Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Говоря об угрозе «оранжевой революции» целесообразно прежде всего определить ее место в общей типологии революционных трансформаций. В политико-технологическом смысле основанием этой типологизации является вопрос об управлении революционным процессом. «Оранжевые революции» основываются методологически на новых несиловых управленческих технологиях. Помимо прямой агитации и пропаганды, «старого» технологического арсенала, применяются схемы мотивационно-программирующего информационно-психологического и манипуляционного воздействия на массы. Этот инструментарий достаточно подробно описан в работе «Новые технологии борьбы с российской государственностью» [221] .
Однако возможна еще и другая классификация революций – по реализуемым в них целевым установкам. Речь идет о смене парадигмы развития соответствующей страны. Новая, утверждаемая посредством революции парадигма определяет ее исторический тип. В этом смысле в марксистской классификации выделялись буржуазные (как переход к капитализму) и социалистические (переход к социализму) революции.
В современности историографическим актуальным методом является теория модернизации. Концепт модернизации был сформулирован в цельном виде в конце пятидесятых годов прошлого века. Наиболее раннее его упоминание обнаруживается в работе Д. Лернера «Уход от традиционного общества. Модернизация Среднего Востока». Далее, в шестидесятые годы, эта теория получила уже достаточно широкое распространение. Концепт модернизации возник как альтернатива формационному подходу. Без полемики с марксизмом, стадиальностью развития понять концепт модернизации достаточно трудно. Концепт постулирует существование двух стадий в развитии глобальных социальных систем – традиционное общество и общество современного типа. Осуществляемый исторически переход от одной стадии к другой и составляет содержание модернизации [222] .
К модернизационному процессу, как детрадиционализации общественных систем, можно относиться по-разному. Но диагностировать само существование данного процесса, выраженного в различных странах в разной степени, требует научная объективность. Катализаторами модернизационного процесса выступают революции (по К. Марксу – «локомотивы истории»). Посредством них на исторически сжатом временн о м интервале упраздняются институты, связанные с прежним системным состоянием. В модернизационной схеме подразумевается упразднение институтов традиционного общества. Но они демонтируются не одномоментно, а в логически определенной последовательности.
Сообразно акцентировке на демонтаже того или иного традиционного института можно выделить три исторические типа модернизационных революций. Тут уместно применить волновую метафору А. Тоффлера и говорить о трех революционных волнах [223] . Демонтировались церковь, народ, государство.
Первая волна акцентирована на задаче демонтажа института церкви в ее государствообразующем значении. Классическим воплощением революций этого типа стала Реформация. Ее религиозный акцент не случаен. Через модернизацию религии достигалась задача подрыва традиционной значимости и легитимности церковной власти. При этом все аргументы критики клерикализма – продажа индульгенций, моральный упадок клира – были абсолютно справедливыми. Но только итогом этой атаки явилось не укрепление позиций обновленной церкви, а утверждение парадигмы секуляризации. Лишившись своей мировоззренческой скрепы традиционное общество пошло по пути структурного разложения – «посыпалось». В странах, не прошедших стадии реформаций (например, Франции, России), борьба против церкви соединилась с решением стадиально следующих задач модернизации. Такое сочетание не в последнюю очередь предопределило особо кровавый сценарий французской и российской революций.
Вторая революционная волна была направлена на упразднение социальных институтов традиционной системы. Ликвидации с той или иной степенью радикальности подверглись такие ее элементы, как сословия, община, кастово-цеховые корпорации, родо-племенные и большие семейные объединения. Разрушалась модель государственности, построенной по принципу большой патриархальной семьи. Отсюда апофеозом в сюжетной линии большинства революций являлся вопрос о цареубийстве (манифестирующая казнь монарха). Вслед за демонтажем церкви запускался демонтаж народа. Внутренние исторически сформированные структурные связи его самоорганизации оказывались подорваны. Народ, как историко-культурная, цивилизационно-идентичная общность, подменялся социумом, представлявшим собой механическую совокупность индивидуумов. Гражданская общность и народ – феномены нетождественные.
Оставалась одна, последняя скрепа, доставшаяся от традиционных сообществ, – институт государства. Демонтаж цивилизационно-идентичного государства составил цель третьей революционной волны – «оранжевых революций». Формально государственные институты продолжают существовать, но перестают быть реально суверенными. Утверждается де-факто режим внешнего управления. Многополярность цивилизационно-идентичных геополитических центров исчезает. Устанавливается сетецентричная глобальная модель управления миром с единым центром.
На российском цивилизационном пространстве революции данного типа реализовывались в два этапа. Первый этап преследовал демонтаж единого государства – цивилизации. (Уничтожение СССР в 1991 г.) На втором этапе речь шла уже о демонтаже образовавшихся на имперских обломках национальных государств в их потенциально идентичной политике. Не прошедшие чистки «оранжевых революций» Россия, Белоруссия, Казахстан – на очереди. Национальные государства выступают объективной помехой в реализации интересов транснационального бизнеса. «Оранжевые революции» представляют собой, таким образом, последнюю технологическую фазу установления мондиалистской модели «нового мирового порядка».
Возможно ли что-либо противопоставить этому сценарию? Как противовес обозначенному перечню модернистских революций истории известны прецеденты революций, действующих в противоположном направлении. Они ориентированы на восстановление разрушенных в первом случае социальных скреп традиционного общества. В этом случае действует механизм цивилизационного отторжения агрессивной модернизации («революционный откат»). Цивилизация находит в себе внутренние ресурсы для восстановления частично демонтированных традиционных институтов. Действие сил цивилизационного отторжения само по себе указывает на фактор управленческой конструируемости революций и жизнеспособность традиционной модели организации социума [224] .
