Кыргызстан был единственной страной в Центральной Азии, в которой коммунистическое руководство сменилось на волне народных протестов в 1991 году и к власти пришли, как тогда считалось, демократически настроенные представители академических кругов и среднего эшелона коммунистической номенклатуры, в лице президента Аскара Акаева.

К середине 90-х годов и в СНГ, так и в западных странах Кыргызстан воспринимался как наиболее продвинутая с точки зрения развития демократии страна центрально-азиатского региона. Главными причинами такой оценки стали попытки политического руководства адаптировать институты демократии к политической системе, существовавшей в стране. В Кыргызстане появились независимые СМИ, которые могли критиковать власть. Появились оппозиционно настроенные политические партии, которые всю свою деятельность направили на создание альтернативного пути развития Кыргызстана. Но по какому же пути «де-факто» шла Киргизия?

Как и в любом современном государстве, основным законом Кыргызской Республики стала Конституция. Первая Конституция суверенного Кыргызстана была принята 5 мая 1993 года парламентом («Жогорку Кенеш»), а не путем всенародного голосования; затем она менялась в 1994, 1996, 1998, 2003 годах. По Конституции 1993 года, глава государства обладал большими полномочиями: он определял структуру правительства, назначал министров (с согласия парламента) и осуществлял контроль за работой кабинета. Президент мог осуществить роспуск парламента по результатам общенародного референдума. Со своей стороны, однопалатный парламент из 105 депутатов также располагал рядом существенных прерогатив. В сферу его полномочий, в частности, входили права определять основные направления внутренней и внешней политики, давать официальное толкование законов, решать вопросы административно-территориального устройства. Как отмечают киргизские политологи, все Конституции начиная с 1994 г. разработаны незаконно[76], без участия рабочих групп от общественности или оппозиции, а приняты – с нарушением общепринятых демократических норм. Все они преследовали одну цель – увеличение роли президентской власти[77]. «В результате множества референдумов по внесению изменений в Конституцию, система правления в Кыргызстане выродилась в неповоротливого ужасного монстра, где в руках президента сосредоточены полномочия, которые в нормально функционирующих демократических странах принадлежат парламенту, правительству и судам»[78].

Помимо этого, делалось все необходимое для того, чтобы избирательные нормы Конституции и законы соответствовали потребностям президента страны.

Реальность такова, что ни одни прошедшие к 2005 году выборы в Кыргызстане нельзя назвать соответствующими международным стандартам[79]. Политическая элита прикладывала все усилия, чтобы на выборах побеждали нужные ей персоналии, не избегая при этом массовых нарушений законодательства и фальсификаций, как это отмечали представители оппозиционных партий[80]. Это же тенденцию подтвердили завершившиеся за 20 дней до революции 2005 года парламентские выборы, в результате которых с рядом нарушений победила пропрезидентская партия «Алга, Кыргызстан!» («Вперед, Киргизия»)[81].

Подобное положение усугублялось вносимыми в избирательное законодательство поправками, которые в принципе сократили возможность участия оппозиции в выборах. В частности, в 2003 году в был проведён референдум, по итогам которого парламент становился однопалатным, сокращалась его численность и укрупнялись округа, что еще более усложняло победу на выборах оппозиции[82].

Между тем, во всех демократических странах выборы – это один из основных способов законной политической борьбы. В Киргизстане же на протяжении всего периода независимости вплоть до 2005 года вся политическая борьба и реальные политические решения принимались не в парламенте, а узким кругом политической элиты – приближенными к президенту А.Акаеву. Какие же тенденции наблюдались в развитии элиты?

На протяжении почти века базовым типом политической культуры Кыргызстана была советская политическая культура. Главной ее особенностью являлось монопольное господство одной политической партии, ее иерархическая, жесткая система элитообразования, включающая в себя отлаженную закрытую систему рекрутирования.

