Применение учебной лекции при изучении произведения в старших классах имеет свою специфику

При изучении произведения учитель раскрывает содержание наиболее существенных явлений в развитии литературы опреде­ленного периода, в творчестве отдельного писателя, выделяя лишь наиболее важные и характерные моменты. Лекции предполагают активнейшую самостоятельную работу учащихся, требуют совместного творчества учителя и уче­ников.

По мнению некоторых учителей, школьная лекция—это, с одной стороны, произведение искусства, а с другой—строгая дидак­тическая форма. Лекция предполагает участие учеников в реше­нии проблемы, позволяет им продолжить ее исследование. Это делает необходимой систему активных форм обучения. Одиночные, случайные лекции или семинары вне определенной логики ника­кой пользы не принесут.

Опыт многих учителей и методистов подсказывает, что цель таких уроков нельзя ограничить воссоз­данием «фона», на котором потом выступит творческая индиви­дуальностьписателя. Насыщенность тем материалом, множеством идей, событий и ограниченность часов, предназначен­ных к их усвоение, рождают проблему отбора сведений, четкой их систематизации, а также применения приемов мобилизации уже имеющихся у учащихся знаний, заблаговременной подготовки до­кладов, сообщений, выразительного чтения произведений и фрагмен­тов, которые включены в лекцию.

Среди типичных недостатков при проведении лекций по об­зорным темам следует выделить следующие: знания приобрета­ются на уровне абстрактных понятий без опоры на художествен­ный текст, на эмоциональные впечатления; в обзорах нередко от­сутствует концепция, ведущая идея; не выделяются сквозные линии, идеи, проблемы, способные объединить обзорные и моно­графические темы в целостную картину историко-литературного процесса.

Спецификой программы по литературе в 11 классах явля­ется наличие отдельных произведений, изучаемых обзорно. Мож­но определить примерную последовательность в руководстве дея­тельностью учащихся при изучении таких тем:

1. Организация предварительного чтения произведения и под­готовка необходимых сообщений учащимися, их выразительного чтения и т. д. на основе групповых и индивидуальных заданий (до начала работы над темой).

2. Вводная (установочная) лекция учителя, определяющая план работы над темой, организующая самостоятельную работу учащихся с художественным произведением, учебником, критиче­скими статьями, намечающая проблемные вопросы и задания. Оп­ределение композиции произведения, его проблемно-тематического содержания.

3. Отбор отдельных сцен, глав, разделов для текстуального изучения.

4. Подготовка докладов и сообщений учащихся, организация семинара, диспута (по примерным вопросам и заданиям).

5. Проведение итогового семинара на основе наиболее важных проблемных вопросов. Обобщающая лекция, рекомендация лите­ратуры для внеклассного чтения.

Характер изучения определяет необходимость опе­режающей подготовки к лекции и отдельных групп учащихся-ас­систентов, которые углубленно читают текст заранее, готовят фрагменты его к воспроизведению.

Не следует опасаться того, что установочная лекция как бы предопределит восприятие учениками произведения, которое боль­шинство из них не читали: «Как показывает опыт, восприятие про­изведения, анализ которого предшествует чтению, обладает свои­ми достоинствами особенно тогда, когда учащиеся несколько отстают в уровне развития абстрактно-логического мышления. Анализ произведения до его прочтения способствует более глубо­кому восприятию произведения, так как анализ на уроке намеча­ет тот подход к нему, на который учащиеся, естественно, будут. опираться при последующем чтении. при обзорном изучении этот путь имеет право на существование»[4,175].

Обзорные темы в курсе литературы 11 класса разнообразны по содержанию и по принципам, на основе которых они выделе­ны. В этом курсе, как известно, возрастает роль ретроспективных связей, осуществление которых позволяет организовать повторе­ние, в какой-то мере переосмыслить знакомые факты заново.

На обзорных занятиях лекция почти всегда сочетается с по­путным анализом конкретных эпизодов произведений, выбранных учащимися по своему желанию.

Анализ произведения в выпускном классе средней школы обретает в большей степени черты эстетического порядка.

