Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
В тени, отброшенной на русскую историю мрачными фигурами Грозного и опричников, на первый взгляд меркнет созидательная работа талантливых мастеров и художников, творивших подлинные шедевры искусства и материальной культуры. Но все это лишь на первый взгляд.
Прогресс русской культуры воплощался в людях, тесно связанных с развитием государства, нуждавшегося в специалистах, знакомых с основами математики и геометрии, свойствами руд и металлов. И вот появились архитекторы, опытные инженеры, проектировавшие строительство новых крепостей (Иван Григорьевич Выродков и Постник Яковлев), приказные дельцы (Иван Висковатый), писцы, описывавшие земли, картографы, составившие при Грозном первый чертеж государства, литейщики (такие, как Богдан и его ученик Пятой, Андрей Чохов, Кузьмин Первый). К середине XVI в. выросли кадры, способные справляться со сложными инженерными задачами. Среди них первое место принадлежало Ивану Григорьевичу Выродкову, который в необычайно короткий срок (за 4 недели) поставил крепость г. Свияжска и руководил сооружением тур, опоясавших Казанскую крепость. «Хитрец, градоздавец и делатель», инженер, воин и государственный деятель, этот человек, отличающийся универсальностью интересов и занятий, входит в плеяду русских гуманистов.
Атмосфера начала царствования Грозного вызвала к жизни политических деятелей широкого размаха, таких, как Сильвестр и Адашев, понимавших основные задачи переустройства страны, она давала возможность изложения своих взглядов Пересветову и Ермолаю Еразму. Наиболее образованные думные люди вели переговоры с представителями иностранных держав и решали важные государственные задачи (И. М. Висковатый, Алексей Адашев). Без знаний не могли обходиться и торговые люди, побывавшие в заморских странах. Все они — будь то дворяне, защищавшие самодержавие и выколачивавшие оброк из своих крестьян, или торговые люди — тесно были связаны с царской властью. Для них дальнейшие судьбы страны становились делом жизни. Вопросы улучшения государственного строя России, будущего воинников и холопов, права и обязанностей государя обсуждали в конце 40-50-х годов такие мыслители, как Ермолай Еразм, И. С. Пересветов.
На вопросы о судьбах различных сословий передовая общественная мысль давала иной ответ, чем правящий класс, указывала иной путь, чем тот, на который вступило Российское царство. Впрочем, она не осмеливалась поднять голос против нарождающегося самодержавия, горячо поддерживая идею царской власти.
Твердое убеждение во всемогуществе государя разделял и Андрей Курбский. Ему были свойственны представления о высоком назначении царя, который, по его словам, «должен искати добраго и полезнаго совета не токмо у советников, но и у всенародных человек, понеже дар духа дается не по богатеству внешнему и по силе царства, но по правости душевной».1 Апофеоз власти самодержца у Пересветова и других передовых идеологов объясняется не только силой дворянского сословия, но и слабостью русских городов. Носителями передовых идей выступали дальновидные представители дворянства, а не горожане.
Взрыв реформационных настроений знаменовал кризис традиционного православия, коренной поворот в мировоззрении. Формировался новый тип человека, вольно или невольно испытывавшего влияние реформационных движений, человека, в себе самом, а не в боге увидевшего смысл мироздания.
Новые люди появлялись и в городе, и в деревне. Предприимчивое русское купечество вело торговлю на севере в районе Норвегии, у берегов Северного Ледовитого океана до устья Оби и даже до Мангазеи, ездило в далекие восточные страны, поддерживая постоянные торговые отношения со Средней Азией, Ираном и Турцией. Тип нового человека, целую прослойку торговых мужиков, «которые рожью торгуют и деньги в рост дают», заметили даже законодательные памятники XVI в. Им, этим торговым мужикам — Амосовым, Своеземцевым, Прощелыкиным и др., конечно, далеко было до людей эпохи Возрождения. С последними могли сравниться лишь Аника Строганов, да его сыновья — Семен, Максим и Никита, соледобытчики, основатели крупнейшего торгового дома, активно участвовавшие в присоединении Сибири, опытные организаторы различных ремесел, в первую очередь металлообработки, иконописного дела, переписки рукописей. Даже рядовые торговые люди по своему подходу к жизни отличались от предшествующих поколений. Их настольными книгами были не столько Евангелие и Апостол, сколько «Торговая книга», перечислявшая все виды товаров, которые можно купить и продать, с подробнейшим указанием сортов и цен.
«Новые люди» формировались и за монастырскими стенами. Монастыри, все теснее и теснее связанные с рынком, нуждались в строгом учете произведенной, закупленной и проданной продукции. Монастыри начинают систематически вести приходо-расходные книги. Настоятель, келарь и казначей делили время между чтением богослужебных книг и проверкой записей в приходо-расходных. Только строгий «бухгалтерский» учет мог обеспечить руководимым им монастырям процветание в трудные годы правления Грозного. Наиболее ярким представителем новых людей в среде церковников был Филипп Колычев, одаренный и изобретательный инженер, мысль которого обращалась и на усовершенствование орудий сельскохозяйственного труда, и на устройство мельниц, и др.
Человек середины XVI в. как бы впервые увидел окружающий мир во всем его разнообразии. Художники, иллюстрируя житийные, богословские и исторические сочинения, тщательно выписывали разнообразные города, реки, моря, корабли со всеми деталями оснастки (в миниатюрах Егоровского сборника), оружие и убранство домов, княжеские и боярские регалии (в Лицевом летописном своде). Правда, в изображениях господствовал привычный для иконописцев штамп, но реально переданные детали нарушали привычные традиции, восходившие еще к Византии. На иконах реалии окружающего человека мира, в особенности архитектурного пейзажа, вытеснили с первого плана фигуру святого. Особенно заметно это в клеймах{20} житийных икон, таких, как «Тихвинская богоматерь» или «Антоний Римлянин». По многим иконам того времени с большой достоверностью можно реконструировать комплексы монастырских зданий. Так, на иконе «Воздвижение креста» из Троице-Сергиева монастыря довольно точно воспроизведены пятиглавый собор с позакомарным покрытием и шатровая колокольня на мощных столбах. Многочисленные жанровые сцены, обрамлявшие в клеймах изображение какого-либо святого, по стилю напоминают миниатюры. В повествовательных композициях на произведениях мелкой пластики и иконах все чаще встречаются фигуры зверей и птиц, изображения небесных светил, сложных архитектурных форм, точно переданной одежды и предметов быта. Проникновение реалистических мотивов приводило порой к неожиданным результатам. Образ святого терял возвышенные черты. «Предстоящие» в композициях середины и второй половины XVI в., и в первую очередь Богородица, — живые люди, изнемогающие под бременем несчастья, а не святые, с радостью принимающие испытание, посланное богом. Изображение реальных черт мира, окружающих человека, нахлынувших новых жизненных впечатлений приводит к изменению самой манеры письма художника, измельчанию и детализации, резко контрастирующей с возвышенной монументальностью произведений предшествующего XV в.
