Для лиц, отнесенных ко второй группе, при достаточно сильных кратковременных экстремальных воздействиях характерно снижение эмоционально-двигательной активности, уменьшение побудительной роли волевых процессов. Следствие этого – формирование пассивного эмоционально-двигательного реагирования, т. е. пассивная форма эмоционального субсиндрома стресса. Если активное реагирование направлено на удаление экстремального фактора (агрессия, бегство), то пассивное реагирование – на его пережидание. Во время критических ситуаций от человека может потребоваться в одних случаях ускорение его деятельности, в других, напротив, выполнение им роли пассивного наблюдателя. Поэтому следует различать пассивное поведенческое реагирование, адекватное требованиям снижения вредоносности стрессора, и чрезмерное или неуместное уменьшение двигательной активности, снижающее эффективность пассивно-защитного поведения деятельности. Примерами пассивного реагирования, неадекватного требованиям аварийной ситуации, могут быть случаи, описанные К.М. Гуревичем и В.Ф. Матвеевым [75]. Опытный оператор московской энергосистемы получил известие об аварии, которая могла повлечь за собой нарушение энергоснабжения важного объекта, сел в кресло и безмолвно, в полном оцепенении просидел, пока авария не была ликвидирована другими операторами. Стало хрестоматийным еще одно описание поведения человека-оператора в экстремальной ситуации. "При возникновении серьезной аварии на крупной ГЭС, как только начали работать на щите управления сигналы, сообщающие о происшествии, оперативный дежурный, отвечающий за станцию, поспешно ушел из помещения. Прошло около получаса, авария была ликвидирована силами других работников. Вслед за этим вернулся и оперативный дежурный. Он объяснил свое отсутствие так: "пробыл в это время в туалете…" [75, с. 24]. В данном случае, надо полагать, имело место пассивное поведение этого человека при устранении аварии, сопровождавшееся активизацией у него вегетативных реакций в виде "медвежьей болезни". "Остатки" способности этого человека к поведенческой активности были вовлечены в обеспечение возникшей физиологической потребности (о вегетативных реакциях при стрессе см. ниже).

Выше рассмотрены эмоционально-двигательные реакции людей на начальном этапе развития стресса при кратковременных интенсивных воздействиях. Как же протекает эмоциональный субсиндром при длительном стрессе? В качестве примера рассмотрим особенности эмоционально-двигательной активности, самочувствия и показателей физической работы человека при стрессе в условиях непрерывного длительного вращения, когда этот человек оказывается объектом воздействия сравнительно небольших, но постоянно повторяющихся гравитоинерционных стрессогенных воздействий (рис. 7). В первые 10–15 минут вращения у испытуемого Ко-ва наблюдалось, как и у многих других испытуемых в этих условиях, необычное для него оживление эмоций (улыбчивость, попытки шутить и т. п.), сопровождавшееся увеличением объема движений (жестикуляции, пантомимики). На втором часу вращения Ко‑в почувствовал тяжесть в животе, тошноту, а затем тяжесть в голове, головную боль. Возникли слабость, апатия. Движения замедлились, их объем сократился до минимально необходимого для выполнения рабочих заданий и удовлетворения физиологических потребностей. Следует указать, что при непрерывном вращении гравитоинерционный стресс-фактор многократно реализуется при передвижениях субъекта. Минимизация подвижности, возникающая у всех людей по мере адаптации в указанных условиях, способствует уменьшению действия стрессора. В этих условиях подвижность уменьшается из-за чувства мышечной слабости, апатии, замедляющих движения, и за счет нарочитых или не вполне осознаваемых замедления и минимизации движений. По мере адаптации к стрессору подвижность испытуемого Ко-ва, как и у других людей, находившихся под влиянием факторов вращения, восстанавливалась. На девятые сутки вращения она практически не отличалась от его подвижности, наблюдавшейся и регистрировавшейся во время его пребывания в ограниченном объеме кабины до начала вращения. Самооценка и внешние показатели состояния людей при стрессе часто не совпадают. Так, сообщения Ко-ва о чувстве слабости и апатии прекратились раньше, чем внешние проявления гиподинамии. Для этого испытуемого при ухудшении состояния были характерны проявления бравады, ерничества, как бы самозащита от неприятных ощущений, направленная на снижение субъективной значимости проявлений дистресса, т. е. своего рода отрицание возникшего дискомфорта. Другой тип внешних проявлений дискомфорта в аналогичных стрессогенных условиях – демонстративный показ своего плохого самочувствия. Это, как правило, до конца не осознаваемое привлечение внимания окружающих к себе, к своим усилиям по преодолению дискомфорта. Такая попытка опереться на мнение, отношение к себе других людей для повышения собственного представления о своей значимости как испытуемого, о своих способностях преодолевать дискомфорт – также проявление самозащиты от неприятных ощущений и переживаний, порождаемых дистрессом.

