Примерно 90–95 % своей истории человечество провело в небольших кочующих группах, собиравших съедобные растения и ходивших вместе охотиться. Что нам известно о насилии среди охотников-собирателей? (Далее, чтобы непрерывно не повторяться, я буду писать ОС.)

Доисторические ОС оставили археологам немного: из их скудного материального имущества мало что могло сохраниться за прошедшие десятки тысячелетий. Об их жизни и представлениях о ней мы узнаем из наскальных рисунков, самые старые из которых имеют возраст около 40 000 лет. И хотя на этих рисунках из разных частей света часто встречаются сцены охоты, едва ли хоть на одном изображается несомненное насилие между людьми.

Палеонтологические находки еще более редки. К настоящему времени нам известно только одно местонахождение с признаками кровопролития у ОС: этому месту в Кении порядка 10 000 лет. Мы это обсудим позже.

Как поступают при таком отсутствии информации? Один из подходов – сравнительный, когда о природе наших давних предков судят, сравнивая их с живущими ныне обезьянами. Самые ранние попытки применить этот прием мы видим в работах Конрада Лоренца и Роберта Ардри, которые в своем бестселлере 1966 г. «Территориальный императив» (The Territorial Imperative) доказывали, что человеческая природа уходит корнями в жестокую территориальность[809]. Современная реинкарнация этих идей исходит от Ричарда Рэнгема и особенно ясно изложена в его написанной в соавторстве с Дэйлом Петерсоном книге 1997 г. «Демонический самец: Человекообразная обезьяна и истоки человеческой жестокости» (Demonic Males: Apes and the Origins of Human Violence). По мнению Рэнгема, поведение шимпанзе дает четкую картину поведения ранних людей, и картина эта довольно кровавая. По сути, он опускает рассказ об ОС: «Итак, вернемся к яномамо. Опираясь на сведения о них, можем ли мы предположить, что кровожадность шимпанзе имеет связь с человеческими войнами? Да, можем». Рэнгем подытоживает книгу следующим утверждением.

Наше коллективное воображение, заполняя пробелы в информации о нас допотопных и возбуждаясь тайнами «доисторической» истории, домысливает образ примитивного райского сада, утерянного матриархата. Мечты – это прекрасно, но трезвый рационализм реальности подсказывает, что если наш путь начался с таких предков, как шимпанзе, и дошел до современных людей, воздвигающих крепости и боевые платформы, то дорога к современному человеку длиной в 5 млн лет была вымощена мужской агрессией, которая формировала социальную жизнь наших предков, а также мозг и технологии.

За всем этим стоит Гоббс плюс презрение сторонников Кили к фантазиям о благостном прошлом.

Подобные «сравнительные» взгляды подверглись отчаянной критике: а) мы не шимпанзе и не их потомки; с тех пор как разошлись линии человека и шимпанзе, и те и другие эволюционировали примерно одинаковыми темпами; б) Рэнгем очень своевольно выбирает виды для сравнения. Он, например, говорит, что эволюционные корни человеческой жестокости нужно искать в родстве не только с шимпанзе, но и с гориллами, которые практикуют самцовый инфантицид, ведь у горилл с человеком почти такое же близкое родство. Проблема в том, что в целом гориллы выказывают минимальную агрессию, а вот этого Рэнгем уже не упоминает, привязывая человеческую агрессивность лишь к актам агрессивности горилл; в) особо пристрастным представляется подбор информации из-за почти полного игнорирования бонобо. А ведь у бонобо уровень агрессии намного ниже, чем у шимпанзе, у них в группах доминируют самки и отсутствует враждебная территориальность. Важно помнить, что у человека и бонобо столько же одинаковых генов, сколько у человека и шимпанзе, но этот факт на момент публикации «Демонического самца» еще не был известен (отметим, что с тех пор Рэнгем смягчил свои взгляды).

По большей части наши заключения о жизни доисторических ОС строятся на основе изучения современных ОС.

Когда-то в мире людей жили одни лишь ОС; сегодня остались только крошечные островки, где ОС поддерживают традиционный уклад. Это хадза из Северной Танзании, пигмеи мбути из Конго, батва из Руанды, гунвингу из внутренних районов Австралии, коренные жители Андаманских островов близ Индии, батак с Филиппин, малайзийские семанги и различные культуры инуитов Северной Канады.

Итак, приступим. Какое-то время назад было принято считать, что у ОС женщины занимались мелким собирательством, пока мужчины добывали основную еду охотой. На самом деле большее количество калорий поставляется именно в результате собирательства. Мужчины главным образом сидят вокруг костра и хвастают, какими они удальцами были на прошлой охоте и какую удаль покажут на следующей – при этом у племени хадза бабушки с материнской стороны приносят в семью больше еды, чем его величество Мужчина-Охотник[810].

