Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Именно эта глубокая вера в народ помогала поэту подвергать народную жизнь суровому и строгому анализу, как, например, в финале стихотворения "Железная дорога". Поэт никогда не заблуждался относительно ближайших перспектив революционного крестьянского освобождения, но и никогда не впадал при этом в отчаяние:
Вынес достаточно русский народ,
Вынес и эту дорогу железную,
Вынесет все, что Господь ни пошлет!
Вынесет все - и широкую, ясную
Грудью дорогу проложит себе.
Жаль только - жить в эту пору прекрасную
Уж не придется - ни мне, ни тебе.
Так в обстановке жестокой реакции, когда пошатнулась вера в народ у самих его заступников, Некрасов сохранил уверенность в мужестве, духовной стойкости и нравственной красоте русского крестьянина. После смерти отца в 1862 году Некрасов не порвал связи с родным его сердцу ярославско-костромским краем. Близ Ярославля он приобрел усадьбу Карабиха и каждое лето наезжал сюда, проводя время в охотничьих странствиях с друзьями из народа. Вслед за "Морозом" появилась "Орина, мать солдатская" - стихотворение, прославляющее материнскую и сыновнюю любовь, которая торжествует не только над ужасами николаевской солдатчины, но и над самой смертью.
Появился "Зеленый Шум" с весенним чувством обновления, "легкого дыхания"; возрождается к жизни спавшая зимой природа, и оттаивает заледеневшее в злых помыслах человеческое сердце. Рожденная крестьянским трудом на земле вера в обновляющую мощь природы, частицей которой является человек, спасала Некрасова и его читателей от полного разочарования в трудные годы торжества в казенной России "барабанов, цепей, топора" ("Надрывается сердце от муки...").
Тогда же Некрасов приступил к созданию "Стихотворений, посвященных русским детям". "Через детей душа лечится",- говорил один из любимых героев Достоевского. Обращение к миру детства освежало и ободряло, очищало душу от горьких впечатлений действительности. Главным достоинством некрасовских стихов для детей является неподдельный демократизм: в них торжествует и крестьянский юмор, и сострадательная любовь к малому и слабому, обращенная не только к человеку, но и к природе. Добрым спутником нашего детства стал насмешливый, лукаво-добродушный дедушка Мазай, неуклюжий "генерал" Топтыгин и лебезящий вокруг него смотритель, сердобольный дядюшка Яков, отдающий букварь крестьянской девчушке.
Особенно трудным для Некрасова оказался конец 60-х годов: нравственный компромисс, на который он пошел во имя спасения журнала, вызвал упреки со всех сторон: реакционная публика уличала поэта в корыстолюбии, а духовные единомышленники - в отступничестве. Тяжелые переживания Некрасова отразились в цикле так называемых "покаянных" стихов: "Ликует враг...", "Умру я скоро...", "Зачем меня на части рвете...". Однако эти стихи не впи-сываются в однозначное определение "покаянных": в них звучит мужественный голос поэта, исполненный внутренней борьбы, не снимающий обвинений с себя, но клеймящий позором и то общество, в котором честный человек получает право на жизнь ценой унизительных нравственных компромиссов.
О неизменности гражданских убеждений поэта в эти драматические годы свидетельствуют стихи "Душно! без счастья и воли...". Тогда же, в конце 60-х годов, расцветает сатирический талант Некрасова. Он завершает цикл "О погоде", пишет "Песни о свободном слове", поэтические сатиры "Балет" и "Недавнее время". Используя изощренные приемы сатирического разоблачения, поэт смело соединяет сатиру с высокой лирикой, широко применяет полиметрические композиции - сочетание разных размеров - внутри одного произведения. Вершиной и итогом сатирического творчества Некрасова явилась поэма "Современники", в которой поэт обличает новые явления русской жизни, связанные с бурным развитием капиталистических отношений. В первой части "Юбиляры и триумфаторы" сатирически воссоздается пестрая картина юбилейных торжеств в развращенных бюрократических верхах, во второй - "Герои времени" - свой голос обретают грабители-плутократы, разномастные хищники, рожденные "веком железных путей". Некрасов проницательно замечает не только грабительскую, антинародную сущность, но и неполноценные, трусливые черты в характерах поднимающихся русских буржуа, которые никак не укладываются в классическую форму буржуа европейского.