На рис. 7 видны проявления феномена "второй волны" дискомфорта, возникшей на 4‑е сутки вращения. Он связан с тем, что основные два его компонента, характерные для рассматриваемых условий, имеют разные латентные периоды. Один компонент (чувство тяжести в животе и тошнота) по сравнению с другим (чувством тяжести в голове, головная боль) возникает при меньшей кумуляции эффекта (гравитоинерционных стресс-стимулов, появляющихся при каждом движении субъекта в условиях вращения). В ходе адаптации исчезает первоначально первый из указанных компонентов дискомфорта, который быстро снижал подвижность испытуемого, препятствуя тем появлению второго компонента. Исчезновение в результате адаптации к стресс-фактору первого компонента (при отсутствии второго) позволяло испытуемому увеличить объем движений. Их стрессогенный эффект в условиях вращения накапливался. Возникал второй компонент дискомфорта. Появление чувства тяжести в голове и головной боли (уже при отсутствии тошноты) вторично снижало поведенческую активность субъекта. Возникновение феномена "двух волн" позволяет предположить раздельное адаптирование функциональных систем, реализующих описанные выше компоненты дискомфорта. Такого рода феномен, возникающий вследствие поэтапного и несинхронного подключения механизмов адаптации, имеет место при различных длительно действующих стрессорах.

Рис. 7. Показатели двигательной активности испытуемого Ко-ва при стрессе: 1 – качания при 'ходьбе по рельсу': П – вправо, Л – влево; 2 – скорость 'ходьбы по рельсу'; 3 – время выполнения стандартного рабочего задания; 4 – показатель динамометрии; 5 – показатели поведения; 6 – показатели самочувствия

Как сказывается на физической работоспособности снижение эмоционально-двигательной активности при стрессе? Время выполнения испытуемым Ко-вым физической работы со стандартным объемом движений резко увеличивалось в первые двое суток вращения (как и у многих испытуемых в аналогичных условиях), именно в это время у него максимально проявились апатия и чувство мышечной слабости. Последняя была вполне реальной, о чем свидетельствуют показатели динамометрии. В ходе развития стресса по мере адаптации картина изменилась. На третьи-четвертые сутки вращения время выполнения стандартных рабочих операций не отличалось от исходного уровня. Однако при этом увеличилось максимальное усилие, на которое был способен испытуемый. И вместе с тем, казалось бы, парадоксально, у него сохранялось чувство мышечной слабости. Вероятно, возрастание мышечной силы испытуемого – это, во-первых, эффект мобилизации "глубоких" адаптационных резервов, т. е. перестройки адаптационных систем. В пользу такого предположения говорит некоторое сходство кривых изменения мышечной силы и содержания катехоламинов в крови у испытуемого Ко-ва (рис. 16). Во-вторых, увеличение мышечной силы могло быть реакцией на чувство слабости при выполнении физических усилий, т. е. результатом психологической установки на преодоление первоначально реальной, а затем мнимой мышечной слабости. Феномен мнимой слабости – неосознаваемый регулятор поведенческой активности при стрессе. При отсутствии осознанной субъектом необходимости активных действий ощущение слабости побуждает его к пассивности. Напротив, при эффективной мотивации к деятельности чувство слабости может побуждать субъекта к дополнительным волевым усилиям (не только для выполнения заданного действия, но и для преодоления чувства слабости), которые способствовали росту мышечной силы выше исходного уровня.

