«Не слабó ли мне…»; «А сумею ли я?..»
Катя (5 лет 9 месяцев) очень любит кататься на двери, ухватившись за обе ручки и поджав ноги. В комнате у тёти таких ручек на двери не оказалось. Девочка села верхом на дверцу кухонного стола, оттолкнулась и поехала. В результате стол опрокинулся, вся посуда и провизия из него вывалились, много посуды разбилось…
Разумеется, всё названное в том или ином сочетании и с разной степенью повторяемости можно наблюдать у одного и того же ребёнка. Скажем, дома он просто непоседа (потому что там маловато места для «больших подвигов»), в гостях у бабушки с дедушкой – проказник (потому что там нет строгой мамы), а на даче – авантюрист (потому что там уйма всего нового, интересного, неизведанного).
Особая разновидность озорства – позёрство: самовыражение, переходящее в глумёж или издёвку. Попросту говоря – «выпендрёж» и «кандибобер», паясничанье и пижонство за чужой счёт. Такое поведение граничит уже с упрямством: вместо адекватной реакции на какие-то просьбы, команду ребёнок кривляется, кочевряжится, дурачится, ёрничает и т. п. Например, отвечает глупой шуткой на вопрос или на ходу сочиняет завиральный рассказ взамен выполнения требования. Вот как это делали сестрицы Катя с Манечкой из повести Ирины Пивоваровой:
«– Дети, что же вы не здороваетесь! – воскликнул Валентин Борисович. – Вот не знал, что у меня дочки такие невоспитанные!
Но Катя с Маней, как только увидели мальчика, сразу насупились и сердито отвернулись.
– Ну хоть скажите, как вас зовут, милые барышни? – весело спросил Ким Васильевич. – Приятно будет познакомиться!
– Меня зовут Нутрия Американская, – сказала Катя и запульнула ногой льдышку.
– А меня – Европейский Волк, – грозно сказала Маня и с треском вонзила зубы в сушку с маком».
Отдельной строкой в хит-параде проказ идут словесные выходки, многие из которых – в одном ряду или в тесном соседстве с речевой агрессией: злое вышучивание, неприятные розыгрыши, двусмысленные «эксперименты» с языком. Это тоже разновидности сценарного поведения – с постановочными сюжетами, отрежиссированными действиями, незамысловатым актёрством. Все они так или иначе нацелены на причинение эмоционального дискомфорта: потрепать нервы, поставить в унизительное или неловкое положение, прилюдно осрамить – именно этого добивается злостный шутник.
К «лингвистическому» озорству относится, например, подколка – фраза с подвохом и скрытым неприличным смыслом. Подколка строится на приёме обманутого ожидания: простодушного адресата просят произнести «ключевое» слово, с которым рифмуется неприличное содержание. Преимущественно оно касается «стыдных» тем (нагота, болезнь, физиологические отправления) или ещё мало известных детям сфер жизненного опыта (секс, смерть).
– Скажи «аврора». – Аврора. – Снимай трусы без разговора!
– Скажи «двести». – Двести. – Снимай трусы и иди к невесте!
– Скажи «самолёт». – Самолёт. – Снимай трусы и иди в полёт!
– Скажи «ракета». – Ракета. – Твой папа – начальник туалета!
Близки подколкам «стишки-обманки», заставляющие наивную жертву произнести вслух бранное слово или срифмовать непристойную концовку. Говорящий ставится в неловкое, нелепое, смешное положение, особенно прилюдно, на публике.
Ты морковку нарисуй и немножко заштри…
Старших надо уважать и немножко оскор…
Как из гардероба выглянула ж…
Иван Иваныч издавна носил с собой кусок г…
Для пущего эффекта надо с притворным возмущением громко заорать: «А-а-а, Мишка матом ругается!» Уже знающий эту разводку или просто ушлый адресат должен либо повторить целиком «нормальное» слово («заштрихуй», «оскорблять»), либо заменить похабство чем-то нейтральным на ту же букву («…жёлтая рубашка», «…кусок газеты»).
Более изощрённая лингвистическая забава: попросить незадачливого товарища быстро произнести, например, фразу «Какое красивое здание», добавляя перед каждым слогом слог «пи». Когда скороговорка подбирается к началу третьего слова и старательный исполнитель выпаливает сакраментальное словцо – все оглушительно хохочут. Да и в «красивом» есть над чем посмеяться при развитом воображении.
