Что есть истина? Этот вопрос задается в уголовном суде от Понтия Пилата до наших дней. Проблемная категория "истины" - одна из центральных в юриспруденции. Особенно остро встаёт вопрос истины в праве процессуальном, от установления которой зависит отношение со стороны личности к государству в целом. Формируется конкретное личностное правосознание, как в форме правовой психологии, так и в форме правовой идеологии. Ситуация осложняется проведением правовой реформы в РФ, вследствие чего изменяются основные правовые постулаты российского процесса. Существенное значение при установлении истины имеет внутренний мир каждого человека. Личность обладает внутренним "чувством истины", его осознанием. В тех случаях, когда осознаваема истина входит в конфликт с тезисом - "истиной" доказываемой, и "истиной" не соответствующей истине осознаваемой, то личность испытывает социальный дискомфорт от происходящего. Если в первом случае, при доказывании тезиса, личность понимает, что её субъективное искажение зависит от её частного интереса, и как бы оправдано, то во втором случае, речь идёт о возможной социальной несправедливости. Последняя "истина" весьма опасна для общества и носит название судебной ошибки.

Решение о том, должна ли в уголовном процессе достигаться истина, какие процессуальные формы в этой связи необходимы и допустимы, связано с тем, что признается задачами уголовного процесса, связано с его назначением.

У государства есть право применять к виновным в совершении преступления уголовно-правовые санкции. Это право государства опосредствовано в установленных им - в нормах уголовного права - запретах совершать деяния, признаваемые преступлениями, и праве органа государства - суда - применять меры уголовного наказания к виновным в нарушении этих запретов, к виновным в совершении преступления.

Наличие у государства права на наказание виновных в совершении преступлений обусловлено его обязанностью, имеющей конституционное значение: обязанностью признавать, соблюдать и защищать права и свободы человека и гражданина (ст. 2 Конституции РФ), а равно защищать и иные ценности, признанные Конституцией РФ, гарантом которых является государство (суверенитет Российской Федерации, федеративное устройство, экономические устои и др.).

Для того чтобы названные право и обязанность государства были не декларативны, а реально осуществляемыми (исполнялись, применялись), необходимо, чтобы уголовный процесс основывался на твердой истине, на самом реальном положении дел.

Вместе с тем это фундаментальное положение не так просто, как кажется на первый взгляд. Проблема достижения истины в уголовном процессе является одной из сложнейших и требует своего тщательного рассмотрения.

Проблема истины в уголовно-процессуальном праве может быть поставлена как минимум в трех аспектах: субстанциальном, содержательном и личностном.

В рамках субстанциального аспекта основным вопросом будет вопрос о природе процессуальной истины, т.е. будет ли она истиной материальной или же строго формальной, будет ли она соответствовать и соотноситься с реальным положением дела или же представлять собой лишь результат договоренностей между субъектами права, их признания некоего факта за итоговый, «истинный».

Частно-исковое производство, в противовес публичному, не слишком нуждается в истине, ибо рассчитано на обще­ственного субъекта, которого интересует, в первую очередь, собственное «Я». Наи­высшая ценность для частно-искового процесса — решение не истинное, а устраиваю­щее обе стороны. Главной целью такого суда является сохранение в обществе «мира», так же как для предшествовавшего ему обвинительного процесса было характерно стремление предотвратить общественное «смятение». Однако частно-исковой способ судебного разбирательства, в отличие от своего «предка», пытается сохранять «при­личия». Он не заменяет правду случайностью, а утверждает, что знает истину. Одна­ко для него это не «грубая» истина факта, а истина формально-юридическая. Частно-исковой процесс полон юридических фикций (презумпции, сделки). Fictio est contra veritatem, sedpro veritate habetur (лат.) — фикция противостоит истине, но фикция при­знается за истину. Вместе с тем нельзя категорически утверждать, что частно-иско­вой процесс совершенно чурается истины. Установление фактов такими, какие они есть, для него все же более предпочтительно, чем подмена их лукавой игрой презумп­ций. Однако этот интерес к истине факта не стоек, не принципиален, Альтернатива — истина или фикция — обычно решается в пользу последней. Дефицит средств познания, связанный с отсутствием предварительного расследования, эгоистической при­родой частного интереса, вынуждает допустить использование в процессе формаль­ных средств, приводящих к формальной, или юридической, истине. Так, дореволю­ционные российские авторы И. В. Михайловский, Н. Н. Розин считали, что состязательному процессу, который они фактически понимали как частно-исковую процедуру, не может быть свойственно неограниченное стремление к материальной истине, что здесь уместно говорить лишь об истине юридической, а вместо требова­ния безусловного установления фактов такими, какие они есть, действует «принцип доказанности обвинения». Подобная точка зрения в последнее время получила сво­их сторонников и в нашей современной процессуальной литературе, которые отказы­ваются видеть то, что она применима лишь к частно-исковой разновидности судопро­изводства.¹ К сожалению, подобная позиция нашла отражение и в новом УПК РФ, из которого почти полностью исключены упоминания об установлении истины в ходе уголовного судопроизводства.

