Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

 

Август прожил 76 лет и пережил многих из предполагаемых преемников, даже своих внуков. Таким образом, фактически единственным кандидатом остался па­сынок Августа, сын Ливии, Тиберий Клавдий Нерон, который и стал принцепсом после смерти Августа в 14 г. Правление Тиберия полно противоречий: с одной сто­роны, бережливая финансовая и разумная провинциальная политика, с другой — усиление монархической власти и начало террористического режима, апогей кото­рого приходится на последние годы правления Тиберия (31—37 гг.). Преемником Тиберия стал Гай Калигула. Четыре года его пребывания у власти (37—41 гг.) за­помнились римлянам безудержной тратой денег, жестокостями и безумными орги­ями. В результате заговора Калигула был убит, а принцепсом преторианцы провоз­гласили его дядю Клавдия. Важнейшей чертой правления Клавдия (41—54 гг.) ста­ло создание дворцовых канцелярий. При нем активизировалась внешняя политика Империи — в результате похода была превращена в римскую провинцию Брита­ния. Завершает династию Юлиев — Клавдиев Нерон — больше актер, чем принцепс (54—68 гг.). Убийством матери, возобновлением террора, неразумной про­винциальной политикой Нерон настроил против себя большую часть римского об­щества, что привело к восстанию против Нерона и вынудило того покончить жизнь самоубийством.

14—37 гг. — правление Тиберия.

19 г. — смерть Германика.

31—37 гг. — уединение Тиберия на острове Капри.

37—41 гг. — принципат Калигулы.

41—54 гг. — правление Клавдия.

43 г. — завоевание Британии.

54—68 гг. — принципат Нерона.

68 г. — восстание против Нерона в Галлии и Испании.

 

Вопрос о наследовании

 

Юридически все полномочия Августа кончались с его смертью, так как они носили личный характер. Естественно, что император это предвидел и заранее стал подготовлять себе преемника. Это была длинная и запутанная история. Родных сыновей у Августа не было. Поэтому, когда в 23 г. принцепс тяжело заболел и находился при смерти, он передал свое кольцо с пе­чатью самому близкому к себе человеку, полководцу Агриппе. Юлия тогда была еще не замужем, а пасынки императора Друз и Тиберий были слиш­ком молоды. По выздоровлении Август пожаловал Агриппе проконсуль­ский империй над всеми императорскими провинциями, что, по-видимому, должно было означать, что он готовил его себе в наследники. Однако очень скоро император изменил свои планы. Он выдал Юлию за Клавдия Марцелла, сына своей сестры Октавии, и наметил его своим преемником. Но Марцелл вскоре умер. Агриппа снова выступил на передний план. В 21 г. Август женил его на овдовевшей Юлии и через некоторое время даровал высший империй над сенаторскими провинциями и трибунскую власть. Таким обра­зом, Агриппа фактически стал соправителем Августа. Два его старших сына от Юлии были усыновлены императором под именами Гая и Луция Цезарей. Теперь, казалось, с престолонаследием все обстояло благополучно.

Однако смерть Агриппы в 12 г. до н. э. все разрушила. Его сыновья были еще молоды. Тогда Август начал подготовлять себе в преемники своих пасынков Тиберия и Друза. В 11 г. он заставил Тиберия развестись с его женой Випсанией Агриппиной, которую тот горячо любил, и женил его на вдове Агриппы, развратной Юлии. В то же самое время за Друза Август выдал свою племянницу Антонию, дочь Марка Антония и Октавии. Друз умер в 9 г. до н. э., и Тиберий остался единственным кандидатом в наслед­ники. Пожалование ему трибунской власти (6 г. до н. э.), казалось, оконча­тельно закрепило его положение.

Но скандальное поведение Юлии сделало семейную жизнь Тиберия со­вершенно невозможной. К тому же Август, не любивший своего пасынка, стал выказывать явные знаки милости внукам — Гаю и Луцию. Поэтому Тиберий в том же самом году, когда он получил трибунскую власть, уехал на Родос, где и оставался в течение 7 лет, совершенно порвав с император­ской семьей. Только во 2 г. н. э. он получил от Августа разрешение вер­нуться в Рим, но продолжал оставаться не у дел[383]. Тем временем Луций Цезарь умер (2 г. н. э.), а два года спустя умер и его брат. Из всего мужско­го потомства Агриппы и Юлии остался в живых только сын Агриппа Постум. Но он отличался таким бешеным характером, что абсолютно не под­ходил в наследники, и Август вынужден был сослать и его на небольшой островок Планазию около Эльбы, где Постум впоследствии был убит.

Итак, волей судьбы, Тиберий фактически оказался единственным кан­дидатом. После смерти Гая Цезаря Август был вынужден усыновить Ти­берия[384], а в 13 г. н. э., чувствуя близость конца, облек его проконсульским империем. Поэтому, когда Август умер, все смотрели на Тиберия как на законного преемника его власти, тем более что в завещании покойного императора Тиберий был назначен главным наследником.

Видя огромную разницу между Августом и Тиберием, уже совре­менники задавались вопросом, что вынудило Августа назначить сво­им преемником именно его. Светоний (Тиберий, 21) высказывает свое предположение: «В народе говорили, будто однажды после тайной беседы с Тиберием, когда тот ушел, спальники услышали слова Ав­густа: "Бедный римский народ, в какие он попадет медленные челю­сти!". Небезызвестно и то, что Август открыто и не таясь осуждал жестокий нрав Тиберия, что не раз при его приближении он обрывал слишком веселый или легкомысленный разговор, что даже усыно­вить его он согласился только в угоду упорным просьбам жены и, может быть, только в тщеславной надежде, что при таком преемни­ке народ скорее пожалеет о нем» (пер. М. Л. Гаспарова).

 

Тиберий

 

Время правления четырех преемников Августа — Тиберия, Калигулы, Клавдия и Нерона (14—68 гг.), принадлежавших к двум родам, Юлиев и Клавдиев, — мы называем эпохой террористического режима. Это название можно мотивировать тем, что все четыре императора (в меньшей степени Клавдий) прибегали в управлении к методам открытого и систематического насилия по отношению к представителям аристократической (в меньшей степени демократической) оппозиции. Такая система террора в конечном счете была порождена слабостью социальной базы династии Юлиев — Клав­диев. Если империя при Августе в течение 44 лет могла пользоваться пол­ным гражданским миром, то это объясняется разгромом и истощением всех революционно-демократических сил и психологией депрессии, охватившей римское общество. Широкой социальной опоры у военной диктатуры, в сущ­ности, не было, если не считать таковой профессиональную армию и от­дельные немногочисленные группы италийского населения.

Однако за 44 года единоличного правления Августа общество оправи­лось от ужасов гражданских войн. Участники и свидетели их в огромном большинстве умерли, а молодое поколение их вообще не знало. Респуб­ликанские традиции были еще очень сильны в Риме, и недаром Август придал своей диктатуре республиканские формы, но эти формы никого не могли обмануть. Поэтому, если при Августе республиканская оппозиция проявлялась весьма умеренно, то при его преемниках она значительно окрепла.

К этому нужно прибавить еще одно обстоятельство. Наследники Авгу­ста были воспитаны в придворной обстановке и в монархическом духе. Им не было дела до «демократического» происхождения власти римских им­ператоров, до того, что она выросла из революции. Август это помнил и вел себя осторожно. Но его преемники считали себя настоящими монар­хами, получившими власть по наследству.

Таким образом, императоры из династии Юлиев — Клавдиев очутились лицом к лицу с окрепшей республиканской оппозицией, идущей, главным образом, из рядов старой аристократии. Последняя, когда-то уступившая власть военным диктаторам из чувства самосохранения, теперь хотела бы получить ее обратно. Но как могли преемники Августа бороться с оппози­цией, гнездившейся среди их непосредственного окружения? Только мето­дами индивидуального террора. При узости социальной базы Ранней импе­рии эта система борьбы неизбежно вырождалась в систему кровавого наси­лия, при которой сами организаторы ее теряли психическое равновесие.

Для первого преемника Августа, открывшего собой эпоху террористи­ческого режима, существовали еще особые обстоятельства.

Тиберий Клавдий Нерон, при воцарении принявший имя Тиберия Це­заря Августа, был пасынком Августа, сыном его жены Ливии от первого брака. Когда Август умер, Тиберию исполнилось 55 лет. Несчастная се­мейная жизнь и долгое неопределенное положение при дворе Августа, когда никто не знал (и меньше всего сам Тиберий), станет ли он во главе государства или нет, развили в нем мрачность, подозрительность и уме­ние лицемерить. По природе он был человеком нерешительным. Вместе с тем Тиберий обладал умом, большими военными и административны­ми способностями, высоко развитым чувством долга. Эта двойственность в его характере вместе с той сложной обстановкой, которую он застал в Риме в момент своего воцарения, объясняют всю противоречивость его политики.

