От языческой жертвы Юпитеру Капитолийскому победитель отказался 29 октября, христианских священников он вызвал сразу после битвы, в Италии и Африке христиан было еще больше, чем в Галлии. А в Риме, где сенат построил ему до сих пор стоящую близ Колизея триумфальную арку, ой, вероятно, уже тогда подарил епископу Мильтиаду domus Фаусты рядом с ее поместьем, императорский дворец, когда-то принадлежавший семье Латерани, потом его второй жене Фаусте как наследство от ее отца Максимиана. Но так как Фауста не была христианкой, Константин передал Латеран, пожалуй, сразу после ее убийства. Во всяком случае, римский первосвященник благодаря этому заметно улучшил свою резиденцию До 1308 г здание оставалось папским жилищем. Далее владыка дает епископам распоряжение о расширении их церквей или строительстве новых, при этом он оказал «богатую поддержку из своих средств» (Евсевий). В Африке, благодаря победе теперь подчиненной ему, он в 312-313 гг. возвращает церкви ее конфискованное имущество, даже если оно в это время принадлежало частным лицам. Он строго наказал Анилину, проконсулу, позаботиться о том, чтобы это имущество «граждан и других персон сады и дома и все» церкви «было возвращено без исключения и как можно быстрее».

Кроме того, Константин поддержал высшее духовенство деньгами.

Карфаген получает для «законной и святой католической церкви» единовременно многие сотни тысяч марок. Император сам после взятия Рима сообщил епископу Цецилию, что он поручил Урсу, «высокоавторитетному финансовому управителю Африки», «чтобы он распорядился по твоему требованию о выплате 3000 фоллиев». Денежные средства (один фоллий составлял около 100 марок) по спискам получателей, определенных одним из придворных епископов, Госием из Кордовы, церковно-политическим и лично приближенным советником Константина, должны были направляться епископам. При необходимости могли последовать новые (для государственной казны очень обременительные) взносы. Ибо Константин соблазняет верховного пастыря Карфагена (который мог стойко держаться против раскольников-донатистов только благодаря мощной поддержке Константина, особенно Рима, - при условии, конечно, что он отрекается от сакраментальной теологии св. Киприана) «Если же ты заметишь, что денежных средств вам всем недостаточно, ты можешь сумму, которую сочтешь необходимой, без сомнений потребовать у Гераклида, нашего государственного адвоката». И уже в 313 г. проходит синод в Риме, - конечно, не в папском, а в императорском дворце.

Проконсул же Африки Анилин настойчиво обратил внимание владыки на то, что «государство» ожидают «большие опасности», если пренебречь «высочайшим почтением к священной, небесной власти», поэтому было бы необходимо также, чтобы те, «кто посвящает свою службу этой святой религии и имеет обыкновение называть себя клириками, остались раз и навсегда полностью свободными от несения всякой государственной службы». Тем самым христианский клир был признан привилегированным сословием.

Щедрый завоеватель, который с тех пор как «защитник (famulus) Бога» почувствовал себя наделенным особой миссией, имел теперь перед собой лишь двух властителей Востока, - Максимина Дайа с резиденцией в Антиохии и Лициния со столицей в Сердике.

ВОЙНА ПРОТИВ МАКСИМИНА ДАЙА

Максимин Дайа (римский император в 309-313 гг), преемник Галерия, был при Диоклетиане суровым преследователем христиан в областях своего господства - Ближнем Востоке и Египте. Однако после эдикта Галерия о терпимости, опубликованного 30 апреля 311 г (стр. 175), Максимин пошел на уступки, сдержанно, конечно, неохотно. Однако и при нем решающий поворот к терпимости по отношению к христианам был «налицо без ограничений» (Кастритий), и, как доказано, неверно утверждение Евсевия, что Максимин Дайа утаил эдикт Галерия о терпимости и позаботился о том, «чтобы о нем не узнали в ему подчиненных областях». Напротив, истинно, что епископ Евсевий утаил имя Максимина в своей копии эдикта. Конечно, Максимин (что формально не было необычным) опубликовал его неполно и, пожалуй, лишь под давлением своих соправителей, а также армянской войны, в которую был вовлечен. Но вообще этот император вновь укрепил язычество единой церковной политикой и вел антихристианскую пропаганду, чуть ли не сделал обязательным чтением в школах фальшивые «Пилатовские акты». И на просьбы властей Никомедии, Тира и других мест выслать христиан из городов Максимин откликался, - «если они упорствовали в своем проклятом безумии», и обещал в награду за «богоугодное стремление» заявителей «неизменную предупредительность». Согласно Евсевию и Лактанцу, государь сам инспирировал антихристианские петиции городов, что, однако, хотя и в его духе, очевидно, не соответствует истине. И все-таки, утверждает Евсевий, император Максимин превосходил в низости «самого безбожного человека и самого свирепого врага благочестия». Он был «врагом благородных и противником всего доброго», выжимал «несказанные суммы денег», заносился в «своем высокомерии до безумства», предавался пьянству до потери сознания, кроме того «никем не был превзойден в обжорстве и распутстве», «не мог проехать ни одного города, не лишив женщину чести и не совратив девушку» и так далее в знакомом стиле.