Поэмы о декабристах
Начало 70-х годов - эпоха очередного общественного подъема, связанного с деятельностью революционных народников. Некрасов сразу же уловил первые симптомы этого пробуждения. В 1869 году у него возник замысел поэмы "Дедушка", которая создавалась для юного читателя. События поэмы относятся к 1856 году, когда была объявлена амнистия политическим заключенным и декабристы получили право вернуться из Сибири. Но время действия в поэме достаточно условно. Ясно, что речь идет и о современности, что ожидания декабриста-дедушки - "скоро дадут им свободу" - устремлены в будущее и не связаны непосредственно с крестьянской реформой. По цензурным причинам рассказ о восстании декабристов звучит приглушенно. Но Некрасов художественно мотивирует эту приглушенность тем, что характер дедушки раскрывается перед внуком Сашей постепенно, по мере того как мальчик взрослеет. Постепенно юный герой проникается красотой и благородством народолюбивых идеалов дедушки. Идея, ради которой герой-декабрист отдал всю свою жизнь, настолько высока и свята, что служение ей делает неуместными жалобы на свою личную судьбу. Именно так следует понимать слова героя: "Днесь я со всем примирился, что потерпел на веку!" Символом его жизнестойкости является крест - "образ распятого Бога",- торжественно снятый с шеи дедушкой по возвращении из ссылки.
Христианские мотивы, окрашивающие личность декабриста, призваны подчеркнуть народный характер его идеалов. Центральную роль в поэме играет рассказ дедушки о переселенцах-крестьянах в сибирском посаде Тарбагатай, о предприимчивости крестьянского мира, о творческом характере народного, общинного самоуправления. Как только власти оставили народ в покое, дали мужикам "землю и волю", артель вольных хлебопашцев превратилась в общество людей свободного и дружного труда, достигла материального изобилия и духовного процветания. Поэт окружил рассказ о Тарбагатае мотивами крестьянских легенд о "вольных землях", стремясь убедить читателей, что социалистические устремления живут в душе каждого бедного мужика.
Следующим этапом в разработке декабристской темы явилось обращение Некрасова к подвигу жен декабристов, отправившихся вслед за своими мужьями на каторгу, в далекую Сибирь. В поэмах "Княгиня Трубецкая" и "Княгиня Волконская" Некрасов открывает в лучших женщинах дворянского круга те качества национального характера, какие он нашел в женщинах-крестьянках поэм "Коробейники" и "Мороз, Красный нос".
Произведения Некрасова о декабристах стали фактами не только литературной, но и общественной жизни. Они вдохновляли революционную молодежь на борьбу за народную свободу. Почетный академик и поэт, известный революционер-народник Н. А. Морозов утверждал, что "повальное движение учащейся молодежи в народ возникло не под влиянием западного социализма", а что "главным рычагом его была народническая поэзия Некрасова, которой все зачитывались в переходном юношеском возрасте, дающем наиболее сильные впечатления".
Лирика Некрасова 70-х годов
В позднем творчестве Некрасов-лирик оказывается гораздо более традиционным, литературным поэтом, чем в 60-е годы, ибо теперь он ищет эстетические и этические опоры не столько на путях непо-средственного выхода к народной жизни, сколько в обращении к поэтической традиции своих великих предшественников. Обновляются поэтические образы в некрасовской лирике: они становятся более емкими и обобщенными. Происходит своеобразная символизация художественных деталей; от быта поэт стремительно взлетает к широкому художественному обобщению. Так, в стихотворении "Друзьям" деталь из крестьянского обихода - "широкие лапти народные" - приобретает поэтическую многозначность, превращается в образ-символ трудовой крестьянской России:
Вам же - не праздно, друзья благородные,
Жить и в такую могилу сойти,
Чтобы широкие лапти народные
К ней проторили пути...
Переосмысливаются и получают новую жизнь старые темы и образы. В 70-х годах Некрасов вновь обращается, например, к сравнению своей Музы с крестьянской, но делает это иначе. В 1848 году поэт вел Музу на Сенную площадь, показывал, не гнушаясь страшными подробностями, сцену избиения кнутом молодой крестьянки и лишь затем, обращаясь к Музе, говорил: "Гляди! / Сестра твоя родная" ("Вчерашний день, часу в шестом..."). В 70-х годах поэт сжимает эту картину в емкий поэтический символ, опуская все повествовательные детали, все подробности:
Не русский - взглянет без любви
На эту бледную, в крови,
Кнутом иссеченную Музу...