Каждому из приведенных выше типов революции противостоит соответствующий тип контрреволюции (революции наоборот) (рис. 7.1).
Рис. 7.1. Институты деструкции (реконструкции) в революциях двух типов и направление исторических процессов (вверху – революция как социальная деструкция, внизу – революция как социальная сборка)
Вызову разрушения религиозных институтов противостоит политика ресакрализации религии. Данное направление традиционно связывается с введенным в употребление Т. Манном понятием «консервативная революция» (другие варианты наименования – «белая революция», «фундаменталистская революция»). Классическим радикальным примером является Исламская революция в Иране. В ракурсе восстановления синтоистской парадигмы трактуется Революция Мэйдзи в Японии. Элементы консервативной революционности прослеживаются в гитлеровской инверсии в Германии (апелляция к ценностям арийского язычества) и в сталинской инверсии 1930-х гг. в СССР (реабилитация ценностей православия). В современности осторожные элементы восстановления общественного значения Церкви в России налицо.
Вызову демонтажа народа противостоит социалистический тип революций. Посредством их исторически реализовывалась попытка сборки деструктурируемого социума.
Наконец, ликвидации института национально идентичного государства противостоят антиколониальные, национально-освободительные революции. Тот факт, что многочисленные их прецеденты имели место в XIX в. и особенно в ХХ в., не отменяет тезиса об их противоположности по отношению к современным «оранжевым революциям». Просто колониализм исторически меняет свое воплощение. Первоначально он реализовывался в форме прямой, как правило, военной экспансии, отменяющей суверенитет. Соответственно, национально-освободительное движение было ориентировано на силовую борьбу с захватчиками. В современности суверенитет при видимом формальном его наличии отменяется фактически путем внешнего управления тем или иным государством. Элементы неоколониализма этого типа насаждаются в современной России.
При неоколониализме национальная государственность может быть демонтирована без факта прямой внешней агрессии. «Оранжевые революции» реализуют практически то, что в прежние эпохи достигалось с помощью колониальных войн.
Соответственно, неизбежна смена технологического формата и самих национально-освободительных революций.
Таким образом, революционная перспектива обнаруживается для современной России в двух противостоящих друг другу сценариях. Первый вариант теоретически предстоящей российской революции представляет собой управляемую извне, направленную на окончательный демонтаж национально идентичной российской государственности «оранжевую революцию» или «модернизацию», как бы этот план не называть.
Соподчиненный, «на всякий случай», вариант для России латентно готовится в виде «коричневой» трансфоромации, которая эффективно превратит страну в страну-изгоя, вполне подходящую для иракского сценария внешнего вторжения. Итог будет один и тот же: идентичной и суверенной России не станет окончательно. Кстати, доведение России по пути развития коррупции до кондиций криминального государства (не путать с коррумпированным!) работает в рамках этого же сценария этаким подвариантом.
Альтернативу представляет сценарий революции антиколониального, национально-освободительного содержания, революции, восстанавливающей суверенитет и идентичность, т. е. шансы на исторический успех России.
По обоим направлениям в России видны действительно существующие, самостоятельно развивающиеся процессы.
Современная Россия находится таким образом в бифуркационной точке, на развилке, перед выбором между двумя типами революционности. Третьего варианта – «отсидеться», «само собой рассосется» – не просматривается (рис. 7.2).
Рис. 7.2. Современная альтернатива намечающихся вариантов властной трансформации России
С одной стороны, это перспектива «оранжевой революции» и осуществление окончательного демонтажа идентичной суверенной российской государственности. С другой – это возобладание логики национального возрождения, присущей революции национально-освободительного типа. Какой ориентир выберут высшая российская власть и российский народ?
Власть может избрать позицию противостояния любым революционным изменениям (называя это консерватизмом с разными приставками), но при этом возникает неумолимая перспектива быть упраздненной в виде этой команды вследствие объективной неизбежности грядущих трансформаций. Но у власти есть и иной выбор – вариант возглавить одну из трансформаций. И свидетельства в пользу обоих вариантов в выявленной альтернативе уже наблюдаются фактически или латентно.
Выбор неизбежен и скорее всего в 2012 г. он проявится со всей определенностью. Инерционный паллиативный вариант развития подходит к концу, свидетельством чему выступают, по крайней мере, два процесса. Прогрессирующая деградация (глава 1) страны, как известно, доводящая в обязательном порядке до кризиса – слома существующей системы и перенастройки ее в иное состояние. И меняющиеся настроения социума, которые носят объективный здоровый характер (своеобразный социальный инстинкт самосохранения народа и элиты) – с одной стороны, и с другой стороны – они активно инспирируются в процедурах массового информационного воздействия, в основном внешнего происхождения и целеполагания.
Однако «оранжевый» сценарий будет самоубийственен для самой власти. Если не на первом, то на втором этапе властные фигуранты будут выброшены из революционной обоймы. Разве спасла в свое время Людовика XVI от гильотины примерка на себя «фригийского колпака свободы»? Так что единственный путь самосохранения для российской властной элиты – это возглавить антинеоколониальное, национально-освободительное, цивилизационно идентичное движение народа и соотвествующую трансформацию, которая называется в этом исследовании истинной модернизацией.