Иное дело, когда процесс достигает публичной степени зрелости. Здесь дей­ствует уже другой принцип: fictio cedit veritati (лат.) — фикция уступает истине, или фикция не имеет силы, когда ей противостоит истина. Публичность правосу­дия, понимаемая как открытость процесса, нуждается не в формально-юридиче­ской, но в материальной, или объективной, истине. Точное знание фактов такими, какие они есть, позволяет более тонко регулировать общественные отношения, экономить уголовную репрессию, сокращать социальные издержки, неизбежные при функционировании механизма судопроизводства. Все это в конечном счете, поднимает социальное значение правосудия.

Поскольку российский уголовный процесс имеет ярко выраженный публичный характер, он объективно не может устраниться от цели установления по делу истины, причем в первую очередь истины материальной, а не формальной. Принцип объек­тивной истины сохраняет в нем свое значение. Так, согласно ч. 4 ст. 152 «предвари­тельное расследование может производиться по месту нахождения обвиняемого или большинства свидетелей в целях обеспечения его полноты, объективности (курсив мой. — А. С.)». В ч. 2 ст. 154 сказано: «Выделение уголовного дела в отдельное произ­водство для завершения предварительного расследования допускается, если это не отразится на всесторонности и объективности предварительного расследования и разрешения уголовного дела». В ч. 6 ст. 340 говорится: «Стороны вправе заявить в судебном заседании возражения в связи с содержанием напутственного слова предсе­дательствующего по мотивам нарушения им принципа объективности и беспристра­стности». Но требование объективности, всесторонности и полноты исследования об­стоятельств дела — это и есть содержание принципа объективной истины.

Но что есть истина? Этот вопрос задается в уголовном суде от Понтия Пилата до наших дней. Если истина — это соответствие наших знаний реальной действи­тельности, то судить об этом соответствии мы можем только посредством своего внутреннего убеждения. Обоснованное убеждение в истинности знания есть до­стоверность. «Истина... в уголовном процессе выражается в достоверности (уве­ренности), что такой-то факт существует или не существует», — писал классик французского уголовного процесса Фостэн Эли.¹ «Фактической достоверности не существует объективно, — она есть только известное состояние нашего убежде­ния», — считал Л. Е. Владимиров.² Слово «достоверный» значит верный, не вызы­вающий сомнений. Итак, достоверность — впрочем, так же как и вероятность — это лишь представление об истине в нашем сознании, характеристики доказательно­сти знания, и потому, на наш взгляд, не прав М. С. Строгович, считавший, что «достоверность — это то же самое, что истинность. То, что достоверно, то и явля­ется истинным, так как находится в соответствии с действительностью».¹