Достигнутая к пятым суткам адаптированность организма к продолжающему действовать стресс-фактору неустойчива и может быть разрушена даже небольшой дополнительной стрессогенной нагрузкой. Двухчасовая остановка на четвертые сутки вращения (по техническим причинам), явившись дополнительным стрессором, ухудшила самочувствие Ко-ва, увеличила показатели дистресса. (Во время остановки испытуемый сидел неподвижно с закрытыми глазами, чтобы уменьшить стрессогенный эффект реадаптации к условиям без вращения).

Координация движений во время вращения имела ряд специфических особенностей. На рис. 7 видно, например, что уменьшение скорости ходьбы по десятиметровому бруску шириной 4 см в первый день вращения сопровождалось увеличением раскачиваний при ходьбе как следствие дискоординации движений. Напротив, вторичное увеличение числа качаний при выполнении этого теста па 7–10‑е сутки вращения свидетельствовало об активном балансировании испытуемого с целью сохранить равновесие при намеренном увеличении скорости ходьбы. Быстрым выполнением этого теста испытуемый хотел продемонстрировать возрастающий уровень своей адаптированности к стрессогенным условиям. Многократные инверсии в ходе эксперимента соотношения числа колебаний вправо и влево при выполнении Ко-вым теста с ходьбой говорят о сложной трансформации доминантности в билатеральной системе организации движений.

Итак, начало пребывания испытуемого Ко-ва во вращающемся стенде-квартире было ознаменовано увеличением его эмоционально-двигательной активности. Однако это увеличение очень скоро вменилось нарастанием противоположных явлений: мышечной слабостью, апатией и другими проявлениями пассивного эмоционально-двигательного реагирования на стрессор.

Выше мы рассмотрели пассивное реагирование при стрессе, возникавшее с самого начала экстремального воздействия. Его можно назвать первичным. Пассивное реагирование, сменяющее имевшуюся до него стрессогенную активизацию поведения, как это было в эксперименте с Ко-вым, – вторичное. Первичное и вторичное уменьшения поведенческой (эмоционально-двигательной) активности при стрессе сходны в своих проявлениях. Первичное пассивное реагирование возникло у субъекта при поступлении к нему информации о предстоящем или текущем экстремальном событии, субъективно расцениваемом как невозможное (невероятное, непонятное). В отличие от этого вторичное пассивное реагирование возникает при трансформации в перцептивно-когнитивной сфере субъекта неосознаваемого представления о возможности (вероятности, понятности) одиночного кратковременного экстремального воздействия в представлении о "невозможности" такого воздействия при его многократных повторениях или при его чрезмерной длительности. В случае, когда пассивное реагирование, возникнув в начале действия стрессогепного фактора, сохраняется при длительном его действии, нет реальной возможности дифференцировать первичное и вторичное пассивное реагирование (рис. 8).

Рис. 8. Схема развития эмоционально-поведенческого субсиндрома стресса

Итак, пассивное реагирование при достаточной продолжительности и силе стрессора возникает практически у всех людей, т. е. и у тех, кто пытался активно "удалять" кратковременный стрессор, и у тех, что пассивно "пережидал" его. Однако вторичное пассивное реагирование не есть некое универсальное проявление человека при длительном стрессе. Оно может охватить одни физиологические и психологические процессы, не затрагивая других. Например, мышечная слабость, сочетаясь с чувством депрессии и с утратой мотивирующих влияний со стороны тех или иных факторов, может понизить работоспособность. При этом могут снижаться частота сердечных сокращений, дыхания, величина артериального давления [158]. Однако человек может преодолевать мышечную слабость при стрессе, сохранять и даже повышать свою работоспособность путем сознательного усиления волевых импульсов, за счет не полностью осознаваемой эмоциональной само – активизации, возрастания склонности к юмору, к шутливому отношению к трудностям, порожденным экстремальностью ситуации. В таком случае субъект как бы отрицает негативное значение этих трудностей и тем реально уменьшает их интенсивность [123].