Новые тенденции в быту проявлялись в более стертой форме. Люди той поры остались верны старым традиционным формам жизни, но увидели в ней самой новую ценность и прелесть. Не убиение плоти, не аскетизм — вершина христианского отречения от всего земного, а воспевание земной жизни — вот что отличает психологию нового человека. «Все хотят на земле жить и забыли о загробной жизни» — этот упрек одного из церковных иерархов первой трети века с большим основанием следовало адресовать новому поколению.2
Энциклопедией русского быта можно назвать «Домострой», сборник поучений по всем отраслям домашнего хозяйства, написанный Сильвестром для сына Анфима, занимавшегося крупной оптовой торговлей и постоянно связанного с иностранными купцами. «Домострой» с его любованием житейскими мелочами, скрупулезной требовательностью к соблюдению разумных правил ведения хозяйства, строгой регламентацией быта и духовной жизни мирян знаменовал упадок внутренней религиозности и проникновение рационализма в мировоззрение торговых слоев. Рост городов и бюргерства вызывал появление подобных хозяйственных энциклопедий, регламентировавших быт зажиточного горожанина, и в других странах. «Домострой» Сильвестра перекликается с чешскими памятниками — четвертой книгой «Учения христианского» Фомы Щитного, предшественника Яна Гуса, «Советами отца сыну» Смиля Фляшки (XIV в.), итальянским «Рассуждением об управлении семьей» Пандольфини, французским «Парижским хозяином» (XV в.) и т. д. В «Домострое», как и во всех этих сочинениях, быт трактовался как единственная форма удовлетворения человеческих потребностей на земле. Формальное соблюдение религиозных обрядов — вот что требовал от «рачительного» хозяина составитель «Домостроя». Еда воспринималась отнюдь не как греховное потворствование плоти, а как законное для каждого христианина удовольствие. «Домострой» подробнейшим образом описывал, как следует накрывать на стол, как уставлять на чистой скатерти бесконечные столовые «суды» (ковши и судки столовые, уксусницы, перечницы и солоницы, ложки, блюда и ставцы). В «Домострое» содержались рецепты приготовления постных кушаний (блинов, пирогов с рыжиками, груздями, маком, кашей и капустой, каш, рыбы в разных видах, немецких сельдей), скоромных (из мяса, ветчины, сала), различных напитков и сладких кушаний (брусничной воды, пива мартовского, малинового морса, яблок и груш в квасу и в патоке, пастил и т. д.).
В глазах читателя «Домостроя» дом был не его временным земным прибежищем, преддверием ада, рая или чистилища, а человеческой храминой, о которой он обязан был заботиться не меньше, чем о настоящих храмах. Дома украшались орнаментальными и животными мотивами. Змеи, звери и «неверные храбрые мужи» оказались настолько распространенными во внешнем оформлении домов, что это послужило темой специального осуждения Стоглавого собора.
Все большее распространение получали восточные и итальянские шелковые ткани, западные сукна, даже высшее черное духовенство не отставало от общего поветрия. Модным среди мирян было ношение «платья и одежды иноверных земель», в том числе и восточных тюбетеек. Распространение предметов роскоши сопровождалось все большим вниманием к человеческому телу, И мужчины, и женщины начали тщательно следить за собой. Мужчины стали выщипывать усы, бриться и «подсекать» бороду ради моды. Как ни протестовал против этих новых веяний Стоглав, он не в силах был остановить общего движения.
Широко распространились такие игры, как шахматы и шашки. Запрещения Стоглава «бесчинствовать» шахматами и предостережения «Домостроя» относительно будущей судьбы игроков — проклятия на этом свете и мучения ада на том — не могли остановить увлечения ими. Играл сам царь, играли его приближенные, играли городские жители и крестьяне.
Сдвиги в мировоззрении и миропонимании не привели к освобождению от пут религиозной философии. Выбираясь из них, светский человек России попадал в новые, становясь лицом «государственным».
Для укрепления своего положения государство широко использовало православие и церковь, а последняя — царскую власть для упрочения господства над душами и телами верующих. Союз православной церкви и царизма обеспечил победу контрреформации в России. Под ее знаком прошло развитие русской культуры 50-80-х годов XVI в. Как бы ни складывались взаимоотношения царизма и церкви, они выступали единым фронтом против развития свободолюбивой и творческой мысли.
НА СЛУЖБЕ ЦАРЮ И ЦЕРКВИ
Процесс политического объединения и централизации страны оказал воздействие на различные области культуры. В руках царя сосредотачивалась основная масса средств, которыми не располагали ни князья, ни бояре, ни даже монастыри для финансирования любых начинаний в области культуры — строительства, росписей, организации летописного дела. Лишь некоторые удельные центры могли позволить себе обзавестись новыми храмами. Так, в Старице в 1561 г. был сооружен Борисоглебский собор, знаменитый своими изразцовыми рельефами. Собор в Дмитрове при Владимире Старицком (1566–1569) был украшен такими же рельефами. Монастырское строительствов 50-е годы почти прекратилось. Даже Троице-Сергиеву монастырю понадобилось 80 лет, чтобы завершить заложенный в 1554 г. по образцу московского Успенский собор. Давно прекратили свою деятельность местные центры летописания. Только на северо-западе (в Новгороде и Пскове) или в отдельных монастырях появлялись небольшие летописи, составители которых изредка размышляли о судьбах страны в тяжелые годы опричнины. Но в них вместо общерусских сведений внимание преимущественно обращалось на известия, относящиеся к местной церковной истории, на стихийные бедствия и т. д.
Пожалуй, не осталось ни одной области культуры, развитие которой не было бы подчинено непосредственному царскому велению. «Земной бог» вмешивался во все — и в дела земные, и в дела духовные. Общерусское летописание полностью стало государственным делом. Его вели теперь в государеве дворце, под руководством близких к царю Алексея Адашева и Ивана Висковатого. Сам царь участвовал в этом, «переписывая» историю в связи с новыми политическими катаклизмами. Летопись становилась хроникой придворных событий, войн и дипломатических приемов, основанной на материалах государственного архива, превращаясь в свод выдержек из посольских и разрядных книг.