Каковы основные субъекты интересов теоретически вероятной «оранжевой революции» в России? Они объединены триадой групповых сил: Запад, часть российской элиты, общество. При этом смыслополагание революционных действий у них отчасти различное.
«Оранжевая революция» в России и Запад
Прежде всего необходимо внести уточнения по поводу самой категории «Запад». Сегодня в это обозначение часто включают все силы реализуемого «нового мирового порядка». Экспансионная глобализация отождествляется с универсализацией модели западной цивилизации. В определенной степени это справедливо, имея в виду вектор развития Запада, установившийся там с началом буржуазной трансформации. Между тем, существующие тенденции далеко не тождественны содержанию западной цивилизации. Аккумулировав античное наследие Греции и Рима, она исторически сформировалась на основе западно-христианской ценностной парадигмы. Однако далее ценности христианства усиленно выхолащиваются. Возникают финансово-управленческие центры, утверждающие новую секулярно-потребительскую модель миростроительства. С этого времени берет свое начало «западный проект», являющейся де-факто проектом мировой универсализации власти финансового капитала, определенного наднационального и надгосударственного «клуба бенефициаров».
Запад сам оказался в качестве одной из жертв этого проекта. Он, не менее других цивилизаций, нуждается в восстановлении собственной цивилизационной идентичности. Другое дело, что западная цивилизация (или ряд цивилизаций, включаемых в западный цивилизационный ареал) ранее других попала в зависимость от соответствующего латентного центра управления миром. Институционализация его на Западе создает систему определенных преференций для соответствующей группы стран, что не снимает самого вопроса об их подчиненном положении и не препятствует процессу дальнейшего децивилизования.
Перед цивилизационно идентичным человеком Запада стоят в футурологическом плане те же угрозы, что и, к примеру, перед россиянином. «Будущее, – провозглашает Ж. Бодрийяр, – принадлежит людям, забывшим о своем происхождении, тем, кто не отяготил себя старыми европейскими ценностями и идеалами».
Геополитически интересы Запада фактически подменены интересами англосаксонского мира. Приняв американское покровительство, Европа фактически утратила свою былую политическую субъектность. Объединенные в ЕС и НАТО современные государства Европы ускоренно идут по пути уничтожения цивилизационной идентичности. Сегодня они вступают в новый этап трансформации, определяемый полным подчинением внешней системе управления со стороны геополитического центра глобального управления, базирующегося в США.
Таким образом, говоря о борьбе Запада против России, речь в данном случае следует вести не о западной христианской цивилизации как таковой, не о странах или народах Европы и даже США, а именно о современном центре глобальной архитектуры управления миром (новом мировом порядке), который создается держателями современной глобальной финансово-экономической системы, основанной на одной мировой резервной валюте, и институтами геополитического глобального управления, такими как НАТО, Мировой банк, МВФ и т. д. С точки зрения этого подхода, под «Западом» подразумеваются связанные с ним реальные акторы Системы Глобального Управления Миром (СГУМ).
Если отбросить детали, то цель СГУМ, вытекающая из всей истории реализации «мондиалистского проекта», состоит в нанесении последнего смертельного удара по геополитической субъектности России. Целевые установки элиты более конъюнктурны. Для нее главное – максимизировать дивиденды от своего элитного положения. Императив – получение неограниченного права эксплуатации страны, ее ресурсов, принадлежащих, казалось бы, всему народу. Некоторые формальные помехи в этих устремлениях представляют институции национального государства.
Народ – единственный из триады субъектов, кто используется в сценариях «оранжевой революции» в противоречии с его собственными интересами. Механизмы такого использования были достаточно подробно описаны еще в марксистской литературе применительно к «буржуазным революциям» XVIII–XIX вв. Мотиватором народного выступления против власти может послужить системное ухудшение социального положения подавляющего большинства российского населения. Катализатором может оказаться любая новая реформа типа монетизации льгот. Таким провокативным детонатором может стать, например, введение в действие с 2013 г. налога на недвижимость, исчисляемого из ее текущей рыночной стоимости.
Предубеждение на Западе против России сформировалось далеко не вчера. И дело здесь не в советском прошлом. Смотреть следует еще дальше. Все те обвинения, которые сегодня адресуются на Западе путинского режиму, использовались фактически в неизменном виде еще по отношению к императорской самодержавной власти. На популярных в начале XX в. сатирических картах Европы Россия неизменно изображалась в виде некоего чудовища или человека-монстра, представляющего смертельную угрозу для западных стран.6.
По прошествии столетия мало что изменилось. Современная Российская Федерация получает в свой адрес те же обвинения и в той же характерной образной символике, как прежде получали Советский Союз и царская империя.