Где же искать критерий достоверности, мерило того состояния убеждения, которое мы принимаем за истину? Таким критерием может быть только опыт, практика, ибо ничего другого для суждения об истине в распоряжении человека нет. Если мы не можем отыскать ни единого исключения из имеющегося в нашем распоряжении опы­та, наш вывод должен считаться достоверным. Причем имеется в виду весь наличный опыт, включая, прежде всего, добытые по делу доказательства, а также заимствован­ные познания, в том числе знание закономерностей окружающей действительности, опыт, зафиксированный в правилах логического мышления. Но поскольку объем опыта у разных людей не одинаков, то что достоверно для одного человека, другому может показаться недостаточно убедительным. Поэтому в судопроизводстве значе­ние имеет не столько индивидуальный, сколько общественный опыт. Именно отсюда проистекают стадийность (инстанционность) процесса и необходимость не просто познания, но особого удостоверительного познания, т. е. доказывания фактов. Нормы доказательственного права служат в судопроизводстве одним из важнейших средств приведения индивидуального опыта к общественному стандарту.

Следуя относительному опыту, достоверность также относительна и не исключает вероятности. Фостэн Эли писал по этому поводу: «Человеку не дано достигать абсо­лютной достоверности; он должен удовлетворяться относительной достоверностью, которую он достигает только через все страсти и все свои несовершенства».² Достовер­ность и вероятность, конечно, противоположности, однако противоположности диа­лектические — не противоречия, а дополнения. Вероятность дополняет достоверность, которая постоянно несет в себе абстрактную, скрытую возможность иного вывода — ведь объем подтверждающего достоверность опыта всегда ограничен. Поэтому питав­ший в свое время бурные теоретические дискуссии вопрос о том, что является целью судебного познания — достоверность или вероятность, поставлен не вполне коррект­но. Любой достоверный вывод одновременно является и вероятностным. Вот только вероятность при этом не конкретно-практическая, а абстрактная. Достоверности страшна лишь практическая вероятность, т. е. вероятность, основанная на конкрет­ных, добытых по делу данных и общепризнанных закономерностях.

Так, например, несколько свидетелей защиты — сослуживцы подсудимого — подтверждают в суде его алиби, а Именно то, что в момент совершения преступле­ния (разбойного нападения) он находился на службе. Никаких доказательств заин­тересованности этих свидетелей в исходе данного дела, влияния на них подсудимо­го или иных лиц в целях склонения к даче ложных показаний не представлено, существенные противоречия в показаниях свидетелей отсутствуют. Абстрактно можно предположить, что свидетели все-таки выгораживают подсудимого из кор­поративной солидарности, чувства симпатии к нему или антипатии к правоохрани­тельным органам и т. п. Однако поскольку каких-либо конкретных данных, кото­рые указывали бы на эти обстоятельства, не добыто, то вывод об алиби обвиняемого следует считать достоверным.

Достоверным является вывод, в отношении которого не возникает разумных сомнений, т. е. отсутствуют какие бы то ни было исключения из индивидуального и общественного практического опыта, находящегося в распоряжении субъекта познания.

Итак, достоверные знания имеют для нас значение объективных истин. При этом используются такие понятия, как «оценка» и «внутреннее убеждение». Именно внутреннее убеждение субъекта принятия процессуального решения — в первую очередь суда, созревающее в результате оценки доказательств, субъективно отра­жает наступление момента истины.

Однако состязательность благоприятствует достижению истины («в споре рождается истина») не любой ценой, а лишь в тех пределах, ради соблюдения которых и создан состязательный процесс. Истина, добытая вне судебного со­стязания либо в условиях, когда стороны были поставлены в заведомо нерав­ное положение, считается нелегитимной, запретной. Степень ограничений на средства и способы достижения истины различается в зависимости от вида состязательности. В частно-исковом процессе, где познавательные возможности суда лимитированы узкими рамками судебного заседания, истина часто пред­стает в формально-юридической оболочке. Публичный состязательный процесс, как мы сказали, напротив, предпочитает материальную истину, однако и он от­дает определенную дань формальным средствам доказывания. К их числу отно­сятся: а) презумпции; б) преюдиции; в) формальные соглашения; г) правила об исключении доказательств. Здесь необходимо лишь заметить, что существование в российском уго­ловном судопроизводстве формальных средств установления обстоятельств дела свидетельствует о сохранении в нем определенного места для формально-юридической истины. Однако она имеет подчиненный характер по отношению к объективной (материальной) истине. Формальная истина занимает свое место в процессе только тогда, когда: а) материальная истина объективно не может быть установлена, несмотря на принятие всех необходимых следственных и иных предусмотренных законом действий, либо б) требование материальной истины снимается в установленных законом случаях по соглашению сторон или ввиду предписаний закона считать истинными выводы ранее состоявшегося по делу решения.

