А еще мы можем смешивать реальные и метафорические ощущения.

Приведу результаты блестящего исследования Джона Барга из Йельского университета, касающиеся гаптического восприятия (мне пришлось залезть за этим словом в словарь – «гаптический» означает «связанный с осязанием»). Добровольцев попросили рассмотреть резюме кандидатов на работу. Бланки с резюме были прикреплены зажимами к планшетам разного веса – полегче и потяжелее. Если рассматривалось резюме на тяжелом планшете, то оно чаще получало оценку «серьезное, весомое» (по другим оценочным категориям влияния веса планшета замечено не было). Так что когда в следующий раз будете подавать резюме, то выбирайте папку или планшет потяжелее. Потому что как еще работодатель поймет, что вы внесете весомый вклад в дело, возьмете на себя всю тяжесть ответственности, поймете серьезность тяжелой задачи… и не будете вести себя легкомысленно, принимать легковесные решения и не покажете себя легковерным простаком?[1364]

И вот еще один эксперимент – в нем две группы участников сначала складывали пазл, а потом им демонстрировали проблемные социальные взаимодействия. У одной группы кусочки пазла были гладкие на ощупь, а у другой – шершавые, как наждачная бумага. И те, кто работал с шершавым пазлом, склонны были оценивать представленные потом взаимодействия как менее слаженные и гладкие, менее успешные (интересно, когда участники, имевшие дело с «наждачным» пазлом, придя домой, рассказывали о всех шероховатостях пережитых ситуаций, они использовали более грубую лексику или нет?).

Идем дальше: в эксперименте людям предлагают выбрать стул, мягкий или жесткий, на который они потом сядут (цитата из оригинальной работы: «We primed subjects by the seat of their pants» [ «Мы дали участникам выбрать себе прайминг по наитию, “по седалищу”»]). Выбрав жесткий стул, человек с большей вероятностью оценивал других как устойчивых и эмоционально сухих, с негибкой стратегией в экономической игре. Замечательно – если вашей пятой точке жестко, то вы начинаете в окружающих видеть жесткий характер. Или выходит на поверхность жестокосердие вместо мягкосердечия.

Похожее смешение реального и измышленного рождается из ощущений тепла и холода. Вот что обнаружили в лаборатории Джона Барга. Помощник, набрав полные руки чего-нибудь, просил испытуемого подержать минуточку чашку с кофе. В чашке был или горячий кофе, или холодный. Затем участникам зачитывали текст с описанием каких-то персонажей и просили ответить на ряд вопросов. Люди, которым досталась горячая чашка, чаще характеризовали персонажей как более теплых личностей (оценки других черт не менялись). В следующем варианте данного эксперимента температура чашки влияла на уровень великодушия и доверчивости: холодные руки – холодное сердце. Ну и затем в последующей работе выяснили, что во втором («холодном») варианте больше активируется зона островка[1365].

Наш мозг легко смешивает внутренние ощущения с когнитивной информацией. Вспомним замечательное исследование по реальной статистике условно-досрочного освобождения: вероятность такого решения больше всего зависит от того, как давно судья ел. На пустой желудок выносятся более суровые решения. А в другом исследовании было показано, что голодные люди менее склонны проявлять щедрость и менее оптимистично смотрят в будущее (т. е. предпочитают получить награду прямо сейчас, а не откладывать ее на потом, пусть и в удвоенном размере). Жаждать удачи, взалкать награды – все это лишь метафоры, но видно, как наш мозг вмешивает туда нейронные контуры, связанные с физическим голодом. И более того, обдумывая далекие события, мы используем высокую степень абстрактного мышления. Попросите человека составить список вещей, необходимых для завтрашнего похода, а также того, который будет лишь через месяц. Для завтрашнего он выберет более конкретные вещи, чем для отстоящего на месяц. А вот еще одно исследование, где участникам показывали кривую среднего количества использованной в офисе бумаги за какое-то время. Оно до последнего времени постепенно увеличивалось, а потом снизилось[1366].