Эта противоречивость обнаружилась уже в первые моменты после смер­ти Августа. С одной стороны, Тиберий, опираясь на свой проконсульский империй и трибунскую власть, сейчас же отдал приказ по преторианским когортам, привел к присяге население империи и созвал сенат. С другой стороны, он разыграл в сенате комедию, отказываясь от власти, и уступил только после долгих уговоров. Сенат вотировал ему все прерогативы Ав­густа. Кроме свойственного Тиберию лицемерия, у него был здесь еще сознательный политический расчет. В императорской семье он был чело­веком новым, пришедшим туда извне. Гораздо большей популярностью в Риме пользовался его племянник Германик, находившийся в этот момент на германской границе. Заставив сенат упрашивать себя, Тиберий тем са­мым как бы снимал с себя обвинение в узурпации власти.

Непрочность империи и, в частности, власти самого Тиберия вырази­лась в первые же месяцы его царствования в восстании трех паннонских и четырех германских легионов. Солдаты были недовольны задержкой жа­лованья и тем, что их оставляли на службе сверх срока. Поводом к восста­нию послужило провозглашение императором нелюбимого Тиберия. Сол­даты германских легионов даже требовали от посланного к ним для пере­говоров Германика, чтобы он принял императорскую власть. Однако лояльный Германик с риском для жизни отказался. В Паннонию для усми­рения восстания Тиберий послал своего сына Друза. И тут и там пришлось пойти на уступки: задолженность солдатам была погашена уплатой двой­ной суммы долга; отслужившие свой срок получили отставку; солдатам было дано обещание не посылать их на тяжелые работы.

Для поднятия упавшей воинской дисциплины было предпринято несколь­ко походов в зарейнскую Германию (14—16 гг.). Заодно хотели ликвидиро­вать еще державшийся союз племен, нанесший поражение Вару. Однако ус­пехи там Германика не дали прочных результатов, а потери были чрезвы­чайно велики. К тому же Тиберий завидовал племяннику и боялся его растущей популярности. В конце концов император отозвал его из Герма­нии, наградил триумфом (17 г.) и отправил с чрезвычайными полномочиями на Восток.

После этого Германия была отделена от Галлии и получила самостоя­тельное управление. Она представляла территорию только на левом бере­гу Рейна и была разделена на две провинции: Верхнюю и Нижнюю Герма­нии; каждая управлялась легатом-консуляром.

Германик пробыл на Востоке два года (17—19 гг.). Он занялся там ула­живанием некоторых спорных вопросов. Вассальные княжества Каппадокия и Коммагена были обращены в провинции, с парфянами заключено соглашение. В 19 г. Германик неожиданно скончался в Сирии, вблизи Антиохии. В Риме стали говорить о том, что он отравлен легатом Сирии Гнеем Пизоном и его женой Планциной. Подозрение пало и на императора. Хотя Пизон по приказанию Тиберия был предан суду и обвинен в том, что строил козни Германику, однако это не рассеяло слухов о причастности императора к смерти своего племянника. Эти слухи особенно муссирова­лись вдовой Германика Агриппиной, женщиной гордого и властного ха­рактера, дочерью Юлии и Агриппы. Раздоры в императорской семье под­держивались префектом претория Сеяном, «злым гением императора», как его называют. Они еще больше усилились, когда умер сын Тиберия Друз (23 г.) и ближайшими наследниками императора остались Нерон, Друз и Гай, сыновья Германика и Агриппины. Но положение стало совершенно невыносимым, после того как в 29 г. умерла Ливия, своим личным влияни­ем сдерживавшая семейные раздоры. Дело кончилось тем, что Агриппина была отправлена в ссылку, где и умерла (33 г.). Ее второй сын Друз погиб в дворцовой тюрьме одновременно с матерью, а старший, Нерон, еще до этого покончил жизнь самоубийством в ссылке. В живых остался только третий сын Гай (Калигула), которого Тиберий усыновил[385].

Таковы были обстоятельства воцарения Тиберия и обстановка в импера­торской семье, которые толкали императора на путь крутых мер. Настроение народных масс в Италии и в провинциях также стало довольно тревожным. Некто Такфаринат, нумидиец, служивший в римских вспомогательных вой­сках и затем дезертировавший, в 17 г. поднял в Нумидии восстание, которое было подавлено только в 24 г. В 21 г. под руководством Флора и Сакровира восстали переобремененные налогами галлы, но были вскоре разбиты.

В 24 г. в Южной Италии случайно удалось раскрыть большой заговор ра­бов. Бывший солдат преторианской когорты Тит Куртизий в прокламациях и на тайных сходках в Брундизии и окрестных городах начал призывать к вос­станию рабов-пастухов, живших на отдаленных горных пастбищах. Случай­но к берегу пристало три военных судна с моряками. С их помощью местно­му квестору удалось подавить заговор в самом начале. Присланный Тиберием с сильным отрядом военный трибун арестовал всех руководителей загово­ра и доставил их в Рим, где уже стали ходить разные тревожные слухи.

Все это заставило Тиберия усилить военное начало в Империи. Он сам стал всюду появляться с военной охраной (даже в сенате!). Преторианские когорты были переведены в Рим, где для них построили специальные ка­зармы (23 г.). Их начальник Л. Элий Сеян сделался первым лицом после императора. Сеян, как уже было сказано, сыграл печальную роль в исто­рии царствования Тиберия. По-видимому, он хотел стать преемником им­ператора или, быть может, даже намеревался свергнуть его. Сеян вел сис­тематическую и определенную политику, возбуждая подозрения Тиберия против семьи Германика и близких к ней лиц. Ходили упорные слухи, что он отравил Друза, сына Тиберия, и намеревался жениться на его вдове Ливии[386]. Концентрация преторианцев в Риме имела целью сделать Сеяна в решительный момент хозяином в городе. Не без его влияния Тиберий в 26 г. уехал из Рима, сначала в Кампанию, а затем на о-в Капри (Саргеае).

Однако планы всесильного временщика стали известны императору благодаря Антонии, матери Германика, открывшей глаза Тиберию на его фаворита (31 г.). Нужно было действовать крайне осторожно, принимая во внимание огромное влияние, которым пользовался Сеян. Тиберий с боль­шим искусством организовал своего рода контрзаговор. Не подавая виду Сеяну, что он догадывается о его замыслах, император с помощью одного преданного ему преторианского офицера Сертория Макрона посредством щедрых подарков отвлек преторианцев от Сеяна. Когда же почва была подготовлена, в сенате огласили письмо императора (сам он находился на Капри) с обвинением Сеяна в измене. Сенат вынес ему смертный приго­вор, и временщик был казнен. Вслед за ним подверглось казни много его друзей и сторонников. Префектом претория был назначен Макрон.

Дело Сеяна показало Тиберию, что даже среди своего ближайшего ок­ружения он не может чувствовать себя в полной безопасности. Это еще больше усилило его подозрительность и ненависть к людям. Террористи­ческий режим достиг после этого своего апогея.

Внутренняя политика Тиберия с самого начала была направлена к лик­видации некоторых «демократических» элементов принципата. Так, вы­боры магистратов были перенесены в сенат[387], а законодательная деятель­ность комиций фактически отмерла. Сенат, особенно в первые годы прав­ления Тиберия, пользовался большим авторитетом: император ставил на его обсуждение важнейшие дела и очень считался с его мнением. Но в дальнейшем, по мере роста оппозиции и усиления мрачной подозритель­ности Тиберия, он все больше переходил к чисто автократическим при­емам управления, а сенат превратился в простое орудие террористиче­ской системы.

Еще в 26 г., под влиянием болезненной мизантропии и уговоров Сеяна, Тиберий уехал из Рима. Смерть Ливии углубила пропасть между ним и семьей Германика. Наконец, заговор Сеяна явился решающим этапом на пути развития системы казней, ссылок и конфискаций. Судебная компе­тенция сената, изредка применявшаяся еще при Республике, теперь была широко использована для судебных процессов по обвинению в измене или, еще чаще, в оскорблении величества (laesae maiestatis). Старый закон 103 г. об оскорблении величия римского народа был перенесен на особу импера­тора и послужил широкой «юридической» базой для преследования всех элементов, оппозиционных новому режиму. Разумеется, при этом была масса злоупотреблений: сводились личные счеты, наживались доносчики, так как они получали 25 % конфискованного имущества, и т. д. Хотя импе­ратор старался бороться с этими злоупотреблениями, обстановка была такова, что систематическая борьба с ними была невозможна.