Дольше всех подобие самостоятельности сохраняла одна область литературы — публицистика. Середина XVI в, — это время раздумий, размышлений и споров о будущем страны. Проекты, предложения, челобития сыпались как из рога изобилия. Основные догматы православия подверглись сокрушительной критике «еретиков». Борец за счастье угнетенного люда Феодосий Косой выступил со взглядами, которые могут считаться вершиной русской общественной мысли того времени. Под напором передовой общественной мысли религиозная культура средневековья дала трещину. Но клерикальная реакция подавила передовые идеологические течения. Торжество контрреформации наложило отпечаток и на развитие общественной мысли. В канун введения опричнины в России безраздельно господствовал один публицист — сам царь. Он обнаружил различные стороны литературного дарования: сарказм — в письмах в Кирилло-Белозерский монастырь и к томившемуся в плену Василию Грязному, велеречие и невоздержанность — в посланиях Курбскому. Фактическое исчезновение в годы опричнины публицистики как жанра свидетельствует о глубоком и трагическом кризисе общественной мысли. Пустоту, образованную гонениями на еретиков, заполнили церковь и самодержавная власть. Место ярких и самобытных произведений передовых писателей занимают вышедшие как бы из-под одного пера жития святых, размножавшиеся церковниками по мере причисления к лику общерусских святых того или иного местного деятеля. В связи с канонизационными соборами 1547–1549 гг. в макарьевском кружке были составлены особая редакция жития Александра Невского, освободившего Псков от немецких рыцарей, Ефросина, основателя Псково-Печерского монастыря, в 1558 г. — новгородских святых Никиты и Нифонта, повесть о юрьевском «мученике» Исидоре. Антиливонские выпады в этих произведениях подготавливали общественное мнение России к войне за Прибалтику. Даже житийная литература оказалась на службе царизма. Лишь в изображении эпизодов классовой борьбы крестьянства жития правдоподобны. Они ярко и красочно рассказывали о тех тяготах и муках, которые пришлось вынести «святым», которые то «в доспесех с мечи», то «с копии и рогатины» защищали захваченные у крестьян земли. Эти сцены по драматизму не уступают лучшим произведениям художественной литературы предшествующего времени.
Стоглав как памятник публицистики середины XVI в. показывал состояние официальной идеологии. Он был лишен каких-либо творческих начал. Стоглав, подчинив отправление религиозных церемоний тщательному контролю церкви и государства, требовал от каждого верноподданного совершать молитвы за царя, одни на случай, если он оставался в столице, другие — если он выступал в поход. Стоглаву вторил и «Домострой», предписывавший возносить молитвы о здравии царя — в церкви и дома. «Домострой» учил: «Царя бойся и служи ему верою… с покорением истинну отвечащай ему яко самому богу». Все должны были слушаться и царских наместников: «…тако же и князем покаряйтеся и должную ему честь воздавай яко от него посланом во отмщение».1
На канун опричнины приходится создание произведений, целью которых был пересмотр истории России с точки зрения официальных концепций (Казанская история, Степенная книга, Лицевой летописный свод). «Степенная книга», написанная в 1560–1563 гг. по поручению митрополита Макария царским духовником Афанасием (Андреем, позднее митрополитом), оказалась одним из наиболее значительных историко-литературных произведений эпохи. Она содержала историю России в виде последовательного ряда биографий правителей, начиная с киевских князей. Каждая биография представляла особую «степень»; семнадцатая посвящена была жизни и деяниям Ивана Грозного. Степенная книга рассказывала о роли церкви и высших церковных иерархов в строительстве государства, о деяниях митрополитов, утверждала идею единства самодержавной и духовной власти, их союза в деле упрочения власти государей. В 1564–1565 гг. была написана «Казанская история», повесть, излагающая историю Казанского ханства и многовековой борьбы с ним России. Автор провел в плену около 20 лет и был освобожден в 1552 г. На страницы «Казанской истории» попали и реалистические описания битв и страданий русских воинов, были упомянуты разногласия среди воевод в связи с трудностями похода. В центре повествования — панегирически описанные воинские подвиги Ивана IV. Авторы «Степенной книги» и «Казанской истории» пользовались беллетристическими приемами изложения. Ополчившаяся на занимательное светское чтение официальная литература (будь то церковная, будь то светская) уже не могла придерживаться старых канонов, что ярко свидетельствовало о ее внутреннем кризисе.
Основной круг чтения законопослушного читателя определялся житийными и святоотеческими произведениями, которые, как и некоторые сочинения светского или полусветского содержания (книга Иосифа Флавия «О пленении Иерусалимском», «Космография» Козьмы Индикоплова и т. д.), были включены Макарием в «Великие Четьи Минеи». Беллетристические произведения (например, «Повесть о Динаре») были лишены диалогов, остросюжетных конфликтов, резких поворотов в судьбах героев. Победа иверской (грузинской) царицы Динары над персами приписывается ее набожности.
«Душеполезные» произведения типа «Повести о Динаре», «Повести о Евстратии-Велизарии», «Прения живота со смертью» вытеснили переводные занимательные сочинения предшествующего времени. Эти повести приобретали характер агиографических (житийных) сочинений (например, «Повесть о Варлааме и Иоасафе», «Сказание о Вавилоне», включенные в «Великие Четьи Минеи»), Переведенный с немецкого памятник «Прение живота со смертью», вышедший из кругов новгородских клерикалов в конце XV в., хотя и имел диалоги, но был лишен действия. Из перевода аналогичного польского произведения «Разговор магистра Поликарпа со смертью» были удалены все сатирические элементы. Текст, потерявший элементы занимательности, приблизился к унылым, однообразным произведениям церковной поучительной литературы.
Строительство каменных сооружений было подчинено целям внешней и, в особенности, внутренней политики государства. Управление строительством сосредотачивалось в руках царя, что было оформлено в 1583 г. созданием приказа Каменных дел. Если при отце Грозного Василии III кремли-крепости создавались главным образом в южных городах, на границе с Крымским ханством (Коломна, Тула, Зарайск), то основное место в крепостном строительстве во время Грозного заняло сооружение крепостей на севере страны, где царь хоронился или намеревался отсиживаться от своих действительных или мнимых врагов. Так возникла крепость Александровой слободы, где было сооружено и несколько храмов, больше похожих на башни, чем на церкви. Продолжалось строительство на востоке (в Свияжске и Казани им руководил псковский городовой мастер Постник Яковлев) и на западе (в 1557 г. Иван Выродков и П. П. Головин ставили «…город от Немец усть-Неровы реки… у моря для пристанища морьскаго корабленого»2).
