Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Древнейшая грамота Новогородская. Брак Ярославов. Мятежи в
Литве. Война в Ливонии. Баскаки. Упреки Великому Князю. Мир Новогородцев с
Ярославом. Татары принимают Веру Магометову. Кончина Ярослава. Перемены в
Уделах. Князь Феодор, зять Ханов. Смерть и добродетели Короля Даниила.
Происшествия в западной России. Основание Кафы. Город Крым.
Андрей Ярославич должен был наследовать престол
Владимирский; но как он умер через несколько месяцев по кончине Невского, то
брат их, Ярослав Тверской, сделался Великим Князем. Новогородцы также признали
его своим Начальником, выгнав юного Димитрия Александровича за его малолетство;
но хотели, чтобы Ярослав дал клятву в верном соблюдении условий. Мы имеем
подлинник сего торжественного договора, писанного от имени Архиепископа, Михаила
Посадника, Тысячского Кодрата и всего Новагорода, от старейших и
меньших. Там сказано: "Князь Ярослав! Требуем, чтобы ты, подобно предкам
твоим и родителю, утвердил крестным целованием священный обет править
Новымгородом по древнему обыкновению, брать одни дары с наших областей,
поручать оные только Новогородским, а не Княжеским чиновникам, не избирать их
без согласия Посадника и без вины не сменять тех, которые определены братом
твоим Александром, сыном его Димитрием и Новогородцами. В Торжке и Волоке будут
Княжеские и наши Тиуны (или судии): первые в твоей части, вторые в
Новогородской; а в Бежицах ни тебе, ни Княгине, ни Боярам, ни Дворянам твоим сел
не иметь, не покупать и не принимать в дар, равно как и в других владениях
Новагорода: в Волоке, Торжке и проч.; также в Вологде, Заволочье, Коле, Перми,
Печере, Югре. В Русу можешь ты, Князь, ездить осенью, не летом; а в Ладогу
посылай своего рыбника и медовара по грамоте отца твоего, Ярослава. Димитрий и
Новогородцы дали Бежичанам и Обонежцам на три года право судиться собственным их
судом: не нарушай сего временного устава и не посылай к ним судей. Не выводи
народа в свою землю из областей наших, ни принужденно, ни волею. Княгиня, Бояре
и Дворяне твои не должны брать людей в залог по долгам, ни купцов, ни
земледельцев. Отведем сенные покосы для тебя и Бояр твоих; но не требуй отнятых
у нас Князем Александром, и вообще не подражай ему в действиях самовластия.
Тиунам и Дворянам Княжеским, объезжающим волости, даются прогоны, как издревле
установлено, и только одни разные гонцы могут в селах требовать лошадей от
купцов. Что касается до пошлин, то купцы наши в твоей и во всей земле
Суздальской обязаны платить по две векши с лодки, с возу и с короба льну или
хмеля. Так бывало, Князь, при отцах и дедах твоих и наших. Целуй же святой крест
во уверение, что исполнишь сии условия; целуй не чрез посредников, но сам и в
присутствии Послов Новогородских. А затем мы кланяемся тебе, Господину Князю". -
Сия любопытная грамота свидетельствует, что собственный доход Князей
Новогородских состоял в дарах, а дань шла в казну общественную; что
избрание областных начальников хотя и зависело от Князя, но требовало согласия
Посадникова; что некоторые волости откупали право иметь собственных судей; что
Новогородцы не дозволяли единоземцам своим переселяться в другие Княжения; что
купцы их в областях соседственных торговали по большей части хмелем и льном; что
Ладожане давали мед и рыбу для стола Княжеского, преимущественно изобилуя оными.
- Здесь в первый раз упоминается о городе Вологде, которая, по тамошним
церковным запискам, около 1147 году была торговым местечком, окруженным, лесами,
а в следующие времена городом знатным, обнесенным каменною стеною; развалины ее
башен и ворот доныне приметны.