Однако, несмотря на отрицательные черты своего характера, Тиберий был прекрасным администратором, прошедшим хорошую школу под руководством Августа. Он отличался бережливостью и проводил строгую экономию в рас­ходовании государственных средств (за что его не любил римский плебс). Провинции при нем находились в относительно хорошем состоянии. Тибе­рий строго наблюдал за провинциальными наместниками, о чем говорит боль­шое число процессов о вымогательствах. Он неоднократно выдавал большие субсидии городам, пострадавшим от землетрясений. В новых провинциях (в Галлии, на Дунае, в Испании) производились большие работы по построй­ке дорог. В Италии он энергично боролся с разбоями и достиг в этом отноше­нии больших успехов. Труднее было бороться с другим наследием гражданс­ких войн — аграрным кризисом в Италии. В 33 г. сенат предложил состоя­тельным людям (главным образом представителям ростовщического капитала) вложить ²/₃ их капитала в землю. Это вызвало жестокий финансовый кризис, так как кредиторы стали энергично взыскивать долги. Тиберий смягчил кри­зис созданием особого заемного фонда из средств фиска.

Последние годы своего правления Тиберий провел в полном уединении на о-ве Капри, почти забросив государственные дела. Ими руководили префект претория и градоначальник столицы. Уединенная жизнь императора породи­ла массу слухов о чудовищном разврате и утонченных жестокостях, которые он практиковал на Капри. Едва ли в этих рассказах много достоверного. 16 марта 37 г. император умер на вилле на Мизенском мысу, не оставив никаких определенных указаний о преемнике[388]. Свое имущество он завещал в равных долях внучатому племяннику Гаю Цезарю, единственному оставшемуся в живых сыну Германика и Агриппины², и родному внуку Тиберию Гемеллу. Общественное мнение было настроено в пользу Гая, сына популярного Германика. Префект претория Макрон также стал на его сторону, что сыграло решающую роль. Войско и население принесли Гаю присягу, а сенат офор­мил его права по образцу Тиберия. Гемелл был устранен от сонаследования.

Светоний (Тиберий, 23—24) с возмущением рассказывает о той ко­медии, которую разыграл Тиберий, принимая власть в наследство от Августа: «Хотя Тиберий без колебаний вступил в обладание влас­тью и стал ею пользоваться, хотя он уже окружил себя вооруженной охраной, залогом и символом господства, однако на словах он долго отказывался от власти, разыгрывая самую бесстыдную комедию. То он с упреком говорил умоляющим друзьям, что они и не знают, ка­кое это чудовище — власть, то он двусмысленными ответами и хит­рой нерешительностью держал в напряженном неведении сенат, под­ступавший к нему с коленопреклоненными просьбами. Некоторые даже потеряли терпение, а кто-то среди общего шума воскликнул: "Пусть он правит или пусть он уходит!". Кто-то в лицо ему заявил, что иные медлят делать то, что обещали, а он медлит обещать то, что уже делает. Наконец, словно против воли, с горькими жалобами на тягостное рабство, возлагаемое им на себя, он принял власть. Но и тут он постарался внушить надежду, что когда-нибудь сложит с себя власть; вот его слова: "...до тех пор, пока вам не покажется, что при­шло время дать отдых и моей старости".

Много колоритных фигур было в окружении Тиберия, но двое за­служивают особого внимания как два антипода, судьба которых, впрочем, схожа. Первый из них — это племянник Тиберия Германик, второй — префект претория Сеян. Благодарная память потом­ков окружила Германика ореолом немеркнущей славы. Восторжен­ную характеристику дает ему Светоний (Калигула, 3—4): «Всеми телесными и душевными достоинствами, как известно, Германик был наделен, как никто другой: редкая красота и храбрость, заме­чательные способности к наукам и красноречию на обоих языках, беспримерная доброта, горячее желание и удивительное умение снискать расположение народа и заслужить его любовь. Красоту его немного портили тонкие ноги, но он постепенно заставил их пополнеть, постоянно занимаясь верховой ездой после еды. Врага он не раз одолевал врукопашную. Выступать с речами в суде он не перестал даже после триумфа. Среди памятников его учености ос­тались даже греческие комедии. Даже в поездках он вел себя как простой гражданин, в свободные и союзные города входил без лик­торов... Даже к хулителям своим, кто бы и из-за чего бы с ним ни враждовал, относился он мягко и незлобливо... Он пожал обиль­ные плоды своих добродетелей. Родные так уважали его и ценили, что сам Август — об остальных родственниках я и не говорю — долго колебался, не назначить ли его своим наследником и, нако­нец, велел Тиберию его усыновить. А народ так любил его, что ко­гда он куда-нибудь приезжал или откуда-нибудь уезжал, — об этом пишут многие, — то из-за множества встречающих или провожаю­щих даже жизнь его бывала в опасности; когда же он возвращался из Германии после усмирения мятежа, то преторианские когорты выступили ему навстречу все, хотя приказано было выступить толь­ко двум, а народ римский, без разбора сословия, возраста и пола, высыпал встречать его за 20 миль» (пер. М. Л. Гаспарова). Сеян — первый в ряду самых зловещих фигур, ставших характерны­ми для императорского Рима. Тацит (Анналы, IV,1—2) повествует о нем так: «Сеян родился в Вульсиниях и был сыном римского всадни­ка Сея Страбона; в ранней юности он состоял при внуке божествен­ного Августа Гае Цезаре, и не без слухов о том, что он продавал свою развращенность богачу и моту Апицию; в дальнейшем посред­ством различных уловок он настолько пленил Тиберия, что тот, обыч­но непроницаемый для окружающих, с ним одним оставлял свою скрытность и настороженность; и Сеян достиг этого не столько бла­годаря свойственному ему хитроумию (ведь и его одолели тем же оружием), сколько вследствие гнева богов, обрушенного ими на Рим­ское государство, для которого и его возвышение, и его низложение было одинаково роковым. Тело его было выносливо к трудам и ли­шениям, душа — дерзновенна; свои дела он таил ото всех, у других выискивал только дурное; рядом с льстивостью в нем уживалась над­менность; снаружи — притворная скромность, внутри — безудерж­ная жажда главенствовать, и из-за нее — порою щедрость и пыш­ность, но чаще усердие и настойчивость, — качества не менее вредо­носные, когда они используются для овладения самодержавною вла­стью. Сеян значительно приумножил умеренное влияние, которым прежде пользовался префект преторианцев, сведя рассеянные по всему Риму когорты в один общий лагерь... Как только лагерь был закончен устройством, Сеян принялся мало-помалу втираться в до­верие к воинам, посещая их и обращаясь к ним по именам; вместе с тем он стал самолично назначать центурионов и трибунов. Не воз­держивался он и от воздействия на сенаторов, стремясь доставить своим клиентам должности и провинции. Тиберий не мешал ему в этом и был до того расположен к нему, что не только в частных бесе­дах, но и в сенате, и перед народом превозносил Сеяна как своего сотоварища и сподвижника и допускал, чтобы в театрах, на городс­ких площадях и преториях в расположении легионов воздавались почести его статуям» (пер. А. С. Бобовича).

Правление императоров династии Юлиев — Клавдиев по праву вош­ло в историю как эпоха террористического режима. Начало этой си­стеме положил Тиберий, который и нашел юридическую основу для террора — закон «об оскорблении величия римского народа». «Тиберий восстановил закон об оскорблении величия, — пишет Тацит (Анналы, I, 72), — который, нося в былое время то же название, преследовал совершенно другое: он был направлен лишь против тех, кто причинял ущерб войску предательством, гражданскому един­ству — смутами и, наконец, величию римского народа — дурным управлением государством; осуждались дела, слова не влекли за собой наказания. Первым, кто на основании этого закона повел до­знания о злонамеренных сочинениях, был Август, возмущенный дерзостью, с какою Кассий Север порочил знатных мужчин и женщин в своих наглых писаниях; а затем и Тиберий, когда претор Помпей Макр обратился к нему с вопросом, не возобновить ли дела об ос­корблении величия, ответил, что законы должны быть неукоснитель­но соблюдаемы. И его также раздражали распространявшиеся неиз­вестными сочинителями стихи о его жестокости и надменности и неладах с матерью» (пер. А. С. Бобовича).