Между линией человеческой истории и линией прогресса можно смело поставить знак равенства. Считается, что самое значительное и самое лучшее, что создало человечество, – это сельское хозяйство (позже вы узнаете, что я думаю по этому поводу). Сторонники преимуществ сельского хозяйства полагают, что толчком к его развитию послужило полуголодное существование первобытных ОС. В действительности ОС обыкновенно тратят на добывание пищи меньше времени, чем земледельцы, продолжительность жизни у них больше и здоровье крепче. По словам антрополога Маршалла Салинса, ОС были «первым обществом изобилия».

Среди современных ОС прослеживаются некоторые демографические закономерности[811]. Согласно устоявшемуся мнению, принадлежность к тому или иному объединению ОС достаточно стабильна и из-за этого там сильно развиты внутригрупповые родственные связи. Последние работы показали меньший уровень родственных связей, чем считалось ранее, что отражает текучую систему группировок у кочевых ОС. Одно из следствий такой «текучки кадров» в ОС можно увидеть у хадза: особо общительные охотники находят друг друга и выполняют работу сообща. Об этом в следующей главе.

Что можно сказать о хорошем/плохом поведении у современных ОС? До 1970-х гг. на этот вопрос с определенностью отвечали, что у ОС царят мир, товарищество и равенство. Подвижность в межгрупповых связях служит предохранительным клапаном, предупреждающим кровопролития между отдельными людьми (т. е. вместо того, чтобы вцепляться друг другу в глотку, люди переходят в другую группу), а кочевой образ жизни помогает избегать межгруппового насилия (т. е. не ссориться с соседями, а уйти охотиться в другую долину).

Знамя миролюбия традиционно несет племя!кунг[812][813] из пустыни Калахари. Одна из первых монографий, посвященных этому племени, – труд 1959 г. Элизабет Маршалл Томас – так и называлась «Безобидный народ»[814] (The Harmless People). По шкале миролюбия!кунг и яномамо так же далеко отстоят друг от друга, как певица Джоан Баэз со своими антивоенными песнями и скандалист Сид Вишес из группы Sex Pistols.

Естественно, образ!кунг в частности и ОС в целом созрели до пересмотра. Теперь, когда провели достаточно длительные наблюдения, получили подтверждения, что ОС убивают друг друга. Важный отчет об этом опубликовала Кэрол Эмбер из Йельского университета в 1978 г.[815] Когда наблюдаешь за группой 30 человек, то для оценки летальной агрессии на душу населения в год требуется довольно продолжительное время; так вот, получив эти данные, выяснили, что показатели агрессии сравнимы с таковыми в Детройте (Детройт – общий стандарт для сравнения). Признав агрессивность ОС, антропологи смогли стряхнуть с себя романтику шестидесятых, и это стало бодрящим тумаком тем, кто жертвовал объективностью ради иллюзорных танцев с волками.

Ко времени выхода пинкеровских обобщений, агрессия у ОС уже была подтверждена; смертность в результате военных действий у них, как выяснилось, достигала 15 %, что выше, чем в западных обществах. Жестокость современных ОС может послужить серьезным аргументом в поддержку взглядов Гоббса на человеческую историю как непрерывную череду войн и насилия.

Теперь настало время для критики[816]:

а) Неверная атрибуция: некоторые группы, включенные Пинкером, Кили и Боулзом в список ОС, на самом деле являются охотниками-овощеводами.

б) Многие смерти, отнесенные авторами к военным летальным исходам, являются случаями одиночных убийств.

в) Некоторые жестокие культуры Великих равнин не были традиционными в том смысле, что они совершали набеги на одомашненных лошадях, а этого не могло происходить в эпоху плейстоцена; между тем использование лошадей является решающим элементом этих набегов.

г) Подобно земледельцам и скотоводам «незападного происхождения», современные ОС не тождественны своим первобытным предкам. Оружие, изобретенное за последние 10 000 лет, появилось у них за счет обмена и торговли; большинство культур ОС на протяжении тысячелетий постепенно вытеснялось земледельцами и скотоводами-кочевниками во все более скудные и суровые экосистемы.

д) Опять избирательное отношение к информации – не приводятся примеры миролюбивых ОС.