[1265 г.] Ярослав, клятвенно утвердив договор,
приехал в Новгород, где, будучи вдов, женился на Ксении, дочери какого-то Юрия
Михайловича. Там сведал он о важных происшествиях в Литве. Не стало Миндовга,
Короля Литовского, злодейски убитого ближними родственниками. Они умертвили и
Товтивила Полоцкого, коварно заманив его в сети, и дали Полочанам своего Князя;
а сын Товтивилов, спасаясь от сих убийц, приехал в Новгород. Россияне с горестию
видели идолопоклонника на троне православного, некогда столь знаменитого
Княжения; но утешались междоусобием и бедствиями Литовцев. Миндовг имел сына,
именем Воишелга, который господствовал в Новогродке, изгнав оттуда Романа
Данииловича, и славился тиранством, ежедневно плавая в крови жертв невинных. К
радости бедных подданных, он еще при жизни отца сделался Христианином и,
смягченный Верою Спасителя, возненавидел самую власть мирскую: уехал к Даниилу
Галицкому; крестил сына Львова, Юрия, отказался от света; жил долго в обители
Полонинского Игумена, Григория, известного благочестием; хотел видеть Иерусалим
и гору Афонскую; возвратился с пути и, на берегу Немана основав монастырь,
трудился в оном несколько лет, ревностно исполняя все обязанности Инока. Миндовг
ни ласками, ни угрозами не мог поколебать его усердия к Христианству; но весть о
несчастной смерти отца произвела в Воишелге действие чрезвычайное: он затрепетал
от гнева, схватил меч и, свергнув с себя монашескую одежду, дал Богу обет чрез
три года снова надеть ее, когда отмстит врагам Миндовга. Сия месть была ужасна:
собрав полки, Воишелг явился в Литве как зверь свирепый и, признанный там
единодушно Государем, истребил множество людей, называя их предателями. Триста
семейств Литовских искали убежища во Пскове, крестились и нашли великодушного
заступника в Ярославле: ибо Новогородцы хотели было умертвить сих несчастных.
[1266 г.] В то же время один из родственников
Миндовговых, именем Довмонт, выехал из отечества и, к удовольствию Псковитян
приняв у них Веру Христианскую, снискал столь великую доверенность между ими,
что они без согласия Ярославова объявили его своим Князем и дали ему войско для
опустошения Литвы. Довмонт оправдал сию доверенность подвигами мужества и
ненавистию к соотечественникам: разорив область Литовского Князя Герденя, пленил
его жену, двух сыновей и на берегах Двины одержал решительную над ним победу [18
июня]. Множество Литовцев утонуло в Двине, и сам Гердень едва ушел; а
Псковитяне, славя храбрость Довмонта, с восхищением видели в нем набожность
Христианскую: ибо он смиренно приписывал успех своего оружия единственно
заступлению Святого Леонтия, победив неприятелей в день памяти сего Мученика.
[1267 г.] Между тем Ярослав, досадуя на
Псковитян за самовольное избрание Князя чужеземного, желал изгнать Довмонта и
привел для того в Новгород полки Суздальские; но должен был отпустить их назад.
Новогородцы не хотели слышать о сей войне междоусобной и сказали ему: "Другу ли
Святой Софии быть неприятелем Пскова?" - Ярослав уехал в Владимир, оставив у них
своего племянника, Юрия Андреевича, при коем знатная часть Новагорода обратилась
в пепел. Конец Неревский исчез совершенно. Многие люди сгорели, и даже самые
купеческие суда в пристани, нагруженные товаром: Волхов, по словам Летописца,
казался пылающим. Богатые граждане в несколько часов обедняли, а бедные
разбогатели, в общем смятении захватив чужие драгоценные вещи.
