Вплоть до XX в. проблема истории науки не была пред­метом специального рассмотрения ни философов, ни уче­ных, работавших в той или иной области научного знания, и только в трудах первых позитивистов появляются попыт­ки анализа генезиса науки и ее истории, создается историо­графия науки.

Специфика подхода к возникновению науки в позитивиз­ме выражена Г. Спенсером (1820-1903) в работе «Происхож­дение науки». Утверждая, что обыденное знание и научное по своей природе тождественны, он заявляет о неправомернос­ти постановки вопроса о возникновении науки, которая, по его мнению, возникает вместе с появлением человеческого общества. Научный метод понимается им как естественный, изначально присущий человеку способ видения мира, не­изменяемый в различные эпохи. Развитие знания происхо­дит только путем расширения нашего опыта. Спенсером от­вергалось то, что мышлению присущи философские момен­ты. Именно это положение позитивистской историографии явилось предметом резкой критики историками науки дру­гих направлений.

Разработка истории науки началась только в XX в., но по­нималась она тогда или как раздел философии, или как раз­дел обшей теории культуры, или как раздел той или иной на­учной дисциплины. Признание истории науки как специаль­ной научной дисциплины произошла только в 1892 г., когда во Франции была создана первая кафедра истории науки.

Первые программы историко-научных исследований мож­но охарактеризовать следующим образом:

- первоначально решалась задача хронологической систе­матизации успехов в какой-либо области науки;

- делался упор на описание механизма прогрессивного развития научных идей и проблем;

- определялась творческая лаборатория ученого, социокультурный и мировоззренческий контекст творчества.

Одна из главных проблем, характерных для истории на­уки, - понять, объяснить, как, каким образом внешние усло­вия - экономические, социокультурные, политические, ми­ровоззренческие, психологические и другие - отражаются на результатах научного творчества: созданных теориях, выдви­гаемых гипотезах, применяемых методах научного поиска.

Эмпирической базой истории науки являются научные тексты прошлого: книги, журнальные статьи, переписка уче­ных, неопубликованные рукописи, дневники и т. д. Но есть ли гарантия, что историк науки имеет достаточно репрезента­тивный материал для своего исследования? Ведь очень часто ученый, сделавший открытие, пытается забыть те ошибочные пути поиска, которые приводили его к ложным выводам.

Так как объектом историко-научного исследования явля­ется прошлое, то такое исследование всегда - реконструкция, которая стремится претендовать на объективность. Также как и всем другим историкам, историкам науки известны две воз­можные односторонние установки, на основе которых прово­дится исследование: презентизм (объяснение прошлого языком современности) и антикваризм (восстановление целостной картины прошлого без каких-либо отсылок к совре­менности). Изучая прошлое, иную культуру, иной стиль мышления, знания, которые сегодня в науке уже не воспро­изводятся, не воссоздает ли историк науки нечто, что является лишь отражением его эпохи? И презентизм и антикваризм сталкиваются с непреодолимыми трудностями, отмеченными многими выдающимися историками науки.

Всплеск историографических исследований был зафиксирован в 30-х гг. XX в. В 1931 г. на Втором международном кон­грессе историков науки в Лондоне доклад о социально-экономических корнях механики Ньютона сделал ученый Б. М. Гассен, применивший в своем исследовании диалекти­ческий метод. Этот доклад произвел очень большое впечатле­ние на участников конгресса, из числа которых образовался «невидимый колледж», не имеющая организационного офор­мления группа, объединившая часть английских ученых, за­нимающихся изучением истории науки. Работа этой группы дала толчок к возникновению такого направления в западной историографии науки, которое получило название экстреналистского. Представители данного направления поставили своей задачей выявление связей между социально-экономи­ческими изменениями в жизни общества и развитием науки. Лидером его по праву стал английский физик и науковед Д. Бернал (1901-1971), опубликовавший работы «Социальная функция науки», «Наука и общество», «Наука в истории об­щества» и др. К числу известных представителей экстреналистского направления можно отнести Э. Цильзеля, R Мертона, Дж. Нидама, А. Кромби, Г. Герлака, С. Липли.