Затем участников просили прикинуть следующую точку на графике. Одной группе сказали, что данные взяты из офиса по соседству, а другой – что этот офис где-то за океаном. Результат таков: первые проделали микроанализ, сосредоточившись на снижении последней точки, и, считая эту тенденцию наиболее значимой, нарисовали такой график:

А вторые выполнили макроанализ, приняв во внимание все точки на кривой и посчитав последнюю тенденцию временным отклонением. У них получилось следующее:

Что же обнаружилось во всех этих экспериментах? Ведь слова используются в переносных смыслах, метафорически означая вес, твердость, расстояние, текстуру, температуру, внутренние ощущения, время. Но мозг все равно ошибочно обрабатывает информацию теми же нейронными схемами, что и реальные, физические свойства объектов.

С помощью клейкой ленты

Сущность символа в том, чтобы подменять собой реальный объект, и нам важно помнить, что мы не единственный вид, который использует символы, т. е. считает осмысленным не только сам объект, но и указатель на него. Как говорилось в главе 2, если выработать у крысы положительный рефлекс на колокольчик, то половина крыс станет воспринимать сам колокольчик как награду.

А теперь мы изучаем холодную личность и холодный кофе, нежелательное вранье, после которого хочется как следует прополоскать рот, сердечные страдания из-за страданий близкого. Так символы сами обретают силу. Итак, наш мозг достиг высшей точки символизма в мышлении, но отчего же ему так трудно отделять символ от смысла, постоянно помня, что метафора – это не по-настоящему? Вот он, вопрос вопросов.

Ответ будем искать в теории, о которой говорилось в главе 10. Эволюция – это умелец-самоучка, импровизатор. Человек развил способности к абстрагированию (вроде морали и попирания ее устоев), невероятно сильной эмпатии, осознанному суждению о природе тех или иных черт личности – моральному отвращению, ощущению чьей-то боли, определению, насколько личность холодна или тепла. И все это появилось в поведении человека современного анатомического типа совсем недавно, по эволюционным меркам – мгновение ока назад. Попросту не хватило времени, чтобы для обслуживания этого нового поведения развились принципиально новые области мозга или новые нейронные связи. Вместо этого все мастерилось из подручных средств: «Так, что тут у нас? Ага, резкий негативный эмоциональный ответ на нарушения общепринятых поведенческих норм. Ладно… У кого-нибудь есть опыт в этой области? Точно, зона островка! Она занимается негативными сенсорными стимулами, собственно, она только этим и занимается; ну что же, расширим ее портфолио, пусть она еще и всякой моралью займется. Дайте-ка мне рожок для обуви и клейкую ленту».

Суть эволюции импровизирующей в отличие от эволюции изобретательной лучше всего описывается концепцией экзаптации, о которой речь шла в главе 10, напомню: признак, появившийся для работы какой-то одной функции, потом оказывается полезен и подстраивается (кооптируется) для выполнения другой. И вот уже перья налаживаются для полета, хотя прежде они служили только для теплозащиты, а зона островка помогает отправить нас на небеса, хотя прежде она служила для очищения желудка от токсинов. И это последнее – пример явления, получившего название «нейронный оборот», т. е. повторное использование нейронного субстрата[1367].

Нельзя сказать, что подобное перепрофилирование проходило просто, без сучка без задоринки, что в один прекрасный день нейроны, занятые обслуживанием рвотного ощущения, вдруг включились в президентский совет по биоэтике. И для меня чрезвычайно интересен тот факт, что нейроны фон Экономо – самые человеческие из человеческих нейронов, появившиеся последними и развивающиеся медленнее других, концентрируются в зоне островка и передней поясной коре. И что одна из нейродегенеративных болезней – лобно-височная деменция, при которой в конечном итоге разрушается весь неокортекс, – начинается именно с разрушения нейронов фон Экономо. Что-то в этих клетках имеется особенно важное (а вместе с тем дорогостоящее и уязвимое), но сделанное в порыве импровизации и кое-как.

В этом смысле очень интригует, что у других видов мы можем видеть начало процесса: «А давайте попросим ППК и островок заняться этим новым делом». Как мы видели в главе 14, «заражение» эмоциями и протоэмпатия у грызунов имеют представительство в ППК. А полноценные нейроны фон Экономо присутствуют в зоне островка и ППК у человекообразных обезьян, слонов и китов – добро пожаловать в эволюционный клуб Менса[1368]; у мартышек они тоже имеются, но недоразвиты. Трудно сказать, захочет ли, скажем, синий кит прополоскать свои ласты после совершения аморального поступка, но, видимо, пяток других видов уже делает в этом странном направлении первые шаги.