Сие бедствие не мешало Новогородцам заниматься
делами ратными: войско их ходило с Довмонтом и Псковитянами на Литву, сделало
много вреда неприятелю и возвратилось без урона; другое осаждало Везенберг, или
Раковор, в Эстонии, подвластной Датчанам, но не могло взять его. Желая загладить
сию неудачу, Новогородцы сыскали искусных мастеров и велели им на дворе
Архиепископском строить большие стенобитные орудия; призвали Димитрия
Александровича из Переславля с войском, Довмонта Псковского, и ждали самого
Великого Князя: но Ярослав вместо себя прислал к ним двух сыновей, Святослава и
Михаила. В то время, как войско готовилось выступить, лазутчики Немецкого
Ордена, называясь Послами от Риги, Феллина и Дерпта, явились в Новегороде,
говоря нашим Князьям, что Рыцарство Ливонское желает остаться в дружбе с ними,
не думает помогать Датчанам и не вмешивается в их дела с Россиянами. Немцы дали
клятву в истине своих уверений, и Новогородский Боярин, отправленный к Епископам
и к чиновникам Дворян Божьих - так у нас именовали Рыцарей Ливонских -
заставил их присягнуть в том же. Считая Немцев друзьями, Россияне надеялись
легко управиться с Датчанами, шли к Везенбергу тремя путями, разоряли селения и,
зная, что многие жители скрываются в одной неприступной пещере с своим имением,
посредством какой-то искусственной машины пустили туда воду [23 января 1268 г.]:
бедные Эстонцы выскочили и без милости были изрублены в куски; а добычу,
найденную в пещере, Новогородцы отдали всю Князю Димитрию. Уже войско наше,
приближаясь к Раковору, стояло на берегах Кеголи, и вдруг, к изумлению своему,
увидело сильные полки Немецкие, коими предводительствовал сам Магистр Ордена,
именем Отто фон Роденштейн, и Епископ Дерптский Александр, в противность данной
клятве взявшие сторону Датчан. Видя, что надобно разведаться с ними мечом,
Новогородцы немедленно перешли за реку и стали против Железного Немецкого
полку; сын Ярославов, Михаил, на левом крыле; Довмонт Псковский, Димитрий
и Святослав на правом. Ударили [18 февраля] смело и мужественно с обеих сторон.
"Ни отцы, ни деды наши, - говорит Летописец, - не видали такой жестокой сечи".
Новогородцы, имея дело с отборною Немецкою фалангою, падали целыми рядами.
Посадник Михаил и многие чиновники были убиты; Тысячский, именем Кодрат, пропал
без вести, а Князь Юрий Андреевич обратил тыл. Псковитяне, Ладожане стояли
дружно. Наконец Князь Димитрий и Новогородцы сломили неприятелей и гнали их семь
верст до самого города; но, возвратясь на место битвы, увидели еще другой полк
Немецкий, который врезался в наши обозы. Между тем наступил темный вечер.
Благоразумные Вожди советовали подождать утра, чтобы в ночной схватке не убивать
своих вместо неприятелей, и с трудом могли удержать пылких воинов. Ожидали света
с нетерпением; но Рыцари, пользуясь темнотою, ушли. Три дня стояли Россияне
на костях, то есть на месте сражения, в знак победы, и решились идти
назад: ибо, претерпев великий урон, не могли заняться осадою городов. Вместо
добычи они принесли с собою трупы убиенных, знаменитых Бояр, и схоронили тело
Посадника Михаила в Софийской церкви. Сия честь и слезы целого Новагорода были
ему воздаянием за его славную кончину. Избрали нового Посадника, именем Павшу; а
место Тысячского осталось праздно, ибо народ еще не имел вести о судьбе
Кодратовой. - Сию кровопролитную битву долго помнили в Новегороде и в Риге.
Ливонские Историки пишут, что на месте сражения легло 5000 наших и 1350 Немцев;
в числе последних был и Дерптский Епископ.
[1269 г.] Злобствуя на Россиян, Магистр Ордена
собрал новые силы; пришел на судах и с конницею в область Псковскую: сжег
Изборск, осадил Псков и думал сравнять его с землею, имея множество стенобитных
орудий и 18000 воинов (число великое по тогдашнему времени). Отто грозился
наказать Довмонта: ибо сей Князь был страшен не только для Литвы, но и для
соседственных Немцев, и незадолго до того времени истребил их отряд на границе.
Мужественный Довмонт, осмотрев силу неприятелей и готовясь к битве, привел всю
дружину в храм Святой Троицы, положил меч свой пред олтарем и молился, да будут
удары его для врагов смертоносны. Благословенный игуменом Исидором (который
собственною рукою препоясал ему меч), Князь новыми подвигами геройства заслужил
удивление и любовь Псковитян; десять дней бился с Немцами; ранил Магистра. Между
тем Новогородцы с Князем Юрием Андреевичем приспели и заставили Рыцарей
отступить за реку Великую; вошли в переговоры с ними и согласились дать им мир.