В последние годы жизни Тиберия у него в полную силу проявился еще одни порок — безумная страсть к юным мальчикам и девочкам и желание наблюдать откровенный разврат. Если не все, то, вероятно, многое из того, что рассказывают древние авторы, близко к действи­тельности. Светоний, в частности сообщает: «Но на Капри, оказав­шись в уединении, он дошел до того, что завел особые постельные комнаты, гнезда потаенного разврата. Собранные толпами отовсюду девки и мальчишки — среди них были те изобретатели чудовищных сладострастий, которых он называл спинтриями — наперебой сово­куплялись перед ним по трое, возбуждая этим зрелищем его угасаю­щую похоть. Спальни, расположенные тут и там, он украсил картина­ми и статуями самого непристойного свойства и разложил в них кни­ги Элефантиды, чтобы всякий в своих трудах имел под рукой предпи­санные образец. Даже в лесах и рощах он повсюду устроил Венерины местечки, где в гротах и между скал молодые люди обоего пола предо всеми изображали фавнов и нимф. За это его уже везде и открыто стали называть козлищем, переиначивая название острова. Но он пылал еще более гнусным и постыдным пороком: об этом греш­но даже слушать и говорить, но еще труднее этому поверить. Он завел мальчиков самого нежного возраста, которых называл своими рыбками и с которыми он забавлялся в постели. К похоти такого рода он был склонен и от природы, и от старости» (Тиберий, 43—44).

 

Калигула

 

Гай Цезарь Август Германик, в просторечии Калигула[389], вступил на пре­стол при самых благоприятных предзнаменованиях. От него, как от сына Германика и Агриппины, ждали смягчения жесткого режима Тиберия. И действительно, в первые месяцы правления Калигула оправдал эти ожида­ния. Он демонстративно подчеркивал свое уважение к сенату и народу и даже вновь вернул комициям право выбора магистратов. Преторианцы по­лучили богатые награды, народу были устроены великолепные цирковые представления и травли зверей. Своего двоюродного брата Тиберия Гемелла Калигула усыновил. Изгнанники были возвращены, а лица, запят­навшие себя доносами при Тиберии, наказаны.

Однако очень скоро с императором произошла резкая перемена. Он был сравнительно молод (25 лет), вырос на Капри, где Тиберий неотступ­но держал его при себе, вдали от государственных дел, в обстановке при­дворного раболепия. От своей матери Агриппины Калигула унаследовал неукротимый нрав, который у него выродился в психическую неуравнове­шенность. Через несколько месяцев после воцарения он приказал убить Гемелла и Макрона даже без видимости какого-нибудь судебного разбира­тельства. Легкомысленная трата запасов, накопленных Тиберием, приве­ла Калигулу к повышению налогов и к конфискациям как средству попол­нения государственной казны. В 39 г. он предпринял декоративный поход в Германию и в Северную Галлию, не давший никаких результатов. Зато по возвращении в Рим император устроил для себя грандиозный триумф, стоивший огромных денег (40 г.).

Правление Калигулы явилось важным этапом перерождения принци­пата в монархию. Императорский двор получил при нем стройную орга­низацию, в которой большую роль начали играть вольноотпущенники. Бла­годаря неуравновешенности императора, требования поклонения его осо­бе приобретали подчас самые нелепые формы (например, Калигула требовал себе божеских почестей, сравнивая себя с Юпитером, хотел сде­лать консулом своего любимого коня Инцитата и пр.), но исторически этот процесс был совершенно закономерен. Здесь сказывалось также влияние эллинистических монархий, где обожествление личности царя началось с Александра Македонского.

Террористический режим вызвал в 39 г. организацию заговора против Калигулы. Во главе его стоял начальник верхнегерманских легионов Гней Лентул Гетулик. В заговоре был замешан Марк Эмилий Лепид, муж Друзиллы, одной из сестер Калигулы[390]. Возможно, что его предполагали воз­вести на трон после убийства императора. Заговор был раскрыт[391], что по­служило поводом к новому взрыву террора. Сестры Калигулы Агриппина и Юлия, заподозренные в соучастии, подверглись изгнанию.

После возвращения императора из Галлии в 40 г. был организован вто­рой заговор с участием преторианских командиров (трибун Кассий Херея). 24 января 41 г. Калигула пал под кинжалами заговорщиков.

Римляне радостно восприняли приход к власти сына Германика Гая Калигулы. Однако уже совсем скоро стало ясно, что сын — прямая противоположность отцу. Болезнь усугубила пороки Калигулы. Все­го за три года он сумел своими выходками настроить против себя почти все римское общество. Окончательный смертный приговор он подписал себе тогда, когда посягнул на устои рабовладения. По край­ней мере, так считает Иосиф Флавий: «Гай позволил рабам высту­пать с какими угодно обвинениями против своих хозяев... Дело до­шло даже до того, что некий раб Полидевк решился выступить с об­винением против Клавдия, и Гай не постеснялся явиться послушать судебное разбирательство по делу своего родственника; он питал даже надежду найти теперь предлог избавиться от Клавдия. Однако это дело у него не выгорело, ибо он преисполнил все свое государство наветами и злом, а так как он сильно восстановил рабов против гос­под, то теперь во множестве стали возникать против него заговоры, при чем одни участвовали в них, желая отомстить за испытанные бедствия, другие же считали нужным избавиться от этого человека раньше, чем он вверг бы их в большие бедствия» (Иудейская древ­няя история, XIX, 26, пер. Г. Г. Генкеля).

Удачливее других оказался Кассий Херея, составивший очеред­ной заговор против Калигулы. Вот как рассказывает об этом Иосиф Флавий: «Между тем слух о заговоре распространился среди мно­гих, и все эти люди — сенаторы, всадники и простые воины — вооружились; не было вообще никого, кто бы не считал умерщв­ление Гая великим счастьем. Вследствие этого все, кто как мог, старались не только не отставать друг от друга в доблести, но по силе возможности от всего сердца словом и делом способство­вать убиению тирана. Даже Каллист принадлежал к числу заго­ворщиков. Это был вольноотпущенник Гая, человек, достигший величайшей власти, почти такой же, как сам тиран, потому что все его боялись, между прочим за его огромное богатство... Он знал, что имеет много разнообразных причин бояться за свою лич­ную безопасность; особенно тут играло роль его несметное бо­гатство. Поэтому он сблизился с Клавдием и тайно примкнул к нему в надежде, что после смерти Гая власть должна же будет перейти к Клавдию, и что он тогда благодаря своему влиянию до­стигнет у него подобного почетного положения, особенно отто­го, что заранее успеет доказать ему свою благодарность и распо­ложение» (там же, XIX, 10). Заговор Кассия увенчался успехом, и Каллист не прогадал, сделав ставку на Клавдия.

 

Клавдий

 

Преемника убитому императору намечено не было. Прошло два дня междуцарствия, в течение которых сенат совещался об упразднении прин­ципата и восстановлении республики. Когда же, по общему мнению, это оказалось невозможным, стали подыскивать императора из сенаторской среды. Но в это самое время вопрос был уже решен за стенами курии.

После убийства Калигулы преторианцы случайно нашли во дворце спря­тавшегося дядю убитого императора, брата Германика Клавдия. О нем все забыли, так как по своим качествам он, казалось, меньше всего подходил к роли императора. Но тут вспомнили, что Клавдий — брат Германика. Этого было достаточно, чтобы преторианцы отнесли его в свою казарму и там провозгласили императором. Сенат был поставлен перед совершившимся фактом и поднес Клавдию все ставшие уже обычными полномочия и титу­лы принцепса.

Тиберии Клавдий Нерон Друз Германик, как гласит его полное имя¹, вступил на престол, имея более 50 лет от роду. При дворе Калигулы он служил вечной мишенью насмешек и издевательств. Неуклюжий, со смеш­ной походкой, Клавдий был невероятно забывчив и рассеян. Всякий дол­гий труд его утомлял, так что он иногда засыпал во время судебного раз­бирательства или должен был делать перерыв, чтобы вздремнуть. Одна­ко ему нельзя отказать в наличии здравого смысла. Многие его слова и поступки поражают умом, хотя, наряду с этим, он часто высказывал совершенно вздорные идеи. Август и Тиберий считали его совершенно непригодным к практической деятельности и держали вдали от дел. На досуге Клавдий предавался историко-антикварным изысканиям. Он написал «Автобиографию», «Историю Этрурии», «Историю Карфаге­на», занимался реформой латинского алфавита, введя в него три новые буквы, и т. п.

В первое время после своего воцарения Клавдий горячо было взялся за дела, но с возрастом его недостатки начали выступать все сильнее; поэто­му фактически править империей стали за него другие. Бесспорной заслу­гой императора было то, что он подобрал себе способных помощников и не мешал им. Этими помощниками были вольноотпущенники Каллист, вы­двинувшийся еще при Калигуле, Нарцисс, Паллас и Полибий.

Важнейшей чертой правления Клавдия явилось создание основ бюро­кратического аппарата империи. Конечно, этот процесс начался не с Клав­дия, а еще задолго до него. Первые зародыши его можно проследить при Цезаре и Августе. Мы видели, что при Августе наметилось деление долж­ностей на три категории: сенаторские, всаднические и вольноотпущеннические. При Калигуле особенно начали выделяться вольноотпущенники, игравшие большую роль в качестве личных агентов императора в огром­ном дворцовом хозяйстве.