На темной стороне метафор

Наш мозг то и дело путает, где метафорическое, а где физическое. Давайте вспомним рассказ из главы 10 о том, как эволюция делает упор на родственный отбор. У нас перед глазами целый спектр способов для выявления родных и оценки степени родства: тут и генетически предопределенные феромоновые метки, тут и ранний импринтинг, когда еще в яйце птенец слышит материнскую песенку. А у приматов к этому подключаются и когнитивные компоненты (например, мы узнали, что павианы демонстрируют отеческое поведение в зависимости от вероятности биологического отцовства). А когда (эволюционное) дело доходит до человека, то тут когнитивные компоненты разворачиваются на полную мощь – родственные связи мы обдумываем, и это наш способ решить, родной перед нами человек, Свой или нет. И мы уже видели выше, что наше представление о близости можно сдвинуть от реального в сторону сближения или отдаления, мы способны творить псевдороды или псевдовиды. Есть немало способов увидеть Чужих настолько другими, что и за людей-то их можно не считать. Но пропагандистам и идеологам давным-давно известно, что тут нужно не только знать об инаковости Чужих, но и чувствовать их недочеловеками, а для этого есть один надежный путь – воздействие на зону островка. А как это понадежнее сделать, если не с помощью метафор?

В 1994 г. на Западе многие впервые услышали о Руанде. В этой небольшой высокогорной стране Центральной Африки плотность населения – одна из самых высоких в мире. Некогда там жили охотники-собиратели, а потом, как и везде, их сменили оседлые земледельцы и скотоводы; они сформировали, соответственно, два племени – хуту и тутси. Сейчас не очень понятно, пришли ли эти люди одновременно и как этнически единый народ, но так или иначе для хуту и тутси разделение на Нас и Их стало делом кровной важности. Исторически сложилось, что тутси, хоть и представлявшие меньшинство, управляли хуту, как это часто бывало у африканских скотоводов и земледельцев. Германские и бельгийские колонизаторы, следуя классическому правилу «разделяй и властвуй», вовсю эксплуатировали раздутую племенную вражду.

С получением Руандой независимости в 1962 г. пришел конец и господству тутси, теперь хуту заняли главные посты в правительстве. В результате волны дискриминации многие тутси уехали из страны. Оказавшись в граничащих с Руандой странах, многочисленные группы эмигрантов-тутси сформировали революционные группы – они мечтали устроить революцию и превратить Руанду в благословенный рай для своих соплеменников. Само собой разумеется, что хуту в результате включились в воинственное антитутси движение, которое привело к углублению дискриминации и ожесточению резни внутри страны. По иронии судьбы хуту и тутси происходят, по-видимому, от единого этнического корня, так что их различить по виду невозможно, требуется заглянуть в паспорт, где обязательно написано, кто перед вами – тутси или хуту.

К 1994 г. военный диктатор Руанды президент Жювеналь Хабиаримана, хуту, захвативший власть в 1973 г., под давлением мятежных групп тутси был вынужден подписать договор о разделении с ними властных полномочий. В растущем блоке экстремистского движения «Власть хуту» это событие было расценено как предательство. Шестого апреля 1994 г. на подлете к столице Руанды Кигали самолет с Хабиариманой на борту был сбит ракетным снарядом. Погибли все, находившиеся в самолете. Неизвестно, с чьей стороны была выпущена ракета: мятежников тутси или военных экстремистов хуту, желавших свалить вину за гибель президента на тутси. Но так или иначе в этот день военная верхушка хуту, убив всех умеренно настроенных членов правительства, захватила власть, официально возложила вину за смерть президента Хабиариманы на тутси и призвала хуту отмстить за его смерть. Они откликнулись почти все. И начался чудовищный кошмар. Дальнейшие события получили название «геноцид в Руанде»[1369].