Те и другие остались при своем, потеряв множество людей без всякой пользы.
Тогда Великий Князь Ярослав прибыл в Новгород
и, досадуя на многих чиновников за сию войну кровопролитную, хотел их сменить
или немедленно выехать из столицы. Граждане объявили решительно, что они не
согласны на первое, но молили его у них остаться, ибо мир, заключенный с
Немцами, казался им ненадежным; сведав же, что Великий Князь действительно
уехал, отправили вслед за ним Архиепископа, который наконец уговорил Ярослава
возвратиться из Бронниц. Чиновников не сменили, однако ж, в угодность Князю,
граждане избрали в Тысячские одного преданного ему человека, именем Ратибора, и
начали готовиться к войне. Князья Суздальских Уделов и полки Ярославовы
собралися в Новгород, куда приехал и великий Владимирский Баскак, Татарин
Амраган. Сей чиновник Хана - имея, кажется, участие и в наших государственных
советах - одобрил намерение Россиян идти к Ревелю; но Датчане и Немцы,
ослабленные претерпенным ими уроном, не захотели новой войны и, добровольно
уступив нам все берега Наровы, обезоружили тем Ярослава.
[1270 г.] Оставив в покое Эстонию, Великий
Князь хотел было вести полки свои в землю Корельскую, чтобы утвердить ее жителей
в послушании; Новогородцы просили его не тревожить сих бедных людей, и Князь
отпустил войско, не предвидя для себя опасности. Уверенный в преданности
некоторых чиновников, а может быть и в покровительстве Татар, он худо исполнял
заключенный им договор с Новогородцами: действовал иногда как Государь
самовластный: слышал ропот и не уважал его. Общее неудовольствие возрастало.
Вдруг, к изумлению Князя, ударили в Вечевой колокол: настал грозный час суда
народного, и люди со всех сторон бежали к Св. Софии решить судьбу отечества, как
они думали. Первым определением сего шумного Веча было изгнать Ярослава и
казнить любимцев Княжеских: главного из них умертвили; другие ушли в церковь Св.
Николая и на Городище, к Ярославу, оставив домы свои в жертву народу,
разломавшему оные до последнего бревна. Именем Новагорода вручили Князю грамоту
обвинительную. "Для чего, - писали к нему граждане, - завладел ты двором
Морткинича? Для чего взял серебро с Бояр Никифора, Романа и Варфоломея? Для чего
выводишь отсюда иноземцев, мирно живущих с нами? Для чего птицеловы твои
отнимают у нас реку Волхов, а звероловы поля? Да будет ныне конец твоему
насилию! Иди, куда хочешь; а мы найдем себе Князя". Ярослав послал сына и
Тысячского. своего на Вече с уверением, что он сделает все угодное народу. "Нет!
- ответствовали ему граждане: - Мы не хотим тебя. Удались, или будешь немедленно
изгнан". Великий Князь уехал; а Новогородцы отправили Посольство к Димитрию
Александровичу, думая, что он с радостию согласится княжить у них; но Димитрий
отрекся и велел им сказать: "Не хочу престола, с коего вы согнали моего дядю".
Сей отказ весьма огорчил Новогородцев. В то же
время они получили известие от Василия, меньшего Ярославова брата, что Великий
Князь, пылая гневом, готовится идти на них с полками Моголов, с Димитрием
Нереславским и с Глебом Смоленским (сыном Ростислава Мстиславича). "Но будьте
спокойны, - писал к ним Василий: - Святая София есть моя отчина; я готов служить
ей и вам". Он поехал в Орду, где любимец Великого Князя, Ратибор, Тысячский
Новагорода, вооружил Хана против своих единоземцев, говоря ему: "Новогородцы
враги твои; изгнали Ярослава с бесчестием, разграбили наши домы и хотели нас
умертвить единственно за то, что мы требовали с них для тебя дани". Обманутый
Хан послал войско, чтобы смирить ослушников; но Василий Ярославич вывел его из
заблуждения, объяснив ему, что Новогородцы ничем не оскорбили Моголов и что
неудовольствия их на Великого Князя справедливы. Тогда Хан велел полкам своим
возвратиться; а Василий, оказав столь важную услугу Новогородцам, надеялся быть
их Князем. Готовые умереть за права вольности, они укрепили столицу с обеих
сторон высоким тыном, сносили имение в средину города и ждали неприятелей.