Естественно, Максимин Дайа совершал преступления не безнаказанно «Отец церковной истории», даже «отец всемирной истории» (Эрхард) не устает сообщать об актах мести возлюбленного Бога «Обычные дожди и ливни больше не выпадали зимой в привычном количестве. Неожиданный голод к тому же чума и как дополнение еще другие болезни так что множество мужчин, женщин и детей ослепло». Этого недостаточно - мы знаем «заботу» Бога о ближних уже из еврейской истории (гл.I) ко всему подошла еще война в Армении Короче, битвы, голод, чума, болезни, ливни, люди бродили «как призраки», их трупы заполняли переулки и площади, «даже пожирались собаками». И все это не что иное как ответ небес на «дерзкую заносчивость тирана по отношению к Богу», «и за решения городов против нас».

Как многие апологеты, епископ Евсевий одержим стремлением оклеветать без зазрения совести все враждебное христианам - «благочестивым» преувеличением или ложью. Например. Максимин Дайа побудил антиохийцев «упрашивать себя, как об особой милости от него, ни в коем случае не разрешать, чтобы христианин жил в их городе». Или император не объявил эдикта Галерия. Или контролер городских финансов, Феотекн, «свел в могилу бесчисленное число людей». На самом деле мучениками стали тогда лишь немногие христиане, Евсевий сам знает поименно лишь троих - и Якоб Буркхард знал, конечно, почему он назвал «отца церковной истории» не только «отвратительнейшим из всех панегиристов», но также «первым исключительно недобросовестным историографом древности».

Лактанц, конечно, ни на йоту не честнее. И по его именно словам император Максимин, который иногда (из нерасположения к Галерию) даже прекращал преследования христиан на территории своего господства (между июлем и ноябрем 309 г), был «гнусным чудовищем», его расточительность - «безмерна», его распутство таково, что «ни один предшественник не был равен» ему «Евнухи и сводники шныряли всюду Где бы ни обнаруживалось благородное лицо, отец и супруг должны были отступить». И если бы попал ему «Христос в руки он велел бы тайно утопить его в море». И этот тон стал определяющим для диффамации императора до наших дней, так что, оставляя в стороне одиночные попытки реабилитации (Штейном, А. Пиганьолом), даже современные историки почти единодушно предают проклятию «zelots du pagamsme»¹ .

В действительности Максимиан Дайа ни в коем случае не был неспособным правителем. Ему доставало интеллекта и для управления, и для литературы и искусства, которые он, несмотря на невысокое происхождение и образованность, поощрял. И его преследование христиан, - впрочем, достаточно «умеренное», - как заключает новейшее и основательнейшее исследование об этом правителе, «имело своей причиной требования местных инстанций, которые были обусловлены экономически и которые император из разумных оснований не мог игнорировать» (Кастриций). Так как практика христианства особенно угрожала хозяйственному благополучию городов, от которых монарх сильно зависел.

Определенные религиозные размышления не были чужды Максимину, как показывает сам рескрипт, которым он отвечает на городской запрос «Вы (язычники) может видеть страны обширных равнин, как они цветут, как их колосья колышутся, и луга, которые благотворный дождь украшает травами и цветами, воздух, который снова стал кротким и совсем тихим Все должны радоваться, что благодаря нашему смирению и почтению, нашим жертвам власть столь могущественного и сильного Марса смягчилась, и должны радоваться светлому миру, который вы в безопасности так вкушаете, и покою».