М.А.Булгаков — уже знакомый школьникам автор. В девятилетней шко­ле они читали и обдумывали повесть «Собачье сердце». Многие в театре и в кино смотрели «Дни Турбиных» и другие пьесы Булгакова, экранизацию сатирической фантазии «Роковые яйца». Однако изучение романа «Мастер и Маргарита» требует целостности характеристики мировосприятия писа­теля и обобщенного взгляда на развитие русской и мировой литературы, продолжателем традиций которой был Булгаков, дерзко противопоставив­ший прагматизму XX века тысячелетия христианской культуры. Роман-миф для писателя был способом художественного противопоставления язычес­кого варварства и христианского гуманизма.

В связи с этим проблемный анализ "Мастера и Маргариты" мы пред­лагаем построить как сопоставление пушкинской и гоголевской традиций в творчестве писателя XX века, как поединок скептической иронии и веры в человека в сознании художника, увидевшего, как легко освобождается общество от пластов культуры и причинного сознания, как в периоды со­циальных потрясений проступает животное начало в человеке. Центральный вопрос,поставленный учителем и который может вызвать диспут : Добро или зло правит миром? Это сложный вопрос и без предварительной подготовки и знаний на него будет трудно ответить. Поэтому лекции учителя призваны помочь учащимся .

Первый урок «Сатирик и лирик» играет роль установки на изучение романа. Обозревая жизненный и творческий путь Булгакова, включая сооб­щения учащихся об уже изученных и прочитанных произведениях писателя, учитель концентрирует урок вокруг проблемного вопроса: «Ирония или ли­ризм ведут Булгакова по жизни и звучат явственнее в его творчестве?»

В ходе беседы учитель предлагает ученикам осмыслить первые впечатле­ния о романе «Мастер и Маргарита».

1. Кто из героев романа представляется вам самым прекрасным и са­мым отвратительным? Кому из них вы более всего сочувствуете?

2. Почему первоначальные названия «Черный маг», «Гастроль Воланда» Булгаков заменил, назвав свое произведение «Мастер и Маргарита»?

3. Чей портрет: мастера, Маргариты, Воланда, Ивана Бездомного, Пи­лата, Иешуа — вам легче нарисовать словами? Попробуйте это сделать.

4. Какими вы представляете себе Маргариту и Воланда в последнем полете (глава 82) или мастера, когда он кричит сидящему прокуратору:

«Свободен! Свободен! Он ждет тебя!»?

5. Ершалаимские или московские главы романа вы читали с большим волнением? Как связаны эти главы событиями, героями, мыслями и чем отличаются друг от друга?

6. Почему слова «камень», «каменный» сопровождают описание Ерша-лаима и людей, живущих в нем? Объясните метафоры и сравнения в пред­ложениях, описывающих разговор прокуратора с Иешуа: «Крылья ласточки фыркнули над самой головой игемона, птица метнулась к чаше фонтана и вылетела на волю. Прокуратор поднял глаза на арестанта и увидел, что возле того столбом загорелась пыль... Никто не знает, что случилось с прокуратором Иудеи, но он позволил себе поднять руку, как бы заслоня­ясь от солнечного луча, и за этой рукой, как за щитом, послать арестанту какой-то намекающий взор».

7. Кто и за что осужден и кто и почему спасен в романе Булгакова?

8. Какие произведения Пушкина и Гоголя вы вспоминали, читая «Мас­тера и Маргариту»?

9. К «Божественной комедии» Данте или к «Фаусту» Гете близок смысл романа Булгакова?

10. Какие вопросы возникают у вас при чтении романа?

Второй урок «Меж верой и сомнением» может начаться беседой с сопоставлением читательских впечатлений учеников и формированием общего проб­лемного вопроса к роману, создающего перспективу его изучения в классе. Этот общий вопрос в разных классах может представать во многих вариантах: «Добро или зло наделено в романе Булгакова всемогущест­вом?», «Кто из героев романа: Воланд, Иешуа или мастер — более других одобрен автором?», «Всевластен ли Воланд и почему в ершалаимских гла­вах он лишь наблюдает за событиями, а в московских вершит их?», «Како­вы маски и истинные лица героев романа?», «Какие преступления совер­шают герои романа и кому из них и почему дано прощение?", «К пушкинской или гоголевской традиции ближе автор романа?», «Вера в че­ловека и чудо жизни или ирония и скептицизм побеждают в романе?»

Каждая из этих проблем требует всеохватного анализа произведения и вызывает другие вопросы, создающие непрерывный ряд проблемных си­туаций. Разрешение одной из них приводит к возникновению другой и ве­дет к ответу на общий проблемный вопрос к роману.