Ярослав приближился к самому Городищу; но видя
там всех жителей вооруженных, конных и пеших, обратился к Русе и, заняв оную
своим войском, прислал оттуда Боярина с дружелюбными предложениями в Новгород.
"Забываю, - говорил он, - сделанные мне вами обиды, и все Князья Российские
будут моими поруками в верном исполнении наших условий". Новогородцы
ответствовали ему чрез Посла: "Князь! Ты объявил себя врагом Святой Софии:
оставь же нас в покое, или мы умрем за отечество. Не имеем Князя; но за нас Бог,
правда и Святая София; а тебя не хотим". Вслед за Послом двинулось к Русе их
войско многочисленное, в коем находились Ладожане, Корелы, Ижерцы, Вожане и
Псковитяне. Стан их был на одной стороне реки, Ярославов на другой: прошла
неделя в бездействии. Тогда Новогородцы получили грамоту от Митрополита Кирилла.
Сей достойный Пастырь Церкви именем отечества и Веры заклинал их не проливать
крови: ручался за Ярослава и брал на себя грех, если они, в исступлении злобы,
дали Богу клятву не мириться с Великим Князем. Слова добродетельного старца
тронули Новогородцев, и Послы Ярославовы, прибыв к ним в стан, довершили благое
дело мира. Написали договор: Великий Князь утвердил оный целованием креста. Сия
грамота также хранится в нашем архиве и содержанием подобна первой; означим
только некоторые прибавления. В ней сказано от имени Новагорода: "Князь Ярослав!
Забудь гнев на Владыку, Посадника и всех мужей Новогородских; не мсти им ни
судом, ни словом, ни делом. Не верь клеветникам; не принимай доносов от раба на
господина. Послов и купцов наших, остановленных в Костроме и в других городах
Низовских, выпусти с их имением; освободи также военнопленных и всех должников
Новогородских, задержанных в Торжке Князем Юрием Андреевичем, или твоих
собственных, или Княгининых, или Боярских (купец да идет в свою Сотню, а селянин
в свой погост). Не раздавай никому государственных даней. Возврати грамоту отца
твоего, которую ты у нас отнял; и вместо новых, данных тобою, да имеют силу
прежние, Ярославовы и Александровы грамоты. "На дворе Немецком торгуй
единственно через наших купцов; а двора не затворяй и не посылай туда приставов.
Село Святой Софии останется ее неотъемлемою собственностию. Новогородцы не
должны быть судимы в земле Суздальской. Купцы наши да торгуют в ней свободно по
грамоте Ханской; бери там установленные пошлины, но в областях Новогородских не
заводи таможни. Судьи начинают свои объезды с Петрова дня", и проч. На белой
стороне сей хартии, к коей привязана свинцовая печать, написано, что Послы Хана
Татарского, Чевгу и Банши, прибыли с его грамотою в Новгород возвести Ярослава
на престол. Столь велика была зависимость Князей Российских!