С 1991 года кыргызские политические элиты (как и элиты практически во всех постсоветских государствах) начали формироваться и организовываться как элиты суверенного государства, ориентированного на свое национальное строительство и институционализацию в рамках своих географических и политических ареалов.

Первый период процесса формирования политической элиты начинает свой отсчет с обретения независимости в августе 1991 года и с избрания первого президента страны А.Акаева.

Характерной особенностью данного периода было эйфоричное восприятие независимости, суверенитета и создание новой системы государственности. Основной парадигмой развития были выбраны рыночная экономика и демократия со свойственными ей процедурами. Этот выбор был сделан скорее как альтернатива старой, коммунистической парадигме, чем как осознанный путь развития кыргызского социума.

Было предпринято много усилий для утверждения в стране западных демократических ценностей. Процесс политической модернизации по образцу развитых стран Запада активно поддерживался этими странами и являлся официально признанной политикой. Подобный кальковый механизм ретрансляции новых внешних образцов и присутствие внутренних тенденций развития кыргызского общества во многом привели к тому, что демократия в Кыргызстане существовала в квазидемократических формах: демократические форматы были введены, но не все из них функционировали.

Основной костяк властной элиты в стране представлял по-прежнему класс номенклатуры из прежнего социалистического общества. Даже приход во власть первого президента Кыргызстана – ученого, получившего образование и сформировавшегося в советском Центре, ничего не изменил.

Первый период правления Акаева - 1991–1996 годы - характеризуют следующим образом:[83]

- формально провозглашенный «последовательный переход на демократические рельсы».

В этот период, действительно, впервые после многих лет работы партийной номенклатуры начался процесс циркуляции элит. В политическое пространство реальной политики, долгое время имеющей характер закрытого типа деятельности и рекрутирования, начинают продвигаться и занимать ключевые позиции люди из других социальных слоев общества. В этот период в кыргызской политике впервые появляются известные сегодня фамилии – О.Текебаев, А.Мадумаров, Т.Бакир уулу и др. Также на этот период приходится активная политическая борьба в стенах парламента, ознаменованная реальными реформистскими преобразованиями и первыми попытками со стороны президента расширить свои полномочия. Внешняя и внутренняя политика того периода характеризуется решительным реформистским настроем политических элит начала 90-х годов XX века.

Тем не менее, к концу этого этапа процесс распределения ресурсов и рекрутирования политических элит становился все более замкнутым.

Во второй период (1998-2005 гг.) процесс циркуляции элит, как механизм движения в демократическом транзитном обществе, как механизм привлечения во властные позиции новых[84] представителей или социальных слоев, практически приостановился.

Распределение ресурсов в закрытом кругу приближенных явилось одной из показательных для властных элит тенденций того времени. Наиболее перспективные и умелые, соответственно, конкурентоспособные удалялись «со двора», чтобы не представлять опасности. Приближенный круг менеджеров все больше усреднялся по качественным показателям.

В политологической науке процесс элитообразования или элитовоспроизводства, характерный для Кыргызстана в данный период, обозначается как репродукция элит[85], процесс, при котором властные позиции остаются в руках представителей старой элиты, при видимом движении персоналий.

Среди характерных черт процесса репродукции элит в период правления президента Акаева были следующие[86]:

· формирование партии власти «Алга, Кыргызстан!» (лидер – дочь президента, жесткая административная вертикаль, использование административного ресурса и так далее);

· семейственность – наиболее приближенный круг с наиболее полной концентрацией экономических, политических, административных и иных ресурсов;

· возврат к трайбовым, региональным, закрытым формам рекрутирования и противоречащим провозглашенным демократическим принципам, подменяющим основной канал элитной выборки – демократические выборы;

· тенденция укрепления позиций номенклатурной бюрократии (ключевые позиции окружения президента и верхнего эшелона власти вновь стали распределяться между представителями старой управленческой когорты, оттеснив на периферию представителей новой волны кыргызской политики);

· кадровая ротация управленцев верхних эшелонов власти, приближенных топ-менеджеров (ротация губернаторов областей в силу своей закрытости в этот период стала практически абсолютно предсказуемой, одни и те же люди поочередно занимали посты губернаторов, вице- и просто министров, послов и так далее);

· наиболее деятельным органом реального управления в стране была администрация президента Киргизстана - вершина иерархической элитной пирамиды за два электоральных периода, соответственно, десять лет, имевшая возможность выработать свои в большей степени кулуарные, закрытые традиции и способы рекрутирования.