Экстерналистская концепция генезиса науки вызвала резкое неприятие со стороны некоторых историков науки, которые представили альтернативную концепцию, получив­шую название интерналистской, или имманентной. Соглас­но этой концепции, наука развивается не благодаря воздей­ствиям извне, из социальной действительности, а в результате своей внутренней эволюции, творческого напряжения са­мого научного мышления. К представителям этого направ­ления относятся А. Койре, Дж. Прайс, Р. Холл, Дж. Рэнделл, Дж. Агасси.

Для представителей экстерналистского и интерналистского направлений характерно следующее: они считают, что на­ука - уникальное явление в истории культуры, зарождается она в период перехода от средневековья к Новому времени. В противовес позитивистским взглядам на науку, они утвержда­ют, что научный метод - отнюдь не естественный, непосред­ственно данный человеку способ восприятия действительно­сти, а формируется под воздействием различных факторов. Но понимают эти факторы они различно. Так, представители экстернализма Э. Цильзель и Дж. Нидам видят их в ломке соци­альных барьеров между деятельностью верхних слоев ремес­ленников и университетских ученых в эпоху зарождения и становления капитализма. Р. Мертон же обосновывает такие существенные черты научного метода, как рационализм и эм­пиризм, влиянием протестантской этики.

Интерналист А. Койре (1892-1964) - французский фило­соф и историк науки - видит условие возникновения науки в коренной перестройке способа мышления. Для него эта пере­стройка выразилась в разрушении античного представления о Космосе как о иерархическом упорядоченном мире, где каж­дая вещь имеет свое «естественное» место, в котором «земное» по физическим свойствам резко отличается от «небесного». Идея Космоса заменяется идеей неопределенного и бесконеч­ного Универсума, в котором все вещи принадлежат одному и тому же уровню реальности. Как считает А. Койре, разруше­ние Космоса - это наиболее глубокая революция, которая была совершена в человеческих умах, и породили ее измене­ния философских концепций, которые выступают в качестве фундаментальных структур научного знания. Следующим мо­ментом мыслитель выделяет геометризацию пространства, т. е. замещение конкретного пространства догалилеевской физики абстрактным и гомогенным пространством евклидовой гео­метрии. С его точки зрения, не наблюдение и эксперимент, хотя их значение в становлении науки он не отрицает, а создание спе­циального языка (для него это язык математики, в частности гео­метрии) явилось необходимым условием экспериментирования. Койре считает, что историю научной мысли до момента воз­никновения уже сформированной науки необходимо разде­лить на три этапа, соответствующих трем различным типам мышления: 1) аристотелевская физика, 2) физика «импето», разработанная в течение XV в., и 3) математическая физика Галилея.

Представитель экстерналистского направления, австрий­ский историк науки Э. Цильзель (1891-1944), замечает, что развитие человеческого мышления шло не однолинейно, а во многих качественно различных направлениях, где появление науки явилось лишь одной из его ветвей. В статье «Социоло­гические корни науки» он вычленяет общие и специфические условия формирования науки и научного метода. Общие условия таковы:

1. С появлением раннего капитализма центр культуры пе­ремещается из монастырей и деревень в города. Наука не могла развиваться среди духовенства и рыцарства, так как ее дух светский и невоенный. Поэтому она могла развиваться только среди горожан.

2. Конец средневековья был периодом быстрого техноло­гического прогресса. В производстве и в военном деле стали использоваться машины, что, с одной стороны, ставило задачи для механиков и химиков, а с другой - способствовало формированию каузального мышления.

3. Капитализм с его духом предпринимательства и конку­ренции разрушил присущий средневековому образу жизни и мышления традиционализм и слепую веру в ав­торитеты. Индивидуализм, формирующийся в обще­стве, явился предпосылкой научного мышления. Дове­ряя только себе, освобождаясь от веры в авторитеты,

ученый развивает критический дух, без которого невоз­можна наука. Никакое предшествующее общество не знало критического духа, так как оно не знало экономи­ческой конкуренции.