е) Самым важным пунктом критики является существование более одного типа ОС. Кочевые ОС – это исходный тип возрастом в сотни тысяч лет[817]. Есть их «обновленная версия» – наездники, а вдобавок еще и «комплексные ОС». Они уже другие: жестокие, в их обществе нарушено равноправие, они не кочуют – обычно из-за того, что населяют богатые пищей угодья, которые нужно защищать от пришельцев. Иначе говоря, это в чистом виде переходная форма ОС. В работах Эмбер, Кили и Пинкера как раз и упоминались в значительной степени эти переходные культуры. К ним можно отнести некрополь Натарук на севере Кении. В нем нашли следы кровопролития десятитысячелетней давности: скелеты 27 непогребенных людей, убитых ударами дубин, ножей или кремневыми стрелами. Жертвы были оседлыми ОС, обитавшими на берегу мелководного залива озера Туркана, т. е. обладали «первоклассной недвижимостью с выходом к пляжу, рыбалкой и охотой». Именно такую недвижимость кто-то обязательно постарается отнять.

Самый продуманный и глубокий анализ исследуемой проблемы предложили Фрай и Кристофер Боэм из Университета Южной Калифорнии. Картина получилась довольно сложная.

Фрай предоставил наитщательнейшую, с моей точки зрения, оценку военных действий в подобных культурах. В статье в Science 2013 г., написанной совместно с финским антропологом Патриком Сёдербергом, он сделал обзор всех случаев насилия с летальным исходом, описанных в литературе. В этот обзор вошли только «нетронутые» группы кочевых ОС (т. е. хорошо изученные до того, как они вступили в контакт с внешним миром, и живущие в стабильной экосистеме). Выборка состояла из 21 группы со всего мира. Фрай и Сёдерберг зафиксировали события, которые могли бы быть названы военными действиями (по весьма условному определению войны как конфликта с большим количеством убитых и раненых), только в нескольких группах. Но отнюдь не повсеместно. Пожалуй, именно этот анализ ближе всего подводит нас к представлению о картине военных действий в доисторические времена. Тем не менее эти «нетронутые» ОС не такие уж и пацифисты; в 86 % культур наблюдалось насилие со смертельным исходом. В каких же ситуациях это происходило?

В книге 2012 г. «Происхождение морали: Эволюция добродетели, альтруизма и стыда» (Moral Origins: The Evolution of Virtue, Altruism, and Shame) Боэм тоже сделал обзор литературы, в котором использовал менее строгую, чем у Фрая, выборку по культурам. У него получился список из 50 относительно «нетронутых» групп кочевых ОС (в списке доминировали группы эскимосов из Арктики)[818]. Как и ожидалось, насилие обычно совершают мужчины. Чаще всего убийства как-то связаны с женщинами: двое мужчин дерутся за одну даму сердца или пытаются увести женщину из соседней общины. Естественно, мужья убивают жен, обычно за измену. Существуют и женский инфантицид, и убийства по обвинению в колдовстве. Иногда случаются убийства, связанные с кражей еды или отказом поделиться ею. И часто убивают, сводя счеты.

Оба ученых – и Фрай, и Боэм – рассматривают убийства как высшую меру наказания за грубое нарушение норм поведения. Что же ценится у ОС больше всего? Справедливость, круговая взаимопомощь (помощь тем, кто помогает другим), предотвращение деспотии.

Справедливость . Как уже отмечалось, ОС с самого начала практиковали совместную охоту с неродственниками[819]. Поразительно, что происходит, когда дело касается мяса. Обычно добычу удачливые охотники делят с менее удачливыми товарищами (и их семьями); те, кто сыграл в охоте решающую роль, не обязательно получают бо́льшую долю, чем все остальные. Важнее всего то, что самые искусные охотники не принимают решений при дележе добычи: как правило, это делает третье лицо. У нас есть интереснейшие свидетельства, как такой дележ происходил в древности. Задокументированы следы охоты древних людей[820] на большого зверя (им 400 000 лет), они представляют собой кости убитых животных с хаотически расположенными характерными царапинами, перекрывающими друг друга под разными углами, что предполагает дележ по типу «отрезай-каждый-сколько-может». Но на костях, чей возраст меньше 200 000 лет, царапины уже располагаются по-другому, примерно так же, как и у добычи современных ОС: следы нарезов распределены равномерно и параллельны друг другу, а это означает руку одного человека при дележе мяса.

Это не означает, что у наивных, «неиспорченных» цивилизацией ОС при дележке обходится без сложностей. Боэм отмечает, что!кунг, например, постоянно ворчат, что им недодали мяса. Это своеобразный фон социального регулирования.