Основным потенциалом власти или борьбы за власть в этот период были экономические ресурсы, во многом тождественные политическим, так как сращивание двух этих компонентов стало практически единственным условием существования хоть какого-то бизнеса в стране. Основными крупными бизнесменами становились, прежде всего, члены семьи Акаева или высокопоставленные чиновники[87]. Существовала практика захвата прибыльных частных предприятий указанными лица[88].

Распределение всех имеющихся ресурсов внутри одной элитной группы, с допущением к распределению двух-трех трайбовых или, по-иному, кланово-корпоративных сообществ, отсутствие открытой системы рекрутирования или циркуляции элит, позже обозначившиеся проблемы с легитимацией самой этой власти стали причинами противостояния внутри самих элитных групп.

Борьба за ресурсы, незаинтересованность в объективном развитии страны и преследование политической элитой лишь личных корыстных интересов вызвало, как уже отмечалось ранее, небывалый рост уровня бедности в стране.

Это, в свою очередь означает, что демократия в принципе имеет плохие шансы на выживание из-за отсутствия социальной базы демократии. В общепризнано демократических странах социальной опорой демократии является средний класс. Средний класс в Кыргызстане составлял не более 7-10% населения, причём костяк его - представители мелкого и среднего бизнеса, а также государственные чиновники. Благодаря особенностям ведения бизнеса в Киргизии получается, что практически весь средний класс составляли заинтересованные в существовавшем режиме люди. Богатая прослойка общества также не была заинтересована в развитии демократии, поскольку подавляющее большинство из них – это высокопоставленные чиновники, которые при открытости и честности политических процедур потеряли бы своё преимущество, и поэтому они поддерживали закрытый, авторитарный и коррумпированный политический режим[89].

Помимо указанных проблем в экономическом и политическом пространстве существовала еще одна опасная тенденция – угроза целостности государства.

Природные различия северных и южных районов Киргизии в совокупности с разнонаправленной ориентацией их экономических связей давали серьезные основания для беспокойства. Северные районы представляют собой части единого экономического района, включающего приграничье Казахстана. Наиболее тесными эти связи являются в области транспорта и сельского хозяйства и подкрепляются этнической близостью.

Южные же районы Киргизии - Ошская и Джалал-Абадская области - теснейшим образом взаимосвязаны с соседними областями Узбекистана.

Специфика транспортной системы Киргизии также заключается в том, что крупномасштабный товарообмен с использованием железнодорожного транспорта между южными и северными районами может осуществляться лишь через три соседние республики - Казахстан, Узбекистан и Таджикистан. Эта ситуация уменьшала степень контроля центральных властей над территорией страны, что способствовало возможному народному движению.

Тенденция регионализма четко проявлялась в ходе предшествующих революции выборов – когда граждане, прежде всего, голосовали за определенного кандидата не по какому-либо идейному, рациональному принципу, а в силу того, что он из их края или области. В этом вопросе следует отдать должное существовавшему в стране режиму и А. Акаеву – он пытался не дать стране развалиться на части и достиг в этом определенных успехов. По крайней мере, на повестке дня не стоял вопрос о политической целостности государства.