¹  «зелотов (буквально ревнителей) язычества» (фр)

С миром, конечно, было что-то неладно. Об этом позаботились Константин и Лициний, однажды «пробужденные царем царей, Богом Всевышним и Спасителем, двое богоугодных мужей против двух безбожнейших тиранов». После устранения одного из последних, Максенция, Константин возобновил в феврале 313 г в Милане пакт с Лицинием и отдал ему, для укрепления союза, свою сестру Констанцию в жены Оба императора признали в конституции, так называемом Миланском эдикте, христианство как правовой субъект и провозгласили полную свободу религий в Римской империи при особом отношении к христианам. После нанесения поражения Максимину они должны были проявлять терпимость и на Востоке, каждый культ теперь считался так-таки законным как и другой Максимин, разрешивший строить храмы во всех городах и восстанавливать разрушенные, включивший ревностнейших языческих священников даже в личную охрану, ясно видел, что на него надвигается Суровой зимой 312-313 гг., во время отсутствия Лициния в Сирии, он вторгся в эту область, взял Византию и Гераклею и столкнулся 30 апреля 313 г на «Campus Serenus»¹ близ Тсилара, с противником, который предпринял военный поход уже под христианскими девизами, для отца церкви Лактанца уже настоящая религиозная война, но и для Иоганна Геффкена «первая действительно религиозная война мира» Лициний, которому в ночь перед этим явился «Божий ангел», отрядил назавтра воинство к молитве, его мясники подняли «руки в небо», трижды вскричали к Богу - «и теперь, с сердцем, исполненным мужества, они снова надели шлемы и подняли щиты». Никакого чуда, что теперь «такая масса солдат скошена меньшим войском», «повержено чудовищное количество» Религия любви с воинственной окраской. Правда, сам Максимин, переодевшись рабом, смог спастись поспешным бегством в Никомедию, а оттуда с близкими через Таврские горы в Киликию. Однако еще в том же году он умер, в Тарсе, возможно, покончив с собой или от болезни, когда войска Лициния уже продвинулись к городу по воде и суше.

Евсевий при этом приводит две друг другу противоречащих истории, но вновь, растягивая наслаждение, живописует конец Максимина, «пожираемого невидимым, посланным Богом огнем» Лактанц даже утверждает, что Максимин, «четыре дня, охваченный безумием, хватал землю руками и глотал ее с алчностью. Когда же после долгих и страшных мучений он ударился головой о стену, глаза выскочили у него из орбит. Только теперь, когда он потерял зрение, он узрел Бога, восседающего с диаконами в белых одеждах для суда над ним признал он Христа, непрестанно молясь и умоляя пощадить его».

Христианская историография.

¹  на «открытом поле сражения» (лат) Здесь, пожалуй, игра слов, ибо другой, для географического названия перевод звучит и так «спокойная степь»

²  Евангелие

Однако теперь впервые во всей Римской империи победила «Благая весть»² , и «оставшиеся враги богобоязненности», как пишет Евсевий, приверженцы Максимина Дайа, «были убиты все до единого после длинной цепи пыток», «прежде всего те», радуется епископ, «которые, чтобы втереться ему в доверие, в высокомерном ослеплении свирепствовали против нашей религии» Лициний действительно подтвердил, пишет Эдуард Швартц, «свою симпатию к церкви по сути тем, что устроил языческому окружению Максимина ужасную, приветствуемую триумфальными криками христиан кровавую баню. Кто еще был жив из жен и детей прежних императоров или цезарей, теперь умер Среди прочих был убит сын тоже убитого в 307 г. императора Севера Севериан; убит сын императора Галерия Кандидий, - умирая, отец некогда доверил его попечению Лициния, были убиты даже (и жесточайше) Приска и Валерия, жена и дочь Диоклетиана, вместе с детьми, несмотря на просьбы седовласого, давно добровольно отрекшегося от престола и в том же самом году умершего государя Были убиты жена Максимина Дайа и его дети, восьмилетний сын, семилетняя дочь, невеста Кандидия. А «также те, кто до того хвалился родством с тираном разделил при крайнем позоре ту же самую судьбу», короче, вся семья была устранена, «безбожники искоренены» (Евсевий). Да, «все безбожники», ликует и Лактанц, «получили на истинном и справедливом суде Бога заслуженную плату за свои деяния», низвергнутыми увидел их мир, так «что от них не осталось ни ствола, ни корня».

