Позиция А.Д. Градовского по крайней мере изначально отличалась от позиции Б.Н. Чичерина. В своей рецензии на книгу Чичерина «О народном представительстве» Градовский критикует Чичерина за то, что тот видит в представительстве некое право граждан, отличное от прав государства, и тем самым «не идет дальше Гегеля». По мнению Градовского, вопрос об исконных правах граждан «есть печальный продукт революционно-метафизической школы» и со времен французской революции использовался для разрушения существующего порядка. На самом же деле право представительства «принадлежит не к числу прирожденных прав гражданских, а к числу прав приобретаемых или даруемых верховною властию ввиду чисто государственных потребностей». Итак, Градовский разделяет важнейший позитивистский постулат: права исходят от государственной власти и даются ею ради достижения определенных целей.

Другой упрек Градовского Чичерину состоит в том, что для него народное представительство является единственно возможной формой участия в политической жизни страны. При такой постановке вопроса «форма является чем-то главным, высоким, единственным, к чему народ должен готовиться целые века». Сам же Градовский считает, что не в форме дело. Представительное правление есть участие общества в правительственной деятельности, а те или иные классы общества получают это право тогда, когда они становятся «действительными по отношению к правительству силами». Чтобы они не превратились «во вредную и оппозиционную силу», вызывающую общественные потрясения, нужно «ввести их в правительственные сферы, где они сделаются живою связью между верховной властью и народом, обильным источником правительственных сил». Слово «сила» отнюдь не случайно так часто встречается у Градовского: очевидно, что для него, как вообще для позитивистов, в особенности немецких (Р. Иеринг и др.), сила рождает право, а право без силы – ничто.

Поэтому, согласно Градовскому, корень вопроса лежит именно в том, чтобы «ни один элемент общества… не оставался вне правительственной организации и участия в политической жизни страны». «С точки зрения истинной социологии» форма этого участия может быть самая разная: политически зрелое общество «сумеет само выработать пригодную для себя форму». Но в любом случае в вопросе о представительстве речь идет «не о сокращении сферы правительственной и расширении области частной деятельности, а о новой организации правительственной сферы, чрез введение в нее общественных элементов, которым через это придается правительственный характер».

К этой аргументации стоит присмотреться внимательнее. Социологический подход к правовым институтам, дающий их содержанию первенство перед формой, позволял Градовскому настаивать на допущении общества к некоторому участию в государственной жизни, прежде чем станет возможным введение полноценного народного представительства. Рассматривая государство как разумную силу, примиряющую «разнообразие общественных стремлений», говоря о единстве интересов государства и общества, Градовский расчищал путь для идеи о совместимости самодержавия с либеральными принципами (свободой печати, местным самоуправлением и т.д.), доказательством которой он впоследствии прославился. Вместе с тем в его статье угадывается желание дать понять власти, что введение народного представительства в будущем неизбежно и стремлением к нему общества опасно пренебрегать [14, стр. 76–77].

И всё же оценка института неограниченной монархии в России была у А.Д. Градовского явно некритичной. На основании движения законодательства он доказывал эволюцию самодержавия в XVII-ХVIII вв. от «произвольного» к режиму, основанному на соблюдении существующих законов. Русский царь, считал публицист, отличается от восточного деспота тем, что не может нарушить существующее законодательство. Такую форму государственного устройства, соединяющую самодержавие с формально осуществляющимся принципом законности, Градовский называл «правомерным государством». Нереалистичность подобного подхода очевидна. Но следует заметить и другое. Закон, по мнению Градовского, должен определять не только обязанности подданных перед властью, но и обязанности самой власти перед подданными.

Вопрос о государственном строе Градовский вообще считал не самым существенным. Гораздо важнее спора о формах правления ему представлялась проблема «способов управления», т.е. возможности практического осуществления гражданами своих прав и участия в делах государства. И возможностей для этого в условиях самодержавия он видел не меньше, чем в западных конституционных государствах. По его мнению, «право петиций, сходок, адресов, свобода печати» являлись куда более надежными средствами довести до власти народное мнение, нежели «пресловутые палаты». Свобода «сходок и адресов», считал публицист, не посягала на основы самодержавия и была вполне достижима в России. Первостепенное же значение он придавал свободе печати, явно преувеличивая влияние прессы в пореформенной России. Неподцензурная печать казалась Градовскому даже своеобразной альтернативой представительным учреждениям, поскольку именно на ее страницах общество могло «защищать свое убеждение, обсуждать… действия правительственных лиц, рекомендовать то или другое направление». Такой порядок допускал возможность легальной оппозиции, «того, что в Англии известно под именем «оппозиции ее величества»

