Диалектика плохо применима в исследовании природы, но дает легко достижимые и особенно впечатляющие результаты в рассуждениях об обществе. Здесь явственно обнаруживается, однако, что гегелевская диалектика является по своей сути частным случаем одиозной софистики. Это хорошо показывают рассуждения Гегеля о равенстве, свободе и конституции¹⁷. Их итогом является уверение, что прусская монархия, вообще не имевшая конституции, является высшим воплощением конституционности. Этот интеллектуальный фокус оказывается возможным благодаря диалектике, позволяющей отождествлять противоположности. Равенство объявляется неравенством, свобода – неуклонным следованием закону, а отсутствие конституции – конституцией наиболее высоко развитого разума. Все это, конечно, нелепость. Но нелепость, хорошо вписывающаяся в контекст пронизанной диалектикой социальной философии Гегеля. Согласно Гегелю, история есть процесс самопознания «абсолютного духа», или бога. Сущность материи – тяжесть, сущность духа – свобода, так что история, представляющая собой некоторого рода гигантское, растянутое во времени умозаключение, имеет своей целью познание свободы. В развитии духа выделяются три фазы: восточная, греко-римская и германская. Все остальные регионы и народы остаются, в сущности, вне истории, составляют ее балласт. Восток знал, говорит Гегель, что только один свободен; греческий и римский мир понимал, что некоторые свободны; германский народ знает, что все свободны. Общим законом исторического развития является, таким образом, прогресс, но не простой, а «диалектический прогресс», при котором германская монархия оказывается высшей точкой как в познании свободы, так и в ее воплощении.

Свобода тоже понимается «диалектически»: она означает право подчиняться закону, и оказывается, что везде, где есть закон, каким бы они ни являлся, есть и свобода. Принципом исторического развития является национальный дух. В каждый период истории есть определенная нация, реализующая ту стадию развития, которой достигло человечество. В современной истории такой нацией является Германия. Национальный дух воплощается в государстве, которое есть наличная, действительно нравственная жизнь. Государство – это божественная идея, как она существует на земле. Оно – разумная, объективно себя осознающая и для себя сущая свобода. Каждое государство является естественным врагом всех иных государств и должно утверждать свое существование посредством войны. К государству не применимы никакие моральные ограничения, его оправдание является только исторический успех. Война, особенно война молодых наций против старых, вполне допустима. Более того, три вещи наиболее ценны: война, судьба и слава. Конфликты государств разрешаются только в военном столкновении. Мир – это окостенение, война же позволяет серьезно воспринять повседневную жизнь. Отношения между государствами не являются правовыми или нравственными, поскольку высший интерес каждого государства – его собственный интерес. Война сохраняет нравственное здоровье народов, уберегает их от гниения, которое непременно явилось бы следствием продолжительного мира. Соответственно, принципом достойной уважения жизни и идеалом «героического человека, противостоящего мелкой посредственности, является максима: «Живи, рискуя». Если государство стоит вне морали, то и великие люди своего времени, выражающие то, что оно хочет, тоже находятся вне морали. Против них не должны раздаваться скучные упреки в недостатке скромности, смирения, любви к людям и сострадательности. Великая личность вправе растоптать и сокрушить едва ли не все на своем пути.

Таким образом, для социальной философии Гегеля характерны: национализм, доходящий до идеи, что одна избранная нация обречена на мировое господство; освобождение государства от любых моральных ограничений и обязательств; превознесение войны как естественного способа разрешения конфликтов между государствами; восхваление «всемирно-исторических личностей», умеющих не обращать внимания на нормы морали и общественное мнение; концепция человека как не столько разумного животного, сколько героического животного, презирающего обычную, мелкую, материальную жизнь. В дальнейшем национал-социализм подставил вместо «духа» квазибиологическую концепцию крови и расы. Гегель был, таким образом, одним из идейных предшественников нацизма.

Шопенгауэр о Гегеле

А. Шопенгаэур, лично знавший Гегеля, характеризует его философию как шарлатанство и предлагает использовать в качестве эпиграфа к ней шекспировские слова: "язык сумасшедшего и отсутствие мозгов"¹⁸. В другой своей работе Шопенгауэр называет Гегеля "умственным калибаном", т.е. интеллектуальным дикарем, а его философию характеризует как пустозвонство и шарлатанство¹⁹ . Два момента особенно раздражают Шопенгауэра: авторитарность гегелевского мышления и та иллюзия всемогущества, которую оно создает. У Гегеля нет "разумного обсуждения и честного изложения"²⁰. Он говорит как непререкаемый авторитет, которому нужно во всем безоглядно верить; походя и без углубленного анализа он разрешает самые сложные проблемы.

Критика Шопенгауэра, какой бы основательной она ни казалась, нуждается, однако, в серьезных оговорках. Философия Гегеля является непосредственной предшественницей коллективистической философии и, как таковая, не может не быть авторитарной. Видимость ее всемогущества проистекает из диалектики, которая также является неотъемлемой чертой коллективистического мышления. Если философия Гегеля и представляет собой "пустозвонство и шарлатанство", то только с точки зрения философии индивидуалистического общества, но никак не с позиции коллективистической философии. А. Шопенгауэр писал о Гегеле, что он оказал опустошающее или, точнее говоря, оглупляющее влияние на философию и все другие формы культуры. Примерно таким же было влияние Гегеля на нашу отечественную социальную философию, в особенности советского периода.