ВОЙНА ПРОТИВ ЛИЦИНИЯ

Два императора исчезли, «два богоугодных мужа», по Евсевию, еще остались «Памятуя об оказанных им Богом благодеяниях, прежде всего они очистили (!) мир от вражды к Богу» Всегда важнейшее дело на Земле. И действительно, в 316 г (хорошо, не в 314 г) Константин пошел войной против Лициния на Балканах ведь ему, как выразился он сам, «высшее божество своим небесным повелением доверило управление всеми земными вещами» 8-го октября близ Кивале на Саве произошла битва, в которой Константин, «сияющий образец христианства» (католик Штокмейер), уничтожил более 20 000 своих врагов. Затем под Филиппополем последовала самая страшная резня того времени, которая, однако, закончилась вничью. Все же Константин отнял у шурина почти все европейские провинции (сегодняшние Венгрию, Болгарию, Румынию, Далмацию, Македонию и Грецию), вновь достиг соглашения с ним, который теперь не был больше «богоугодным», а «злобным врагом» (Евсевий), десятилетие вооружался, одновременно бил в барабан во имя христианства (на Востоке, например, в Малой Азии, уже были регионы, где христиане составляли почти половину населения) и десятилетие спустя добился окончательного решения.

«Спаситель и благодетель» подготовил решающую битву религиозно - политическими акциями, в том числе в стране дьявола, где многие христиане стали на сторону Константина, ославили Лициния как «всеобщего врага цивилизованного мира», блокировали его союзом с армянами, которые уже были христианами (глава 6), и провел войну уже как крестовый поход, как «религиозную войну» (католик Францен), «certainly as a war of religion»¹ (KTXP Эрхард) с военными священниками, лабарумом² , инициалами Христа, походным символом лейбгвардии, и вообще «полными высокого воодушевления» (Евсевий). На другой стороне (где Лициний возвращает к жизни язычество и борется с церковью, запрещая синоды, увольняя христиан из армии и государственной службы, препятствуя богослужению штрафами и разрушениями) страховали себя изречениями оракулов и жертвоприношениями, изображения богов маршировали теперь против крестного знамени, против «чужого бога» и его «постыдных знаков». В действительности речь шла о единовластии, монархии. Непривычно огромная воинская масса - даже границы оголены - двигалась летом 324 г. навстречу друг другу как утверждают 130 000 человек и 200 кораблей, равно как более 2000 транспортов на стороне Константина, 165 000 человек (в числе которых сильный готский контингент, предводительствуемый князем Аликой) и 350 кораблей на стороне Лициния, что предполагало сильное разграбление всей империи. 3 июля при Адрианополе была разбита армия Лициния, под Геллеспонтом его флот, а 18 сентября он проиграл и последний и тяжелейший раунд при Хризополисе (Скутари), как раз напротив Золотого Рога, уже на азиатском берегу Босфора.

¹  «несомненно как религиозную войну» (англ)

²  Воинское знамя с инициалами Христа, введенное Константином

Совершенно очевидно приговор неба. Ведь не только Константин снова молился, «свято и чисто», но и его войско, трижды подряд, как было настойчиво рекомендовано, и с громкими возгласами «Единый Бог, тебя мы признаем Царь Господь, в тебя мы верим! Помощник в беде, к тебе мы взываем! С твоей помощью мы надеемся на победу и разобьем врага божественной силой». 40 000 трупов покрыли вскоре после этого поле. Потом, под водительством семнадцатилетнего Криспа, протаранили вражеский флот, остатки которого ураган чудесным образом разбил о крутые берега Галлиполи, 130 кораблей и 5000 матросов пошли на дно. (Однако даже в 1959 г католический теолог Штокмейер комментирует константиновские побоища так «Следовать этому великому образцу стремился каждый христианский император, любой также может на него ссылаться, чтобы дать государям наглядный идеал». У Лициния после Хризополиса осталось едва ли 30 000 человек. По просьбе Констанции Константин клятвенно обещал ему жизнь, год спустя он велел удавить его в Фессалониках (Салониках), где тот, как говорили, подготавливал заговор с готами, а также его генералиссимуса Мартиниана. Вообще теперь во всех городах Востока были убиты многие знатные приверженцы Лициния, по суду и без него. После более чем десятилетия гражданской войны, исключительно наступательных войн Константина этот «победоносный полководец всех народов» велел титуловать себя «руководитель всего мира», а христианство окончательно победило в Римской империи.