Клавдий сделал в этом направлении дальнейший шаг вперед. Он дал прокураторам (финансовым агентам императора, которые часто были из вольноотпущенников) право судебной юрисдикции, т. е. право выносить судебные решения по делам императорской казны (фиска). Это была мера, имевшая большое принципиальное значение, так как отныне прокураторы стали государственными чиновниками.

Параллельно шла эволюция дворцового управления, приведшая к со­зданию центрального имперского бюрократического аппарата. Мы гово­рили, что еще при Калигуле императорский двор получил более или ме­нее правильную организацию. Ко времени Клавдия императорские иму­щества достигли таких размеров, что потребовали упорядоченной системы управления. Это выразилось в организации четырех дворцовых канцеля­рий (officia). Самая важная из них называлась ab epistulis (буквально — «касательно писем»). Во главе ее стоял Нарцисс. Это был общий секрета­риат императорского двора[392], где сосредоточивалась вся огромная переписка императора. На втором месте стояла канцелярия a rationibus («касательно счета»), возглавлявшаяся Палласом. Этот отдел дворцового управления ведал императорскими финансами. Третье место занимала концелярия a libellis («по делам прошений»), которой руководили Каллист и Полибий. Сюда стекались все жалобы, запросы и прошения на имя императора. На­конец, огромными недвижимыми имуществами императорского дома ве­дал отдел a patrimonio («по делам наследственных имений»).

Все эти канцелярии при своем возникновении служили для управле­ния частным хозяйством императора. Но при огромных размерах этого хозяйства (оно особенно выросло благодаря конфискациям эпохи терро­ристического режима), при условности грани между публичным и част­ным правом в древности, а также благодаря все растущему авторитету императорской власти дворцовые канцелярии постепенно стали превра­щаться в центральные органы императорского управления, т. е. в своего рода министерства.

Общий секретариат (ab epistulis) объединил в себе всю администрацию в широком смысле слова: он принимал донесения императорских намест­ников и военачальников, издавал указы о назначении их на службу, со­ставлял инструкции для чиновников, издавал императорские эдикты и т. п. Таким образом, общий секретариат в конце концов стал одновременно чем-то вроде министерства внутренних дел и военного.

Канцелярия a rationibus превратилась в министерство императорских финансов. Здесь сосредоточивался контроль над сбором налогов (некото­рых из них даже в сенаторских провинциях), учет хлеба, поступившего для снабжения г. Рима, ассигнование средств на постройки, на чеканку монеты, на жалованье императорским чиновникам и пр.

Отдел прошений a libellis сделался министерством юстиции. Эта функ­ция развилась потому, что на подаваемых жалобах император по докладу начальника канцелярии писал свои резолюции, которые стали одним из важнейших источников права. Рядом с этими тремя министерствами де­партамент a patrimonio (он являлся как бы отделом при министерстве a rationibus), естественно, стал играть гораздо меньшую роль.

Создание центрального имперского бюрократического аппарата име­ло большое историческое значение. Административный аппарат респуб­лики с ее ежегодно сменяемыми магистратами из сенаторского сословия совершенно не годился для управления огромным и сложным механиз­мом империи. Представительная (парламентская) система была совершен­но чужда рабовладельческому строю, построенному на угнетении широ­ких масс населения привилегированным меньшинством. И хотя в течение всей истории Империи провинции постепенно уравнивались в правах с Италией, так что к началу III в. все свободные жители империи получили права римского гражданства, однако это произошло только тогда, когда Империя стала уже клониться к упадку. В тот же период, когда складыва­лись основы Империи, рабовладельческий строй был еще достаточно силен; поэтому бюрократическая монархия в данных условиях являлась единственно возможной государственной формой. И хотя бюрократия в Поздней империи явилась источником величайших злоупотреблений, при­ведших к разорению населения империи, в первое время введение бюро­кратической системы было несомненным облегчением для провинций, ис­тощенных хищническим управлением республиканских наместников. Та­ким образом, при Клавдии жизнь провинций характеризовалась внутренним спокойствием и некоторым материальным благополучием.

Вообще в своей провинциальной политике Клавдий вернулся к тради­циям Цезаря. Так, он широко раздавал права гражданства провинциалам[393]. Мало того, в 48 г. сенат, по предложению императора, даровал ius honorum, а следовательно и доступ в сенат, галлам (сначала племени эдуев).

По этому поводу в сенате возникла дискуссия, так как часть сенаторов высказалась против. Тогда Клавдий произнес чрезвычайно разумную речь, доказывая ссылкой на исторические примеры, как часто иностранцы до­стигали в Риме высокого положения[394].

Клавдий значительно смягчил террористический режим своих предше­ственников. В большей степени это зависело от сознания тупика, в который завела империю террористическая система, чем от характера императора, который не был злым человеком. Сенат при Клавдии снова ожил. Прекрати­лись процессы об оскорблении величества. Император охотно посещал се­нат и принимал участие в прениях. Однако оппозиция знати далеко еще не была сломлена Тиберием и Калигулой. В самом начале правления Клавдия Камилл Скрибониан, легат Далмации, был провозглашен своими войсками императором. Правда, он скоро был ими покинут, но в Риме у Камилла ока­залось много приверженцев, во главе которых стоял Анний Винициан.

Подавление заговора сопровождалось многочисленными казнями. Не­сколько позднее любовник императрицы Мессалины Гай Силий строил планы завладеть престолом. Оба они, а также их соучастники, были уби­ты. Эти попытки и несколько более мелких заговоров держали трусливого императора в постоянном напряжении и страхе и делали его легко доступ­ным для доносов, чем широко пользовались его жены и фавориты.

Во внутренней и внешней политике Клавдия нужно отметить несколько важных мероприятий. Улучшение финансов дало возможность осуществить такие крупные сооружения, как постройка новой гавани в Остии (42 г.) и осушение части Фуцинского озера, о чем мечтал еще Цезарь (52 г.). Послед­нее предприятие поглощало труд 10 тыс. человек в течение 11 лет.

Внешняя политика Клавдия была весьма удачной. Основу для нее так­же давало хорошее состояние финансов. В конце правления Калигулы в вассальной Мавритании вспыхнуло восстание, вызванное тем, что импе­ратор казнил ее царя Птолемея. Полководец Клавдия Г. Светоний Паулин подавил движение. Римские войска перешли через горный хребет Атлас, достигнув границ Сахары (41—42 гг.). После этого Мавритания была раз­делена на две провинции: Mauretania Tingitana (Марокко) и Mauretania Caesariensis (Алжир).

В Малой Азии, для обеспечения южного побережья против набегов гор­ных племен, Ликия и Памфилия были слиты в единую провинцию Lycia Pamphylia (43 г.).

Самым крупным внешним предприятием Клавдия явилось завоевание Британии. Еще Калигула во время своего галльского похода намеревался туда вторгнуться, но тогда это предприятие было отложено. В 43 г. рим­ская армия в 50 тыс. человек под командованием А. Плавция Сильвана вы­садилась в юго-восточной части Англии (Кент) и перешла Темзу (Таmesa). Сюда приехал сам император. В его присутствии римляне разбили войска царя Каратака, объединившего под своей властью племена юго-восточной части острова, и взяли его столицу Камулодун (Кольчестер). Клавдий пос­ле этого вернулся в Рим и отпраздновал триумф[395], а его полководцы[396] про­должали завоевание восточной и южной частей Англии. К концу правле­ния Клавдия были захвачены и центральные районы острова.

Нужно упомянуть еще о балканских делах. В вассальном фракийском царстве, созданном Августом, шли династические распри и часто подни­мались волнения, вызванные принудительной вербовкой людей в римскую армию. Клавдий воспользовался этим, чтобы ликвидировать последние ос­татки фракийской самостоятельности. В 46 г. местная династия была низ­ложена, а Южная Фракия превращена в провинцию под управлением про­куратора. Северную же часть страны объединили с Мезией, так что по­следняя простиралась теперь до Понта.

Мы говорили уже об историко-антикварных интересах Клавдия. В ка­кой-то степени они повлияли и на его внутреннюю политику, например, оживление деятельности сената до некоторой степени было результатом увлечения императора глубокой стариной. Этим же увлечением объясняет­ся и восстановление цензуры (в 47—48 гг.); Клавдий сам принял на себя должность цензора[397]. Возобновление некоторых старинных обрядов, введе­ние трех новых букв в латинский алфавит, расширение священной границы города (померия) и прочее накладывают печать своеобразного, немного смешного архаизма на все царствование этого ученого-дилетанта.