Возникает вопрос: как проявится при стрессе склонность либо к активному, либо к пассивному поведению в случае жесткой регламентации поведения? Частично на этот вопрос отвечает проведенное нами исследование состояния летчиков при создании в полете во время реального захода на посадку аварийной ситуации, требующей немедленного выполнения строго определенных операций по ее устранению [134]. У одних летчиков было отмечено резкое увеличение частоты пульса и объема дыхания только во время устранения аварии, т. е. на период 15–20 секунд. У других во время ее устранения эти показатели состояния практически не изменялись, но сразу после ликвидации опасности частота пульса и объем дыхания увеличивались на 3–5 минут. Было отмечено, что во время ликвидации критической ситуации все летчики переставали отвечать на вопросы экспериментатора, что они делали согласно полетному заданию до ее возникновения. Дополнительное обследование летчиков при кратковременной невесомости показало, что в числе первых были активно реагировавшие на исчезновение силы тяжести, в числе вторых – пассивно реагировавшие. Приведенные данные указывают на характер связи между формой поведенческой активности при кратковременном стрессе и формой вегетативного ее "обеспечения". Следует заметить, что исчезновение речевой активности летчиков при описанной выше аварии говорит об исключительной сосредоточенности их внимания на выполнении внезапно возникшей важной задачи, а не об их пассивности.

Активность или пассивность?

Еще Гиппократ отмечал, что при душевном возбуждении и расстройстве одни люди склонны к маниакальному, другие – к депрессивному поведению. Дифференциация индивидуальных различий подобного рода соответствует широко распространенной на Востоке концепции о двух началах – "ян" и "инь". Первое реализуется в активности поведения, силе характера, а при своей чрезмерности – в ярости, безудержности; второе реализуется в нежности, пассивности, а при чрезмерности своих проявлений – в депрессивности [9, 244, 457, 516]. Подобное дихотомическое разделение индивидуальных различий поведения, в частности при стрессе, можно найти у многих авторов – древних и современных.

Активность, пассивность поведения при стрессе предопределяются сочетанием внутренних и внешних факторов. К первым относится врожденная предрасположенность человека к активному или пассивному поведению в критических ситуациях, а также имеющийся опыт столкновения с такими ситуациями. Опыт активного "овладения" ими повышает вероятность активного реагирования, прецеденты пассивного реагирования делают более вероятным пассивное поведение в сходных ситуациях. Надежность прогноза деятельности человека в критических условиях возрастает с приближением моделируемого уровня экстремальности ситуации к натурному ее уровню. Поэтому все чаще используется воспроизведение тренировочно-тестирующих аварийных ситуаций в процессе реальной деятельности человека-оператора [213 и др.]. Вероятность возникновения в экстремальных ситуациях активного либо пассивного поведения не коррелирует с показателями типов высшей нервной деятельности или личностными показателями, определяемыми в неэкстремальных условиях или при моделировании этих условий в лабораторном эксперименте (194, 231).

Внешним фактором, определяющим активность адаптивного поведения субъекта, являются экстремальность воздействия на него внешней среды, отраженная в перцептивно-когнитивных системах субъекта. Не следует забывать, что восприятие и анализ сигнальной сущности внешних воздействий зависят от субъективных (как осознаваемых, так и не осознаваемых субъектом) психологических установок.

Из чего складывается экстремальность стрессора, т. е. каковы стрессообразующие факторы? Различные авторы обращали внимание на разные характеристики стрессоров [108, 241, 242, 253, 281]. При анализе стрессоров для правильного прогнозирования спектра их действий надо учитывать совокупность характеризующих их специфических и неспецифических факторов. Основные факторы, от которых зависит экстремальность стрессоров, следующие: 1) субъективная оценка опасности стрессора для целостности субъекта (физической целостности, целостности социального статуса, "целостности исполнения его желаний" и т. п.); 2) субъективная чувствительность к стрессору, т. е. степень субъективной определенности, значимости стрессора для субъекта; 3) степень неожиданности стрессора. Неожиданной для субъекта может оказаться сила действия стрессора и чувствительность к нему субъекта; 4) близость действия стрессора к крайним точкам субъективной шкалы "приятно – неприятно". 5) Продолжительность действия стрессора при сохраняющейся его субъективной значимости (чувствительности субъекта к нему). Экстремальность обусловлена неопределенностью продолжительности сроков действия стрессора либо неожиданным его продлением.