Архитектурным памятником, который должен был увековечить венчание Грозного на царство, был храм Иоанна Предтечи (покровителя Ивана Грозного), в 1553–1554 гг. построенный в соседнем с Коломенским селе-усадьбе Дьякове. Он состоит из пяти восьмигранных столпов с наибольшим из них в середине. Центральный столп имеет два яруса полукруглых и треугольных кокошников. Архитектура храма отличается стремлением поразить воображение грандиозностью и неожиданностью архитектурных решений. Разрыв с традициями византийского зодчества нашел выражение в отказе от обычного крестово-купольного храма.
Жизнерадостная и нарядная церковь Покрова Богородицы (храм Василия Блаженного), «преудивлена различными образцы и многими переводы»,3 была исполнена чувства ликования. На высоком подклете с открытыми арками и наружной галереей (гульбищем) расположены девять столпов. Центральная часть собора (собственно Покровский храм) — это столп с шатром, плавно переходящим из трех рядов кокошников. Остальные восемь столпов, окружающие центральный, — более низкие, они отличаются по высоте, объему, отделке, но очень удачно образуют единое целое. То общий мотив кокошников, полукруглых или граненых, то похожая форма орнаментов или арок, то остроугольные «стрелы» на гранях башен роднят между собой отдельные храмы. Нынешняя пестрая окраска собора появилась лишь в XVII–XVIII вв. Первоначально сочетание красного кирпича и белого камня скрадывало некоторое изобилие архитектурных форм и придавало храму если не большую нарядность, то большую монументальность.
Покровский собор узаконил новую для каменного зодчества форму шатровых сооружений, ставших преобладающими в дворцовом строительстве третьей четверти XVI в. Дворцовая архитектура пыталась утвердить идею прославления самодержавия, прибегая для этого к новым формам. Шатровые церкви как символ укрепляющейся царской власти были воздвигнуты в Брусенском монастыре, расположенном внутри кремля г. Коломны (1552), в Воротынске на Угре (середина XVI в.), в Лютикове монастыре (1559). Вслед за переходом Старицы в руки Ивана IV там также началось сооружение шатрового храма.
Скульптурным мемориалом венчания Грозного на царство должен был стать Мономахов трон, или место (1551 г.), установленный в Успенском соборе. Нижняя часть его в форме куба покоится на четырех зверях, свернувшихся клубком. Стенки украшены двенадцатью резными сценами низкого рельефа, изображающими сказание о получении Владимиром Мономахом царских регалий — шапки и барм от византийского императора Константина Мономаха. Владимир Мономах и его окружение представлены в виде царя и бояр в нарядах XVI в. Пластичность и динамичность резьбы может дать некоторое представление об искусстве скульптуры того времени. Произведения мелкой пластики (нагрудные иконы, иконки-складни, мощевики-ковчеги и кресты) после Стоглава, как показала Т. В. Николаева, отличались большим единообразием, чем ранее. Возможности проникновения в изобразительное искусство народной традиции уменьшались.
Москва, вернее Кремль «царствующего града», стала и центром художественной жизни. Сюда были собраны лучшие иконописцы изо всех городов, они расписывали стены царского дворца, подновляли или заново изготавливали иконы для опустошенных пожаром 1547 г. кремлевских церквей. Здесь строились новые церкви, иллюстрировались летописи, задуманные как рукописный мемориал царствования Ивана IV. Прославлению военных побед посвящена роспись Золотой палаты Кремлевского дворца (1547–1552){21}. В росписи использованы сюжеты русской истории, библейских рассказов и притч.4 Аллегорические фигуры «Целомудрие», «Разум», «Чистота», «Правда», «Неправда», «Безумие» наглядно иллюстрировали моральный кодекс христианства, так настойчиво пропагандируемый митрополитом Макарием в его посланиях царю. Добродетели и пороки в виде женщин напоминают об образах раннего Возрождения.
В связи с грандиозными работами, производившимися в Кремле, встал вопрос о форме новых произведений. Впервые в истории русской художественной культуры вопросы искусства становятся предметом обсуждения церковных соборов (1551 и 1554 гг.), складывается определенный план создания произведений различных видов искусства: монументальной живописи, книжной иллюстрации и прикладного искусства, в частности резьбы по дереву.
Стоглав установил специальные правила о том, как следует писать иконы. Во «избежание шатости в людях» из-за разнообразия образных композиций на иконах Стоглавый собор принял решение о введении лицевых иконописных «подлинников», дающих образцы, т. е. схематическую характеристику, изображений отдельных святых и целых композиций. Отличия одного святого от другого описывались так — «брада покороче Сергиевы», «брада Власиева», «образом велик, брада невелика» или «сед, брада долга до пояса, на конце узка, не подвоилась, но повисла в один косм». Такие инструкции содействовали стандартизации обликов святых и должны были искоренить «самомышление» иконописца, литейщика, резчика. Стоглав ополчился и на иконописцев, которые «по торгам ходят с образы без чести». В творчестве мастеров, писавших иконы вне мастерских, «на широкого потребителя» и продававших их вразнос, органически соединялись и народные представления о тех или иных святых, и элементы ремесленничества, сплавленные с трафаретным изготовлением по «подлинникам».
Вопрос об изображении современников встал в связи с изготовлением икон для Благовещенского собора. Молящиеся цари, святители, народ напоминали живых людей, хотя изображения и были лишены портретного сходства. В угоду царю Стоглав подтвердил право изображать на иконах не только святых, но и живых царей и священнослужителей. Наместники бога на земле таким образом как бы причислялись к лику святых.