Слова-сигнал о «восстановлении русской империи» были произнесены на уровне государственного руководства западных стран. Неофициально риторика такого рода никогда не исчезала, включая козыревско-ельцинский период фронтальных внешнеполитических уступок со стороны РФ. Ряд высказываний госсекретаря США Кондолизы Райс звучали как прямая угроза в адрес России:
– «Россия становится все более авторитарна дома и все более агрессивна за рубежом»;
– «Мы убеждены, что наши связи со своими соседями, которые стремятся улучшить образование, здравоохранение, обеспечить своим гражданам рабочие места и жилье, – ни в коей мере не пострадают от того, что несколько стареющих бомбардировщиков [Ту-160] побывали в одной из немногих автократий Латинской Америки»;
– «Мы не можем позволить себе подкреплять предрассудки, которыми, судя по всему, заражена часть российского руководства, что, если оказать достаточно сильное давление на свободные страны, если запугивать, угрожать и нападать на них – то мы, в конце концов, поддадимся […] и уступим»;
– «Использование нефти и газа в качестве политического давления, одностороннее приостановление участия страны в договоре об обычных вооруженных силах в Европе, угрозы нацелить оружие на мирные страны, продажа оружия странам и группировкам, угрожающим международной безопасности, а также гонения на российских журналистов и диссидентов, а то и что-то похуже»;
– «Наша стратегическая цель заключается в том, чтобы четко дать понять российским лидерам, что сделанный ими выбор ставит Россию в безвыходное положение – на путь к добровольной изоляции и утрате своего значения в мире»;
– «Для того чтобы полностью реализовать свой потенциал, Россия должна в полной мере интегрироваться в мировой политический и экономический порядок»;
– «Россия – это государство, которое, к сожалению, использует, и всегда использовало, только один инструмент, чтобы довести свой сигнал до сведения других, и этот инструмент – военная мощь»;
– «Откровенно говоря, Россия не может иметь двух вещей одновременно. Она не может действовать так, как действовала в годы холодной войны, когда существовал Советский Союз, и в то же время рассчитывать, что с ней будут обходиться как с ответственным партнером».
То, что, как известно, не всегда дозволительно произносить президенту США, озвучивает госсекретарь. Считать эти слова проявлением личной запальчивости американки означало бы принижать уровень стратегичности внешней политики США. Заявление такого рода не могли не согласовываться.
Об их контекстности для руководства Белого дома свидетельствуют слова, приписываемые другому американскому госсекретарю, Мадлен Олбрайт: «Ни о какой мировой справедливости не может быть речи, пока такой территорией, как Сибирь владеет одна страна».
Не менее определенно тезис о неоимперскости современной России проводится в публичных оценках иных представителей западного политического истэблишмента. «Режим господина Путина, – говорит З. Бжезинский, – во многом схож с фашизмом Муссолини.[…] Фашистский режим спекулировал на идеях о национальном величии, дисциплине и экзальтированных мифах о якобы славном прошлом. Точно так же и господин Путин пытается совместить традиции ЧК (ленинского гестапо, в котором его собственный дед начал свою карьеру) со сталинским стилем руководства в военные годы, с притязаниями русского православия на статус Третьего Рима, со славянофильскими мечтами о едином великом славянском государстве, управляемом из Кремля».
В.В. Путин получил на Западе однозначную семиотическую привязку к якобы возрождающемуся русскому империализму. Три политических знаковых шага сделали его фигуру «однозначно потерянной» для «свободного мира»:
– во-первых, подавление чеченского сепаратизма;
– во-вторых, дело ЮКОСа;
– в-третьих, мюнхенская речь.
Обратного пути в либеральную обойму для В.В. Путина нет. На Западе на нем поставлен крест, а потому выстраивание его дальнейшей политической биографии в рамках западного проекта несостоятельно. После «мюнхенской речи» изменить что-либо в резюме В.В. Путина как противника мировой американской гегемонии уже невозможно. А в Мюнхене 10 февраля 2007 г. на конференции по вопросам политики безопасности в выступлении президента РФ прозвучало следующее:
– «Россию, нас, постоянно учат демократии. Но те, кто нас учит, сами почему-то учиться не хотят»;
– «Мы видим все большее пренебрежение основополагающими принципами международного права. Больше того, отдельные нормы, да, по сути, чуть ли не вся система права одного государства, прежде всего, конечно, Соединенных Штатов, перешагнула свои национальные границы во всех сферах: и в экономике, и в политике, и в гуманитарной сфере – и навязывается другим государствам»;
– «Получается, что НАТО выдвигает свои передовые силы к нашим государственным границам, а мы, строго выполняя Договор, никак не реагируем на эти действия. Думаю, очевидно: процесс натовского расширения не имеет никакого отношения к модернизации самого альянса или к обеспечению безопасности в Европе. Наоборот, это серьезно провоцирующий фактор, снижающий уровень взаимного доверия. И у нас есть справедливое право откровенно спросить: против кого это расширение? И что стало с теми заверениями, которые давались западными партнерами после роспуска Варшавского договора? Где теперь эти заявления? О них даже никто не помнит»;
– «Сегодня многие говорят о борьбе с бедностью. Что здесь происходит на самом деле? С одной стороны, на программы помощи беднейшим странам выделяются финансовые ресурсы – и подчас немаленькие финансовые ресурсы. Но по-честному, и об этом здесь многие тоже это знают, зачастую под ”освоение” компаниями самих же стран-доноров. И давайте называть вещи своими именами: получается, что одной рукой раздается ”благо-творительная помощь”, а другой не только консервируется экономическая отсталость, а еще и собирается прибыль»;
– «Россия – страна с более чем тысячелетней историей, и практически всегда она пользовалась привилегией проводить независимую внешнюю политику. Мы не собираемся изменять этой традиции и сегодня».
Итак, ключевые слова произнесены, Рубикон перейден. И хотя по факту Путин продолжает быть либералом, все равно реакция Запада была единодушно враждебной: холодная война с Россией возобновлена. Американский сенатор от Южной Каролины Линди Грэхэм прокомментировал речь В.В. Путина в Мюнхене таким образом, что в ней «он сделал больше для объединения США и Европы, чем мы сами смогли бы сделать за десятилетия». Сходную оценку дал министр иностранных дел Чехии Карел Шварценберг: «Мы должны поблагодарить президента Путина, который не только хорошо позаботился о публичности этой конференции – большей, чем ожидалось, но который ясно и убедительно доказал, почему НАТО должно расширяться». В.В. Путин был представлен перед всем миром как инициатор развязывания новой несиловой конфронтации. Проводились прямые параллели мюнхенского выступления с Фултонской речью У. Черчилля.
