать или не совпадать. Обычно такое несовпадение имеет место в сообщениях о негативных изменениях во внутреннем мире человека – таково, по-видимому, проявление закона самосохранения, в том числе сохранения душевного, нравственного здоровья, отраженного в ЯКМ. (Характер формируют и волю воспитывают самостоятельно или с чье-либо помощью, под влиянием каких-либо событий, зато сердце разбивают не себе, а кому-то, убивают чувства в ком-то).

    2.3. Модифицированный объект – объект, претерпевающий изменения в результате действий субъекта.

    В сообщениях о внутреннем мире человека, реализующих эту модель, явления психики (чувства, желания, органы «душевной» жизни и пр.) репрезентируются в аспекте приписываемой им способности подвергаться непосредственному воздействию субъекта (как и в предыдущем случае, субъект-каузатор совпадает или не совпадает с субъектом состояния) и претерпевать вызванные этим воздействием качественные и количественные изменения: Как это и бывает, привычка охладила и притупила их чувств; Начинать тренировать память ребенка следует еще до школы (из журн.); …Их [ученых. - Е.К.] мышление было выточено и дисциплинировано школой европейского позитивизма (Л. Улицкая. Второе марта того же года); Прочистите сердце, Крутой литначальник, Чтоб слышать берез О России печали (Д. Соснов. Автору, не желающему говорить с деревьями)..

    2.4. Объект-делиберат [Золотова 1988: 430] – объект, представляющий собой содержание непредметной (перцептивной, речевой, мыслительной, оценочной) деятельности субъекта.

В сообщениях о внутреннем мире, реализующих данную модель, тот или иной предмет психики (орган внутренней жизни, чувство, желание, результат интеллектуальной деятельности и др.) репрезентируются как объект восприятия, внутренней (принадлежащей субъекту-посессору) или внешней (данной другим субъектом) этической оценки и обусловленного этой оценкой отношения (Искусство – это утешение души (из телеинтервью с В. Хотиненко); Важно научиться доверять тому, что внутри тебя (реклама моторного мала); Удивился своей горячности, клятве своей, давно ведь правило соблюдал – чувств своих высказывать никому не следует… (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим); В хорошей, здоровой семье принято уважать чувства другого человека (из журн.).  

 Как видно из примеров, решающее значение для интерпретации психологической ситуации в рамках объектной модели, имеет выбор глагола-предиката, который в конечном счете и определяет тип отношений между человеком и его внутренним миром. Универсальные субъект-объектные отношения, перенесенные в сферу идеального (психического), в процессе построения высказывания конкретизируются, уподобляясь какому-либо более частному отношению, взятому из сферы предметно-практического или социального опыта человека. Как показывает речевой материал, выбор предиката, задающего то или иное направление аналогизирования, является прагматически значимым. Обратимся к примерам.

Обращение к жанру научно-популярной статьи (тексты взяты из периодических изданий 2-й половины 80-х гг. ХХ в. – начало ХХΙ в.) позволяет выделить основные способы речевой реализации ПСМ 2 Х что делает с чем, играющих центральную и унифицирующую роль в освещении «вечной» проблемы – отношение человека к своему внутреннему миру, обращение со своим «я». Выбор глагола-предиката, устанавливающего отношения между субъектом и объектом, оказывается напрямую зависимым от познавательно-философских, ценностных установок авторов. В пределах выбранного материала достаточно отчетливо выделяются две такие концептуальные позиции, воплотившие идеи мировоззренческих проектов, условно называемых в истории культуры Модерном и Постмодерном.

Мировоззренческий проект, называемый Модерном, представил свою модель человека – «разумного, познающего и самопознающего «человеческого агента», который способен дисциплинировать, воспитать, переделать самого себя в соответствии с требованиями разума [Мотрошилова 1999: 408]. Во главу угла была поставлена идея строго подчинения человеку всех тех сторон, которые лежат за пределами рационального (отрицательные эмоции, запретные чувства, аффекты) и лишают индивида права «хорошо о себе думать». Речевая реализация данной идеи может быть представлена рядом контекстов, извлеченных из статей нескольких авторов, совершающих экскурс в историю психологической мысли:

§ Весь Х1Х век и весь ХХ человек усиленно избавлялся от отрицательных эмоций. Подавляя их, вытесняя;

§ Можно «звериное» давить в себе, чем мы и занимались как минимум несколько веков.

§ Можно сказать, что они сами старались «отрезать» от себя свои негативные чувства и преуспели в этом.

§ Как преодолеть традиционный «зажим» эмоций?

§ Человек не занят изнурительной борьбой с самим собой.

§ Все эти способы психологической защиты от самого себя.

§ Есть два способа подавить в себе запретные чувства.

Субординационная интерпретация субъект-объектных отношений, представленная в указанных конструкциях, формируется семантикой предикатов – глаголов насилия и их дериватов со значением отчуждения, нарушения целостности и прежних связей (отрекаться от, жертвовать, избавляться, вытеснять, отрезать, изъять), угнетения, притеснения (давить, подавлять, борьба, защита от). Отношения субъекта и объекта рефлексии в этом случае уподобляются отношениям, укладывающимся в рамки понятий «субординация» и «единовластие», утверждающим преимущественное право, особое положение одного участника ситуации по сравнению с другим. Если попытаться найти аналоги этих отношений во «внешнем» опыте человека, то ими, по-видимому, станут отношения начальника – подчиненного, судьи – подсудимого, следователя – подследственного, тирана – жертвы.