("О Муза! я у двери гроба!..")
Народная жизнь в лирике Некрасова 70-х годов изображается по-новому. Если ранее поэт подходил к народу максимально близко, схватывая всю пестроту, все многообразие неповторимых народных характеров, то теперь крестьянский мир в его лирике предстает в предельно обобщенном виде. Такова, например, его "Элегия", обращенная к юношам:
Пускай нам говорит изменчивая мода,
Что тема старая "страдания народа"
И что поэзия забыть ее должна,
Не верьте, юноши! не стареет она.
Вступительные строки - полемическая отповедь Некрасова распространявшимся в 70-е годы официальным воззрениям, утверждавшим, что реформа 1861 года окончательно решила крестьянский вопрос и направила народную жизнь по пути процветания и свободы. Такая оценка реформы проникала, конечно, и в гимназии. Молодому поколению внушалась мысль, что в настоящее время тема народных страданий себя изжила. И если гимназист читал пушкинскую "Деревню", обличительные ее строки относились в его сознании к отдаленному дореформенному прошлому и никак не связывались с современностью. Некрасов решительно разрушает в "Элегии" такой "безоблачный" взгляд на судьбу крестьянства:
...Увы! пока народы
Влачатся в нищете, покорствуя бичам,
Как тощие стада по скошенным лугам,
Оплакивать их рок, служить им будет Муза...
Воскрешая в "Элегии" поэтический мир "Деревни", Некрасов придает и своим, и старым пушкинским стихам непреходящий, вечно живой и актуальный смысл. Опираясь на обобщенные пушкинские образы, Некрасов уходит в "Элегии" от бытовых описаний, от конкретных, детализированных фактов и картин народного горя и нищеты. Цель его стихов другая: ему важно сейчас доказать правоту самого обращения поэта к этой вечной теме. И старая, архаизированная, но освященная самим Пушкиным форма соответствует этой высокой задаче.
Дух Пушкина витает над некрасовской "Элегией" и далее. "Самые задушевные и любимые" стихи поэта - поэтическое завещание, некрасовский вариант "Памятника":
Я лиру посвятил народу своему.
Быть может, я умру неведомый ему,
Но я ему служил - и сердцем я спокоен...
Разве не напоминают эти стихи другие, которые у каждого русского человека буквально на слуху?
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал...
Авторитет Пушкина нужен Некрасову для укрепления собственной поэтической позиции, включенной в мощную рус-скую традицию, в связь времен. Отголоски пушкинского стихотворения о драматизме судьбы поэта слышатся и в финале "Элегии". У Пушкина в стихотворении "Эхо":
Ты внемлешь грохоту громов,
И гласу бури и валов,
И крику сельских пастухов -
И шлешь ответ:
Тебе ж нет отзыва... таков
И ты, поэт!
И у Некрасова:
И лес откликнулся... Природа внемлет мне,
Но тот, о ком пою в вечерней тишине,
Кому посвящены мечтания поэта,-
Увы! не внемлет он - и не дает ответа...
В контексте пушкинских стихов смягчается, обретая предельно широкий, вечный смысл, мучительно переживаемый поздним Некрасовым вопрос-сомнение: откликнется ли народ на его голос, внесет ли его поэзия перемены в народную жизнь? Авторитет Пушкина взывает к терпению и не гасит надежды.
Таким образом, в "Элегии" Некрасов осваивает поэтический опыт как раннего, так и позднего, зрелого Пушкина. В то же время он остается самим собой. Если Пушкин мечтал увидеть "рабство, падшее по манию царя", то Некрасов это уже увидел, но вопросы, поставленные юным Пушкиным в "Деревне", не получили разрешения в результате реформ "сверху" и вернулись в русскую жизнь в несколько ином виде: "Народ освобожден, но счастлив ли народ?"
Творческая история " Кому на Руси жить хорошо"
Жанр и композиция поэмы-эпопеи. Ответ на этот вопрос содержится в итоговом произведении Некрасова "Кому на Руси жить хорошо". Поэт начал работу над грандиозным замыслом "народной книги" в 1863 году, а заканчивал смертельно больным в 1877 году, с горьким сознанием недовоплощенности, незавершенности задуманного: "Одно, о чем сожалею глубоко, это - что не кончил свою поэму "Кому на Руси жить хорошо". В нее "должен был войти весь опыт, данный Николаю Алексеевичу изучением народа, все сведения о нем, накопленные... "по словечку" в течение двадцати лет",- вспоминал о беседах с Некрасовым Г. И. Успенский.