Собор волновал и вопрос об «изобразимости божества». Речь шла о запрещении писать на иконах бога-отца, как это делалось на Западе. Образец так называемой новозаветной Троицы (бог-отец и бог-сын на престолах с голубем между ними) представила четырехчастная икона, изготовленная для Благовещенского собора Московского Кремля псковскими мастерами вскоре после пожара 1547 г. Удивление непривычного к новому изображению московского зрителя вызывали и изображения Христа: то в образе воина, сидящего на кресте, то в образе обнаженного ангела, прикрытого крыльями. Создание четырехчастной иконы возбудило массу кривотолков. Наиболее резко в 1553 г. высказался Висковатый, которому митрополит решительно возразил: «Не велено вам о божестве и божиих делех испытывати… Знал бы ты свои дела, которые на тебе положены, не разроняй списков».5 Церковь свято охраняла свое право решать все вопросы, связанные с богословием. Висковатый не успокоился и на следующий год представил митрополиту новый список «О мудровании и о своем мнении о святых иконах». Этот список был рассмотрен на соборе 1554 г., который занимался делом М. Башкина. Висковатый протестовал как против изображения невидимого божества — бога-отца в ангельском образе, так и против натуралистических сцен (аллегории «блуждения» (блуда), олицетворенного в женской фигуре, которая «спустя рукава кабы пляшет»). Упреки Висковатого в «латынском мудрствовании», т. е. проникновении католических влияний, задели церковников за живое, Собор 1554 г, отверг упреки осмелившегося иметь собственное мнение дьяка, но вынужден был признать справедливость обвинений в «латынстве», ярко выразившемся в изображении распятого Христа со сжатыми ладонями. В целом же писания Висковатого были признаны собором «развратными и хульными».
Собор 1554 г. постановил и впредь держаться символико-дидактического жанра. В 60-70-х годах в иконах нового типа, выдержанных в богословско-дидактическом стиле, содержатся огромные многофигурные композиции, почти лишенные выразительности. Изредка и в них проглядывает живая мысль художника. Так, изображение Ирода на иконе Рождества Богородицы, возможно, отражает желание иконописца посрамить всемогущего государя.
Собор 1554 г. разделил живопись на два вида — историческое, или бытийное, письмо, т. е. изображения на евангельские и библейские сюжеты, и приточное (изображения на темы притч). Среди произведений первого вида, в целом сохранявших традиционный характер, и позднее появлялись близкие к тем, что смущали Висковатого. Зиновий Отенский, тот самый, которому принадлежит критика учения Феодосия Косого, выступил против изображения бога-отца в виде царя Давида, вооруженного железной рукавицей и мечом, против изображения молодого Христа с мечом в руках. Несмотря на это, к концу XVI в. католические влияния в изображении бога-отца возобладали. Многочисленны заимствования из немецких гравюр в иконах св. Николая с житием из Боровичей (1561 г.), «Жизни Христа» 1560 г. из Московского Успенского собора и в миниатюрах Егоровского сборника и жития Николая Чудотворца из немецкой хроники Шеделя (1493–1494 гг.).
Наряду с изображением притч стали появляться и аллегории современных событий. Такова знаменитая икона «Церковь воинствующая» — живописный мемориал «Казанского взятия»; идейный замысел ее — прославление Грозного — близок росписям Золотой палаты. На огромной иконе два центра. Один — «Горний Сион» — изображает Москву, перед ним сидит богоматерь с младенцем на руках. На другом воссоздан нечестивый библейский город Содом, погрязший в грехах, — символ Казани. Тремя рядами движется бесчисленное воинство от Сиона к Содому. Воинство ведет сам воевода небесных сил — архангел Михаил, За ним следует молодой воин на коне — Иван Грозный, а далее князья Владимир Святославич, Александр Невский, Дмитрий Донской и др., наследником воинской славы которых был Грозный. Впрочем, икона весьма далека от монументальности. Многочисленные реалистические детали снаряжения войска дробят внимание зрителя и отвлекают его от основной идеи произведения.
В 80-е годы велись работы еще над одним грандиозным памятником правления Ивана IV — лицевым летописным сводом. Каждый лист общерусской Никоновской летописи должен был быть иллюстрирован. Созданный по непосредственному распоряжению царя, свод содержал историю человечества от библейских времен до его царствования, он увековечивал и прославлял власть русских самодержцев, незыблемую до конца мироздания. Лицевой свод невольно перерос свое непосредственное назначение. В лаконичном и условном стиле его миниатюр детально и разнообразно изображены всевозможные стороны русской жизни: города, утварь, одежда, оружие. Лицевой свод показал новые приемы композиций. Вместо двуплановых (на первом ранее помещались фигуры, а на втором — палаты и горки) миниатюры стали многоплановыми. Изображение, подобно иконному, разворачивается по плоскости вверх (по принципу непрерывного действия).
Прославлению царской власти были посвящены произведения различных ремесел. Даже пушки использовались для этой цели. Так, на пищали мастера Богдана было помещено изображение двуглавого орла с опущенными крыльями и широко распушенным хвостом. Ювелирное искусство также было в основном поставлено на службу монарха. В Москве сосредоточились лучшие злато- и среброкузнецы, сканых дел мастера. По указу Ивана IV из Новгорода, славившегося своими ювелирами, в 1556 г. в Москву были востребованы серебряные мастера «Ортемка да Родивонка Петровы дети с братьею и детьми, которые их братья и дети горазди серебром образов окладывати».6 Роскошь царского двора, пышность одежд и украшений должны были внушать представление о безграничности власти Грозного не только его собственным подданным, но и иностранцам. Царскую казну пополнило много новой утвари, в том числе очень строгое, с ритмичным узором блюдо Марии Темрюковны, серебряная заздравная чаша 1564 г. и, наконец, корона, по словам посла австрийского императора Максимилиана II, Пернштейна, превосходившая роскошью короны других европейских государей. Не менее роскошны были и вклады Ивана IV в крупнейшие монастыри: цаты (подвески) к золотому окладу иконы Троицы Андрея Рублева, оклад иконы «Одигитрии» Архангельского собора, оклад рукописного Евангелия в Благовещенском соборе в Москве и другие. На басменных{22} окладах икон ощущение роскоши достигается сочетанием крещатого и чешуйчатого орнаментов из эмали различных оттенков голубого тона. В 70-е годы эмаль и скань дополняются мельчайшей зернью и чеканными цветами и листьями, припаянными в различных наклонах.7 Особенно великолепен оклад Евангелия{23}. Чеканные изображения фигур и растений сочетаются с эмалевыми цветами и надписями чернью по глади золотых лент, оконтуривающих композицию. В ювелирных изделиях широко используются драгоценные камни — сапфиры в сочетании с изумрудами и красными яхонтами. Неотделанные камни, лишенные блеска, цветовыми пятнами украшали изделия.
Те же тенденции к пышности и великолепию отличают и шитье. Последним значительным произведением этого времени, выполненным в традициях русского и южно-славянского шитья с богатой красочной гаммой, была плащаница, вышитая шелком в мастерской Евфросинии Старицкой 1565 г. для Кирилло-Белозерского монастыря. В шитье постепенно начинает преобладать металлическая — золотая и серебряная нить.