Семейная жизнь Клавдия сложилась крайне неудачно. Он был женат четыре раза. С первыми двумя женами император развелся. Его третья жена, Валерия Мессалина, поражала своим развратом даже привыкшее ко всему римское высшее общество. Ее распутство и дерзость дошли до того, что она официально вышла замуж за своего любовника Гая Силия при живом Клавдии. По-видимому, этот брак, как указывалось выше, имел и политическую подоплеку. Новобрачные были убиты по приказанию Нар­цисса, в то время как сам император, как это всегда с ним бывало, вел себя крайне нерешительно. Вскоре после гибели Мессалины Клавдий женился в четвертый раз на своей племяннице Агриппине Младшей, дочери Германика и Агриппины Старшей. Как и ее мать, Агриппина отличалась силой характера и непомерным властолюбием. От первого брака у нее был сын Л. Домиций Агенобарб. Женив на себе императора, она добилась того, что он отстранил от престолонаследия своего родного сына Британника и усыновил пасынка, получившего имя Нерона Клавдия Цезаря (53 г.). Дочь Клавдия от Мессалины Октавия была выдана замуж за Нерона.

Год спустя (54 г.) Клавдий неожиданно умер. Упорно говорили, что его отравила Агриппина, чтобы доставить престол своему сыну. Это кажется тем более вероятным, что Клавдий последнее время перед своей смертью начал тяготиться компанией Агриппины и ее присных и стал подумывать о том, чтобы восстановить Британника в правах. Однако полной уверен­ности в преднамеренном отравлении Клавдия Агриппиной у нас нет: воз­можно, что он сам отравился грибами, которых неумеренно поел на ночь.

Некоторое время смерть императора скрывали, пока Агриппина с по­мощью префекта претория Афрания Бурра не обеспечила своему сыну под­держку преторианцев. Сенат поднес Нерону все обычные титулы.

Различные обстоятельства сопутствовали приходу к власти римских императоров, но самым курьезным, пожалуй, было восшествие на пре­стол в 41 г. Клавдия. Светоний (Клавдий, 10) об этом рассказывает следующее: «Когда, готовясь напасть на Гая (Калигулу), заговорщики оттесняли от него толпу, будто император желал остаться один, Клав­дий был вытолкнут вместе с остальными и скрылся в комнату, назы­ваемую Гермесовой; оттуда при первом слухе об убийстве он в испу­ге бросился в соседнюю солнечную галерею и спрятался за занавесью у дверей. Какой-то солдат, пробегавший мимо, увидел его ноги, захо­тел проверить, кто там прячется, узнал его, вытащил, и когда тот в страхе припал к его ногам, приветствовал его императором и отвел к своим товарищам, которые попусту буйствовали, не зная, что делать дальше. Они посадили его на носилки, и так как носильщики разбежа­лись, то сами, поочередно сменяясь, отнесли его к себе в лагерь, дро­жащего от ужаса, а встречная толпа его жалела, словно это невинного тащили на казнь. Ночь он провел за лагерным валом, окруженный стра­жей, успокоившись за свою жизнь, но тревожась за будущее. Дело в том, что консулы, сенат и городские когорты заняли форум и Капито­лий, в твердом намерении провозгласить всеобщую свободу. Его так­же приглашали через народных трибунов в курию, чтобы участвовать в совете, а он отвечал, что его удерживают сила и принуждение. Од­нако на следующий день, когда сенат, утомленный разноголосицей противоречивых мнений, медлил с выполнением своих замыслов, а толпа стояла кругом, требовала единого властителя и уже называла его имя, тогда он принял на вооруженной сходке присягу от воинов и обещал каждому по 15 тысяч сестерциев — первый среди цезарей, купивший за деньги преданность войска» (пер. М. Л. Гаспарова).

Очевидно, римляне не пожалели, что волей случая принцепсом стал Клавдий и правил державой 13 лет. Хотя сам Клавдий не отличался выдающимися способностями государственного деятеля, он смог найти себе достойных помощников. Таковыми стали вольноотпу­щенники, возглавившие императорские канцелярии. Правда, их де­ятельность часто вызывала в римском обществе негативную реак­цию, так как, с одной стороны, сами вольноотпущенники злоупот­ребляли своей властью, а с другой — их презирали за рабское про­исхождение. Такое отношение римлян к сподвижникам Клавдия нашло отражение в словах Аврелия Виктора: «Его вольноотпущен­ники, взяв большую силу, оскверняли все развратом, мучили лю­дей ссылками, убийствами, проскрипциями. Феликса, одного из них, Клавдий поставил во главе легионов в Иудее, евнуху Поссидию после триумфа над Британией было дано среди других храбрейших воинов почетное оружие, точно он участвовал в этой победе; Полибию разрешено было шествовать между двумя консулами. Но всех их превзошли секретарь Нарцисс, который держал себя как госпо­дин своего господина, и Паллант, украшенный преторскими знака­ми отличия. Они оба были так богаты, что когда Клавдий жаловал­ся на недостаток денег в казне, то в народе остроумно говорили, что у него могло бы быть денег в изобилии, если бы эти два вольно­отпущенника приняли его в свою компанию» (Извлечения о жизни и нравах римских императоров, IV, пер. В. С. Соколова).

 

Нерон

 

Нерон Клавдий Цезарь[398] вступил на престол, когда ему не исполнилось еще 17 лет. По натуре это был юноша не столько злой, сколько безволь­ный. Он не был лишен способностей и обнаруживал некоторые хорошие задатки. Но обстановка первых лет его правления убила в нем все хоро­шее и развила до чудовищных размеров все дурное.

Первое время всеми делами распоряжались Афраний Бурр и воспита­тель молодого императора известный философ и писатель Л. Анней Сене­ка. Оба они старались восстановить сенаторский режим в духе принципа­та Августа. Но это оставалось скорее теоретической программой, так как на практике управление государством все более и более переходило на бюрократический путь, установленный при Клавдии. Во всяком случае, в сфере внутриполитических отношений в первые годы правления Нерона не было никаких тревожных симптомов.

Однако в это же время в семье императора и в узком придворном кру­гу происходили события, которые должны были навести на размышле­ния всякого внимательного наблюдателя. Уже в 55 г. скоропостижно умер Британник, сводный брат Нерона. Внезапная смерть и необычайная быс­трота, с которой его похоронили, заставляют думать, что он был отрав­лен. По чьему распоряжению? Наши источники единогласно указывают на Нерона.

Этот вопрос тесно связан с другим, более широким. За молодого импе­ратора шла борьба двух придворных группировок: партии Сенеки и Бурра и партии Агриппины. Каждая старалась влиять на Нерона всеми возмож­ными средствами: лестью, поощрением в нем артистических наклоннос­тей, покровительством его любовным увлечениям и т. д. Особенно удоб­ным был последний путь. Проводником влияния Агриппины являлась Ок­тавия, молодая жена Нерона. Сенека и Бурр в противовес этому влиянию выдвигают вольноотпущенницу Акте, в которую император влюбился. Тог­да Агриппина, видя, что власть ускользает из ее рук, попыталась поста­вить ставку на Британника. Она имела неосторожность открыто грозить сыну, что пойдет с пасынком к преторианцам. Возможно, что это были только слова. Однако они возымели свое действие, и весьма вероятно, что Британника отравили либо по приказанию самого Нерона, либо по распо­ряжению Бурра и Сенеки.

Эта история резко ухудшила отношения между Агриппиной и Неро­ном, и без того уже начинавшим тяготиться опекой своей властолюбивой матери. В конце концов разразилась катастрофа. В 58 г. Нерон познако­мился с блестящей римской дамой Поппеей Сабиной, женой одного из сво­их собутыльников М. Сальвия Отона. Между ними начался роман при яв­ном попустительстве Отона. Поппея приобрела огромное влияние на сла­бохарактерного Нерона и стала добиваться того, чтобы он развелся с Октавией и женился на ней. Это послужило источником нового конфлик­та между императором и его матерью. Агриппина всеми силами сопротив­лялась разводу с Октавией. Тогда Нерон решил отделаться от матери. На ее жизнь было организовано покушение во время ее переезда на судне, которое в определенный момент должно было пойти ко дну вместе с Аг­риппиной. Однако ей удалось спастись. Нерон, смертельно испугавшийся, что план убийства раскрыт и что мать теперь открыто выступит против него, послал отряд под начальством вольноотпущенника Аникета, коман­дира мизенского флота. Солдаты покончили с Агриппиной (59 г.).

После этого Нерон развелся с Октавией, Поппея была разведена с Отоном, и император вступил в новый брак. Октавия была отправлена в ссыл­ку на о. Пандатерию и там убита (62 г.)[399]. Примерно в это же время умер Бурр. На его место Нерон назначил двух префектов претория, одним из которых был Софоний[400] Тигеллин. Он скоро приобрел большое и пагубное влияние на императора. Сенека, видя, что Нерон окончательно ускользает из его рук, устранился от дел. Таким образом, последние сдерживающие начала исчезли для императора, и он мог беспрепятственно предаваться своим театральным увлечениям, мотовству и распутству. Скоро он поте­рял здесь всякую меру.