Однако вопрос о "незавершенности" "Кому на Руси жить хорошо" весьма спорен и проблематичен. Во-первых, признания самого поэта субъективно преувеличены. Известно, что ощущение неудовлетворенности бывает у писателя всегда, и чем масштабнее замысел, тем оно острее. Достоевский писал о "Братьях Карамазовых": "...Сам считаю, что и одной десятой доли не удалось того выразить, что хотел". Но дерзнем ли мы на этом основании считать роман Достоевского фрагментом неосуществленного замысла? То же самое и с "Кому на Руси жить хорошо".
Во-вторых, "Кому на Руси жить хорошо" была задумана как эпопея, то есть художественное произведение, изображающее с максимальной степенью полноты целую эпоху в жизни народа. Поскольку народная жизнь безгранична и неисчерпаема в бесчисленных ее проявлениях, для эпопеи в любых разновидностях (поэма-эпопея, роман-эпопея) характерна незавершенность, незавершаемость. В этом заключается ее видовое отличие от других форм поэтического искусства.
Эту песенку мудреную
Тот до слова допоет,
Кто всю землю, Русь крещеную,
Из конца в конец пройдет.
Сам ее Христов угодничек
Не допел - спит вечным сном,-
так выразил свое понимание эпического замысла Некрасов еще в поэме "Коробейники". Эпопею можно продолжать до бесконечности, но можно и точку поставить на каком-либо высоком отрезке ее пути. Когда Некрасов почувствовал приближение смерти, он решил развернуть в качестве финала вторую часть поэмы "Последыш", дополнив ее продолжением "Пир - на весь мир", и специально указал, что "Пир" идет за "Последышем". Однако попытка опубликовать "Пир - на весь мир" закончилась полной неудачей: цензура не пропустила его. Таким образом, эпопея не увидела свет в полном объеме при жизни Некрасова, а умирающий поэт не успел сделать распоряжение относительно порядка ее частей. Поскольку у "Крестьянки" остался старый подзаголовок "Из третьей части", К. И. Чуковский после революции опубликовал поэму в следующем порядке: "Пролог. Часть первая", "Последыш", "Пир - на весь мир", "Крестьянка". Предназначавшийся для финала "Пир" оказался внутри эпопеи, что встретило резонные возражения знато-ков творчества Некрасова. С убедительной аргументацией выступил тогда П. Н. Сакулин. К. И. Чуковский, согласившись с его точкой зрения, во всех последующих изданиях использовал такой порядок: "Пролог. Часть первая", "Крестьянка", "Последыш", "Пир - на весь мир". Против выступил А. И. Груздев. Считая "Пир" эпилогом и следуя логике подзаголовков ("Последыш. Из второй части", "Крестьянка. Из третьей части"), ученый предложил печатать поэму так: "Пролог. Часть первая", "Последыш", "Крестьянка", "Пир - на весь мир". В этой последовательности поэма опубликована в пятом томе Полного собрания сочинений и писем Н. А. Некрасова. Но и такое расположение частей не бесспорно: нарушается специальное указание поэта, что "Пир" непосредственно идет за "Последышем" и является продолжением его. Споры зашли в тупик, выход из которого возможен лишь в том случае, если будут найдены какие-либо неизвестные нам пожелания самого Некрасова.
Но, с другой стороны, примечательно, что сам этот спор невольно подтверждает эпопейный характер "Кому на Руси жить хорошо". Композиция произведения строится по законам классической эпопеи: оно состоит из отдельных, относительно автономных частей и глав. Внешне эти части связаны темой дороги: семь мужиков-правдоискателей странствуют по Руси, пытаясь разрешить не дающий им покоя вопрос: кому на Руси жить хорошо? В "Прологе" как будто бы намечена и четкая схема путешествия - встречи с попом, помещиком, купцом, министром и царем. Однако эпопея лишена четкой и однозначной целеустремленности. Некрасов не форсирует действие, не торопится привести его к всеразрешающему итогу. Как эпический художник, он стремится к полноте воссоздания жизни, к выявлению всего многообразия народных характеров, всей непрямоты, всего петляния народных тропинок, путей и дорог.