Убийства продолжались примерно 100 дней (пока военные группировки тутси не взяли все под контроль). В течение этого времени проводилось не только «окончательное решение тутси-вопроса» – убить их всех до одного, но так же и тех, кто, не будучи тутси, состоял с ними в браке, кто пытался укрывать их или отказывался участвовать в резне. Было убито около 75 % всех тутси в Руанде, а это, по оценкам, 800 000–1 000 000 человек; вместе с ними погибли около 100 000 хуту. Примерно каждый седьмой руандец… Запад на это ответил почти полным молчанием[1370].

Для нас, насмотревшихся на зверства западной цивилизации, требуется некоторое разъяснение. В Руанде не было ни танковых атак, ни бомбардировок, ни артобстрела мирного населения. Не было концлагерей, смертоносных аналогов «Циклона Б». И бюрократической «банальности зла» тоже не было. Едва ли было много стрелкового оружия. Вместо всего этого были хуту, от простых фермеров до образованных городских инженеров, громившие своих соседей, друзей, жен, коллег, партнеров по бизнесу, родителей, учителей, одноклассников. Представителей тутси забивали до смерти палками, резали ножами, насиловали и измывались с извращенной жестокостью, запирали в церквях и сжигали заживо… Около 10 000 каждый день. Особенно отличился в жестокости один католический священник, отец Атанас Серомба из Ньянге, сам, естественно, хуту. Он собрал в своей церкви 1500–2000 тутси, среди которых многие были его прихожанами, и, обещав защиту, побежал за полицией хуту; всех до единого собравшихся прямо в церкви и перебили. В реках вода стала красной – в прямом, а не в переносном смысле[1371].

Как такое могло случиться? Ответить можно по-разному. У людей сформировалась давняя привычка без раздумий слушаться высших авторитетов, очень полезная для народа с жестокими единовластными диктаторами. Военные хуту перед кровавыми событиями в течение нескольких месяцев раздавали народу мачете. А по радио – главному источнику информации в странах с низкой грамотностью – каждый день твердили, что тутси грозят вот-вот напасть, что разбойники тутси убьют каждого хуту в стране и что ваши соседи тутси уже формируют пятую колонну, чтобы примкнуть к оголтелым бандам. Пропаганда беспрерывно обесчеловечивала тутси, использовала прием создания псевдовидов, называя тутси не иначе как тараканами. Раздавите этих тараканов! Эти тараканы хотят убить ваших детей! Эти тараканихи оглаживают ваших мужей! Эти тараканы будут насиловать ваших жен и дочерей! Давите тараканов, спасайте себя, убивайте тараканов! И с подогретым до нужной стадии островком, с мачете в одной руке и транзисторным приемником в другой большинство хуту смогли включиться в резню[1372].

Обесчеловечивание, создание псевдовидов – арсенал разжигателей ненависти. Чужие отвратительны. Чужие – крысы, зараза, они нелюди, смердящие вонючки, живут в хлеву, едят помои, невозможные для нормального человека. Чужие – дерьмо. И пусть у слушателей совсем перемешаются метафорический смысл и реальность, но 99 % из них уже идут за говорящим.

Огонек во тьме

Можно поставить и другую цель – взять свой меч обоюдоострый и вырубить его «доброй» стороной в тучах просвет, чтобы блеснул оттуда луч надежды, осветив черные дни… Или что-нибудь столь же метафорическое. Эффективным орудием пропагандиста зла и насилия будут символы омерзения. Но ведь точно так же, с помощью символов, можно успешно настроить мозг и на решение мирных задач.

В журнале Science в 2007 г. была опубликована важная статья на эту животрепещущую тему. Ее авторы – французско-американский антрополог Скотт Атран, Роберт Аксельрод (известный своими исследованиями дилеммы заключенного, в главе 10 об этом много говорилось) и специалист по конфликтным ситуациям Ричард Дэвис из Университета штата Аризона – рассмотрели действенность т. н. священных ценностей для разрешения конфликтов[1373]. Это исследование уходит корнями в проблему трагедии общин – вспомним мир двух пастушьих культур, обрисованный Грином, где две группы сражаются за общее пастбище, причем у каждой свой взгляд на мораль, каждая горячо отстаивает свою позицию, считает ее, и только ее единственно верной, а другим не понять ее смысла и силы. Люди стоят за свои святыни со страстью, далеко выходящей за пределы их реальной стоимости, материальной или инструментальной. Потому невозможно найти компромисс по моральным вопросам, взывая к материальным реалиям, они приведут к результатам, до обидного ничтожным. От нас так просто не откупиться, ведь это позор – торговать святынями.