Круговая взаимопомощь. В следующей главе мы обсудим реципрокный альтруизм (взаимообразную помощь) между двумя людьми. Боэм подчеркивает, что кочевые ОС вместо этого практикуют как раз круговую взаимопомощь. Человек А помог Б; теперь, по социальным нормам, Б обязан помогать не столько А, сколько В. В, в свою очередь, поможет Г и т. д. Такое круговое кооперирование идеально подходит тем, кто охотится на крупного зверя и для кого срабатывают два основных правила: а) обычно охота не приносит тебе добычи; б) если охота удачна, то у тебя появляется больше еды, чем твоя семья способна съесть, так что можно без особого ущерба для себя поделиться с другими. Поэтому в общине ОС лучшая защита от возможного завтрашнего голода – это накормить своих товарищей сегодняшней добычей.

Предотвращение деспотии. В следующей главе мы остановимся также и на том, как эволюция оттачивает способность распознавать обман (когда кто-то не выполняет своих ответных обязательств в ситуации социального взаимного договора). Для кочевых ОС не так важно наказывать скрытое шельмовство, как пресекать явное запугивание и злоупотребление властью. ОС постоянно настороже, не проявит ли себя кто хулиганом и притеснителем.

Сообщества ОС тратят массу коллективных усилий, чтобы упрочить справедливость, круговую поддержку и избежать деспотии. Это достигается с помощью невероятно эффективного механизма регулирования социальных норм – сплетен. ОС сплетничают безостановочно, и темы сплетен, по данным исследования Полли Висснер из Университета Юты, совершенно обычные: как кто-то высокостатусный нарушил правила[821]. Вроде как местное издание журнала People для обсуждения у костра[822]. Сплетни выполняют несколько функций – фантазии сравниваются с реальностью («Это я чего-то не понимаю или он действительно полный дурак?»), передаются новости («Угадайте с двух раз, у кого на охоте заболела нога в самый ответственный момент»), принимается общее решение («Мы должны что-то с этим парнем делать»). Сплетни – мощнейшее оружие для поддержания социальных норм.

Культуры ОС действуют по тем же схемам: их носители подвергают дрянных людей коллективному осуждению, стыдят, высмеивают и сторонятся их, не разговаривают с ними, не делятся добычей, наказывают физически (легко), изгоняют или в качестве крайней меры убивают (это делает или вся группа сообща, или выборный палач).

Боэм отметил такие законные убийства в половине «нетронутых» культур ОС. За какие прегрешения столь сурово наказывали? За убийство, попытку узурпировать власть, злокозненное колдовство, кражу, отказ делиться, предательство своей группы и, естественно, нарушение сексуальных табу. Перед тем как применять крайнюю меру, обычно многажды пробовали действовать всеми другими способами.

Так кого же предпочесть, Гоббса или Руссо? Комбинацию того и другого – вот мой довольно бесполезный ответ. Из всей этой длинной главы ясно только то, что приходится очень точно определять, о чем идет речь: а) об ОС или других традиционных формах жизнеобеспечения; б) о кочевниках или оседлых племенах; в) обо всей известной информации или лишь о крайних случаях; г) о ситуациях, когда члены сообщества убивают друг друга или когда их убивают пришельцы с ружьями, позарившиеся на их земли; д) о шимпанзе как о наших двоюродных братьях или шимпанзе, ошибочно принимаемых за наших предков; е) о шимпанзе как о наших ближайших родственниках или о шимпанзе и бонобо как о наших ближайших родственниках; е) о войне или убийстве, когда во время активных военных действий снижается уровень насилия внутри группы, потому что люди сплачиваются против общего врага; ж) о современных ОС, обитающих в стабильных, богатых ресурсами районах с минимальным контактом с внешним миром, или о современных ОС, вытесненных на окраинные земли и сообщающихся с остальной цивилизацией. И как только мы определимся, ответ вырисуется довольно ясно. Те ОС, которые населяли мир сотни тысяч лет, ангелами не были и отлично умели убивать друг друга. Тем не менее войны – и в их современном кошмарном виде, и в доисторическом урезанном – случались редко, пока большинство людей не оставили присущую ОС кочевую жизнь. В истории человечества нет общей линии непрерывно нарастающих конфликтов, если смотреть в масштабе всего развития нашего вида. По иронии судьбы выводы Кили в неявном виде это подтверждают: он подсчитал, что 90–95 % сообществ вовлечены в военные действия. А кого он назвал в качестве исключения? Кочевых ОС.