С другой стороны, и в сфере широкой внутренней политики обста­новка стала осложняться. Еще при Августе был издан закон, согласно которому в случае насильственной смерти господина все рабы, находив­шиеся в момент убийства под одним кровом с господином и не пришед­шие ему на помощь, подлежали казни. В 57 г. сенат издал постановле­ние, что казни в этом случае подвергаются и те рабы, которые по завеща­нию должны были получить свободу. Принятие этого постановления может говорить только об одном: в Риме усиливались заговоры рабов и убийства ими своих господ.

В 61 г. был убит одним из своих рабов градоначальник Рима Педаний Секунд. Подлежало казни 400 рабов. Дело дошло до сената, где прозвуча­ли голоса против такой массовой расправы. Однако большинство сенато­ров высказалось в пользу точного применения закона. Но когда осужден­ных повели на казнь, собралась большая толпа, пытавшаяся их отбить. Пришлось вызвать войска, которые оцепили всю дорогу к месту казни, и только тогда удалось привести приговор сената в исполнение.

Три года спустя над Римом разразилось страшное бедствие. Летом 64 г. в ветреный день в городе начался пожар. Он быстро охватил огромную территорию и продолжался 6 дней. Из 14 районов уцелели только четыре; три сгорели до основания, а в других остались только развалины. Число жертв было очень велико. Хотя правительство приняло экстренные меры, чтобы облегчить участь погорельцев, в народе говорили, что город подо­жгли по желанию Нерона. Он якобы был недоволен старым Римом и хотел его уничтожить, чтобы построить новый. Другой вариант гласил, что го­род подожгли, чтобы дать возможность императору насладиться зрели­щем грандиозного пожара и вдохновить его на создание великого произве­дения искусства.

По-видимому, эти разговоры не соответствовали действительности, и пожар возник случайно. В частности, следует отметить, что пожар начал­ся в полнолуние (в июле), когда его «эстетический» эффект был не столь уж велик. Тем не менее слух о поджоге держался чрезвычайно упорно и порождал большое недовольство в народе, которое ежеминутно могло при­нять открытые формы[401]. Тогда решили найти «виновных». Арестовали много людей, принадлежавших к различным нелегальным организациям. Они были обвинены в поджоге и подвергнуты мучительной казни. Наша тради­ция (Тацит, отчасти Светоний) считает их христианами. Однако едва ли в эту эпоху проводили четкую разницу между христианами и приверженца­ми других восточных религий. Поэтому соответствующие места Тацита[402] и Светония[403], вероятно, являются позднейшими вставками.

Несмотря на казнь «поджигателей», слухи, компрометирующие импе­ратора, продолжали держаться. Нерон сам давал им пищу, скупив за де­шевую цену огромный участок земли между Палатином и Эсквилином и начав там строить роскошный дворец — «Золотой дом» (Domus Aurea).

Пожар Рима сыграл немалую роль в усилении оппозиционных настро­ений среди римского общества. Этим настроениям давали обильную пищу распутство Нерона, его кровожадность, безграничное мотовство, маниа­кальное увлечение театром. Император выступал публично в качестве пев­ца, поэта, возничего, актера, кифареда и т. д. Он учредил даже два новых праздника — Ювеналии и Неронии — по типу греческих состязаний. Пра­вильно организованная клака, стоившая огромных денег, должна была изоб­ражать энтузиазм зрителей.

В 62 г. закончилась либеральная эра «сенатского режима». Ее оконча­ние совпало с такими событиями дворцовой жизни, как смерть Бурра, вы­движение Тигеллина, самоустранение Сенеки, гибель Октавии, о которых мы говорили выше. В сенате возобновились процессы об оскорблении ве­личества. Начались казни и конфискации, вызванные в такой же степени борьбой с оппозицией знати, как и стремлением получить источник средств для покрытия колоссальных расходов.

Ответом на возобновление террористического режима явилась орга­низация большого заговора (65 г.). В нем приняли участие представители сенаторского и всаднического сословий. Во главе заговорщиков стоял Г. Кальпурний Пизон, молодой человек из знатной семьи, которого наме­ревались провозгласить императором после убийства Нерона. Среди глав­ных участников заговора находился и второй префект претория Фений Руф, недовольный предпочтением, которое император оказывал Тигеллину. Медлительность заговорщиков и плохая организация привели к тому, что заговор был раскрыт. Последовали многочисленные казни. Нерон восполь­зовался удобным случаем, чтобы отделаться от неприятных ему лиц. Так, должен был покончить жизнь самоубийством Анней Лукан, племянник Сенеки, популярный поэт, которому Нерон завидовал до такой степени, что запретил ему публиковать свои стихи[404]. Аналогичная судьба постигла Сенеку, Г. Петрония, по-видимому, автора «Сатирикона», и многих дру­гих представителей знати. Петроний был одним из самых близких друзей Нерона, вкусу которого император безгранично доверял[405]. Это возбудило зависть Тигеллина, который постарался впутать Петрония в заговор. Что касается Сенеки, то он был ненавистен Нерону как представитель идей и тенденций первой половины его царствования.

В 66—67 г. император предпринял артистическое турне по Греции, находя, что в Риме его недостаточно ценят. Он выступал на олимпийских и дельфийских состязаниях и привез с собой в Рим 1,8 тыс. венков. В бла­годарность за хороший прием Нерон объявил эллинов свободными[406]. Это путешествие стоило огромных денег и окончательно привело в расстрой­ство государственные финансы. В том же самом году, когда Нерон отпра­вился в свое артистическое путешествие, он получил известие о большом восстании в Иудее. Из Греции император послал на его усмирение своего полководца Веспасиана.

Провинциальная политика Нерона отличалась непоследовательностью. С одной стороны, в ней выступали прогрессивные элементы, которые по­зволяют видеть в Нероне в известной степени продолжателя традиций Це­заря, Августа, Тиберия и Клавдия. С другой стороны, неупорядоченность провинциального управления и расточительность Нерона, заставлявшая прибегать к усилению налогового обложения, приводили к огромным зло­употреблениям и к росту недовольства.

Еще в начале царствования вспыхнуло восстание в Британии, вызванное тяжестью налогов и притеснениями римской администрации. Восставшие племена возглавляла царица Боудикка. Г. Светоний Паулин, завоеватель Мавритании, в первое время не мог справиться с движением. Восставшие взяли Камулодун и Лондиний, перебив там много римских поселенцев. Толь­ко после того как Паулин собрал все свои силы, ему удалось разбить вос­ставших в большой битве к югу от Темзы (60 г.). Боудикка покончила с со­бой, и восстание было подавлено. Правительство Нерона приняло меры для уничтожения некоторых наиболее вопиющих злоупотреблений.

Очень сложной была ситуация на Востоке. Еще от времен Тиберия Рим унаследовал армянскую проблему. Трудность ее состояла в том, что в армянских делах были заинтересованы парфяне, поддерживавшие в Армении своих ставленников. Полководец Нерона Гн. Домиций Корбулон весьма успешно действовал на Востоке, частью дипломатическим путем, частью силой оружия. В результате нескольких кампаний[407] и дли­тельных мирных переговоров ставленник парфян брат парфянского царя Тиридат отказался от своих формальных притязаний на Армению, со­гласился отдать себя под покровительство римлян и принять армянскую корону из рук Нерона. Для этой цели он в 66 г. лично явился в Рим и был торжественно коронован.

Таким образом, армяно-парфянский вопрос был решен весьма удачно для Рима. Это являлось заслугой главным образом Корбулона. Однако Не­рон, боясь популярности знаменитого полководца, вызвал его в 67 г. в Гре­цию, где тогда находился император, и приказал казнить.

Самым слабым звеном провинциальной политики Нерона оказалась Палестина. Здесь положение было особенно сложным. Римская политика, направленная к разжиганию национальных противоречий, грубое игнори­рование религиозных и бытовых особенностей иудеев и злоупотребления императорских прокураторов вызывали там почти непрерывную цепь вол­нений. В то время как высшее священство Иерусалимского храма и круп­ные землевладельцы в общем и целом мирились с римским господством, народная масса, находившаяся под двойным гнетом, была главным рас­садником недовольства. В народе жила твердая вера в скорое пришествие мессии, обещанного избавителя, который спасет народ от гнета чужезем­цев и установит царство правды на земле.