Ярослав жил потом несколько месяцев в
Новегороде. Не любя Довмонта, он дал Псковитянам иного Князя - но только на
малое время - какого-то Айгуста, и зимою уехал в Владимир, поручив Новгород
Наместнику, Андрею Вратиславичу. Великое Княжение Суздальское было спокойно, то
есть рабствовало в тишине, и народ благодарил Небо за облегчение своей доли,
которое состояло в том, что преемник Хана, или Царя Берки, брат его, именем
Мангу-Тимур, освободил Россиян от насилия откупщиков Харазских. Историк
Могольский, Абульгази, хвалит Тимура за его острый ум; но ум не смягчал в нем
жестокого сердца, и память сего Хана запечатлена в наших летописях кровию
доброго сына Олегова, Романа, Князя Рязанского, принявшего в Орде венец
Мученика. Еще Хан Берка, имев случай говорить о Вере с купцами Бухарскими и
плененный учением Алкорана, объявил себя ревностным Магометанином: пример его
служил законом для большей части Моголов, весьма равнодушных к древнему
идолопоклонству; а как всякая новая Вера обыкновенно производит изуверов или
фанатиков, то они, вместо прежней терпимости, начали славиться пламенным
усердием ко мнимой божественности Алкорана. Может быть, Князь Роман неосторожно
говорил о сем ослеплении ума: донесли Тимуру, что он хулит их Закон. Тогда
Роман, принуждаемый дать ответ, не хотел изменить совести и говорил так смело,
что озлобленные варвары, заткнув ему рот, изрезали несчастного Князя по составам
и взоткнули голову его на копие, содрав с нее кожу. Россияне проливали слезы, но
утешались твердостию сего второго Михаила и думали, что Бог не оставил той
земли, где Князья, презирая славу мирскую, столь великодушно умирают за Его
святую Веру.
Великий Князь Ярослав, следуя примеру отца и
Александра Невского, старался всеми способами угождать Хану и подобно им кончил
жизнь свою [в 1272 г.] на возвратном пути из Орды, куда он ездил с братом
Василием и с племянником Димитрием Александровичем. Тело его было отвезено для
погребения в Тверь. Летописцы не говорят ни слова о характере сего Князя: видим
только, что Ярослав не умел ни довольствоваться ограниченною властию, ни
утвердить самовластия смелою решительностию; обижал народ и винился как
преступник; не отличался ратным духом, ибо не хотел сам предводительствовать
войском, когда оно сражалось с Немцами; не мог назваться и другом отечества, ибо
вооружал Моголов против Новагорода.
Опишем разные особенные происшествия Ярославова
времени. При сем Государе сделались некоторые перемены в частных Уделах Великого
Княжения. Василий Всеволодович, внук Константинов, умерший еще в 1249 году,
оставил на престоле Ярославской области супругу Ксению и малолетнюю дочь Марию,
которая после сочеталась браком с Феодором Ростиславичем Черным, внуком
Мстислава Давидовича Смоленского, Удельным Князем Можайска. Считая себя
обиженным старшими братьями, Глебом и Михаилом, он переехал в Ярославль,
наследие супруги его, и княжил там вместе с тещею. К сему известию новейшие
Летописцы прибавляют следующую повесть: "Феодор, быв в Орде, мужественною
красотою и разумом столь пленил Царицу Могольскую, что она желала выдать за него
дочь свою. В то самое время Мария скончалась в Ярославле, и народ, объявив ее
сына, Михаила, Владетельным Князем, уже не хотел повиноваться Феодору, который,
лишась супруги и престола, согласился быть зятем Хана, или Царя Капчакского. Все
препятствия исчезли: Хан позволил дочери креститься, и Константинопольский
Патриарх торжественною грамотою утвердил ее благословенное супружество; а тесть
построил для Феодора великолепные палаты в Сарае и дал ему множество городов:
Чернигов, Херсон, Болгары, Казань; по смерти же юного Михаила Феодоровича возвел
сего любимого зятя на престол Ярославский, наказав его врагов. Супруга
Феодорова, названная в крещении Анною, построила в Ярославле храм Архистратига
Михаила и заслужила имя добродетельной Христианки". Ежели сия повесть
справедлива, то вероятно, что Феодор был зятем не Мангу-Тимура, а Ногая,
женатого на Христианке и не хотевшего принять Веры Магометанской.
Димитрий Святославич, Князь Юрьева Польского,
двоюродный брат Ярослава, умер в 1269 году; и с того времени 70 лет не
упоминается в нашей истории о Владетелях Юрьевских. Сей набожный Князь принял
Схиму от Епископа Ростовского и, закрывая глаза навеки, сказал ему: "Святый
Владыко! ты совершил труд свой и приготовил меня к пути дальнему, как доброго
воина Христова. Там, в жизни вечной, царствует Бог милосердия: иду служить Ему с
Верою и надеждою". Сии последние слова Димитриевы казались Летописцам
достопамятнее дел его, совершенно для нас неизвестных.