4. Феодальное общество управлялось традицией и привыч­кой, тогда как в становящемся капитализме важную роль играют рациональные правила управления и веде­ния хозяйства. А возникновение экономической раци­ональности способствовало развитию рациональных научных методов. Появление количественного метода, фактически не существовавшего ранее, неотделимо от духа расчетов и вычислений, присущих капиталистичес­кой экономике.

Рассматривая специфические условия, способствовавшие становлению экспериментального естествознания, Цильзель рассматривает три большие социальные группы: а) универси­тетских ученых-схоластов, б) гуманистов и в) ремесленников и их взаимоотношения на протяжении XV-XV вв.

Университетский дух до середины XV в. оставался по пре­имуществу средневековым и оказывал сильное сопротивление пониманию изменений внешнего мира.

Гуманисты - представители светской образованности - появились в итальянских городах в середине XTV в. Они не являлись учеными, а были секретарями знати, папы, служа­щими муниципалитетов. Многие из них становились литера­торами, другие наставниками детей знати. Но и университет­ские ученые, и гуманисты были приверженцами авторитетов, считает Цильзель.

Ремесленники, выходя из-под власти цеховых традиций и толкаемые к изобретательству экономической конкуренцией, были «пионерами эмпирического наблюдения, эксперимен­тирования». Среди них были привилегированные группы, получившие больше знаний по роду их деятельности. За все­стороннюю деятельность Цильзель называет их художниками-инженерами.

Попытку преодоления односторонностей интернализма и экстернализма предпринял американский ученый Т. Кун (1922-1995) в работе «Структура научных революций». Эк-стерналистская историография, считает он, необходима при изучении первоначального развития какой-либо области на­уки, обусловленной социальными потребностями общества. Для зрелой науки приемлема интерналистская историография. Обладая определенной автономией, оба подхода, по мнению Куна, дополняют друг друга.

В настоящее время сосуществуют (несмотря на то, что возникли в разное время) три модели исторической реконструкции наук:

1) история науки как кумулятивный, поступательный, прогрессивный процесс;

2) история науки как развитие через научные революции;

3) история науки как совокупность индивидуальных, час­тных ситуаций (кейс стадис).

Смысл исторически более ранней кумулятивистской модели может быть выражен следующими положениями: каждый последующий шаг в науке может быть сделан, лишь опираясь на предыдущие достижения; новое знание совершеннее ста­рого, оно полнее, точнее, адекватнее отражает действитель­ность; предшествующее развитие науки - предыстория, подготовка ее современного состояния; в прошлом знании значи­мы только те элементы, которые соответствуют современным научным теориям; все, что было отвергнуто современной на­укой, считается ошибочным, относится к заблуждениям.

Но прерывность может вторгнуться в науку актами творче­ства, возникновением нового знания, иногда в корне отлич­ного от старого. Как быть в такой ситуации, если стоять на точке зрения кумулятивизма?

Австрийский физик и философ конца XX - начала XX в. Э. Мах (1838-1916) решал эту проблему, формулируя принцип непрерывности, который заключается в том, что естествоиспы­татель должен уметь увидеть в явлениях природы единообразие, представить новые факты так, чтобы подвести их под уже из­вестные законы.

Французский физик и философ этого же периода П. Дюгем (1861-1916) отчетливо представлял, что в истории науки бывают крупные сдвиги, перевороты, но задачу истории на­уки он видел в том, чтобы включить их в такую историко-на-учную реконструкцию, которая ведет к постепенности, непре­рывности и обосновывает эти сдвиги, перевороты из предше­ствующего развития знания. Именно исходя из этой идеи мыслитель сумел показать значение развития средневекового знания для становления науки Нового времени. Дюгем писал: «В генезисе научной доктрины нет абсолютного начала; как бы далеко в прошлое ни прослеживали цепочку мыслей, ко­торые подготовляли, подсказывали, предвещали эту доктри­ну, всегда в конечном итоге приходят к мнениям, которые в свою очередь были подготовлены, подсказаны, предвещены; и если прекращают это прослеживание следующих друг за другом идей, то не потому, что нашли начальное звено, а по­тому, что цепочка исчезает и погружается в глубины бездон­ного прошлого».