В 66 г. в Цезарее[408] при попустительстве прокуратора Гессия Флора про­изошел погром. В ответ на него вспыхнуло восстание в Иерусалиме, руко­водимое партией зелотов. Это было националистическое течение, стре­мившееся свергнуть не только господство римлян, но и гнет крупных зем­левладельцев, ростовщиков и богатого священства Иерусалимского храма. Крайнее крыло националистической партии римляне называли сикариями (убийцами) за то, что они применяли террористические методы борьбы. Сикарии вербовались из рабов, крестьянской бедноты и низов городского населения. Вождями движения были Иоанн из Гискалы и Симон, сын Гиоры. Восставшие осадили немногочисленный римский гарнизон в Иеруса­лиме, а когда он капитулировал, перебили его.

Римские власти проявили полную растерянность. Гессий Флор не при­нимал никаких мер, а легат Сирии Цестий Галл[409], начавший было осаду Иерусалима, снял ее и при отступлении был разбит. После этого восста­ние охватило всю Иудею, Самарию, Галилею и часть Трансиордании. В городах шла ожесточенная борьба между иудеями и «язычниками», а в Иерусалиме в первое время восстания умеренные и крайние националис­ты образовали правительство единого фронта, руководившее движением.

Нерон отправил для борьбы с восстанием своего последнего крупного полководца Тита Флавия Веспасиана, уцелевшего только потому, что он был незнатного происхождения и Нерон не считал его опасным. Веспасиан происходил из сабинского г. Реате, из семьи откупщика налогов. Когда началось иудейское восстание, ему было уже 57 лет. При дворе его не любили, так как он не отличался придворным лоском[410], но Веспасиан был единственным опытным полководцем, которому можно было доверить ус­мирение опасного восстания.

В 67 г. с войском в 50 тыс. человек Веспасиан начал операции в Палес­тине. В следующем году восстание было подавлено всюду, кроме Иудеи. Но Веспасиан приостановил дальнейшие операции, узнав о низложении Нерона.

Едва только император в 68 г. вернулся из греческого путешествия, как узнал о новом, еще более опасном движении. Ничем не мотивированная казнь Корбулона заставила поторопиться еще уцелевших представителей римской знати. Наместник Лугдунской Галлии[411] Г. Юлий Виндекс, сгово­рившись с правителем Тарраконской Испании Сервием Сульпицием Гальбой, начал восстание под лозунгом восстановления республики. К восстав­шим легионам присоединились галльские племена, недовольные ростом налогов. Хотя легионы Верхней Германии под предводительством Вергиния Руфа выступили против галльского движения и Виндекс был разбит, но зато германские войска потребовали от Вергиния, чтобы он провозгла­сил себя императором. Правда, Вергиний отказался выполнить это требо­вание, но положение Нерона от этого не стало лучше.

Известие о восстании Виндекса послужило сигналом к усилению недо­вольства в Риме. Растерявшийся Нерон не предпринимал никаких серьез­ных мер и переходил от ребяческой самоуверенности к приступам полного отчаяния. Начали колебаться преторианцы. Этим воспользовался новый пре­фект претория Нимфидий Сабин и стал вести агитацию в пользу Гальбы. Колебаниям солдат положили конец обещания щедрых наград, данные Нимфидием от имени Гальбы. Тигеллин не сделал ничего для того, чтобы спасти своего бывшего покровителя. Сенат низложил Нерона и объявил его вне закона. Всеми покинутый, кроме нескольких рабов и вольноотпущенников, низложенный император бежал из Рима и после долгих колебаний покон­чил жизнь самоубийством в одной из пригородных вилл. Перед смертью он не переставал повторять: «Какой артист погибает!» (лето 68 г.).

Светоний рассказывает[412], что еще долго неизвестные лица украшали могилу Нерона цветами, выставляли его бюсты у ораторской кафедры на форуме, выпускали прокламации, в которых говорилось, что император жив и скоро вернется, чтобы наказать своих врагов. Хорошую память о Нероне сохраняли греки и парфяне. Характерно, что в течение 20 лет, пос­ледовавших за смертью Нерона, на Востоке три раза появлялись самозван­цы под его именем и собирали вокруг себя много сторонников.

Если Клавдий волей случая стал принцепсом, то Нерон получил им­ператорскую власть исключительно благодаря матери — Агриппи­не Младшей. В 49 г., выйдя замуж за Клавдия, Агриппина сделалась императрицей. «Всем стала заправлять женщина, — пишет Тацит (Анналы, XII, 7), — которая вершила делами Римской державы, от­нюдь не побуждаемая разнузданным своеволием, как Мессалина; она держала узду крепко натянутой, как если бы та находилась в муж­ской руке. На людях она выказывала суровость и еще чаще — высо­комерие; в домашней жизни не допускала ни малейших отступлений от строгого семейного уклада, если это не способствовало укрепле­нию ее власти. Непомерную жадность к золоту она объясняла жела­нием скопить средства для нужд государства». Своего сына Нерона Агриппина воспитала таким же властолюбивым и высокомерным. Столкновение двух властных характеров закончи­лось трагической гибелью Агриппины. Для организации убийства Агриппины был придуман хитроумный план. О нем рассказывает Тацит (Анналы, XIV, 3): «Наконец, вольноотпущенник Аникет, пре­фект мизенского флота и воспитатель Нерона в годы его отрочества, ненавидевший Агриппину и ненавидимый ею, изложил придуманный им хитроумный замысел. Он заявил, что может устроить на корабле особое приспособление, чтобы, выйдя в море, он распался на части и потопил ни о чем не подозревающую Агриппину: ведь ничто в та­кой мере не чревато случайностями, как море; и если она погибнет при кораблекрушении, найдется ли кто столь злокозненный, чтобы объяснить преступлением то, в чем повинны ветер и волны? А Це­зарь воздвигнет усопшей храм, жертвенники и вообще не пожалеет усилий, чтобы выказать себя любящим сыном». План был одобрен, однако его исполнение не привело к результату, которого жаждал Нерон. «Корабль не успел далеко отойти, — про­должает Тацит (там же, 5), — вместе с Агриппиною на нем находи­лись только двое из ее приближенных — Креперей Галл, стоявший невдалеке от кормила, и Ацеррония, присевшая в ногах у нее на ложе... как вдруг по данному знаку обрушивается отягченная свин­цом кровля каюты, которую они занимали; Креперей был ею задав­лен и тут же испустил дух, а Агриппину с Ацерронией защитили высокие стенки ложа, случайно оказавшиеся достаточно прочными, чтобы выдержать тяжесть рухнувшей кровли. Не последовало и рас­падения корабля, так как при возникшем на нем всеобщем смятении очень многие непосвященные в тайный замысел помешали тем, кому было поручено привести его в исполнение. Тогда гребцам отдается приказ накренить корабль на один бок и таким образом его затопить; но и на этот раз между ними не было необходимого для совместных действий единодушия, и некоторые старались наклонить его в про­тивоположную сторону, так что обе женщины не были сброшены в море внезапным толчком, а соскользнули в него. Но Ацерронию, по неразумию кричавшую, что она Агриппина и призывавшую помочь матери принцепса, забивают насмерть баграми, веслами и другими попавшими под руку корабельными принадлежностями, тогда как Агриппина, сохранявшая молчание и по этой причине неузнанная (впрочем, и она получила рану в плечо), сначала вплавь, потом на одной из встречных рыбачьих лодок добралась до Лукринского озе­ра и была доставлена на свою виллу».

Испуганного неудачей замысла Нерона спасает все тот же Аникет. Префект флота с согласия императора отпраляется на виллу к Аг­риппине, чтобы убить ее надежным и испытанным способом — ме­чом. «Аникет, расставив вокруг виллы вооруженную стражу, — рас­сказывает Тацит (там же, 8), — взламывает ворота и, расталкивая встречных рабов, подходит к дверям занимаемого Агриппиною по­коя; возле него стояло несколько человек, остальных прогнал страх перед ворвавшимися. Покой был слабо освещен — Агриппину, при которой находилась только одна рабыня, все больше и больше охва­тывала тревога: никто не приходит от сына, не возвращается и Агерин[413]: будь дело благополучно, все шло бы иначе; а теперь — пустын­ность и тишина, внезапные шумы — предвестия самого худшего.

 

Когда и рабыня направилась к выходу, Агриппина, промолвив: "И ты меня покидаешь", — оглядывается и, увидев Аникета с сопро­вождавшими его триерархом Геркулеем и флотским центурионом Обаритом, говорит ему, что если он пришел проведать ее, то пусть передаст, что она поправилась; если совершить злодеяние, то она не верит, что такова воля сына: он не отдавал приказа об умерщвлении матери. Убийцы обступают тем временем ее ложе; первым ударил ее палкой по голове триерарх. И когда центурион стал обнажать меч, чтобы ее умертвить, она, подставив ему живот, воскликнула: "Пора­жай чрево!" — и тот прикончил ее, нанеся ей множество ран».

 

Родословная дома Августа