Второй аспект проблемы истины – содержательный. Его суть сводится к проблеме того, что входит в содержание истины в уголовном процессе. Речь идет о том, входит ли в содержание истины только уста­новление фактических обстоятельств дела или также и юридиче­ская оценка установленных обстоятельств (квалификация преступления), и вывод суда о мере наказания.

Согласно первой, наиболее распространенной точке зрения, содержание истины по уголовному делу «составляют только фак­ты, образующие преступление без его юридической оценки (ква­лификации)». М.С.Строгович, активный защитник данной точки зрения, считал, что само деяние, событие преступления и вина со­вершившего его лица ни в какой мере не зависят от судей и явля­ются для них объективным фактом, который судьи должны уста­новить, познать таким, каким он был в действительности.¹

Согласно второй точке зрения в содержание истины по делу включается и решение вопроса о квалификации преступления. Сторонники включения в содержание истины вывода о квалифи­кации преступления обосновывают свою позицию следующими доводами. Факты общественной жизни не могут познаваться в от­рыве от их социальной сущности. Правовая оценка этой сущности должна отражать объективное положение вещей. Социальная опасность преступного деяния представляет собой объективную категорию, она определяется законом развития общества и не за­висит от сознания людей. Признаки общественно опасного деяния как реально существующего явления в обобщенной форме содер­жатся в уголовном законе. Следовательно, квалификация преступ­ления отражает объективную действительность и поэтому должна входить в содержание истины по уголовному делу. Истиной может быть только одна квалификация - та, которая соответствует тому, что произошло в действительности. Противники этой точки зре­ния указывают, что факты объективной действительности сущест­вуют независимо от их общественно-политической оценки, кото­рая может меняться в зависимости от исторической и социальной обстановки. Одни и те же факты в различное время могут образо­вывать различные составы преступления и могут даже вообще становиться непреступными. Нормы права нередко устаревают, перестают отражать объективную картину общественных отноше­ний, фактические же обстоятельства остаются теми же самыми, их содержание не меняется. Поэтому понятие истины может распро­страняться лишь на фактические обстоятельства дела, но не на их правовую квалификацию.

В процессе познания истины в уголовном судопроизводстве обращает на себя внимание сочетание фактического знания отно­сительно обстоятельств совершения преступления и юридической оценки установленных фактов. Оба эти момента взаимодействуют в процессе познания и доказывания обстоятельств преступления и не могут рассматриваться изолированно в силу специфики уголов­но-процессуальной деятельности. Ведь получение фактического знания относительно обстоятельств совершенного преступления имеет реальный смысл только в пределах, очерченных уголовным законом, относительно круга обстоятельств, необходимых и дос­таточных для решения юридических вопросов, возникающих перед органами расследования и судом.² «Логическое соответствие при­знаков деяния составу преступления, - пишет В.Н.Кудрявцев, - необходимое условие истинности квалификации»¹

Таким образом, истина может быть объективной только лишь при условии, что факт исследован и оценен не абстрактно, а относительно признаков, формализованных в юридическом понятии состава конкретного преступления. Такие признаки деяния устанавливаются уголовным законом.

Иначе должен решаться вопрос относительно вывода суда о мере наказания. Основным аргументом сторонников точки зрения, что в содержание объективной истины входит еще вопрос о назна­чении справедливой меры наказания виновному, является то, что решение суда о мере наказания должно основываться на познан­ных фактах, обусловлено фактами объективного характера.