Вторая модель понимает историю развития науки через научные революции. Но любое научное знание, полученное таким путем, должно быть доказано, т. е. выведено, систематизиро­вано, понято из предшествующего знания. Поэтому истори­ки науки, придерживающиеся эволюционистских взглядов, хотя и признавали революционные ситуации в истории науки, но считали, что понять их можно, лишь включив в непрерыв­ный ряд развития, сведя к эволюционному процессу. Различа­ются эволюционные концепции тем, как они понимают это сведение: это или понимание научных революций как убыс­трения эволюционного развития, когда в короткий промежу­ток времени происходит большое количество научных открытий, или анализ революционной ситуации проводится так, что истоки новых идей находятся все в более и более ранних работах предшественников.

Другие исследователи, в частности представители постпо­зитивизма (вторая половина XX в.), утверждают, что научная революция приводит к фундаментальной ломке старой теории, или парадигмы, или научно-исследовательской программы, ко­торые принципиально не сводимы к предшествующим теориям, парадигмам, исследовательским программам. Так, Т. Кун, на­пример, считал, что в ходе научной революции возникает новая теория, уже завершенная и вполне оформленная, в то время как И. Лакатос утверждал, что победившая в результа­те научной революции научно-исследовательская программа должна развиваться, совершенствоваться до «пункта насыще­ния», после чего начинается ее регресс. При этом существует возможность определять проблемы, подлежащие обсужде­нию, предвидеть аномалии.

В 60-70-х гг. XX в. делались попытки переписать истории отдельных наук по куновской схеме: периоды, в которых про­исходит накопление знаний, (причем здесь могут появляться и аномалии, не вписывающиеся в существующую парадигму факты) - нормальная наука, сменяются коренной ломкой па­радигмы - научной революцией, после чего опять идет про­цесс накопления знаний в рамках новой парадигмы. Но пред­посылка, из которой исходили авторы, оставалась в принци­пе старая: наука развивается поступательно, непрерывность нарушается только в периоды научных революций.

Третья модель реконструкции науки, которая зарождается в историографии науки, получила название кейс-стадис (case-studes) - ситуационных исследований. «Кейс-стадис - это как бы перекресток всех возможных анализов науки, сформу­лированных в одной точке с целью обрисовать, реконструиро­вать одно событие из истории науки в его цельности, уникаль­ности и невоспроизводимости».

Научное открытие при использовании такой реконструк­ции изображается как историческое событие, в котором сме­шались идеи, содержание, цели предшествующей науки, куль­туры, условий жизни научного сообщества этого периода. Полученный научный результат не берется изолированно для включения его в цепочку развития научных идей, а рассмат­ривается в соотнесении с имеющими место в этой ситуации научными гипотезами, теориями, в контексте социокультурных, психологических обстоятельств, при которых он был получен. Но может ли изучение локальных (фокусных) точек привести к выявлению всеобщих характеристик изучаемого периода? Анализ работ авторов, которые используют этот ме­тод реконструкции, показывает, что реально очень сложно выявить эти характеристики, поэтому в ходе ситуационного исследования чаще всего создается фрагментарная историчес­кая картина.

В перспективе, ситуационные исследования должны занять свое место в историко-научных изысканиях. Но уже сегодня можно выделить их методологи­чески значимые особенности:

1. Эти исследования сосредоточены не на готовом факте, итоге научного открытия, а на самом событии, по воз­можности целостном и неповторимом. Это событие, даже представляющееся частным и незначительным, несет в себе симптомы переломных, переворотных со­бытий в истории науки. Оно оказывается перекрестком разных направлений историко-научных поисков. Ситу­ационные исследования сочетают в себе синтетичность, универсальность и локальность, точечность, легко обо­зримую предметность анализируемого события.

2. Неправильно представлять кейс-стадис только как ре­конструкцию творческих актов, стоящих где-то рядом с научным текстом, объясняющим его предысторию. В основном речь идет о текстах, отобранных с целью как можно более полного воспроизведения ситуации.