В годы опричнины интерес царя к изобразительному искусству приобретает особую целенаправленность. На фресках крытых галерей и приделов, пристроенных к Благовещенскому собору (1564), и великокняжеской усыпальницы Михаило-Архангельского собора (1564–1565) были запечатлены предки Грозного. Далекие от портретного сходства, фрески точно указывали сан, чин и возраст воспроизводимого лица. Изображения античных мудрецов, в том числе Аристотеля и Гомера, отличаются присутствием чисто русских деталей. Гомера художник облек в царскую мантию, под которой видны русская рубашка и штаны. Римского поэта Вергилия снабдили короткой туникой и плащом — одеждой мучеников, известной русской и византийской иконописи, и шапкой, похожей на ту, что носили в старину крестьяне.
Тенденции официального искусства прослеживаются и в новоприсоединенных районах, в частности, в стенописи собора Свияжского монастыря (1561). Здесь и многочисленные сюжеты аллегорического характера, и апокрифические легенды, причем в некоторых изображениях животных явно чувствуется западное влияние. Автор стенописи изобразил царя и настоятеля монастыря Германа в алтарной композиции «Великий вход», которая иллюстрировала литургическое песнопение.
В художественной жизни России произошло парадоксальное явление, на которое обратил внимание М. В. Алпатов. По мере усиления повествовательного начала в изобразительном искусстве московские мастера стали опираться на достижения новгородской и псковской школ. Мастера Новгорода вызывались не только в Москву. Сходным образом формировались кадры ремесленников и в Казани (они набирались в Костроме, Москве, Владимире и других городах). Многочисленные местные школы и направления постепенно сменялись одним общерусским, сохраняя местные особенности только в частностях. Язык изобразительных произведений так же многословен и велеречив, как «многошумящия» послания царя. Художники этого времени, чтобы воспрепятствовать разномыслию, пытаются объяснить каждое слово иллюстрируемого ими текста — будь то житие святого, легенда из Ветхого завета или притча. Произведения перегружены деталями, многочисленными фигурами, лишь косвенно относящимися к теме; они лишены той глубины, цельности и величественности, которой по праву гордится русское искусство XV в.
Во время Ливонской войны, поглощавшей большие средства и требовавшей напряжения сил всей страны, несколько ослабела и строительная деятельность. Был сооружен только один более или менее значительный храм — Успенский собор в Вологде, задуманный как повторение московского. Это отвечало тогдашнему желанию Ивана IV перевести в Вологду столицу государства и митрополичью резиденцию. Но Успенский храм в Вологде (1568–1570) — огрубленный вариант московского собора. Стены его лишены колончатого пояса, окна очень высоко подняты к закомарам. Суровое и тяжеловесное здание производит впечатление скорее крепости, нежели обычного храма, и передает свойственную Грозному гигантоманию и суровый дух опричнины.
В 70-е годы прекратилось создание каких-либо новых памятников архитектуры и живописи{24}.
ЖИВОТВОРНЫЙ РОДНИК
Влияние церкви и самодержавной власти смогли затормозить и видоизменить развитие культуры, но не уничтожить ее. Народ оставался хранителем ее ценностей и той основы, на которой возник новый подъем культуры в XVII в. Народная традиция наиболее непосредственно проявляется в прикладном искусстве. К сожалению, большая часть произведений прикладного искусства не дошла до нашего времени. Сгорели или искрошились от ветхости знаменитые кирилловские чаши — «потешельные» (праздничные) и «гостиные», исчезла известная на всю Россию калужская и тверская посуда, отличавшаяся простотой и дешевизной. В Твери делались ставцы белые и красные с «кровлями» (крышками) и без них, осиновые белые блюда. Стерлись вологодские «репчатые» или украшенные костью, тверские простые и олифленые ложки.
Сохранились только знаменитые новгородские коробьи — красные и желтые, окованные черным и белым железом, снабженные замками. Коробьи — непременная принадлежность монастыря и монастырского подворья, богатого боярского и купеческого двора — использовались также для хранения царского архива и казны. Коробьи новгородского производства расходились по всей стране и вывозились далеко за ее пределы. Уцелели и немногочисленные прялки, каждая из которых — будь то расписная или резная — воспринимается как чудо красоты.
Не сохранились деревянные изделия прикладного искусства, широко употреблявшиеся в быту: украшенные резьбой или росписью, то геометрической, то растительной, рубели, коромысла — нехитрые хозяйственные принадлежности, носившие неповторимый отпечаток мастерства рук, изготовивших их, и сохранившие традиции местности, откуда вышли эти вещи. Пожалуй, в области деревообработки, не регламентированной строгими нормами государственных или церковных распоряжений, мог дольше сохраниться дух неповторимости, противоборствовавший единообразию, охватившему культуру.
Этой тенденции противостояла и устная народная культура. Игры, вождение медведей, сопровождавшиеся острыми шутками о правителях, будили живую мысль народа, вызывая противодействие церкви и государства.
Русская контрреформация вела ожесточенную борьбу с народным искусством и, в первую очередь, скоморошеством, Представление о скоморохах как «видимых бесах» проникло и в апологетическую литературу. Крестьяне, судя по былине о Вавиле-скоморохе, поддерживали «веселых людей», живших в деревнях с ними рядом. Ненависть церковников вызывали и остатки языческих обычаев — русалии на Иванов день, поминание родителей в троицкую субботу и другие народные празднества. Несмотря на запрещение народной музыки — «гуслей, и смыков, и сопелей, и всякого гудения»,1 она оказала влияние на военную музыку XVI в. В 60-е годы вошло в обычай перед началом битвы «бити по набату и в сурну играти».2
Терпела русская церковь только юродивых. Предание приписывало псковскому юродивому Николе заслугу спасения Пскова. Он встретил Ивана IV при въезде в город и поучал его «ужасными словесы еже престати велия кровопролития».3 Грозный не послушался. Тогда Никола послал царю кусок сырого мяса. На что Грозный ответил: «Я христианин и мяса в пост (дело происходило во время великого поста. — Авт. ) не ем». Никола заметил: «Неужели съесть постом кусок мяса какого-нибудь животного грешно, а нет греха есть столько людского мяса, сколько он уже съел?». Он предупредил, что с царем «случится какое-нибудь серьезное происшествие, если он не перестанет умерщвлять людей». По другому преданию, Никола остановил казни словами: «Ивашка, Ивашка, до каких пор будешь ты без вины проливать христианскую кровь. Подумай об этом и уйди в эту же минуту или тебя постигнет большое несчастье».4 Испуганный словами юродивого, Грозный якобы отказался от казней в Пскове и быстро покинул город.5
XVI век дал России Василия Блаженного, канонизированного церковью в 1588 г. Этот «святой» выступал в роли правдолюбца. Он наказывал недобросовестных продавцов, укорял Грозного за то, что тот, стоя в церкви, думал о новом дворце, строившемся на Воробьевых горах. Житие этого юродивого обрастало легендами, в которых народ делал его обличителем неправедных деяний царя. Хотя Василий не дожил до опричнины, по преданиям, в Новгороде во время похода Грозного Василий, находившийся якобы в какой-то пещерке у Волхова, зазывает к себе царя, угощает его, подобно Николе, сырой кровью и мясом. В ответ на отказы царя он показывает ему души невинных мучеников, возносящиеся на небеса. Царь в ужасе приказывает остановить казни. В преданиях о юродивых ясно слышится голос народа, резко порицавшего бессмысленные расправы Грозного. Не менее отчетливо прозвучал он и в песнях. Народ осудил скорый и неправый суд Ивана IV в песнях «Взятие Казани», «Гнев Ивана Грозного на сына», его безжалостную расправу над новгородским населением, заклеймил прозвищем «вора и душегуба» царского сатрапа Малюту Скуратова и ненавистную Марию Темрюковну, в которой народ видел виновницу перемен в государстве.