Нужно ли говорить, что эта реакция была оформлена по всем правилам информационно-психологической войны и иной быть не могла. В действительности к 2007 г. «холодная война № 2» уже шла. Но до мюнхенской речи она проводилась фактически в одностороннем порядке как борьба «свободного Запада» против неоимперской России. Так, еще 4 мая 2006 г. на саммите стран Балтийско-Черноморского бассейна в Вильнюсе Р. Чейни обвинял РФ во всех смертных грехах империализма – в «шантаже», «запугивании», «подрыве территориальной целостности соседей», «вмешательстве в демократические процессы». Итогом вильнюсской прокламации стало предъявление России ультимативной альтернативы: либо «вернуться к демократии», либо «стать врагом». Понятие «холодная война» было повторено в речи Р. Чейни трижды.
Еще ранее, 6 марта 2006 г., увидел свет доклад Совета по международным отношениям США, в котором Россия, впервые со времен СССР, представала в образе «империи зла». Практической рекомендацией доклада являлось исключение РФ из «Большой восьмерки». В мюнхенской речи В.В. Путин лишь позволил себе ответить. Вызов был принят.
Для Запада путинский режим связан с имманентно присущим России империализмом. «Итак, – резюмирует С.Г. Кара-Мурза свой анализ перспектив разжигания «оранжевой революции», – сказаны слова-знаки. В.В. Путин – ветеран КГБ…, он привержен идеалам государства-Гулага. он создает нешуточный повод для беспокойства США и всего остального мира. он идет по самоубийственному пути. Каково главное обвинение В.В. Путина? Признаки поддержки «имперского мышления» («национализма») и импульсы к восстановлению России как державы. Объективно эти признаки очень слабы, но идеологи стратегии США, видимо, усматривают в них важный символический смысл и считают его достаточным для того, чтобы породить цепную реакцию в сознании населения постсоветского пространства, которая поведет к консолидации общего проекта возрождения» [225] .
Вполне определенная тенденция прослеживается при проведении контент-анализа заголовков статей в западных СМИ, посвященных фигуре российского лидера. Специальная подборка, сделанная Ю. Крупновым еще в 2005 г., дополнена в данном случае более поздними заголовками в ведущих изданиях Запада. Систематизация смыслового содержания этих заголовков реконструирует общий характер консолидированного «антипутинского крестового похода» Запада [226] .
США: «Паранойя Владимира Путина изолирует Россию»; «Сказать “нет” фашизму и Владимиру Путину»; «Когда Путин крадет, надо бить тревогу»; «Россия: Преступная логика берет свое»; «Путин и приливная война паранойи»; «Путин ведет Россию к фашизму»; «Скоро путинскому режиму конец»; «Режим Путина: за репрессии придется платить»; «Путин: вошь, которая зарычала»; «Путин снова одерживает верх. Возрождая имперскую Россию»; «Владимир Путин – темное восхождение к власти»; «Путинская “демократия” зажата в железном кулаке»; «Десять лет путинизма».
Великобритания: «Никогда не доверяй бывшему агенту КГБ»; «Владимир Путин хочет померяться силами с демократией, Западом и всеми желающими»; «Российские агенты взорвали жилые дома в Москве».
Франция: «Путин – рупор антиамериканизма»; «Путин ущемляет свободы»; «О тенденциях к восстановлению авторитаризма и антизападного курса»; «Поражение Путина, надежда для России»; «Коррупция и убийства – рутина Путина».
Германия: «Опасный лик путинизма»; «Путинские деревни»; «Медведев обвинил команду Путина в саботаже»; «Путин – на выход!».
Италия: «Путин объявил холодную войну Америке»; «Россия остановилась в ГУЛАГе».
Канада: «При Путине Россия будет вонять, как всегда».
Демонизация В.В. Путина сочетается с акцентированно положительной риторикой в адрес Д.А. Медведева. Единственная по существу критическая компонента – недостаточная самостоятельность российского президента. Очевидным, таким образом, является стремление искусственно разыграть карту противоречий между президентом и премьер-министром. Здесь более важно не столько их персональное соперничество, которое само по себе маловероятно, сколько формирование у масс иллюзии такого столкновения.
«Медведеву важна эффективность», «Медведев призвал к увеличению инноваций в национальной экономике», «Широкий жест Медведева в адрес поляков и своих соотечественников» (Германия); «Дмитрий Медведев поместил Сталина в правильный контекст», «Утечка документа: может ли Россия Медведева склониться в сторону Запада?», «Гласность Медведева», «Медведев: не стоит замалчивать преступления Сталина», «При Медведеве главы регионов пользуются большей свободой», «На заседании Госсовета РФ Путин и Медведев поспорили о демократии», «Медведев сурово осудил российскую систему» (США); «Президент России осуждает Сталина и обвиняет его в преступлениях, которые не могут быть прощены» (Испания); «Взрывы в Москве показывают, что президент Медведев занимает подобающее место», «Чиновники должны слушаться меня, предупреждает Медведев», «Волна увольнений: при Медведеве стало сложнее удержаться в высших эшелонах власти», «Советник Медведева призывает к демократическим реформам», «План Медведева по обеспечению безопасности призван похоронить пережитки холодной войны» (Великобритания); «Медведев выходит из тени Путина» (Швейцария); «Медведев – президент без реальной власти», «Медведев хочет покончить с русскими ГУЛАГами», «Когда Медведев бросает вызов Путину» (Франция).
Образ Д.А. Медведева, как видно из приведенных цитат, конструируется через характеристики, противоположные применяемым в отношении В.В. Путина. Он – противник советского прошлого, антисталинист, умеренный западник. Приписываемая Путину тема русского неоимперства в семиотике образа Д.А. Медведева совершенно не представлена.
Для того чтобы убедиться в подготовке Западом «оранжевой революции» в России нет необходимости в конспирологической реконструкции. Все целевые установки и требования к России получили публичное звучание. «Оранжевая революция» в РФ на Западе была открыто объявлена. Не услышало это объявление только руководство России.
В.В. Путин в полемике с «оранжистами» говорит о том, что несанкционированные митинги оппозиции – «марши несогласных» – нарушают общественный порядок, препятствуя, в частности, движению автотранспорта. Более целесообразно было бы говорить о другом – о финансировании этих акций из иностранных источников. Этого, собственно, не скрывают и сами оранжисты. «Можете считать, что я – агент влияния Запада», – признается ветеран диссидентского движения в СССР Л. Алексеева. С.Г. Кара-Мурза в книге «Революция на экспорт» ссылается на свидетельство директора одного из зарубежных фондов в России, специализирующихся на поддержке институтов гражданского общества г-на Подрабинека: «Распределяем гранты среди организаций, целью которых является сопротивление системе государственного подавления гражданских свобод. Мы даем деньги на митинги и уличные шествия. Недавно провели демонстрацию на Пушкинской площади. Отмечали годовщину войны в Чечне. Собрались три тысячи человек. Путин – человек старой авторитарной системы. Он реставрирует советский порядок. И логично было бы его сменить. А для этого надо расшевелить общество» [227] .
«Оранжевая революция» и элита
В Российской Федерации в 2000-е гг. были созданы все условия для самовоспроизводства олигархического капитала. Для выявления таких оснований достаточно сопоставить цены на литр бензина в странах – нефтяных экспортерах. В России в соответствующем страновом спектре она наивысшая. Российская цена на бензин превосходит венесуэльскую в 25,7 раза, туркменскую – в 38,5 раза. Самый дешевый бензин в Туркмении стоит два цента за литр. Столь значительная разница есть индикатор масштабности «сырьевой ренты» в России (рис. 7.3) [228] .
Рис 7.3. Цена литра бензина в странах – экспортерах нефти
В.В. Путин периодически одерживал победы над зарвавшимися олигархами. В школьных учебниках истории в качестве одной из основных его исторических заслуг указывается на разгром олигархического капитализма. Основные фигуранты банкирского лобби перекройки страны – Березовский, Гусинский, Ходорковский – получили по рукам.
Возникают ассоциации с тройкой жертв сталинской неоимперской реставрации – Троцкий, Каменев, Зиновьев. Однако борьба В.В. Путина велась против персон, но не против неприемлемой нежизнеспособной псевдомодели страны.
Отрубленные головы гидры вырастают снова. Место прежних номинантов «заговора банкиров» заняли новые. Впрочем, и «прежние» были устранены лишь с политического олимпа, но не исчезли как фигуранты бизнеса и политики. Повторение сталинской инверсии по отношению к ним не состоялось.
Еще К. Марксом была показана трансформация интересов буржуазии в эпоху буржуазных революций. Главное для нее – максимизация прибыли. В соответствии с этой установкой борьба ведется по устранению существующих политических препятствий в виде феодальной системы государственности. Борясь с всесилием феодалов, буржуазия вступает в союз с королевской властью. Казалось, успех уже достигнут, но буржуазные круги не находят удовлетворения. Помимо экономического у них появляется собственный политический интерес. Буржуазия теперь стремится получить саму государственную власть. Бывший союз с королевским домом распадается. На следующей фазе буржуазных революций речь уже идет об упразднении (или ограничении) института монархии.
Не та же ли самая трансформация интересов произошла за последние два десятилетия и у бизнес-класса в России? Сначала в союзе с «сильной президентской властью» (М.С. Горбачев, Б.Н. Ельцин) уничтожается система советской государственности. Капитал легализован и обеспечен возможностями максимизации. Но на этом процесс революционных трансформаций не завершился. Сформировавшийся финансовый истэблишмент выдвигает теперь политические претензии. Его временный союз с президентской властью оказался дезавуирован. Финансовая олигархия уже не удовлетворена ролью лоббиста. Она желает сама управлять государством. Губернаторские, депутатские места элементарно закупаются на выборах ее ставленниками. Законы либо протаскиваются, либо торпедируются с помощью денежных проплат. Но частично, с посадкой Ходорковского, олигархическая атака на власть была отбита. На очереди вторая. В повестке дня новая, но вновь соответствующая интересам капитала революция. Зеленый цвет (цвет доллара, подкупающего власть) преобразуется в оранжевый.
Эшелон оранжевой оппозиции представлен на уровне элит не только фигурантами бизнеса. Еще во второй половине 1980-х гг. был создан «либеральный» салон. Круг вошедших в него политиков, публицистов, телевизионщиков, представителей художественной богемы хорошо известен. Не будучи официально формализованной эта группировка оказывала и продолжает оказывать колоссальное влияние на политику Российской Федерации. Сегодня фактически все основные фигуранты этого кружка недвусмысленно обозначили свою позицию в отношении целесообразности «оранжевой революции» в России. Главная тема – «порочность путинского режима» и формулируемый на основе ее императив: «Путин должен уйти». Антипутинизм сегодня выступает пропуском в «оранжевый салон». Хочешь быть включен в обойму будущей постпутинской элиты – «пни премьера». Без этого ритуала желаемый «билет» не будет предоставлен [229] (табл. 7.1).
Таблица 7.1 Высказывания представителей «оранжевой оппозиции» о В.В. Путине и «путинском режиме» [230]
Приведенная коллекция настроений и настроев далеко не полная. Латентная антипутинская оппозиция существует и на уровне региональных элит. Основания для недовольства режимом – вывод губернаторов из Совета Федерации, упразднение выборности губернаторской власти, стягивание доходов в Центр. В национальных регионах эта скрытая враждебность элит имеет свои дополнительные основания. Ведь именно при В.В. Путине был нанесен удар по конституционным вольностям республик и национальному сепаратизму. Приведение республиканских конституций в соответствие с Конституцией РФ явилось демонстрацией силы русского Центра. Кампания в Чечне дала понять, что пришедшие к власти в Москве силовики готовы на самые решительные действия. Напуганные местные царьки и феодалы затаились. Публично они выражали свою преданность президенту и новой партии власти. На выборах обеспечивалась сверхъявка и сверхъединодушие в пользу В.В. Путина и «Единой России».
Но национальные республики РФ – это в основном культурный ареал Востока, с характерной для него традицией политики. Там, как правило, четкой дифференциации элит по спектру политических предпочтений – «за» или «против» – не прослеживается. Все «за». Но «восточная лояльность» служит лишь прикрытием замысла. Стоит «падишаху» принять лесть за выражение искренней покорности и его голова уже на плахе.
Предательство элит в сценарии грядущей «оранжевой революции» неизбежно. Без такого рода предательств не обходился демонтаж ни одного из низвергнутых цветными революциями режимов. Немного лет прошло с повального переприсягания местной партийной номенклатуры вместо генсека Горбачева антикоммунисту Ельцину. Так что даже кооптированные во власть по принципу личной преданности силовики в сложившихся революционных условиях не могут быть стопроцентно надежны. Особенно после того, как их души и помыслы повернуты все к той же коммерциализации смыслов вместо служения. Они могут быть элементарно перекуплены, переподчинены другой персоне. Такого не могло бы произойти при наличии идеологических механизмов кадровой селекции.
«Оранжевая революция» и народ
Важная роль в любой революционной постановке отводится народу. Все цветные революции были срежиссированы как широкое демократическое движение. Народу по этому сценарию противостояла кучка бюрократов. В действительности народные массы всякий раз использовались. На первом этапе шел разогрев протестных настроений. Далее достигшая точки кипения народная протестация переводилась в действие, на Улицу. На революционной авансцене появлялся субъект толпы. Возникало ощущение установления режима охлократии. Выходом из ситуации всеобщего хаоса являлось формирование новой политической элиты и институциализация революционной власти.
В России первая фаза оранжевой революции, заключающаяся в разогреве протестных настроений масс, уже открыта. Об этом прямо свидетельствуют проводимые социологические замеры. Недовольство возрастает.
Для преобразования латентного недовольства в деятельный формат протеста необходим детонатор. В его качестве может выступить любая из непопулярных реформ. Большую вероятность детонирующих революционных последствий имела, в частности, реформа по монетизации льгот. Таким же потенциальным дестабилизатором может выступить принятие закона о рыночном налогообложении жилья.
Насколько велика вероятность вовлечения в революцию народа? Казалось бы, запас доверия к основным субъектам высшей российской власти достаточно велик. Но сам по себе этот показатель для России недостаточно индикативен. «Царистский культ» (харизматическое правосознание по М. Веберу) всегда являлся имманентным качеством ментальности российского населения. Приверженность ему сохранялась даже в периоды «русских смут». Однако при этом даже замена фигуранта верховной власти не изменяла высокого рейтинга главы государства. Вместо прежнего носителя высшей царственной харизмы приходил новый, автоматически присваивая себе индекс доверия предыдущего правителя. Так что достаточно высокий рейтинг популярности Путина-Медведева сам по себе не является показателем политической устойчивости. Более адекватным индикатором уровня протестных настроений масс может служить индекс доверия населения к основным политическим и социальным институтам России.
На основании данных опроса, проведенного Фондом общественного мнения в июле 2008 г. по проекту «Межличностное и институциональное доверие», следует вывод о складывающейся в Российской Федерации предреволюционной ситуации. Большинство населения не доверяет ни одному государственному властному институту (рис. 7.4) [231] . Констатация такого положения позволяет говорить о делигитимизации государства. А за делигитимизацией власти вероятен и ее физический крах, как тому учит история.
При этом нельзя сказать, что россияне не доверяют вообще никому. Всеобщее недоверие диагностировало бы уже не предреволюционность, а деструкцию социума в ходе революции. Сохраняется доверительное отношение к общественным институтам. Достаточно высоким авторитетом обладает, в частности, Церковь. Но наиболее доверительные отношения складываются у российских граждан на межличностном уровне. При этом «людям в целом» большинство россиян склонны не доверять (рис. 7.5).
Рис. 7.4. Степень доверия к институтам государственной власти на местном уровне
Рис. 7.5. Степень доверия к общественным организациям местного уровня и межличностного доверия российского населения
Прослеживается, таким образом, групповое сплочение региональных сообществ, противопоставляющих себя и свои интересы позиции институтов власти. Дело остается лишь за приведением в действие спускового механизма революции. Нелегитимная в глазах народа власть может быть сменена.
Видна определенная тенденция потери рейтинга доверия и у основного фигуранта российской власти. Этот рейтинг остается еще довольно высоким, но факт его устойчивого снижения заставляет прогнозировать кризисную фазу. Начиная со второго президентского срока В.В. Путина и до 2009 г., удельный вес доверяющих ему россиян только возрастал. С 2005 г. более чем вдвое понизилась доля лиц, недоверяющих главе государства. После решительности, продемонстрированной в Южной Осетии, рейтинг популярности В.В. Путина достиг максимума. Время кампании по его дезавуированию в западных СМИ удивительным образом совпало с ростом доверительного отношения в России. Но далее популярность премьер-министра начала падать. Не столько величина падения, сколько сама понижательная траектория является в данном случае симптомом латентного роста протестных потенциалов (рис. 7.6) [232] .
Еще в 2005 г., в ситуации видимого нефтедолларового благополучия, Фондом общественного мнения был проведен опрос, в котором перед респондентами был поставлен вопрос: развивается ли Россия в правильном направлении? Уже тогда большинство российских граждан считало, что вектор развития неверен. При этом неприятие курса современной российской политики усиливалось от мегаполисов к селам (рис. 7.7).
Фигура В.В. Путина обеспечивает пока положительный рейтинг доверительного отношения россиян к Правительству РФ. Однако при конкретизации опроса оценка меняется. Так, в марте 2010 г. ФОМ предложил респондентам оценить работу Правительства совместно с деятельностью министерств. Отрицательная оценка преобладала в отношении 11-ти министерств, положительная – 7-ми (рис. 7.8).
Рис. 7.6. Динамика рейтинга доверия В.В. Путину (по опросам ФОМ)
Рис. 7.7. Ответ респондентов на вопрос: как вы считаете, в целом сегодня Россия развивается в правильном или неправильном направлении?
Рис. 7.8. Разница положительных и отрицательных оценок деятельности министерств и Правительства в целом, по опросу ФОМ в марте 2010 г.
Многое в полученных результатах удивило, как, например, позитивный образ Министерства обороны. Но общая картина для Правительства, – а, соответственно, и премьера – предстала как достаточно удручающая. Более половины россиян неудовлетворительно оценивают деятельность Министерства сельского хозяйства, Министерства здравоохранения и социального развития, Министерства внутренних дел. Более трети дают отрицательную оценку Министерству промышленности и торговли, Министерству спорта, туризма и молодежной политики, Министерству экономического развития, Министерству образования и науки, Министерству ресурсов и экологии.
Около третьей части респондентов отрицательно оценивают и само Правительство. При таких рейтингах почти все министры должны, казалось бы, сегодня же уйти в отставку. Но в отставку никто не отправлен. Остаются в министерских креслах даже самые одиозные для общественности фигуры. А между тем, народный гнев в отношении персоналий высшего чиновничьего истэблишмента нарастает.
Не может стать надежной опорой существующего государственного режима и власть губернаторов. Степень их легитимности в восприятии народа довольно низкая. После отмены выборности руководителей регионов оценка народом их деятельности стала стремительно падать. Согласно опросу ФОМ февраля-марта 2009 г., большинство городского населения России оценивает деятельность губернаторов соответствующих субъектов Российской Федерации отрицательно. В селах несколько больше тех, кто дает им положительную оценку. Но все равно, если треть сельских жителей считают, что губернатор плохо справляется со своими обязанностями, то это кризис легитимности (рис. 7.9).
Рис. 7.9. Оценка респондентами качества работы руководителя региона
Тенденция падения авторитета губернской власти обнаруживается в опросах ФОМ после проведения президентской пересменки. К февралю-марту 2009 г. число респондентов, оценивающих деятельность губернатора положительно и отрицательно, впервые за все время фактически совпало. Региональная власть находится сегодня в низшей точке своей популярности (рис. 7.10).
Рис. 7.10. Динамика оценок респондентами качества работы руководителя региона
Что до законодательных органов власти, то они и раньше не пользовались поддержкой россиян. По опросу ФОМ, проведенному в мае 2010 г., не доверяет Государственной Думе почти половина россиян. И это вопрос не оценки качества работы, а вопрос доверия к самому институту законодательной власти. Причем, на вопрос «Стали вы больше или меньше доверять Государственной Думе за последний месяц?» было зафиксировано резкое доминирование отрицательных ответов (рис. 7.11-7.12).
Рис. 7.11. Вопрос ФОМ о доверии респондентов к Государственной Думе
Рис. 7.12. Вопрос ФОМ об изменении доверия к Государственной Думе за последний месяц (опрос 18 мая 2010 г.)
Положение Совета Федерации в восприятии россиян, на первый взгляд, несколько лучше. Не доверяют верхней палате российского парламента четверть российских граждан. Однако более индикативно в данном случае, что затруднились сформулировать ответ о своем отношении к Совету Федерации 44 % граждан, а об изменении своего отношения за месяц – 79 %. Данный институт власти элементарно неизвестен российскому населению (рис. 7.13-7.14).
Рис. 7.13. Вопрос ФОМ о доверии респондентов к Совету Федерации
Рис. 7.14. Вопрос ФОМ об изменении доверия к Совету Федерации за последний месяц (опрос 23 мая 2010 г.)
Дата: 2019-07-24, просмотров: 281.