Выбрав перспективный вопрос к анализу, наибольшим образом заин­тересовавший класс, учитель характеризует отношение Булгакова к Пушки­ну и Гоголю, чтобы углубить проблемную ситуацию урока на материале, знакомом ученикам по предшествующему курсу литературы.

Слово учителя включает примерно следующее содержание:

— М.А.Булгаков, переживший трагические переломы жизни в начале XX века, в последнем своем, как он говорил, «закатном» романе попытал­ся осмыслить мир в целом и найти коренные основания природы и чело­века. Для такой глобальной цели понадобилось сопоставление историчес­ки разных пластов жизни, своеобразная проекция вечности в современность. Этот художественный ход был характерен для европейской литературы 20—30-х годов (Д.Джойс. «Улисс»; Т.Манн. «Доктор Фаустус»). Недоумение перед стремительностью и жестокостью века, его размахом и ничтожностью всегда вело художника к обращению к исторической перспективе, и это характерное свойство мышления, опирающегося на культуру. Поэтому Шекспиру оказались нужны «Антоний и Клеопатра", «Тимон Афин­ский», а Пушкину — «Борис Годунов» и «Медный всадник». Роман «Мастер и Маргарита" принадлежит к этому глубинному пласту самых сущностных явлений литературы, определяющих положение человека в мире.

В эпоху, когда в очередной раз в России «все переворотилось», когда в Европе наглеет фашизм, когда человек низведен диктаторскими режимами до «твари дрожащей», Булгаков пишет роман, включающийся в великий спор о природе человека. В русской литературе сложились две противоположные оценки возможностей личности, Пушкин, зная все бездны тьмы. заполняю­щей человеческую душу, вслед за Данте и Возрождением почитал основа­нием природы людей добро. И потому для него «гений и злодейство — две вещи несовместные». Гоголь, отравленный неуверенностью в осуществле­нии мечты и страхом перед уродствами жизни, в большей степени показы­вал, до какой «ничтожности, мелочности, гадости мог снизойти человек». Пушкинское направление, представленное Герценом и Островским, Гонча­ровым и Тургеневым, Фетом и Л.Толстым, Гаршиным и Чеховым, было про­низано верой в человека и добро как основание жизни. Гоголевское напра­вление, от Достоевского до Салтыкова-Щедрина, сомневалось в оправданности этой веры и, не теряя гуманистического идеала, гневалось и оплакивало сокрушение надежд. Разумеется, между этими направлениями не было китайской стены. И в произведениях Тургенева и Л.Толстого мы найдем горькие страницы и мысли в духе Достоевского, который сам не из­бежал умиления мечтательства. Однако доминанта мироотношения сущест­вовала. Булгаков, изображая мир, в котором все прежние основы жизни бы­ли разрушены и существование человека стало алогичным, не может не следовать за гениальным парадоксалистом Гоголем. Но Булгаков сохраняет в себе ценности культуры, и пушкинская вера в значительность человека, его добрые возможности, его способность к высоте трагедии, а не к безумию фарса пронизывает роман «Мастер и Маргарита». Сближая и разводя ершалаимские и московские главы, Булгаков и себя как автора, и читателя ста­вит перед жестоким выбором двух измерений жизни. Добро и зло распяты на крыльях одного креста, и в этом сопряжении и противоборстве пушкин­ского и гоголевского направлений в пределах одного произведения — дер­зость и новизна «Мастера и Маргариты».

Познакомим учащихся с тем, как воспринимались имена Пушкина и Го­голя Булгаковым и что для него значили. Сатира для Булгакова — форма вы­ражения действительности, отталкивания от нее. На допросе в ОГПУ в 1926 году Булгаков так оправдывал направленность своего творчества: «Вижу много недостатков в современном быту: благодаря складу моего ума отно­шусь к ним сатирически и изображаю их в своих произведениях... Я сатирик» (Михаил Булгаков. Дневник. Письма. 1914—1940. — М.: Современный писа­тель, 1997. — С. 151, 153). «Мой учитель — Гоголь», — не раз заявлял Булга­ков. Прочитав книгу В.Вересаева, в письме к нему от 2 августа 1933 года в разгар работы над «Романом о дьяволе» Булгаков говорит; «...просидел две ночи над Вашим Гоголем. Боже! Какая фигура! Какая личность!»