Фактически, демократических традиций придерживались только члены неправительственных организаций (НПО). Именно НПО твёрдо боролись за права человека и отстаивали демократию в стране. Но НПО финансировались преимущественно из-за рубежа и существовали, в основном, благодаря финансовой поддержке США и стран исламского мира. Это позволяет предположить, что при определенных условиях они могли бы быть использованы для достижения каких-либо интересов своих финансовых доноров. Но, с другой стороны, опыт участия в деятельности НПО – это опыт работы в демократических организациях, в условиях «так как надо», «как должно быть». А к 2005 году в работе НПО успело принять участие до 1/3 граждан Киргизии[90]. Таким образом, можно констатировать, что НПО выполняли и положительную функцию, хотя нельзя отрицать, что именно через деятельность НПО создавалась финансовая и информационная база будущей революции тюльпанов (в частности через работу общественной организации финансируемой из США «Freedom House»[91]).

К марту 2005 года одним из ключевых компонентов критической массы, «выплеснувшей» режим Акаева из страны, стал системный кризис, связанный с закрытостью процесса формирования политических элит и закономерной необходимостью смены политических элит в любом государстве, тем более позиционирующем себя как демократическое. Его попытка разре­шить конфликт между типичны­ми для бывшего номенклатурно­го работника личными желания­ми и властными амбициями с одной стороны и специфическими реалиями страны с другой, провоцировали еще большую напряженность в государстве и вызывали сопротивление проводимой политике.

Вывод:

После распада СССР и экономического кризиса А.Акаев и местные элиты не имели другой возможности быстро разбогатеть, иначе как от­крыв страну для иностранного кредитования, причем не только экономики, но и собственно де­мократических реформ. А если бы такая возможность была, то они, возможно, на демократиза­цию и не рискнули бы. Об этом же, кстати, заявила дочь А.Акаева Бермет в московском Карнеги-центре 30 марта 2006 г. на своей пресс-конференции, по­священной годовщине «револю­ции тюльпанов». «Бедным стра­нам, - считает Бермет, - только и остается, что искать выхода к процветанию через демократиза­цию». То есть, получение запад­ных кредитов.

Еще более откровенно выска­зался на этот счет сам А.Акаев, будучи феврале 1992 г. с визитом в Туркменис­тане. В выступлении, передан­ном по туркменскому телевидению, президент Кыргызстана прямо признал, что «завидует вертикали, созданной С.Ниязовым за столь короткое время», посетовав, что он в своей стране такого себе позволить не может[92].

В тоже время, когда говорят об устойчивом развитии, не следует забывать, что речь не обязательно может идти о восходящем, прогрессивном направлении развития. Устойчивым может быть и развитие по нисходящей линии, развитие регрессивное, причем не только в локальном, но и в глобальном масштабе.

Аграризация, дезиндустриализация, дезурбанизация, резкое относительное и абсолютное сужение инвестиционных процессов, сокращение сферы образования и здравоохранения, потеря очень значительной части научного потенциала – все эти и связанные с ними тенденции в обычных, «нормальных» условиях свидетельствуют о нарастании регрессивных закономерностей в жизни государств, обществ, массовых социальных групп, которые вели не к модернизации, а скорее к традиционализации, примитивизации и даже архаизации экономики и социальной структуры Киргизии.

Все эти процессы отражали в основном регрессивные сдвиги в социально-экономических структуре страны и соответствовали тем значениям аграрной занятости и урбанизации, которые они имели в конце 50-х годов, то есть 40 лет назад.

И если бы в Кыргызстане происходили только такие изменения, можно было бы ограничиться подобным выводом.

Однако два обстоятельства делают такой вывод недостаточным и даже неверным. Во-первых, часть этих тенденции оказались, необходимыми для исправления глубоких структурных перекосов и деформаций, достигших своего максимума к концу существования социалистической экономики СССР.