Мир в эпопейном повествовании предстает таким, каков он есть: неупорядоченным и неожиданным, лишенным прямолинейного движения. Автор эпопеи допускает "отступления, заходы в прошлое, скачки куда-то вбок, в сторону". По определению современного теоретика литературы Г. Д. Гачева, "эпос похож на ребенка, шествующего по кунсткамере мироздания: вот его внимание привлек один герой, или здание, или мысль - и автор, забыв обо всем, погружается в него; потом его отвлек другой - и он так же полно отдается ему. Но это не просто композиционный принцип, не просто специфика сюжета в эпосе... Тот, кто, повествуя, делает "отступление", неожиданно долго задерживается на том или ином предмете; тот, кто поддается соблазну описать и то, и это и захлебывается от жадности, греша против темпа повествования,- тот тем самым говорит о расточительности, изобилии бытия, о том, что ему (бытию) некуда торопиться. Иначе: он выражает идею, что бытие царит над принципом времени (тогда как драматическая форма, напротив, выпячивает власть времени - недаром там родилось тоже, казалось бы, только "формальное" требование единства времени)".
Введенные в эпопею "Кому на Руси жить хорошо" сказочные мотивы позволяют Некрасову свободно и непринужденно обращаться со временем и пространством, легко переносить действие с одного конца России на другой, замедлять или ускорять время по сказочным законам. Объединяет эпопею не внешний сюжет, не движение к однозначному результату, а сюжет внутренний: медленно, шаг за шагом проясняется в ней противоречивый, но необратимый рост народного самосознания, еще не пришедшего к итогу, еще находящегося в трудных дорогах исканий. В этом смысле и сюжетно-композиционная рыхлость поэмы не случайна, а глубоко содержательна: она выражает своей несобранностью пестроту и многообразие народной жизни, по-разному обдумывающей себя, по-разному оценивающей свое место в мире, свое предназначение.
Стремясь воссоздать движущуюся панораму народной жизни во всей ее полноте, Некрасов использует и все богатство народной культуры, все многоцветье устного народного творчества. Но и фольклорная стихия в эпопее выражает постепенный рост народного самосознания: сказочные мотивы "Пролога" сменяются былинным эпосом, потом лирическими народными песнями в "Крестьянке", наконец, песнями Гриши Добросклонова в "Пире - на весь мир", стремящимися стать народными и уже частично принятыми и понятыми народом. Мужики прислушиваются к его песням, иногда согласно кивают головами, но последнюю песню "Русь" он еще не спел им. А потому и финал поэмы открыт в будущее, не разрешен:
Быть бы нашим странникам под родною крышею,
Если б знать могли они, что творилось с Гришею.
Но странники не услышали песни "Русь", а значит, еще и не поняли, в чем заключается "воплощение счастия народного". Выходит, Некрасов не допел свою песню не только потому, что смерть помешала. Песни его не допела в те годы сама народная жизнь. Более ста лет прошло с тех пор, а песня, начатая великим поэтом о русском крестьянине, все еще допевается. В "Пире" лишь намечен проблеск грядущего счастья, о котором мечтает поэт, сознающий, сколь много дорог впереди до его реального воплощения. "Незаконченность" "Кому на Руси жить хорошо" принципиальна и художественно значительна как признак народной эпопеи.
"Кому на Руси жить хорошо" и в целом, и в каждой из своих частей напоминает крестьянскую мирскую сходку, которая являлась наиболее полным выражением демократического народного самоуправления. На такой сходке жители одной или нескольких деревень решали все вопросы совместной, мирской жизни. Сходка не имела ничего общего с современным собранием. На ней отсутствовал председатель, ведущий ход обсуждения. Каждый общинник по желанию вступал в разговор или перепалку, отстаивая свою точку зрения. Вместо голосования действовал принцип общего согласия. Недовольные переубеждались или отступали, и в ходе обсуждения вызревал "мирской приговор". Если общего согласия не получалось, сходка переносилась на следующий день. Постепенно, в ходе жарких споров вызревало единодушное мнение, искалось и находилось согласие.
Вся поэма-эпопея Некрасова - это разгорающийся, постепенно набирающий силу мирской сход. Он достигает своей вершины в заключительном "Пире - на весь мир". Однако общего "мирского приговора" все-таки не происходит. Намечаются лишь пути к нему, многие первоначальные препятствия устранены, по многим пунктам обозначилось движение к общему согласию. Но итога нет, жизнь не остановлена, сходки не прекращены, эпопея открыта в будущее. Для Некрасова здесь важен сам процесс, важно, что крестьянство не только задумалось о смысле жизни, но и отправилось в трудный и долгий путь правдоискательства. Попробуем поближе присмотреться к нему, двигаясь от "Пролога. Части первой" к "Крестьянке", "Последышу" и "Пиру - на весь мир".