Приверженность Гоголю была так велика, что в момент душевного кри­зиса, когда затравленный запретами печатать и ставить на сцене свои про­изведения Булгаков в 1931 году пишет письмо Сталину, испрашивая раз­решение на поездку за границу, писатель-сатирик пытается повторить модель поведения знаменитого предшественника: «...мне всегда казалось, что в жизни моей мне предстоит какое-то большое самопожертвование и что именно для службы моей отчизне я должен буду скитаться где-то вда­ли от нее. Я знал только то, что еду вовсе не затем, чтобы наслаждаться чужими краями, но скорей чтобы натерпеться, точно как бы предчувство­вал, что узнаю цену России только вне России и добуду любовь к ней вда­ли от нее». Трудно считать эти слова стилизацией под Гоголя, здесь зву­чит искренняя попытка повторить его путь.

Реальная близость писательского и личностного поведения Булгакова к Гоголю заметна и в сожжении своих произведений. Пушкин, правда, то­же сжег свой дневник и десятую главу «Онегина», предварительно зашиф­ровав ее. Но Пушкин сжег вынужденно, из-за возможных обвинений в не­благонадежности и желания скрыть имена друзей-декабристов от враждебного взгляда. Булгаков и Гоголь жгли рукописи из-за неудовлетво­ренности собой, из-за расхождения замысла и воплощения. Однако и здесь Булгаков, в конце концов, следует за Пушкиным и восстанавливает, переделывая, текст романа о дьяволе, тщательно выписывая «Мастера и Маргариту». Повторение латинской пословицы «Рукописи не горят» было выстрадано автором романа. Повтор гоголевского поведения был невозмо­жен не только потому, что изменились исторические обстоятельства, но и потому, что Булгаков во многом не походил на Гоголя. Сатира, которую це­нил Булгаков, не была столь патетична и торжественна, как гоголевская. В письме П.С.Попову от 23 октября 1939 года Булгаков так отзывается об «Архиве графини Д.»: «...это великолепная сатира на великосветское обще­ство. Вообще Апухтин — тонкий, мягкий, иронический прозаик...» Пушкин­ское изящество иронии пленяет Булгакова больше, чем едкий сарказм Го­голя. Принявшись по заказу Художественного театра за инсценирование «Мертвых душ», 7 мая 1932 года Булгаков пишет П.С.Попову: «Мертвые души» инсценировать нельзя. Примите это за аксиому от человека, кото­рый хорошо знает произведение». Что заставило Булгакова сказать это? Вероятно, отсутствие динамизма в гоголевской прозе и отсутствие света, которое так огорчило Пушкина при чтении первых глав гоголевской поэмы. И Булгаков решительно вторгается в гоголевский сюжет, драматизируя его, выводя на просторы истории и культуры: «Первый мой план: действие происходит в Риме (не делайте больших глаз!). Раз он видит ее из "пре­красного далека" — и мы так увидим!» Этот план был отвергнут театром, и Булгаков в отчаянии: «Рима моего мне безумно жаль!» В сущности, здесь Булгаков находит художественные возможности разомкнуть суженное до негатива пространство жизни. И это скорее пушкинская и чеховская свобо­да сопоставления высоких возможностей жизни и жалких или грустных ее реалий. В «Мастере и Маргарите» эта структура найдет себе место в со­поставлении ершалаимских и московских глав.