Вера в непобедимые силы народа звучит в песнях о чванливом Кострюке-Мастрюке, воплотившем реальные черты одного из инициаторов опричнины черкесского князя Михаила Темрюковича. Кострюк, похвалявшийся «выбороть матушку каменну Москву», оказался слабее первого же бойца, вышедшего против него. Заслугу взятия Казани, главного внешнеполитического успеха времени Грозного, народ приписывал не столько царю, сколько безвестному пушкарю, сумевшему организовать подкоп и взрыв под стенами города. Народная память надолго удержала представление о беспримерном подвиге освобождения пленных в Казани в песне «Молодец зовет девицу в Казань»:
Казань город на костях стоит,
Казаночка — речка кровава течет,
Мелки ключики — горючи слезы,
По лугам-лугам все волосы,
По крутым горам все головы,
Молодецкие все стрелецкие.6
В былине о Вавиле-скоморохе изображен царь Собака, правивший в «инишьшем» (другом) царстве. Крестьянину Вавиле, присоединившемуся к скоморохам, удалось свергнуть жестокого тирана, окружившего свой двор тыном, колья которого были украшены человеческими головами. В этом мотиве — отзвук репрессий, чинимых опричниками, и мечты крестьян о «своем» царе, грядущем торжестве счастья и справедливости. Крестьяне еще не мыслили иной формы государственного устройства, кроме монархической.
В произведениях народного творчества складывался идеал крестьянина, свободного в выборе своей судьбы. На усиление эксплуатации задавленное непосильными поборами в пользу царской казны, неграмотное и бесправное крестьянство отвечало побегами с насиженных мест, уходило на «вольные» земли. Безвестные русские землепроходцы и мореплаватели по предприимчивости, упорству, жизненной энергии не уступали своим западным современникам. Крестьяне несли на новые земли мечту о воле и любовь к возделываемой ими земле, а не только меч и смерть, подобно иным открывателям неведомых земель в Новом свете.
Народная память свято сохранила воспоминание о тех вольных людях, которым Россия обязана присоединением новых земель, Герой народного творчества, в противоположность героям церковных житий, активно вмешивался в жизнь, сам выбирал судьбу, В песнях о Ермаке Тимофеевиче звучит тема свободного выбора пути. Казачество, формировавшееся в XVII в. на Дону, противопоставляло царевым слугам, покорным, безвольным и трусливым, удалого и смелого Ермака.
Живые родники народного творчества пробивались на окраинах Русского государства, особенно на севере, переживавшем пору значительного экономического подъема. Здесь строились небольшие церковки «посадского типа», прообраз будущей светской и церковной архитектуры XVII в. Это были одноглавые кубические бесстолпные храмы с крещатыми сводами (церковь Исидора Блаженного в 1566 г. в Ростове Ярославском). Новый тип храма с бочкообразным покрытием куполов, явно заимствованным из народного зодчества, сложился в Каргополе. Традиции народного деревянного зодчества давали себя знать и в крепостном строительстве севера и востока страны. Сооружение деревянных крепостей велось в тех районах, которые были недавно присоединены; крепости там воздвигались впервые. Так строили Строгановы укрепленные городки. В 1584 г. была сооружена деревянная крепость Архангельска, единственного русского морского порта. На иностранцев крепость производила сильное впечатление. По словам одного из них, «это укрепление представляет замок, сооруженный из бревен, заостренных и перекрытых. Постройка из бревен превосходна: нет ни гвоздей, ни железных скреп. Все так хорошо сделано, что нечего похулить. Ни один архитектор не сделает лучше того, как они делают».7
В районе Среднего Поволжья, в таких центрах, как Углич, Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, складывается новый слой художников — городских светских мастеров. Особенно выделяется строгановская школа письма, в творчестве Прокопия Чирина и Истомы Савина давшая выход новому мироощущению — любованию реалиями мира. Творившие не под бдительным надзором светских и духовных властей, лишенные той профессиональной выучки, которой отличались княжеские и монастырские мастера, художники Поволжья создавали произведения, в которых яснее выражалось их отношение к жизни, Пожалуй, эти черты наивной непосредственности в искусстве местных художников — наиболее чистый источник реалистического искусства XVII в.
Время Грозного — время грандиозных перемен в области культуры. Введение и совершенствование книгопечатания послужило мощным толчком для распространения грамотности. Величайшие географические открытия на севере и востоке страны расширили кругозор русского человека. Новые и старые земли оказались изображенными на картах, позднее послуживших основой для иностранных карт России.
Россия, единственная независимая славянская страна с преобладающим православным населением, стала оказывать не только материальную, но и культурную помощь другим славянским народам. На это время приходится распространение русских церковных книг в Болгарии и Сербии. Для этих стран Россия стала символом независимости, надежды на избавление от османского ига.
* * *
Эта книга — дань уважения народу, творившему историю нашей страны в трудные времена первого самодержавного царя и нашедшему в себе силы преодолеть тот кризис, в который была ввергнута страна к концу XVI века. Во время первой Крестьянской войны народ показал, что с самодержавием, за которое ратовал Грозный, можно бороться. Через три с половиной столетия был свергнут этот строй и осуществились мечты и чаяния народов России о свободе и счастливой доле.
ЛИТЕРАТУРА
Бахрушин С. В. Научные труды. М., 1952–1954, т. I, II.