Первоначальные представления странников о счастье. В "Прологе" о встрече семи мужиков повествуется как о большом эпическом событии:
В каком году - рассчитывай,
В какой земле - угадывай.
На столбовой дороженьке
Сошлись семь мужиков...
Так сходились былинные и сказочные герои на битву или на почестен пир. Эпический размах приобретает в поэме время и пространство: действие выносится на всю Русь. "Подтянутая губерния", "Терпигорев уезд", "Пустопорожняя волость", деревни "Заплатова", "Дырявина", "Разутова", "Знобишина", "Горелова", "Неелова", "Неурожайка" могут быть отнесены к любой из российских губерний, уездов, волостей и деревень. Схвачена общая примета пореформенного разорения. Сам вопрос, взволновавший мужиков, касается всей России - крестьянской, дворянской, купеческой. Потому и ссора, возникшая между ними,- не рядовое событие, а великий спор. В душе каждого хлебороба, со своей "частной" судьбой, со своими житейскими целями, пробудился интерес, касающийся всех, всего народного мира. И потому перед нами уже не обыкновенные мужики со своей индивидуальной судьбой, а радетели за весь крестьянский мир, правдоискатели. Цифра семь в фольклоре является магической. Семь странников - образ большого эпического масштаба. Сказочный колорит "Пролога" поднимает повествование над житейскими буднями, над крестьянским бытом и придает действию эпическую всеобщность. В то же время события отнесены к пореформенной эпохе. Конкретная примета мужиков - "временнообязанные" - указывает на реальное положение "освобожденного" крестьянства, вынужденного временно, вплоть до полного выкупа своего земельного надела, трудиться на господ, исполнять те же самые повинности, какие существовали и при крепостном праве.
Сказочная атмосфера в "Прологе" многозначна. Придавая событиям всенародное звучание, она превращается еще и в удобный для поэта прием характеристики народного самосознания. Заметим, что Некрасов играючи обходится со сказкой. Вообще его обращение с фольклором более свободно и раскованно по сравнению с поэмами "Коробейники" и "Мороз, Красный нос". Да и к народу он относится иначе, часто подшучивает над мужиками, подзадоривает читателей, парадоксально заостряет народный взгляд на вещи, подсмеивается над ограниченностью крестьянского миросозерцания. Интонационный строй повествования в "Кому на Руси жить хорошо" очень гибок и богат: тут и добродушная авторская улыбка, и снисхождение, и легкая ирония, и горькая шутка, и лирическое сожаление, и скорбь, и раздумье, и призыв. Интонационно-стилистическая многозвучность повествования по-своему отражает новую фазу народной жизни. Перед нами пореформенное крестьянство, порвавшее с неподвижным патриархальным существованием, с вековой житейской и духовной оседлостью. Это уже бродячая Русь с проснувшимся самосознанием, шумная, разноголосая, колючая и неуступчивая, склонная к ссорам и спорам. И автор не стоит от нее в стороне, а превращается в равноправного участника ее жизни. Он то поднимается над спорщиками, то проникается сочувствием к одной из спорящих сторон, то умиляется, то возмущается. Как Русь живет в спорах, в поисках истины, так и автор пребывает в напряженном диалоге с нею.
Сказочный мир "Пролога" окрашен легкой авторской иронией: он характеризует еще не высокий уровень крестьянского сознания, стихийного, смутного, с трудом пробивающегося к всеобщим вопросам. Мысль народная еще не обрела в "Прологе" независимого существования, она еще слита с природой и выражается в действиях, в поступках, в драках между мужиками.
Идут, как будто гонятся
За ними волки серые,
Что дале - то скорей.
. . . . . . . . . . . .
Наверно б, ночку целую
Так шли - куда, не ведая...
Мужики живут и действуют, как в сказке: "Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что". И "баба встречная", "корявая Дурандиха", на глазах у мужиков превращается в хохочущую, над ними ведьму. А Пахом долго умом раскидывает по поводу того, что с ними случилось, пока не приходит к выводу, что леший "шутку славную" над ними подшутил.