Атран с коллегами построили исследование ближневосточного конфликта, акцентируя внимание на священных ценностях противоборствующих сторон. С рациональных позиций, когда разум не затуманивают символы, для установления мира между Израилем и Палестиной нужно сосредоточиться на вещах вполне приземленных и практических – проведении государственных границ, возвращении палестинских территорий, потерянных в 1948 г., законах водопользования, уровне военизированности палестинской полиции и т. д. Если разрешить эти основные вопросы, то путь к окончанию войны будет расчищен, но ведь мир это не только отсутствие войны, нужно устроить настоящий мир, где будут уважаться священные ценности Чужих. Как выяснилось из опросов – а опрашивали и прохожих на улице, и высших правительственных чиновников, – в глазах людей эти ценности вырастают до колоссальных размеров. В своем интервью Гази Хамад, один из руководителей ХАМАС, так ответил ученым на вопрос, что, по его мнению, требуется для достижения мира. Нужно, безусловно, вернуть палестинцам их дома и земли, которые они потеряли 70 лет назад. Это необходимо, но недостаточно. «И пусть Израиль извинится за трагедию 1948 г.» – вот что он добавил в конце. А премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху сказал исследователям по этому поводу следующее: помимо соблюдения очевидных требований физической безопасности, палестинцы должны обязательно «переписать в учебниках антисемитские разделы». Авторы исследования после этого заключили: «В моделях принятия решений, построенных на рациональном выборе, столь неосязаемые материи, как извинения (или изъятие из школьных учебников текстов вроде “Протоколов сионских мудрецов”), не должны препятствовать мирному урегулированию». Тем не менее они именно это и делают. Потому что, признавая священную символику врагов, вы признаете их право считаться людьми, признаете их гордость, их единство, их историю, а главное – их способность страдать[1374].

«При урегулировании конфликтов ключевую роль могут сыграть символические уступки, не приносящие очевидных материальных выгод», – пишут авторы. В 1994 г. Королевство Иордания подписало с Израилем мирный договор, став второй арабской страной, поддержавшей мирные инициативы с этим государством. И это положило конец десятилетиям боевых действий. Обе страны вступили на путь добрососедских отношений, обсуждая уже реальные задачи – права водопользования (Израиль поставляет Иордании 50 000 000 кубометров воды в год), совместную борьбу с терроризмом, организацию туризма между двумя странами. Но настоящий мир стал оформляться лишь годом позже, после убийства премьер-министра Израиля Ицхака Рабина израильским экстремистом правого толка. Ицхак Рабин, один из разработчиков Соглашений в Осло, стал мучеником борьбы за мир. На его похороны приехал король Хуссейн и произнес над гробом прочувствованную речь, полную добрых слов по отношению к усопшему. Обращаясь к вдове, стоявшей в первом ряду, он сказал: «Сестра моя, госпожа Леа Рабин, друзья, я никогда не думал, что буду вот так оплакивать своего брата, коллегу и друга».

Приезд Хуссейна и его присутствие на похоронах, очевидно, не имели никакого отношения к вещественным материям мирного строительства. Но при этом оказались неизмеримо важными[1375].

Примерно по той же схеме происходили события в Северной Ирландии, когда в 1994 г. был подписан договор о разоружении ИРА, а в 1998 г. Соглашение Страстной пятницы положило начало мирному сосуществованию националистов-республиканцев и юнионистов; в результате этого соглашения бывшие члены ИРА и бывшие народные вожди юнионистов получили возможность вместе заседать в правительстве, решая свои дела. В значительной мере подписание соглашения стало возможным благодаря договоренностям по вопросам приземленным, но были пункты, касающиеся и священных ценностей, такие как создание в Белфасте специальной Комиссии по парадам, цель которой состоит в запрещении любых митингов с оскорбительной для любой партии или группировки символикой. Однако самый явный признак идущих подспудно мирных процессов обозначился с весьма неожиданной стороны. После соглашения было сформировано объединенное правительство, которое возглавили первый министр Питер Робинсон и замещающий первый министр Мартин Макгинесс. Первый придерживался пробританских взглядов, а второй был лидером политического крыла ИРА. И эти двое поистине олицетворяли символические фигуры ненависти по отношению к волнениям в Ольстере. Оба весьма эффективно справлялись со своими рабочими делами, однако отношения у них были сугубо «производственные». Они, как всем было известно, никогда не подавали руки друг другу (с чем прекрасно справились Рабин и Ясир Арафат). И что же растопило лед? В 2010 г. произошел крупный скандал, в котором оказалась замешана жена Робинсона – она провела незаконную финансовую операцию для целей тоже весьма неблаговидных, а именно для перевода денежных средств своему 19-летнему любовнику. После этой истории Макгинесс, выражая свое сочувствие Робинсону, протянул ему руку – и Робинсон пожал ее. Символ мужских священных ценностей[1376][1377].