Зависимость степени активизации эмоционально-двигательного реагирования человека от субъективной структуры среды – т. е. от ее субъективной вероятности, определенности, "возможности" и т. п., позволяет "управлять" активностью его действий при стрессе, оптимизируя его деятельность путем моделирования тех или иных элементов среды [31, 277 и др.].

Чем более субъективно значимо событие (например, за счет осознания его опасности) и чем более определенным оно является для субъекта (например, за счет интенсивности воздействия), тем больше вклад этого воздействия в актуализацию программы активного поведения. Возможны ситуации, когда воздействие (сигнал) достаточно интенсивно, но на основе его субъектом не могут прогнозироваться (осознанно или неосознанно) какие-либо возможные события, поскольку сложившаяся ситуация оказывается невозможной (невероятной) с позиции фило- и онтогенетического опыта субъекта. В этом случае у него нет адекватных этому событию "программ" поведения. При этом активность поведения, имевшаяся до начала действия стрессора, снижается, т. е. поведение актуализируется в виде пассивного пережидания "невозможной" ситуации. Могут возникать либо пассивная расслабленность, либо пассивная напряженность. Они длятся до тех пор, пока такая ситуация закончится либо накопится информация относительно действующего фактора, позволяющая перейти к активному реагированию на этот фактор. Пассивное реагирование может длиться вплоть до гибели организма. Как указывалось выше, с возрастанием интенсивности действия стрессора проявления стресса первоначально возрастают, затем начинают снижаться (см. рис. 3). График этого изменения напоминает перевернутую букву "у" (закон Йеркса-Додсона). Задают вопрос – каков процент людей, склонных к активным, и людей, склонных к пассивным реакциям при стрессе. Этот вопрос не правомерен, так как проявление той или иной формы адаптационной эмоционально-двигательной активности определяется совокупным сочетанием индивидуальной предрасположенности субъекта к активному либо к пассивному реагированию (действию) и реализующей эту предрасположенность экстремальностью стрессора, которая опять же субъективно осознанно или бессознательно оценивается реагирующим на нее индивидом. Оказываются слитыми воедино внутренний человеческий фактор с компонентами врожденного и приобретенного, осознаваемого и неосознаваемого, индивидуального и коллективного и внешний фактор, реальный, хотя и субъективно воспринимаемый, – экстремальность среды. На рис. 9 представлено изменение распределения числа испытуемых активно, пассивно и "исходно" (на исходном уровне) реагирующих при увеличении экстремальности стрессора. Использовались увеличение интенсивности акустического воздействия (по данным исследований, проведенных совместно с Ю.М. Забродиным), скорости либо продолжительности вращения испытуемых (по данным исследований, проведенных совместно с Р.Р. Галле и др. [129, 130]). Сначала с ростом экстремальности растет процент людей, активно реагирующих па стрессор; меньше возрастает процент людей с пассивным реагированием. В диапазоне больших величин экстремальности возрастает процент людей, реагирующих пассивно, за счет уменьшения процента лиц, активно реагирующих, и за счет дальнейшего уменьшения процента людей, сохраняющих исходный уровень реагирования. Полученный график может быть использован как эталонный для сравнительной оценки величины стрессогенного эффекта различных стрессоров, несопоставимых каким-либо другим способом. Пример определения с помощью такого "эталона" субъективной экстремальности гравитационного стрессора (невесомости) для двух групп людей – с профессиональным летным опытом и без него – приведен ниже (см. с. 87).

Рис. 9. Эталонный график для определения «обобщенной» субъективной экстремальности разных стрессоров для одной большой группы ('популяции') людей или одного стрессора для разных больших групп ('популяций') людей: Р – число людей в составе большой группы «популяции» (в %); ИР – 'исходно реагирующие', АР – активно реагирующие, ПР – пассивно реагирующие при разных уровнях субъективной экстремальности (Э). 1 – эмоционально-двигательная, 2 – социально-психологическая активность

Следует заметить, что эмоционально-двигательная поведенческая пассивность, охватывающая практически всю популяцию, при увеличении экстремальности стрессора за счет его продолжающегося длительного действия может сменяться активизацией поведения части популяции. Члены популяции могут осознавать или не осознавать мотивы ее. Такая активизация поведения при длительном стрессе может быть двух типов. Во-первых, за счет усиления волевых импульсов – это как бы спонтанные порывы к тем или иным действиям по типу: "хочу – через не могу", либо результат осознанных волевых усилий: "надо – через не могу". Во-вторых, за счет внутренних побуждений к общению, которые могут усиливаться при длительном стрессе, будучи предпосылкой для активизации социально-психологической активности субъекта.