Другой мировоззренческий проект, Постмодерн, отказавший разуму в роли абсолютного хозяина человеческой природы, изменил наше представление о психике человека, заметно расширил ее состав, включив в нее всю сферу бессознательного, основанную на сформированных еще в досоциальный период и по сей день являющихся мощным мотивационным началом неосознаваемых влечениях-инстинктах. В центре нового мировоззренческого проекта – человек многомерный, не упрощающий себя, а культивирующий свое разнообразие, больше не пытающийся сузить масштабов своей «внутренней вселенной», отрезав от своего «я» то, что прежде казалось недостойным уважения в человеке. Показательным в этом смысле является семантическая реализация рассматриваемой пропозитивной модели: резко меняется характер целенаправленного действия человека в отношении его внутреннего мира. Семантика отчуждения, нарушения целостности теряет свою актуальность. На первый план выходят конструкции, варьирующие идею восстановления разорванной связи человека с самим собой – человеком, не только мыслящим, но и чувствующим, испытывающим самые разные, в том числе и «запретные», чувства.

Принятие человеком себя и признание вновь обретенных «частей» своего «я» требует перестройки системы отношений со своим внутренним миром, отказа от достаточно формальных и натянутых отношений судьи – подсудимого, начальника – подчиненного, палача – жертвы. Основным показателем отклонения от этой схемы отношений в пределах рассматриваемой образной пропозитивной модели «субъект – целенаправленное действие – квазиобъект» является лексико-семантическое оформление предиката. Его позицию, как правило, занимают лексемы со значением добавления, сближения, скрепления (помочь человеку принять себя; признаю и принимаю любые чувства), а также языковые единицы, так или иначе воплощающие идею принятия в широком смысле (увидеть и почувствовать богатство переживаний, увидеть полноценного собеседника в самом себе, научиться слушать себя и слышать свой голос) и развивающие ее (доверять себе, заботиться о себе, беседовать с собой). «Коль скоро личное общение человека с самим собой обходится без чинов, ролей… его ведущий мотив – любовь, свободный выбор»[10]. Это принципы общения субъектов, уравненных в правах на существование, партнеров, двух близких людей – таковы образцы отношений, перенесенные из сферы межличностных контактов в сферу внутреннего общения и объективированные в языковой семантике.

Таким образом, столкновение двух способов семантической интерпретации, определяемых нами в рамках понятий единоначалия – коллегиальности, субординации – равноправия, отторжения –принятия и реализующихся в речи в соответствующем вербально-ассоциативном диапазоне, позволяет наглядно, не выходя за рамки «человеческого измерения», представить изменения во взглядах на отношения человека к своему внутреннему миру, что принципиально важно для уяснения сути мировоззренческих сдвигов, происходящих в наше время.

В художественном дискурсе также можно обнаружить примеры осознанного, прагматически обусловленного использования того или иного способа языковой объектной репрезентации психических феноменов. Его выбор, в частности, может быть связан с идейно-событийным уровнем произведения: образ объекта, входящий в наивно-языковую категориальную систему внутреннего человека, выступающий в качестве внутренней формы узуальных выражений, получает статус содержательной единицы – художественного образа, содержательно (концептуально) организующего текст в целом или его фрагмент. Так, интерпретация радости, спокойствия в образе подарка, реализующего категорию объекта манипулирования, является ключом к истории космического путешествия землянина, познавшего на другой планете ценность давно утраченной людьми способности облегчать жизнь ближнему, разделяя с ним и радость, и боль:

Мне встретились молодые женщины. Они несли по большой охапке цветов. Они увидели мою постную физиономию и наградили меня своей радостью. Чужая радость обдала меня душистыми и свежими брызгами. Старик, сидевший на лавочке, подарил мне спокойствие. Так бывало со мной и раньше, но я не замечал связи между своими ощущениями и другими людьми (К. Булычев Поделись со мной...).

В основе следующего высказывания также лежит объектная категориальная модель психики, однако при этом явления внутреннего мира интерпретируются как объекты уже не как посессивные объекты, а как делибераты – объекты познавательной деятельности. В контексте фантастического рассказа К. Булычева данная репрезентация ментальной сферы «согласуется» с результатами описанного автором эксперимента по проникновению в сознание человека и контролю над процессами мышления:

Лучше надеяться на то, что, разгадав сущность мышления, научившись читать мозг, как напечатанную книгу, научившись слушать мысли, мы поможем и нашим меньшим братьям (К. Булычев Летнее утро).

Подобное использование образной модели, актуализация наивных представлений, лежащих в ее основе, представляет собой один из эстетически значимых стилистических приемов деформации реальности, составляющей саму суть фантастики. Демонстративное нарушение художественного правдоподобия необходимо в данном случае для того, чтобы «неожиданно или даже гротескно показать проблему, сегодня, может быть, еще не вполне очевидную»[11].

3. 3. Образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал