Легитимная значимость может быть приписана определенному порядку действующими индивидами в силу:

a) традиции — это значимость того, что было всегда;

b) аффективной , особенно эмоциональной, веры — это значимость того, что явилось в откровении, или значимость идеала;

c) ценностно-рациональной веры — значимость того, что сочтено абсолютно значимым;

d) позитивного установления, легальность которого не вызывает сомнений вследствие

α) соглашения заинтересованных лиц или

β) октроирования (на основе считающегося легитимным господства одних над другими) и соответствующего ему подчинения (см. ниже, § 13).

Все остальное (за исключением нескольких определяемых ниже понятий) будет рассматриваться в разделах, посвященных социологии права и социологии господства[107]. Здесь нужно отметить лишь ряд моментов.

1. Значимость порядков в силу сохранения священной традиции — самая универсальная и изначальная форма значимости. Страх перед магическими силами вызывал психическое торможение при попытках изменить укоренившуюся манеру действия, а многообразные интересы, обычно связанные с подчинением существующему порядку, также способствовали его сохранению (см. об этом в гл.3).

2. Сознательное создание новых порядков в древности почти всегда было связано с пророческими оракулами или, по крайней мере, всегда имело пророческую санкцию и считалось священной вестью вплоть до статутов эллинских эсимнетов. Подчинение здесь зависело от веры в легитимность пророков[108]. В эпоху строгого традиционализма без откровения, возвещавшего новые порядки, возникновение этих самых новых порядков (тех порядков, которые считались новыми) было возможно лишь в одном случае: если они понимались как издавна значимые, но только теперь узнанные, или же на какое-то время забытые, а теперь вновь открытые.

3. Чистейший тип ценностно-рациональной значимости являет собой естественное право. Сколь ни ограничено реальное воздействие такого права по сравнению с его идеальными притязаниями, некоторой значительной степени влияния логически последовательных естественно-правовых суждений на действие все же отрицать невозможно; нужно отличать его от права, как возвещенного в откровении, так и установленного или существующего в силу традиции.

4. Самая распространенная сегодня форма легитимности — это вера в легальность , т. е. готовность подчиняться установлениям, которые формально правильны и созданы согласно принятым нормам. Различие договорных и октроированных порядков оказывается при этом относительным. Ведь если значимость договорного порядка зиждется не на единодушно одобренном соглашении (что в прошлом часто считалось необходимым для подлинной легитимности), а на фактическом подчинении инакомыслящего меньшинства (как часто происходит на деле), то на практике имеет место навязывание воли большинства меньшинству. В то же время сплошь и рядом бывает, что более решительные и целеустремленные меньшинства насильственно навязывают свои порядки, которые в результате начинают считаться легитимными, тем, кто сначала отчаянно сопротивлялся. При голосовании, которое считается законным средством создания или изменения порядков, воля меньшинства часто обеспечивает себе формальное большинство, и прежнее большинство покоряется новому, так что победа большинства оказывается видимостью. Вера в легальность договорных порядков уходит далеко в прошлое и часто встречается у так называемых нецивилизованных народов, хотя почти всегда дополняется здесь авторитетом оракулов.

5. Подчинение порядкам, которые октроируются одним или многими, если оно вызвано не просто страхом или целерациональным расчетом, а каким-то представлением о легальности, предполагает веру в некое легитимное право господства , которым обладает (или обладают) тот (те), кто октроирует новые порядки. Данная тема будет рассматриваться отдельно (см. далее, § 13, 16 данной главы и гл.3).

6. Как правило, подчинение обусловлено, помимо самых разных интересов, еще и смесью верности традициям с представлениями о легальности, если, конечно, речь не идет о совершенно новых порядках. При этом подчиняющийся часто даже не осознает, действует здесь обычай, конвенция или право. Социология должна в таких случаях выяснить типичный вид значимости.

Понятие борьбы

Социальное отношение называется борьбой , если действие имеет целью реализацию собственной воли вопреки сопротивлению партнера (или партнеров). Мирными средствами борьбы называются те, которые не предполагают применения прямого физического насилия. Мирная борьба называется конкуренцией, если состоит в использовании формально мирных средств для получения права распоряжения возможностями, обладать которыми стремятся и другие. Конкуренция называется регулируемой , если при выборе целей и средств ориентируется на определенный порядок. Пусть даже не осознаваемая в качестве таковой борьба (латентная) человеческих индивидов или типов за выживание называется отбором . Это социальный отбор , если речь идет о жизненных шансах живущих, и биологический отбор , если речь идет о шансах выживания материала наследственности.

1. Существует целый ряд бесконечно разнообразных переходных состояний между такими полюсами, как чуждая всяких правил кровавая схватка не на жизнь, а на смерть, с одной стороны, и конвенционально упорядоченное рыцарское сражение (возглас французского герольда в битве при Фонтенуа: «Messieurs les Anglais, tirez les premiers»)[109] — с другой, между борьбой за благосклонность женщины, где все средства хороши, и упорядоченным спортивным состязанием, регулируемой рыночным порядком конкуренцией за лучшие шансы при обмене, упорядоченной конкуренцией в сфере искусств или предвыборной борьбой. Понятийное обособление ненасильственной борьбы оправдывается своеобразием характерных для нее средств и спецификой ее социологических последствий (см. гл.2 и далее).

2. Любая борьба и конкуренция, происходящие в типичной форме и в массовом масштабе, невзирая на огромное количество судьбоносных случайностей, ведет в долгосрочной перспективе к отбору тех, кто (в среднем) в большей мере обладает качествами, нужными для победы. О каких качествах идет речь — о физической мощи или о хитрости, о силе духа или о силе легких, о демагогической технике, об умении польстить начальству или массам, об оригинальности или приспособляемости, о качествах необычных или не выходящих за средний уровень, — это определяют условия борьбы и конкуренции, к числу коих, помимо всех мыслимых индивидуальных и массово встречающихся обстоятельств, относятся и порядки (традиционные, ценностно- или целерациональные), на которые ориентируется действие в ходе борьбы. Любой из них влияет на шансы социального отбора. Но не любой социальный отбор является борьбой в нашем смысле. Прежде всего, понятие социального отбора означает лишь, что определенные типы поведения и иногда отдельные личные качества пользуются предпочтением при вхождении в некоторые социальные отношения (в качестве возлюбленного, супруга, депутата, чиновника, прораба, гендиректора, успешного предпринимателя и т. д.). Ничто при этом не говорит, реализуются ли эти предпочтения в борьбе и, более того, способствуют ли они биологическому выживанию данного типа или наоборот.

Только там, где действительно имеет место конкуренция , можно говорить о борьбе. И лишь в смысле отбора борьба, как показывает весь предшествующий опыт, фактически неизбежна, и лишь в смысле биологического отбора она неизбежна принципиально. Отбор вечен потому, что нельзя придумать средства, чтобы совсем исключить его из жизни. Последовательно пацифистский порядок может регулировать орудия, цели, направления борьбы, исключая какие-то из них. Но это значит, что иные орудия борьбы, будь то материал наследственности или результаты воспитания, в ходе открытой конкуренции или, если представить себе ее устранение (возможное только в утопии), в ходе латентного отбора в борьбе за жизненные шансы либо за выживание благоприятствуют тем, в чьем распоряжении они находятся. Социальный отбор эмпирически, а биологический — принципиально ставят преграду стремлению исключить борьбу из жизни общества.

3. От борьбы индивидов за жизненные шансы и возможность выживания, конечно, следует отличать борьбу и отбор социальных отношений. Эти понятия в данном случае можно применять только в переносном смысле. Ибо отношения существуют лишь как человеческое действие с определенным смысловым содержанием. Поэтому отбор отношений или борьба между ними означает, что определенный вид действия с течением времени вытесняется другим, будь то действие того же самого или другого человека. Это происходит по-разному. Действие может быть, во-первых, сознательно ориентировано на то, чтобы воспрепятствовать появлению или существованию конкретных или вообще определенного рода социальных отношений, т. е. действий с определенным смысловым содержанием: воспрепятствовать государству путем войны или революции, заговору — путем его кровавого подавления, конкубинату — полицейскими мерами, ростовщичеству — отказом в юридической защите или даже правовым запретом. Можно также прибегнуть к поощрению некоей другой категории отношений, что автоматически действовало бы во вред первой. Такие цели ставят перед собой как отдельные, так и коллективные индивиды. Во-вторых, невольным побочным продуктом социального действия в определяющих его разнообразных обстоятельствах может стать вытеснение, в результате чего какие-то конкретные или относящиеся к определенной категории отношения (т. е. всегда соответствующее действие) в значительной степени или даже целиком теряют возможность дальнейшего существования или возрождения. Любые естественные или культурные факторы могут способствовать смещению вероятности существования от одних видов социальных отношений к другим. В этом случае вполне можно говорить об отборе, например, в среде государств, где побеждает сильнейший, т. е. более приспособленный. Но нужно четко себе представлять, что этот так называемый отбор не имеет ничего общего с отбором человеческих типов ни в социальном, ни в биологическом смысле, и нужно каждый раз спрашивать о причине , которая вызвала перемещение шансов от одной к другой форме социального действия и социальных отношений, или взорвала какое-то отношение, или дала ему существовать наряду с остальными, а эти причины столь разнообразны, что для них не подобрать единого обозначения. При этом всегда существует опасность внесения в эмпирическое исследование неконтролируемых оценок, особенно когда начинают защищать какой-то отдельный, обусловленный чисто индивидуальными факторами и в этом смысле «случайный» успех. Последние годы дали и дают много примеров такого рода. Обусловленное конкретными причинами и в этом смысле «случайное» исчезновение какого-то (конкретного или качественно специфицированного) социального отношения само по себе не исключает его приспособленности вообще.

Общность и обобществление

Общностью называется социальное отношение, если и поскольку установка социального действия (в конкретном случае, в среднем или в чистом типе) базируется на имеющем аффективное или традиционное происхождение субъективном чувстве взаимопринадлежности участников.

Обобществлением называется социальное отношение, если и поскольку установка социального действия базируется на рационально (ценностно- или целерационально) мотивированном компромиссе интересов или на точно так же мотивированном объединении интересов. Типичной основой обобществления может быть особенно (но не только) рациональное соглашение , гарантируемое взаимными обязательствами. Тогда обобществленное действие в случае рациональности ориентируется а) ценностнорационально, т. е. на веру в собственную обязательность, b) целерационально, т. е. на ожидание лояльности партнера .

1. Терминология напоминает о различении, проведенном Ф. Теннисом в основополагающей работе «Общность и общество». Однако, исходя из собственных задач, Теннис придал ему гораздо более специфическое содержание, чем это нужно для наших целей. Самыми чистыми типами обобществления являются а) строго целерациональный рыночный обмен на основе свободного договора, т. е. непосредственный компромисс между противоположными, но взаимодополнительными интересами партнеров, b) чистое свободное целевое объединение , т. е. свободно заключаемое соглашение, по цели и средствам ориентированное исключительно на преследование конкретных интересов (экономических или иных) участников долговременного действия, с) ценностнорационально мотивированное объединение единомышленников — рациональная секта в той мере, в какой его участники, отвергая эмоциональные и аффективные интересы, служат только «делу» (что, конечно, в чистом типе встречается очень редко).

2. Общность может зиждиться на любого рода аффективном, эмоциональном или традиционном основании, будь то духовное братство, любовная связь, отношение пиетета, единая нация или спаянное товариществом войско. Удачнее всего этот тип воплощен в семейной общности. Большинство социальных отношений имеют характер частью общности, частью — обобществления. Каждое сколь угодно рационально и трезво продуманное и целенаправленное социальное отношение (например, торговец и его клиентура) может породить эмоциональные ценности, выходящие за пределы сознательно поставленных целей. К этому стремится (в разной степени, конечно) любое обобществление, если оно не сводится к актуальной сиюминутной цели и не ограничено достижением отдельного конкретного результата, т. е. представляет собой долгосрочное совместное действие одних и тех же участников. Это такие обобществления, как воинское подразделение, школьный класс, контора, мастерская… И наоборот, социальное отношение, по смыслу представляющее собой общность, может быть полностью или частично целерационально переосмыслено всеми или некоторыми его участниками. Например, семейный союз может в разной степени переживаться его членами как общность или использоваться как обобществление. Понятие «общность» намеренно определено нами крайне абстрактно, что позволяет подводить под него самые разнородные факты.

3. Общность в подразумеваемом здесь смысле обычно представляет собой радикальную противоположность борьбе. Но не стоит обманываться: даже в самых интимных общностях нормой является разного рода насилие в отношении тех, кто душевно более мягок, и отбор типов в общности происходит точно так же, как и везде, и так же порождает различия жизненных шансов и шансов на выживание. В то же время обобществление — часто только компромисс противоположных интересов, когда по договоренности исключается (или делается попытка исключить) часть предмета или орудий борьбы, но сама противоположность интересов и конкуренция за возможности остаются. Борьба и общность — относительные понятия; борьба может обретать самую разную форму в зависимости от средств (насильственных или мирных) и от безоглядности их применения. И любой порядок социального действия, как бы он ни был организован, допускает, как уже было сказано, чистый фактический отбор в борьбе разных человеческих типов за жизненные возможности.

4. Отнюдь не всегда наличие общих качеств, общей ситуации или общего поведения свидетельствует о том, что есть общность. Например, наличие общего биологического вещества, которое рассматривается как расовый признак, само по себе, конечно, не предполагает общности людей, отмеченных этим признаком. Конечно, в результате ограничений на commercium и connubium эти люди могут оказаться одинаково изолированными от окружающих. Но если даже это произошло и если даже они одинаково реагируют на такую ситуацию, это еще не есть общность, и даже ощущение одинаковости положения и его последствий ее не порождают. Только если на основе ощущения эти люди ориентируют свое поведение друг на друга, возникает социальное отношение между ними (а не только каждого из них к среде), и лишь когда ощущение взаимной принадлежности подтверждено социальным отношением, возникает общность. Среди евреев, например (за исключением сионистски ориентированных кругов и некоторых объединений, действующих во имя еврейских интересов), это происходит крайне редко, и часто они, наоборот, отвергают такую возможность. Наличие общего языка , существующего в силу единства традиции семьи и соседства, сильно облегчает взаимопонимание и, соответственно, возникновение социальных отношений. Но сам по себе язык еще не дает общности, а лишь облегчает общение внутри групп, т. е. формирование обобществлений. Поначалу это обобществления отдельных лиц, выступающих в таком случае не как члены языковой общности, а как носители интересов; ориентация на правила общего языка есть лишь средство понимания, а не смысловое содержание социальных отношений. Только возникновение осознанных противоречий с третьими лицами может поставить говорящих на одном языке в одинаковую ситуацию, дать им чувство общности и породить обобществления, сознательным основанием которых является наличие общего языка.

Участие в рынке (о понятии «рынок» см. далее, в гл.2) организуется совсем иначе. Рынок создает обобществление между партнерами по обмену и социальное отношение (прежде всего конкуренцию) между лицами, намеревающимися вступить в обмен, которым поэтому приходится ориентировать свое поведение друг на друга. Помимо этого, обобществление в рыночной среде возникает только, если, например, некоторые участники заключают соглашение ради ведения общей ценовой политики или все вместе — ради регулирования денежного обращения. (В остальном же рынок и связанное с ним денежное хозяйство представляют собой важнейший тип взаимной обусловленности действия голыми интересами , как это характерно для современного хозяйства.)