Лет за шесть до Ярославовой смерти преставился
(и погребен в Холме) знаменитый Даниил, Король Галицкий, славный воинскими и
государственными достоинствами, а еще более отменным милосердием, от коего не
могли отвратить его ни измены, ни самая гнусная неблагодарность Бояр мятежных:
добродетель редкая во времена жестокие и столь бурные. Милостивый к подданным,
он и в других отношениях исполнял уставы нравственности: в юности чтил Князей
старших; изъявлял нежную любовь к матери и к брату, получившему от него в Удел
область Владимирскую; помнил благодеяния, ему оказанные; наблюдал правило
верности в союзах, победами и разумом утверждая безопасность и честь державы
Галицкой; нашествием Моголов расстроенный в видах своей Политики, не изумился,
не утратил бодрости духа: хотя не мог совершенно избавиться от их свирепого
тиранства, но закрыл глаза с надеждою, что его потомки будут счастливее, следуя
принятой им системе держаться союза Государей западных, иногда обольщать
варваров золотом и смирением, иногда устрашать силою, в ожидании, что они, как
Гунны Аттилины, как Обры, исчезнут, сокрушенные или внутренним междоусобием, или
общим усилием Государей Европейских. Сия надежда не совсем обманула Даниила: его
преемники рабствовали менее иных Князей Российских, уважаемые и Ханами и
соседственными Христианскими Державами, которые в течение целого века считали
Княжество Галицкое верным для себя оплотом с опасной стороны Моголов.
Первым следствием кончины Данииловой была война
наследников его с Болеславом Польским. Василько остался Князем Владимирским, Лев
Перемышльским; Роман Даниилович умер; третий брат их, Мстислав, господствовал в
Луцке и Дубне; меньший Шварн - кажется, любезнейший отцу, - в Галиче, Холме и
Дрогичине. Несмотря на мир и союз, за несколько лет до того времени утвержденный
в Тернаве между Болеславом и Даниилом, корыстолюбивые Бояре Шварновы не
усомнились вместе с Литвою грабить Польские владения. Болеслав хотел отмстить:
дошло до битвы, в коей дружина Шварнова претерпела великий урон; наконец
примирились, ибо общая польза обеих Держав того требовала.
Хотя Княжество Даниилово разделилось на части,
однако ж его сыновья действовали согласно в государственных предприятиях и
слушались дяди, опытного, благоразумного Василька, несмотря на то, что Князь Лев
с неудовольствием видел меньшего брата властелином Галича и Холма. Сия зависть
еще усилилась от нового происшествия, которое могло быть важно и весьма
счастливо не только для южной России, но и для спокойствия других земель
соседственных. Бывший инок Воишелг, сын Миндовга, искренний друг Василька и
Шварна, своего зятя, с их помощию овладев большею частию Литвы, раздробленной на
многие области, дал последнему в ней Удел, а наконец уступил ему и престол; снял
с себя одежду Княжескую и заключился в монастыре Угровском, исполняя
произнесенный им обет. Россияне надеялись, что грабительства Литовские уже не
возобновятся и что сей опасный народ, правимый сыном Данииловым, составит одну
Державу с Галицким Княжением; но Лев, думая о пользе собственного властолюбия
еще более, нежели о благе отечества, не мог снести равнодушно, что сильное
Княжество Литовское досталось не ему, а юному Шварну; злобился на Воишелга и
дерзнул на месть подлую и свирепую. Он предложил Воишелгу съехаться с ним в
Владимире будто бы для какого-то важного дела. Сей Князь-Инок сомневался, зная
коварство Льва; но уверенный в безопасности словом добродушного Василька,
приехал в Владимир и стал в монастыре Св. Михаила. На другой день был обед у
знатнейшего Вельможи Даниилова, Немца Маркольта, где Князья по тогдашнему
обыкновению пили весьма неумеренно и где Лев с удивительным искусством
притворялся нежным другом Миндовгова сына. Настал вечер: Воишелг спокойно