Помимо свободы печати другими важнейшими формами привлечения общества к государственным делам публицист считал суд присяжных и местное самоуправление. Нетрудно увидеть в этой программе сходство со взглядами К.Д. Кавелина. Это не было случайным – историческая концепция Градовского во многом повторяла построения Кавелина. Подобно Кавелину, Градовский видел в земстве хорошую школу гражданского воспитания, способную сплотить все сословия в единую «разумную и нравственную силу». Независимость земских органов от администрации, заложенная в принципах земской реформы 1864 г., казалось, давала для этого все основания. Новые судебные установления, помимо участия представителей общества в процедуре судопроизводства, помогали бороться с незаконными действиями администрации и в известной степени контролировать ее деятельность. Пытаясь создать некую систему защиты простых граждан от произвола власти, Градовский с особой тщательностью разрабатывал вопросы о праве жалоб на действия администрации, об условиях законности распоряжений начальников и. т. п. [13, стр. 19–20].

В конце 70-х годов произошла определённая трансформация взглядов А.Д. Градовского. В это время уже не был принципиальным противником конституции и парламентаризма. В декабре 1878 г. он в качестве эксперта по правовым вопросам участвовал в работе Особого совещания по выработке проекта болгарской конституции, где активно добивался возможно большей её демократичности [13, стр. 25]. В журналах совещания зафиксированы ежедневные многочисленные замечания Градовского с частыми пометками «принято». 16 декабря Александр Дмитриевич подает записку с изложением своего – мотивированного понимания принципов устройства Болгарского княжества, подвергнув Органический устав серьезной критике.

Градовский отстаивал законодательный характер Народного собрания Болгарии, которое по первоначальному проекту мыслилось законосовещательным. «Но тогда, – доказывал либеральный эксперт, – деятельность Собрания низведется к простому голосованию по вопросам да или нет», прения станут «бесцветными беседами», «что произведет или полное охлаждение к законодательным вопросам или раздражение в массе представителей». В Петербургском проекте, – в отличие от первоначального, Народное собрание получило законодательные фукнции.

Градовский выступил и против многостепенных выборов в Народное собрание, предусмотренных Органическим уставом: в Петербургском проекте выборы вводились прямые. Протестовал либеральный правовед и против участия в Народном собрании представителей администрации. Он настаивал, чтобы первый князь (княжество мыслилось наследственным) избирался возможно большим числом народных представителей. В Уставе же количество приглашаемых в Народное собрание и назначенных русским эмиссаром значительно превышало число избранников народа. Хотя из лиц, входивших в Собрание по занимаемой должности, удалось исключить губернаторов и вице-губернаторов, этот пункт оказался наименее скорректированным. Между тем Градовский доказывал важность вопроса об избрании князя: народная поддержка должна была обеспечить стабильность политической жизни княжества, исключить внутренние распри. Прогнозы Градовского оправдались: Александр Баттснбсргский – первый князь Болгарии – у власти не удержался.

Выявляя важную роль либерального юриста в создании петербургского проекта конституции Болгарии, принятой в Тырнове, стоит отметить, что роль эта во многом была обусловлена расстановкой сил в верхах [24, стр. 130–131]. В марте 1881 г. он подал записку правительству с изложением первоочередных мер, необходимых для успокоения страны после убийства Александра II. В ней предлагалось создание однородного правительства во главе с первым министром и образование при Государственном совете постоянной совещательной комиссии из лиц, избираемых губернскими земскими собраниями. Последняя мера очень напоминает лорис-меликовский план созыва «временных подготовительных комиссий», но идет дальше – комиссия у Градовского постоянная, и элемент выборности становится главным принципом. Само по себе предложение Градовского выглядит весьма умеренным, но в перспективе регулярное участие в работе высшего законосовещательного органа выборных с мест могло стать прецедентом для создания настоящего парламента [13, стр. 26].

Градовский никогда открыто не позиционировал себя как конституционалиста, в отличие от Кавелина и Чичерина, однако многие его современники считали его этим самым конституционалистом, только тайным, замаскированным, прячущимся. Так один из слушателей его лекций Сементковский видит причину тому в «антиправительственных аллегориях, которыми он зачастую угощал нас на лекциях», и этот факт подтверждают другие слушатели Градовского. Таково было мнение не только студенческой среды – недаром печать приписывала Градовскому авторство проекта болгарской конституции, а затем и «конституции Лорис-Меликова». Намеки конституционного свойства, хотя и очень осторожные, содержатся и в научных произведениях Градовского [14, стр. 87]. Во всяком случае, не видя возможности изменить сам источник власти – неограниченную волю монарха, – Градовский (а вслед за ним и лучший ученик его, Коркунов) старался связать ее посредством юридических процедур и обрядов (судебной проверкой указов, нормой о непротиворечии их законам и. т. п.), а также приведением в систему наличного законодательства, с которым хотели приучить считаться самого его автора, – самодержавную власть. Видимо, по их замыслу, это было бы ограничением абсолютизма исподволь и укрощением его деспотической сущности [14, стр. 87].