В Пушкине Булгаков чувствовал художника и человека, близкого себе по мироощущению и пристрастиям в искусстве. Свой поединок с совет­ским обществом писатель связывал с именем Пушкина. И хотя Булгаков не поэт: «С детства я терпеть не мог стихов (не о Пушкине говорю, Пушкин — не стихи!)», а сатирик, пушкинское доверчивое отношение к жизни для не­го— внутренняя норма. Поэтому отчуждение людей в современном быту для Булгакова невыносимо: «Я с детства ненавижу эти слова: "кто пове­рит?". Там, где это "кто поверит?" — я не живу, меня нет» (письмо В.В.Ве­ресаеву от 22 июля 1931 года). Булгакову ближе пушкинская позиция при­ятия жизни, а не гоголевское отталкивание от нее. Задумав вместе с Вересаевым писать пьесу о последних днях Пушкина, Булгаков мучительно и страстно спорит с соавтором, следуя пушкинской манере сложного, а не однолинейного изображения человека: «...Ваш образ Дантеса считаю сце­нически невозможным. Он настолько беден, тривиален, выхолощен, что в серьезную пьесу поставлен быть не может. Нельзя трагически погибшему Пушкину в качестве убийцы предоставить опереточного бального офицери­ка... Дантес не может восклицать "О, ла-ла!". Дело идет о жизни Пушкина в этой пьесе. Если ему дать несерьезных партнеров, это Пушкина унизит». Для Булгакова все вокруг Пушкина происходит на уровне высокой траге­дии, а не пошлого фарса. Но с Гоголем Булгакову везет: «...за последних 7 лет я сделал 16 вещей, и все они погибли, кроме одной, и та была инсценировка Гоголя!» (письмо Вересаеву от 5 октября 1937 года). Осложне­ния с пьесой о Пушкине так велики, что Булгаков в отчаянии, когда из-за запрещения играть пьесу театры требуют с автора неустойку: «В числе прочего второго апреля пойду судиться — дельцы из Харьковского театра делают попытку вытянуть из меня деньги, играя на несчастье с "Пушки­ным". Я теперь без содрогания не могу слышать слово — Пушкин — и еже­часно кляну себя за то, что мне пришла злосчастная мысль писать пьесу о нем» (письмо П.С.Попову от 24 марта 1937 года). Тем не менее отношение к Пушкину в Булгакове всегда побеждало все угрожающие обстоятельства.

Расплата за любовь к Пушкину неизбежна в среде, которая враждеб­на поэту. В сущности, Булгаков вслед за Гоголем фиксирует расстояние между публикой и Пушкиным, но в писателе XX века звучит при этом не только горький смех над пошлостью, которой принципиально недоступна поэзия, но негодование, издевка, боль за непонятую высоту трагедии. В тех же «Записках на манжетах» Булгаков рассказывает о пушкинском ве­чере. увенчанном портретом поэта: «Из золотой рамы на меня глядел Ноздрев. Он был изумительно хорош. Глаза наглые. Выпуклые. И даже одна ба­кенбарда жиже другой». Булгаков протестует, бросая художнице:

«Позвольте, это вы издеваетесь. Ведь у вашего Пушкина глаза разбойни­чьи!» Переплав поэта в гоголевского героя возмущает Булгакова, так ост­ро он осознает противостояние этих стихий.

Но ничего нельзя объяснить публике, которая отдана злу: «...когда в инс­ценировке Сальери отравил Моцарта — театр выразил свое удовольствие по этому поводу одобрительным хохотом и громовыми криками.

Таким образом, хотя имена Пушкина и Гоголя для Булгакова всегда стояли рядом, сатирик помогал осознать и показать уродливые реалии со­временной жизни, поэт — вечные ее ценности.

Затем класс делится на группы, каждая должна найти в тексте романа места, напоминающие произведения Пушкина и Гоголя. Сопоставление ре­минисценций, ситуаций, смыслов и стиля романа Булгакова и текстов клас­сиков XIX века приводит учеников к мысли о том, что в сознании автора «Мастера и Маргариты» на протяжении всего романа идет борьба пушкин­ского и гоголевского взглядов на жизнь, разных ее измерений: ироническо­го и лирического. Разрешение вопроса о том, к какому склоняется Булга­ков, зависит от поединка добра и зла в романе. Естественно возникает проблемный вопрос следующего урока: «Добро или зло правит миром?»

В домашнем задании ученикам предлагается обдумать этот вопрос, подобрать эпизоды и цитаты, аргументирующие «за» и «против» в его ре­шении.

Урок 5. «Любовь — это путь к вечности»

Осмысливая путь земных, а не библейских героев романа: мастера, Маргариты, Ивана Ни­колаевича Понырева, ставшего Бездомным, — ученики убеждаются в том, что добро, по мысли Булгакова, неистребимо, как непрекратима жизнь, что только подлинная любовь к челове­ку, истине, искусству при всех муках может со­хранить добро в человеческой душе.

Поставив перед классом вопрос: «Погубле­ны или спасены в романе Булгакова "добрые люди": мастер, Маргарита, Бездомный?», — учитель организует диспут, в ходе которого подво­дятся итоги изучения сложного произведения.