И это подводит нас к вопросу о сельском хозяйстве. Скажу прямо, без экивоков: я считаю, что создание сельского хозяйства возглавляет список глобальных ошибок, которые совершило человечество за всю свою историю, – вроде провального маркетингового хода Coca-Cola с напитком New Coke или неудачи форда Edsel[823]. Организовав сельское хозяйство, люди оказались зависимы от нескольких видов окультуренных растений и прирученных животных вместо того, чтобы полагаться на богатство разнообразных природных источников питания. Засухи, болезни растений и животных – все это могло погубить их теперь единственный источник жизнеобеспечения. Сельское хозяйство подтолкнуло людей к оседлому образу жизни и привело к тому положению, которое ни один из приматов не позволяет себе из соображений гигиены, а именно к жизни в непосредственной близости от своих экскрементов. Сельское хозяйство ведет к образованию излишков, а впоследствии к неравномерному их распределению, что порождает социоэкономический разрыв такого масштаба, по сравнению с которым любая самая жесткая иерархия приматов покажется детской шуткой. А уж отсюда короткими перебежками – и вот мы уже добрались до историй про мистера Макгрегора[824], преследующего Кролика Питера, и до людей, распевающих «Оклахома»[825].

Может быть, я немного преувеличиваю. Тем не менее для меня достаточно очевидно, что войн со всеми их ужасами не было, пока люди не приступили к масштабной трансформации мира, не окультурили дикие клубни и теосинте, превратив его в кукурузу, не начали сеять полбу, не приручили тура и, конечно же, волка.

Некоторые выводы

Первая половина этой главы описывала положение «культурных» дел на сегодняшний момент; во второй обсуждалось, как мы к этому пришли.

Сегодняшнее «положение дел» представляет собой разнообразие культурных вариаций. С биологической точки зрения самое интересное – как мозг формирует культуру, которая формирует мозг, который формирует… Поэтому мы называем этот процесс ко эволюцией. Мы увидели некоторые ее частные свидетельства: к примеру, среди представителей различных культур имеются заметные различия в распределении аллелей генов, отвечающих за соответствующее культуре поведение. Но подобная корреляция не слишком выражена. А вот детские годы имеют решающее значение, тогда закладывается культурный формат, который человек несет дальше и передает следующим поколениям. В этом смысле самым важным для понимания связи генетики и культуры является отложенное созревание лобной коры: генетическая программа позволяет эволюционно молодой лобной коре дольше не подчиняться контролю генов, а вместо этого дать возможность окружающей среде и культурным нормам выполнить роль скульптора. Возвращаясь к исходному посылу первых страниц этой книги, напомним: чтобы кого-то ударить, много ума не нужно. Но нужен сложный, восприимчивый мозг, чтобы выучить соответствующие данной культуре ситуации, в которых этот удар считался бы приемлемым действием.

В первой половине мы также обсудили, что разница в культурах проявляется – и это вполне ожидаемо – в ответах на вопросы первостепенной важности, например кого простительно убивать (вражеского солдата, неверную жену, новорожденного «неправильного» пола, уже не способного ходить на охоту немощного старика, девчонку-подростка, которая тянется к своему новому культурному окружению вместо того, чтобы подчиняться культурным нормам бывшей родительской вотчины). Но культурная симптоматика прослеживается и неожиданным образом: на какой участок картинки мы бросаем первый взгляд или с чем у нас ассоциируется кролик – с другими животными или с тем, что он ест.

Следующий ключевой момент – парадоксальное влияние экологии. Экосистемы формируют культуру в глобальном смысле – но впоследствии эта культура может экспортироваться и на долгие тысячелетия укорениться в самых разных частях света. Если говорить в самом общем смысле, большинство наших представлений о рождении, смерти, о происходящем между этими двумя точками, а также о том, что бывает после, мы унаследовали из дописьменной культуры скотоводов Ближнего Востока.

Вторая часть главы, которую мы только что закончили, обращается к важнейшим аспектам споров: как мы пришли к сегодняшнему устройству мира? Как шли мы сквозь сотни тысячелетий своей истории – дорогой Гоббса или дорогой Руссо? Ваш ответ в большой степени определит, как вы отнесетесь к утверждению последней главы этой книги, а именно: за вторую половину прошедшего тысячелетия люди стали, возможно, вести себя по отношению друг к другу намного менее жестоко.

Глава 10

Эволюция поведения

Вот мы и подошли к основе основ. Гены и промоторы эволюционируют. И транскрипционные факторы тоже, и транспозазы, и сплайсинговые ферменты. И любой признак, который подлежит генетическому контролю (читай, все признаки). Как сказал генетик Феодосий Добржанский: «Ничто в биологии не имеет смысла, кроме как в свете эволюции». Не исключая и предмет данной книги[826].

Эволюция 101[827]