Какое, активное или пассивное, реагирование более целесообразно в экстремальной ситуации? Достаточно сильное неблагоприятное воздействие невозможно долго выдерживать – наступит истощение адаптационных резервов. Если такое воздействие весьма продолжительно, его не переждешь. Более рационально активными действиями устранить экстремальный фактор за короткий срок. Если для этого нет эффективного способа, остается пережидать в надежде, что хватит сил (глубоких адаптационных резервов) перетерпеть, пока неблагоприятный фактор либо сам исчезнет, либо станет ясно, как активно устранить его (пока накопится информация, достаточная для принятия решения о способе активного удаления стрессора). Итак, при сильных стрессорах более целесообразно активное защитное реагирование (действие, поведение, деятельность). Пассивная тактика более целесообразна в ситуации, экстремальность которой создается длительностью стрессора, а не силой его действия. Многочисленные данные свидетельствуют о том, что в одних и тех же экстремальных условиях у одних людей актуализируется активная, у других пассивная защита против стрессора. В рамках популяции дихотомическую полярность индивидуальных различий активности поведения (активность-пассивность) можно рассматривать как защитный, полезный фактор, противостоящий неконтролируемым внешним опасностям и способствующий сохранению генофонда.

Что можно сказать о ценности активности и пассивности при стрессе для отдельного индивида? Критерий пользы – успешность предотвращения, устранения неблагоприятного для индивида фактора и эффективность овладения благоприятным. Неопределенность будущего делает в перспективе полезными в текущий момент оба адаптационно-защитных состояния. В настоящем полезна ширина фронта защиты. Будущее покажет субъекту, на каком участке этого фронта действительно полезна активность. Однако в рамках "момента времени" индивида (П. Бэр) для него более целесообразно активное реагирование. Построенное на концепте определенности, как бы понятности текущей ситуации, оно направлено на овладение этой ситуацией и является для субъекта источником благоприятных сигналов о его потенциальной успешности в овладении стрессором. Пассивное реагирование на стрессор не создает такой обратной информации к субъекту. Более того, оно всегда протекает на фоне негативных эмоций, т. е. на фоне "сигналов к себе" о неблагополучии, побуждающих субъекта к поискам неизвестного выхода из стрессогенной ситуации (по принципу "кнута"). Негативная эмоция, неблагоприятная в рамках "момента времени", целесообразна как "сигнал к себе", как напоминание о нежелательности по какой-то причине текущей ситуации и о неотложной необходимости выхода из этой ситуации и смены имеющегося состояния.

Неблагоприятными для субъекта могут стать и чрезмерно активная, и чрезмерно пассивная эмоционально-поведенческие стрессовые реакции, не способствующие или даже мешающие удалению стрессора. Ведущий принцип купирования гиперактивного и гиперпассивного поведения при стрессе – изменение вероятностной характеристики среды. При стрессовой гиперпассивности надо сделать, чтобы субъекту как бы "стало все ясно", т. е. чтобы исчез концепт невозможности, безысходности текущей ситуации и собственной беспомощности. При стрессовой гиперактивности возможны два корригирующих приема: 1) исправить, изменить кажущуюся верной ложную понятность ситуации, создав концепт стрессогенной ситуации, генерирующий эффективную адаптационно-защитную активность; 2) сделать ситуацию абсолютно "непонятной", "невозможной" для субъекта, тем ввести его в пассивное состояние.

Феномен "активной гуманизации"

Важную роль в направленности и интенсивности развития стресса играет представление субъекта о возможности своего влияния на экстремальный фактор, о том, может ли он участвовать в управлении стрессогенным воздействием [92, 394 и др. 1. Советской инженерной психологией провозглашена концепция антропоцентризма как основное методологическое положение при разработке систем "человек-машина" [183, 184 и др.]. Отвергнут подход к человеку-оператору как к придатку машины, который должен подстраиваться к ее технологии. Системы "человек-машина", функционирующие с учетом приоритета человека, оказываются в конечном итоге надежнее и эффективнее, чем без учета этого принципа. "Активный оператор" испытывает меньший стресс по сравнению с пассивным наблюдателем. Люди, находящиеся в условиях скученности, но верящие, что они в любой момент могут покинуть помещение, испытывают меньший стресс, чем те, кто не имеет права его покинуть [350].