В поэме возникает комическое сравнение спора мужиков с боем быков в крестьянском стаде. По законам эпоса, оно развертывается, как в гоголевских "Мертвых душах", но обретает еще и самостоятельный смысл. Корова с колокольчиком, отбившаяся от стада, пришла к костру, уставила глаза на мужиков,
Шальных речей послушала
И начала, сердечная.
Мычать, мычать, мычать!
Стихийной мощи и ограниченности спора вторит переполох в природе, которая, как в сказке, тоже участвует в лихой мужицкой перебранке-потасовке. На спорящих странников слетаются посмотреть семь филинов, с семи больших дерев "хохочут полуночники".
И ворон, птица умная,
Приспел, сидит на дереве
У самого костра,
Сидит да черту молится,
Чтоб до смерти ухлопали
Которого-нибудь!
Переполох нарастает, ширится, охватывает весь лес:
Проснулось эхо гулкое,
Пошло гулять-погуливать,
Пошло кричать-покрикивать,
Как будто подзадоривать
Упрямых мужиков.
С иронией относится поэт и к самой сути спора. Мужики еще не понимают, что вопрос, кто счастливее - поп, помещик, купец, чиновник или царь - обнаруживает ограниченность их представлений о счастье, которые сводятся к материальной обеспеченности. Встреча с попом в первой главе первой части поэмы наглядно проясняет, что своего, крестьянского понимания счастья у мужиков нет. Не случайно формулу счастья провозглашает поп, а крестьяне пассивно с ним соглашаются:
"В чем счастие, по-вашему?
Покой, богатство, честь -
Не так ли, други милые?"
Они сказали: "Так"...
Рассказ попа заставляет мужиков над многим призадуматься. Расхожая, иронически-снисходительная народная оценка духовенства обнаруживает свою поверхностность и неполноту. По законам эпического повествования поэт доверчиво отдается рассказу попа о жизни всего духовного сословия, он не торопится с развитием действия, давая возможность попу выговорить все, что лежит у него на душе. За этой доверчивостью и отзывчивостью скрывается и сам народ, наивно-простодушный, всепринимающий и многое понимающий своей сердобольной душой. За жизнью попа открывается жизнь России в ее прошлом и настоящем, в разных ее сословиях. Здесь и драматические перемены в дворянских судьбах: уходит в прошлое старая, патриархальная дворянская Русь, жившая оседло, в нравах и привычках близкая к народу. Пореформенное разорение разрушило вековые устои дворянской жизни, уничтожило старую привязанность к родовому деревенскому гнезду. Рассеялись дворяне по белу свету, усвоили новые привычки, далекие от русских нравственных традиций и преданий. В рассказе попа развертывается перед глазами смекалистых мужиков "цепь великая", в которой все звенья прочно связаны: тронешь одно - отзовется в другом. Драма русского дворянства порождает драму в жизни духовного сословия. В той же мере эту драму усугубляет и всероссийское пореформенное оскудение мужика:
Деревни наши бедные,
А в них крестьяне хворые
Да женщины печальницы,
Кормилицы, поилицы,
Рабыни, богомолицы
И труженицы вечные,
Господь прибавь им сил!
Не может быть счастливо духовенство, когда несчастлив народ, его поилец и кормилец. И дело тут не только в материальной зависимости. Несчастья мужика приносят глубокие нравственные страдания чутким людям из духовенства: "С таких трудов копейками живиться тяжело!" Выходит, напрасно противопоставляли мужики "счастливые" верхи "несчастливым" низам. Верхи оказываются несчастливыми по-своему: кризис, переживаемый народом, коснулся всех сословий русского общества. И вот мужики в финале главы "Поп" так отделывают Луку:
- Что, взял? башка упрямая!
Дубина деревенская!
Туда же лезет в спор!
"Дворяне колокольные -
Попы живут по-княжески".
. . . . . . . . . . . . .
Ну, вот тебе хваленое
Поповское житье!
Но, в сущности, так можно было бы отделать не только Луку, но и каждого из семи мужиков, и всех их вместе. За бранью мужицкой здесь снова следует тень автора, который подсмеивается над ограниченностью первоначальных представлений народа о счастье. И не случайно, что после встречи с попом характер поведения и образ мысли странников существенно изменяются. Они становятся все более активными в диалоге, все более энергично вмешиваются в жизнь. Да и внимание странников все более властно начинает захватывать не мир господ, а народная жизнь.
Дата: 2019-05-28, просмотров: 223.