Вся атмосфера партийного руководства 60-80-х годов благоприятствовала межнациональным отношениям, когда господствовал тезис о приоритете «коренной национальности» в кадровой политике, в высшем образовании и т.д., что, якобы, соответствовало принципам «ленинской национальной политики», предоставлявшей соответствующий приоритет коренным нациям.

Национальную интеллигенцию уже тогда приучали относится к своим инонациональным или иноязычным коллегам с позиции первородного превосходства. Конечно, открытые всплески прорумынских настроений пресекались, но наиболее жесткой мерой при этом считалось объявление строгого выговора или исключение из КПСС (как в случае с А. Мощану, М. Друком и др.). Несколько подобных «расправ» быстро свело на нет практически все «национально-освободительное» движение местных «диссидентов».

В обществе сложилось некое равновесие интересов и их сочетание: молдаване охотно изучали русский язык (необходимый для службы в армии, в целях карьерного роста и т.п.); немолдавское население республики (русские, украинцы, гагаузы, болгары) не возражало против национальных преимуществ, предоставляемых властью молдаванам, поскольку русский язык и русская культура не подавлялись, не вытеснялись из практики, вся общественная жизнь продолжала развиваться в той атмосфере бессарабской толерантности, которую не смогла сокрушить ни насильственная румынизация 20-30-х годов, ни фашистские зверства периода оккупации, ни сталинские репрессии 40-начала 50-х годов, ни партийная «ленинская» политика национальных преимуществ 60-начала 80-х годов. В прочем, существовали и раздражители:

- отсутствие потребности в изучении молдавского языка немолдавским населением, вероятно, расценивалась многими представителями «народной» интеллигенции как высокомерие и пренебрежительность в отношении народа, который это население «приютил»;      

- политика национальных приоритетов, проводимая компартией Молдавии во второй половине XX в., логично сопровождалась некоторыми негативными моментами, в частности, уровень подготовки специалистов в молдавских школах, вузовых группах и т.д. был значительно ниже, чем в учебных заведениях с русским языком обучения, поэтому конкуренция между специалистами зачастую принимала этнически неблагоприятный для молдавского населения оттенок;

- широкое и повсеместное распространение русского языка в делопроизводстве, отчетности, проведении собраний, съездов и т.д. на республиканском уровне не могло не вызвать затруднений у национальной бюрократии, для которых русский был неродным и которые к концу 80-х годов считали своевременным постановку вопроса о придании молдавскому языку статуса государственного, что к тому же сулило и расширение возможностей служебной карьеры при неизбежном увольнении русскоязычных управленцев.

Таким образом, рассматривая корни зарождения конфликта исключительно в аспекте функционирования языков, нельзя не прийти к выводу о полной беспочвенности такого подхода.

Очевидно, конфликт был выгоден и абсолютно необходим этим силам в самой Молдавии и, возможно, неким силам за её пределами независимо от языка и национальности, а языковой вопрос, не имея почти никакого принципиального значения, становясь лишь поводом к инициативе конфликта.

Поэтому взвинчивание социального напряжения и доведение его до степени гражданского конфликта осуществлялось, как бы не властями, а самим обществом, и прошло несколько характерных этапов. Инициатором выступил Союз писателей Молдавии и его парторганизация, возглавляемая тогда лауреатом премии комсомола Молдавии поэтом И. Ходыркой.

В союзных и республиканских средствах массовой информации развернулась шумная компания о неблагоприятном состоянии природы, об отравлении полей, садов и огородов ядохимикатами, что вело, якобы, к угрозе исчезновения молдавской нации. Уже в этих первых работах «деятелей перестройки» в Молдавии таких как Друца, Дабижа, Лари, Мындыкану, Реница, Дедю и прочих, сам собой напрашивался вывод, что ядохимикаты на полях многонациональной республики действуют как-то избирательно: на молдавскую нацию и молдавский язык – губительно, тогда как русский язык и всё русскоговорящее население чуть ли не процветает и благоденствует на этой ядовитой «подпитке». Указывается и главный «виновник» экологической катастрофы – академик А.А. Жученко и возглавляемая им Академия наук МССР, в составе научных кадров которой молдаване едва набирали половину.

Постепенно, от публикации к публикации, антирусские намеки уступали место всё более четким и конкретным обвинениям. Экономист Максимилиан, например, заявил, что Москва построила в Молдавии Днестровскую ГРЭС, чтобы снабжать электричеством Украину, «а нам оставить золу и дым», но ГРЭС, работающая, кстати говоря, на нефти, полностью обеспечивала потребности Молдавии в электроэнергии и экспортировала энергию на Балканы. Румыния никак не фигурировала в перестроечной публицистике. Но подавляющее большинство материалов независимо от тематики (экологической, исторической, экономической или лингвистической) настойчиво проводило супер идею – единственное спасение молдавской нации в переводе молдавского языка с кириллической графики на латиницу, в установлении жесткого моноязычия, в признании своих румынских и даже древнеримских корней.

Таким образом, несмотря на довольно спокойное отношение общества к национальным и лингвистическим проблемам, можно считать, что к концу 80-х годов в целом созрели силы, готовые сломить сложившиеся равенство в использовании языков, готовые – и это главное! – разжечь огонь межнационального конфликта в своих узкоэгоистических интересах.