¹  «образец добродетели и благочестия» (англ)

²  «чудовищем порочности и похоти» (англ)

Когда позиция Константина была неясной, Лициний казался защитником Христа, Евсевий, естественно, льстил Лицинию. Знаменитый епископ, который позднейшие издания своего труда переиначивал не только согласно «своим соответствующим познаниям», но и согласно своему «политическому расчету» (Фогт), осыпал в ту пору Лициния угодливыми похвалами. После того как оба императора заключили союз, Евсевий и Лактанц оценивали обоих также как избранников Бога, «оба отмечены умом и богобоязнью», это были «два богоугодных мужа», с помощью которых ныне Бог очистил «весь мир» «от всех безбожников и падших людей». Признавал также Евсевий за Лицинием и то, что он «постоянно» действовал в пользу христиан, - законами, почитанием епископов, денежными дарами. Поэтому появилась и его голова, как Константинова, на монетах с «nimbus», сиянием святости - символом их внутреннего божественного просветления. Но когда Лициний стал противником Константина, «отцы» скорректировали свои тексты и предали Лициния проклятью. Более того Евсевий вычеркивает в дальнейших изданиях своей церковной истории целые куски о нем. Только что еще «а paragon of virtue and piety ¹ , Лициний становится теперь «а monster of depravity and lust»² (Барнес), «бесстыдным», «безбожником», «ненавидящим Бога человеком», «беззаконнейшим человеком», «человеконенавистником». Он в силу «врожденной злобности поражен ужасной слепотой», «стал добычей без умия», «непомерности жестокости» Каждому, кто вновь поступит к нему на службу, Нисский собор угрожает отречением от церкви.

Насколько жестоким мог быть Лициний, показала уже кровавая расправа над императорскими семьями, по поводу чего отцы церкви, конечно же, ликовали (стр. 197 и след.). Говорили, что совершенно невинные философы стали его жертвой. Однако он вообще был врагом высшего образования, особенно правовых наук, «этой заразной чумы государства», как он сказал. С другой стороны, он пошел христианству навстречу (несмотря на его широкое распространение на Востоке не так далеко, как Константин. И уж совсем не думал он о том, чтобы наделить церковь государственными функциями. В дальнейшем он проявил себя лучше в области управления и хозяйственной политики. Он ограничил придворный штат, расходы, траты и жестко атаковал владельцев больших состояний Одновременно он пытался, будучи связанным происхождением с крестьянством, помочь этому сильно обобранному сословию.

Но всехристианнейший император и быстро богатевшая ecclesia¹ действовали совсем по-другому, а их глашатаи к тому же различали человечество в добре и зле, - хорошо знакомая по Старому, Новому Завету, а также нехристианским частям света схема, которая соответствовала исторической теологии самого Константина. Это осталось, особенно по отношению к натравливаемым друг против друга коллективам, церковной практикой, никогда не прерывавшейся до сегодняшнего дня, когда мир, вновь расколотый на Восток и Запад, вновь слышит из уст своих вожаков многое такое, что не так уж отличается от давнишней стратегии оболванивания Дьяволом становился в свое время всякий, кто боролся с церковью и христианством, многие императоры предконстантиновской эры, потом и Максенций, Максимин Дайа, наконец Лициний, - в то время как на собственной стороне фигурирует «всемудрейший и богоугодный вождь», «всемилостивый император», который даже оказывал дьяволу «знаки искреннего благоволения», удостоил «высшего родства», приобщения «к коренной знати и императорской крови» (ср. стр. 185 и след.).

¹  церковь (греч)

Однако мракобес отплатил за это злом «подлостью безбожной тирании», «безбожной и ужасной войной», «не взирая на клятвы, кровь и договоры» Естественно, напрасно, ведь сам Бог «был другом Константина и оплотом и защитником», так что он избежал «коварных ударов нечестивого», чтобы появиться на арене и поле боя истории, «как из глубокого мрака и темнейшей ночи яркий свет и освободитель одновременно», чтобы он, «благодетель» и «защитник добра», «превосходный государь», «спаситель», «добился как заслуженной платы за свое благочестие триумфа и победы над безбожными» и лишь «благодаря устранению некоторых (!) злодеев так быстро» (мог «спасти (!) большую часть человечества». Лициний лежал «пораженный на земле. Но Константин, могущественнейший победитель, отмеченный всегдашней добродетелью богобоязни, вместе со своим сыном Криспом, бо-юугодным императором, который во всем был подобен отцу, взял во владение принадлежавший ему Восток У людей был отнят всякий страх перед теми, кто их недавно притеснял. В блеске и великолепии встретили они торжественные дни. Все было наполнено светом.