возвратился в монастырь, куда вслед за ним прискакал и Лев, желая, как он
говорил, еще повеселить любезного кума. Несчастный отпер дверь: вдруг слуги
Княжеские окружили его, и Лев, грозным голосом исчислив бедствия, претерпенные
Россиею от Литвы, саблею рассек ему голову. Ни Василько, ни Шварн не участвовали
в заговоре: они жалели, что имя Русское очернилось злодейским вероломством, и с
честию погребли Воишелга в обители Св. Михаила. Пишут, что сей Литовский Князь,
от природы жестокосердный, будучи властителем, сверх одежды богатой носил
черную мантию и потому заслужил название волка в коже агнца. Но он
имел право на благодарность Россиян, хотев, по усердию к Вере Христианской и
любви к ним, чтобы кровь Св. Владимира, браками Даниила и Шварна соединенная с
кровию славного Миндовга, царствовала в Литве. К несчастию, столь важное для
России благодеяние не имело желаемых следствий: Шварн в юности умер, и Князь
Литовский, именем Тройден, верою язычник, сердцем Нерон, сел на Миндовговом
троне. Скоро преставился и Князь Василько, о коем упоминается с честию во многих
летописях иностранных, особенно в Сербской истории, по его дружеству с Королем
Стефаном Драгутиным. Сей достойный брат Даниилов, некогда воин храбрый и
неутомимый, кончил дни свои Монахом и тружеником: повествуют, что он жил
несколько времени в дикой, заросшей кустарником пещере, оплакивая грехи прежнего
мирского властолюбия и ратной деятельности. Сын его Иоанн-Владимир, женатый на
Ольге, дочери Романа Махайловича Брянского, (в 1269 году) наследовал область
родительскую, а Лев Шварнову, то есть Галич, Холм и Дрогичин, утвердив престол
свой в новом городе Львове, основанном еще при Данииле.
Ко временам, нами описываемым, Историки относят
возобновление древней Феодосии, или основание нынешней Кафы. Может быть,
Генуэзцы уже и ранее купечествовали в Тавриде вместе с Венециянами: но в
царствование Императора Михаила Палеолога они старались исключительно
пользоваться сею торговлею и с дозволения Моголов завели там гостиный двор,
анбары и лавки: сперва, выпросив небольшую частицу земли, обвели ее рвом и
валом, а после начали строить высокие домы, присвоили себе гораздо более
отданного им места и сделали каменную стену, назвав сей укрепленный, прекрасный
город Кафою; овладели Судаком, Балаклавою, нынешним Азовом, или Танаисом,
выгнали оттуда своих опасных совместников, Венециян, и стеснили древний Херсон,
где (в 1333 году) находился уже Латинский Епископ и где в XVI веке
представлялись глазам путешественников одни великолепные развалины. Имея иногда
ссоры и даже войну с Моголами (в 1343 году), Генуэзцы господствовали там до
падения Греческой Империи и были наконец истреблены Турками. Но еще и ныне видим
в Тавриде памятники сих образованных Италиянцев, остатки их зданий и надписи; в
Азове же, как говорит один Историк, жили некоторые Генуэзские семейства до
самого XVII столетия. - Близ Кафы находился еще знаменитый Могольский город Крым
(коего именем назвали и всю Тавриду), столь великий и пространный, что всадник
едва мог на хорошем коне объехать его в половину дня. Главная тамошняя мечеть,
украшенная мрамором и порфиром, и другие народные здания, особенно училища,
заслуживали удивление путешественников. Купцы ездили из Хивы в Крым без малейшей
опасности и, зная, что им надлежало быть в дороге около трех месяцев, не брали с
собою никаких съестных припасов, ибо находили все нужное в гостиницах:
доказательство, сколь Моголы любили и покровительствовали торговлю! Жители Крыма
славились богатством и скупостию, запирали золото в сундуки и, не давая ничего
бедным, строили великолепные мечети в знак своей набожности. Нынешнее местечко
Старый Крым (на реке Чуруксе, близ Кафы) есть бедный остаток сего
древнего города.
Глава IV
Дата: 2018-12-28, просмотров: 426.