А, во-вторых – и это более важно, – в 90-х годах Киргизии происходил процесс формирования и развития новых, рыночных по своему характеру, структур и институтов. Обычно, анализируя развитие стран центральноазиатского региона в этот период, употребляют термин реформирование экономической и социально-политической структуры[93]. Однако по характеру и глубине преобразований (идущих, разумеется, с разной интенсивностью в каждой из стран, равно как и в каждой из сфер экономической и социально-политической жизни) этот процесс носит революционный характер, ибо знаменует переход от одной системы, связанной с тотальным огосударствлением собственности, а также общественной и политической жизни, к другой, характеризующейся преобладанием частной собственности и демократических форм в социальной сфере и системе управления. Разумеется, этот процесс не только не был завершен, но по ряду критериев даже находится лишь на начальные стадии.

Но эти объяснения, в сущности, не меняют того факта, что, например, снижение удельного веса и даже общей численности горожан, сокращение промышленно-производственной занятости, научной деятельности, образовательного пространства, разрастание примитивных форм хозяйствования в аграрной сфере или товаропроводящей сети – с точки зрения объективно-исторического развития и в современных условиях – свидетельствуют о нарастании (пусть временном) регрессивных, а не прогрессивных тенденций и закономерностей.

Так же можно говорить о том, что руководство не смогло провести эффективную реструктуризацию экономки страны в новых экономических условиях, что спровоцировало экономический кризис, кардинально изменивший систему ценностей киргизского общества. На первое место в массовом сознании вышли ценности традиционного, отчасти религиозного общества, а также установка на выживание (в отличие, например, от стран Западной Европы, где основная установка в массовом сознании – прежде всего на саморазвитие). Помимо этого, кризис поставил под сомнение возможность самого процесса модернизации страны. Можно даже констатировать, что при сохранении далее подобных тенденций ее некому было бы проводить – в стране просто не осталось бы специалистов. В новых условиях была необходима четкая, понимаемая всем обществом стратегия, вектор развития, которой, к сожалению не было.

Роберта Кайзер в статье в газете «Вашингтон пост» так охарактеризовал ситуацию в Киргизии:[94]

1. «В первые годы независимости Кыргызстан завоевал благосклонность США и европейских правительств, Всемирного банка и Международного валютного фонда, сделав серию ощутимых шагов, которые показались серьезным выбором».

2. «В то же время, несмотря на годы поддержки со стороны западных государств и международных финансовых организаций, экономика Кырыгзстана сползает вниз и перспективы ее безрадостны. Коррупция повсеместно, и в глубокой вовлеченности в нее политические критики обвиняют семью Акаева».

3. «…до того, как около пяти лет назад[95] Тойгонбаев стал членом семьи Акаевых, коррупция, связанная с первой семьей, ограничивалась продажей руководящих постов. По словам Толекан Исмаиловой, гражданского активиста и исполнительного директора движения «Гражданское общество против коррупции», цены на такие посты были хорошо известны: место губернатора области $60 000, а акима или главы администрации района - $15 000. «Коррупция - это самая большая проблема - говорит Мамераим Дуванаев, 42-летний редактор одной из ошских областных газет. - Все руководители только и хотят набить свои карманы». Акаев признал, что коррупция – «это проблема, и сказал, что его правительство решительно настроено на борьбу с ней».

4. «Многие оппозиционеры в Бишкеке … считают, что стране нужна не смена президента под давлением общественности, а смена системы, надежные демократические институты вместо авторитарного правления. Тем не менее антиакаевские настроения продолжают расти. Тем временем, согласно официальным статданным, в первой половине 2002 г. ВВП Кыргызстана уменьшился. Промышленность, развитая в советские времена, развалилась, местное предпринимательство слабо, уровень безработицы высок, а кыргызские пенсионеры живут на $6 в месяц. Сотни бизнесменов свернули свои малые предприятия и переехали в Казахстан, где законодательство и коррупция мешают не так сильно».

Резюмируя, к началу 2005 года киргизское общество не видело ни экономических, ни социальных перспектив в том курсе, который проводился существующим на тот момент времени руководством страны, что создавало предпосылки и контекст для начала революции Тюльпанов.