Будовниц И. У. Русская публицистика XVI века. М.; Л., 1947.
Бурдей Г. Д. Русско-турецкая война 1569 года. Саратов, 1962.
Бычкова М. Е. Родословные книги XVI–XVII вв. как исторический источник. М., 1977.
Введенский А. А. Дом Строгановых в XVI–XVII веках. М., 1962.
Веселовский С. Б. Исследования по истории опричнины. М., 1963.
Веселовский С. Б. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. М.; Л., 1947. Т. I.
Виппер Р. Ю. Иван Грозный. М.; Л., 1944.
Государственный архив России XVI столетия: Опыт реконструкции / Подгот. текста и комментарии А. А. Зимина. М., 1978.
Греков Б. Д. Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII века. М., 1954. Кн. II.
Греков И. В. Очерки по истории международных отношений Восточной Европы XIV–XVI вв. М., 1963.
Зимин А. А. И. С. Пересветов и его современники. М., 1958.
Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. М., 1960.
Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964.
Зимин А. А. Крупная феодальная вотчина и социально-политическая борьба в России (конец XV–XVI в.). М., 1977.
Каштанов С. М. Социально-политическая история России конца XV — первой половины XVI в. М., 1967.
Клибанов А. И. Реформационные движения в России в XIV — первой половине XVI в. М., 1960.
Ключевский В. О. Сочинения. М., 1957, т. II.
Ключевский В. О. Боярская дума. Пг., 1919.
Колычева Е. И. Холопство и крепостничество (конец XV–XVI в.). М., 1971.
Корецкий В. И. Закрепощение крестьян и классовая борьба в России во второй половине XVI в. М., 1970.
Королюк В. Д. Ливонская война. М., 1954.
Кушева Е. Н. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией: Вторая половина XVI — 30-е годы XVII века. М., 1963.
Лебедев Д. М. Очерки по истории географии в России XV–XVI веков. М., 1956.
Лихачев Н. П. Разрядные дьяки XVI века. СПб., 1888.
Маковский Д. П. Развитие товарно-денежных отношений в сельском хозяйстве Русского государства в XVI веке. Смоленск, 1963.
Маньков А. Г. Цены и их движение в Русском государстве XVI века. М., 1951.
Новодворский В. Борьба за Ливонию между Москвою и Речью Посполитою (1570–1582). СПб., 1904.
Новосельский А. А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века. М.; Л., 1948.
Носов Н. Е. Очерки по истории местного управления Русского государства первой половины XVI века. М.; Л., 1957.
Носов П. Е. Становление сословно-представительных учреждений в России. Л., 1969.
Панеях В. М. Кабальное холопство на Руси в XVI веке. Л., 1967.
Панеях В. М. Холопство в XVI — начале XVII в. М., 1975.
Подобедова О. И. Миниатюры русских исторических рукописей. М., 1965.
Подобедова О. И. Московская школа живописи при Иване IV: Работы в Московском Кремле 40-70-х годов XVI в. М., 1972.
Полосин И. И. Социально-политическая история России XVI — начала XVII в. М., 1963.
Пронштейн А. П. Великий Новгород в XVI веке. Харьков, 1957.
Рождественский С. В. Служилое землевладение в Московском государстве XVI века. СПб., 1897.
Рожков Н. А. Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке. М., 1899.
Савва В. И. О Посольском приказе в XVI в. Харьков, 1917. Вып.1.
Садиков П. А. Очерки по истории опричнины. М.; Л., 1950.
Скрынников Р. Г. Начало опричнины. Л., 1966.
Скрынников Р. Г. Опричный террор. Л., 1969.
Скрынников Р. Г. Переписка Грозного и Курбского. Л., 1973.
Скрынников Р. Г. Иван Грозный. М., 1975 (допечатка — М., 1980),
Скрынников Р. Г. Россия после опричнины. Л., 1975.
Слуховский М. И. Русская библиотека XVI–XVII вв., М., 1973.
Смирнов И. И. Иван Грозный. Л., 1944.
Смирнов И. И. Очерки политической истории Русского государства 30-50-х годов XVI века. М.; Л., 1958.
Смирнов Н. А. Россия и Турция в XVI–XVII вв. М., 1946. Т. 1.
Смирнов П. П. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII века. М., Л., 1947. Т. 1.
Соловьев С. М. История России. М., 1960. Кн. III.
Тихомиров М. Н. Россия в XVI столетии. М., 1962.
Тихомиров М. Н. Российское государство XV–XVII веков. М., 1973.
Тихомиров М. Н. Русская культура X–XVIII веков. М., 1968.
Тихомиров М. Н. Русское летописание. М., 1979.
Фехнер М. В. Торговля Русского государства со странами Востока в XVI веке. М., 1956.
Флоря Б. Н. Русско-польские отношения и балтийский вопрос в конце XVI — начале XVII в. М., 1973.
Флоря В. И. Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI — начале XVII в. М., 1978.
Форстен Г. В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях. СПб… 1893. Т. I.
Шмидт С. О. Становление российского самодержавства. М., 1973.
Чечулин Н. Д. Города Московского государства в XVI веке. СПб., 1889.
Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI–XVII вв. М., 1978.
ИЛЛЮСТРАЦИИ
Примечания
Введение
1
Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 361.
Венчание на царство
1
Полное собрание русских летописей (далее: ПСРЛ). СПб., 1904, т. XIII, с. 150.
Российское царство
1
Водарский Я. Е. Население России за 400 лет (XVI — начало XX в.). М., 1973, с. 27.
2
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 1, с. 191.
3
Максим Грек . Сочинения. Казань, 1860, ч. 2, с. 38.
4
Там же, с. 131.
Лестница чинов
1
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 1, с. 153.
Боярское правление
1
Цит. по ст.: Ржига В. Ф. Литературная деятельность Ермолая Еразма. — В кн.: Летопись занятий Археографической комиссии. Л., 1926, вып. 33, с. 143.
2
Писцовые книги Московского государства. СПб., 1877,ч. I, отд. 2 с. 188.
3
Акты Археографической экспедиции (далее: ААЭ). СПб., 1836 т. I, № 209, с. 198.
4
Там же, № 194, с. 172.
5
ПСРЛ, т. XIII, с. 439.
6
Псковские летописи. М.; Л., 1941, вып. 1, с. 110.
7
Там же. М., 1955, вып. II, с. 229.
8
ПСРЛ, т. XIII, с. 443–444.
9
Там же, с. 145.
Дата: 2019-02-19, просмотров: 182.