С вышеуказанной позицией согласиться нельзя потому, что решение суда о назначении наказания является волевым актом, а не актом познания. Поэтому можно говорить об эффективности или неэффективности избранной меры наказания и т.п., но только не об истинности этого акта. От того, что решение суда должно базироваться на каких-то знаниях, оно не превращается в познава­тельный акт, а лишь предшествует принятию решения, создает для него основу.²

Выводы суда по конкретному делу не устанавливают истину, а основываются на установленной истине, то есть на тех фактах, которые соответствовали объективной действительности. Определение меры наказания во многом зависит от обстоятельств дела, от самого субъекта преступления и от условий общественной жиз­ни, но само по себе не может ни изменить, ни отменить уже уста­новленные судом фактические обстоятельства дела.

Таким образом, в содержание истины в уголовном судопро­изводстве входят только умозаключения о фактических обстоя­тельствах дела и о правовой квалификации, на которые могут быть распространены категории истинности или ложности. Процессу­альные решения суда, обязывающие к действию (прекращению действия), в том числе о применении каких-то санкций, являются властным волеизъявлением, а не познавательным актом (хотя и основываются на познанных фактах), и к ним категории истинно­сти или ложности неприменимы.

Нельзя забывать о том, что от установления истины в процессуальном праве зависит отношение со стороны личности к государству в целом. Формируется конкретное личностное правосознание, как в форме правовой психологии, так и в форме правовой идеологии. Ситуация осложняется проведением правовой реформы в РФ, вследствие чего изменяются основные правовые постулаты российского процесса. Существенное значение при установлении истины имеет внутренний мир каждого человека. Личность обладает внутренним "чувством истины", его осознанием. В тех случаях, когда осознаваема истина входит в конфликт с тезисом - "истиной" доказываемой, и "истиной" не соответствующей истине осознаваемой, то личность испытывает социальный дискомфорт от происходящего. Если в первом случае, при доказывании тезиса, личность понимает, что её субъективное искажение зависит от её частного интереса, и как бы оправдано, то во втором случае, речь идёт о возможной социальной несправедливости. Последняя "истина" весьма опасна для общества и носит название судебной ошибки.

Справедливо отмечает Мурадян Э.М.: "Проблема судебной истины это проблема судебных доказательств, а также доказательственных презумпций. Здесь же возникает подвопрос о фикциях и процессуальных фикциях". Действительно, проявление истины напрямую зависит от доказывания личности в процессе. В таком аспекте логичным будет сделать упор в формирующемся российском процессуальном праве на субъективность. Советская доктрина доказательственного права сформировала преимущественные объективистские подходы к доказыванию. Роль спорящих субъектов сводилась к их действиям, в качестве субъективного указывалось на вопросы оценки доказательств, преимущественно судом.

Развитие комплекса правовых наук, ставящих объектом изучения субъективное правовое сознание (юридической психологии, юридической конфликтологии, юридической логики и др.), позволит более близко подойти к вопросам подлинного понимания истины в процессе.

Не совсем верной представляется и позиция учёных, отделяющих истину, устанавливаемую в процессе от истины как философской категории. При таком подходе игнорируется понимание правоотношений, как вида общественных отношений. Несомненно, юридическая истина - это никакая не особая истина, но истина, имеющая особенности в познании, правового рода. Это особенности достаточности её познания и временные, пространственные процессуальные рамки. Этим и объясняется возможность установления истины с соблюдением формы юридической процедуры, предусмотренной отраслевой кодификацией. Для суда достаточно установить истину формальную, поскольку, если законодатель будет требовать от суда установление истины объективной, то формальность процесса и временной промежуток, отделяющий исследователя-суд, так и не позволит ему удостовериться в её точности. Соответственно, основным в установлении истины является субъективный удостоверительный момент правоприменителя в том, что это и есть истина. При отсутствии механизмов проверки у человека, суду выполнить такое требование закона будет практически невозможно. Это усложняет процесс, практически заводя в тупик правоприменителя.

Выходом из сложной правовой ситуации, обеспечивающим гарантии прав личности в правосудии может стать развитие доказательственного права России. Действует широко известный постулат, право оживает, когда есть реальные возможности его защиты