Нечто похожее, инспирированное по большей части Нельсоном Манделой, гением понимания и применения священных ценностей, случилось и в Южной Африке[1378]. Еще в тюрьме Роббенэйланд Мандела самостоятельно учил язык африкаанс и изучал бурскую культуру, причем не только для того, чтобы быть в курсе, о чем тюремщики говорят между собой, но и с целью понять местный менталитет, особенности мышления местного населения. Незадолго до провозглашения ЮАР свободной Мандела вступил в закулисные переговоры с лидером африкаанс генералом Констандом Фильюном. Этот человек стоял во главе южноафриканской армии, был одним из организаторов Народного фронта африканеров, боровшегося против ликвидации апартеида, и руководил от 50 000 до 60 000 полицейских. И в его положении он мог помешать первым свободным выборам в ЮАР, что развязало бы гражданскую войну, в которой погибли бы тысячи людей.

Они встретились в доме Манделы, потому что генерала, очевидно, не радовала перспектива напряженных переговоров за официальным столом. Вместо этого Мандела сердечно принял генерала в гостиной, теплой и уютной, усадил его в покойное кресло, как бы специально предназначенное для «смягчения» самых жестких упрямцев, и стал говорить с гостем на африкаанс (не забыв затронуть очень важную для буров тему спорта), время от времени вставая то за чаем, то за печеньем. Генерал не сразу осознал всю важность того, что говорил и делал Мандела, и не сразу он стал его другом, однако с первых же минут Фильюна поразило, как хорошо Мандела говорил на его языке и насколько глубоко и естественно было его знакомство с культурой африкаанс. Вот оно – истинное уважение к священным ценностям. «Мандела завоевывал сердца всех, с кем встречался», – говорил потом Фильюн. И в ходе тех переговоров Мандела убедил генерала остановить вооруженный мятеж, а также участвовать в выборах от оппозиционных сил. Когда Мандела ушел с поста президента в 1999 г., Фильюн произнес в парламенте короткую речь о его заслугах… на родном языке Манделы, на коса[1379].

Успех в организации и провозглашении новой Южной Африки был результатом множественных действий, показывающих уважение к священным ценностям. Вероятно, здесь не последнюю роль сыграл неподдельный публичный интерес Манделы к регби – спорту столь же любимому бурами, сколь и презираемому Черной Африкой. За демонстрацией этого интереса последовало событие, нашедшее отражение во многих книгах и фильмах и имеющее эпохальное символическое значение: национальная команда регбистов, чистокровных буров, спела гимн страны на коса: «Nkosi Sikelel’ iAfrika», а ей вторил черный хор, исполняя его на африкаанс, «Die Stem van Suid-Afrika», и в словах мужественной песни слышалось эхо скалистых гор[1380]. А потом эта слабая южноафриканская команда регбистов невероятным, чудесным образом выиграла на своем поле в Йоханнесбурге чемпионат мира 1995 г.

Я могу снова и снова слушать этот гимн, исполненный на том чемпионате в 1995 г., особенно после написания отрывка про Руанду. Какой урок дают нам Хуссейн, Макгинесс, Робинсон, Фильюн, Мандела? А такой, что смешение буквального и метафорического, символическую защиту жизненных святынь можно использовать для самых благих целей, для самых лучших из наших поступков. И это мы увидим в близкой уже последней главе книги.

Глава 16

Биология, законодательный кодекс и (почему бы и нет?) свобода воли[1381]