Проблема "активного оператора" более сложна, чем это кажется на первый взгляд. Проиллюстрируем это положение следующим примером. В экспериментах Гласса и Сингера [394] при взрывном акустическом стрессоре, когда он был неожиданный и неуправляемый, не было никаких ухудшений в деятельности у человека-оператора, на которого этот стрессор действовал при решении простых задач вопреки тому, что можно было ожидать. При решении сложной, более того, неразрешимой задачи (прослеживание невозможных фигур) переносимость шума и продуктивность во время его действия оказывались меньшими [394].

По нашему мнению, при решении простой задачи у субъекта потенцировалось представление о своих "резервах" в разрешении проблемной ситуации, т. е. создавалась психологическая установка на возможность активного стрессового реагирования. При этом шумовой стрессор, хотя субъект не мог им управлять, не лишал субъекта концепта собственной активности. Во второй серии неразрешимость предъявлявшихся субъекту задач (как всякая неразрешимая, непонятная экстремальная ситуация) вовлекла его в пассивное стрессовое состояние, которое усугублялось вместе с его неблагоприятными проявлениями неожиданным и неуправляемым взрывным шумом. Происходила "суммация" концептов безвыходности при решении задач и беспомощности перед стрессором. Совместное действие этих факторов, провоцирующих пассивное стрессовое реагирование, оказывало отчетливое отрицательное влияние на эффективность работы.

Принцип "активного оператора" может быть реализован не только в ситуации, когда человек может управлять действующими на него факторами или орудием защиты, орудием преодоления этих факторов [92], не только, когда чувство или осознание своих потенциальных возможностей сохраняет у субъекта статус "активного овладевателя" средой [394]. Субъект может быть "активным воспринимателем самого себя", даже если ему приходится воспринимать тяжелейшее самочувствие, боль, крайний дискомфорт, свою беспомощность и др. Эти факторы, как правило, являются "генераторами" пассивного стрессового поведения, проявляющегося в виде разных форм "ухода" из-под стрессорного давления. Как известно, крайними формами этого "ухода" являются уход в беспамятство, обморочное состояние, в дереализацию, психотические состояния. "Активными воспринимателями" своего состояния оказывались во время наших исследований кинетоза [123, 130 и др.] те испытуемые, которые по роду своей деятельности были крайне заинтересованы в открытиях новых проявлений, новых механизмов этого дистрессового состояния [123, 130 и др.]. Даже при, казалось бы, крайнем ухудшении их самочувствия (многократная рвота, сильная головная боль, чувство разбитости и слабости во всем теле и т. п.) они сохраняли чувство активного исследовательского интереса ко всем новым формам ухудшения собственного состояния. Эта форма психической активности способствовала сохранению положительного психологического климата в группе таких испытателей, их сплоченности, самоотверженности и т. п. Оказалось, что участники таких многосуточных экспериментов, как правило, долгое время после их окончания сохраняют взаимное дружеское отношение ("друг познается в беде"). В воспоминаниях дистрессового собственного состояния у таких испытуемых абсолютно преобладала эмоционально положительная окраска.

Все три указанных феномена активного отношения к факторам среды (внешней и внутренней) можно рассматривать как разные грани метафеномена "активной гуманизации" человека (коллектива, социума).

Известно много подтверждений того, что реализация человеком его потенциальной активности (биологической, психологической и т. д.) оптимизирует его жизнедеятельность, увеличивает его жизнеспособность. Особое значение имеет активное проявление гражданственности человека, его высоких нравственных устремлений. "Ничто так не возвышает личность, как активная жизненная позиция, сознательное отношение к общественному долгу, когда единство слова и дела становятся повседневной нормой поведения. Выработать такую позицию – задача нравственного воспитания" [7, с. 77].