3. Кейс-стадис характеризуется как некоторая воронка, в которую стягиваются и предшествующие и последую­щие события, хотя осуществляется анализ настоящего науки, «теперь», даже если это «теперь» и отстоит хроно­логически во времени от настоящего состояния науки.

4. Важно, что в качестве целостного и уникального берет­ся событие, малое по объему.

5. Внутри ситуационных исследований трансформируются обычные для историографии науки понятия, такие как непрерывность и дискретность, критерии научности, индивидуальное творчество и готовая научная теория, научное сообщество и т. д.

6. Характерным для ситуационных исследований являет­ся включение науки в контекст культуры, что и застав­ляет перестраивать типичные для исторической рекон­струкции понятия. При этом ситуационные исследова­ния можно подразделять на два рода: а) предметом изучения берутся некоторые мутационные точки, в кото­рых меняется тип культуры, тип мышления (диалоги Гали­лея, первые статьи Эйнштейна и т. д.); б) более рядовое со­бытие в истории науки, которое не выводит за рамки на­учного мышления данной культуры, но сосредоточивает в себе, фокусирует его основные особенности.

Если прибегнуть к графической модели истории науки, то традиционная кумулятивная историография науки может быть представлена прямой однонаправленной линией, в то время как историческая реконструкция на базе кейс-стадис будет представлять собой нечто вроде плоскости с возвыша­ющимися на ней холмами и пиками, которые изображают события большей и меньшей значимости. Между события­ми (а ими могут быть и конкурирующие теории) устанавли­ваются диалогические отношения, что на графической моде­ли можно показать как линии, соединяющие различные хол­мы и пики.

Опыт известных историко-научных работ, выполненных по методу ситуационных исследований, показывает, что ре­конструкция прошлого события как уникального предполагает сложную теоретическую работу по обобщению при построении целостного, «объемного» события, что достаточно сложно и представляется делом будущего. Все больше в исследования по истории науки проникает идея взаимодополняемости суще­ствующих методов.

Известный ученый, естествоиспытатель и мысли­тель В. И. Вернадский (1863-1945) предложил идею рассмот­рения истории науки как становления и развития научного мировоззрения. Опираясь на идеи социокультурной обуслов­ленности научного познания, большой вклад в исследование истории науки внесли ученые П. П. Гайденко, Е. А. Мамчур, Л. А. Маркова, С. Р. Микулинский, Л. М. Ко-сарева, И. Д. Рожанский и др.

Вопрос о периодизации истории науки в историографи­ческой литературе является дискуссионным. Воспользуемся получающей все большее признание периодизацией, соглас­но которой науке как таковой предшествует преднаука, где зарождаются элементы (предпосылки) науки, затем следует классическая наука, неклассическая и постнеклассическая (см. работы В. С. Степина, В. В. Ильина и др.).

Три функции науки. Биография науки - это ее жизнеописание, и о жизни науки мы с полным правом говорим потому, что жизнь науки - это часть жизни человека.

Как уже говорилось выше, душа человека требует от интеллекта завершенных знаний о мире, иначе она будет находиться в состоянии тревоги и страха. Интеллект, движимый природным любопытством, жаждой познания поставляет человеку все но­вые и новые знания. Поскольку душевная составляющая чело­века сильнее интеллектуальной, интеллект оказывается в слож­ном положении: угождать себе - значит непрестанно находиться в познавательном процессе и обновлении знаний о мире; угож­дать душе - правдами и неправдами обосновывать достоверность наличного знания.

В целом, если расположить в иерархической последователь­ности функции науки в связи с их ценностью для человека то, есть достаточно оснований для следующего ряда:

1. Психологическая функция - научное знание прежде всего ублажает душу человека, в смысле создания мифов о почти полном познании мира.

2. Духовно-интеллектуальная функция - научное знание и научная деятельность ублажают врожденную познавательную потреб­ность человека.

2 Утилитарно-прагматическая функция - научное знание используется при разработке технологий получения материальных продуктов для ублажения человеческого тела (тепла, света, трас порта, средств связи).