Отдельным пунктом идут обожаемые ребятишками в определённом возрасте и уже цитированные нами «садистские стишки»[45]. Самый популярный их герой – «маленький мальчик» – совершает выходки, чудовищные по масштабности и жестокости.
Маленький мальчик нашел пулемёт –
Больше в деревне никто не живёт.
Маленький мальчик нашёл автомат –
В братской могиле лежит детский сад.
Маленький мальчик зенитку нашёл –
«Ту-104» в Москву не пришёл.
Скандированием подобных виршей ребятишки подчас обожают изводить впечатлительных сверстников и «правильных» взрослых. Учёные относят подобные развлечения к имитационным формам агрессии (см. главу 5) или к озорству релаксационного характера – нацеленному не только на третирование адресата, но и на эмоциональную разрядку самогó говорящего.
Словесное озорство способствует снятию психологического напряжения через осмеяние ужасного и взламывание табу (запретов).
Кроме того, «садюшки» – это ещё и символический протест против запретов, высмеивание взрослых страхов и грозных предупреждений. Очень точно пишет об этом исследователь детского фольклора М. П. Чередникова: «“Приключения маленького мальчика” – ироническое воспроизведение мифа взрослых, в чьём воспалённом воображении торжество “ужасного случая” оказывается неминуемым законом жизни. Родительские “страшилки”, иллюстрирующие систему воспитательных запретов, бумерангом возвращаются в эпатаже “садистских стишков”»[46].
Помимо этого, «садистские стишки» – это одновременно и жёсткие, циничные, но уроки ОБЖ, игровое разъяснение правил безопасности, столь часто нарушаемых озорниками. Ведь частенько жертвой экстремальных забав становится и сам «маленький мальчик».
Маленький мальчик нашёл динамит –
Вон его челюсть на ветке висит.
Мальчик засунул два пальца в розетку.
Всё, что осталось, собрали в газетку.
Мальчик играл в трансформаторной будке.
Теперь на могиле растут незабудки.
Кстати, та же самая – предупреждающая, охранительная, просвещающая – функция есть и у многих сказок. Не пить водицы из лужицы («Сестрица Алёнушка и братец Иванушка»); не открывать двери незнакомцам («Волк и семеро козлят»); не уходить далеко от дома («Гуси-лебеди») и многие другие.
В том же ряду стоят и столь популярные у детишек «страшные истории»[47] – про Красный Рояль, который засасывает в себя того, кто осмеливается играть на нём; про Гроб-на-Колёсиках, тайно приезжающий тёмной ночью за очередной жертвой; про Зелёные Пальцы и Чёрную Простыню, появляющиеся из ниоткуда, чтобы душить безвинных жертв…
Вот типичные образчики «страшилок» из повести Эдуарда Успенского, не только знаменитого детского писателя, но и собирателя детского фольклора.
«Это случается почти каждое лето то в одном, то в другом лагере. Вдруг мальчик пропадёт, вдруг найдут девочку без дыхания. Ищут, ищут, кто это сделал, и не находят. А ребята потом рассказывают, что над лагерем летала Чёрная Простыня, что она пыталась пролезть в одну палату, потом в другую, но её спугнули. Или говорят, что видели Красную Руку, летавшую за окном, она страшная и светится»…
В зарубежной литературе детские страшилки блистательно обыграны в фантастическом рассказе Роберта Шекли «Призрак–5»: против непонятного, но ужасного Ворчýчела нет никакого оружия, есть только одно средство спасения – спрятаться под одеяло.
Все эти леденящие кровь сюжеты и образы нацелены на то, чтобы как следует постращать, напугать, а то и шокировать. Страшилки становятся озорством в случае насильственного принуждения к их прослушиванию (есть специальный научный термин «принудительное информирование»). Здесь ужастики приобретают ещё и обидный, издевательский характер. Рассказчик самоутверждается за счёт более робкого, глумится над стыдливым, унижает впечатлительного.
Негативный посыл страшилок – в иррациональности содержания, алогизме, чудовищных деталях.
Колёсико во рту; из красного пятна высовывается рука; белые перчатки исполняют на пианино траурную музыку; шторы задушили пустое место… Пугающие подробности, невообразимые сочетания образов наполняют детскую картину мира вполне реальными кошмарами…
Особо следует рассматривать ситуации, не имеющие вообще ничего общего ни с шалостью, ни с озорством, кроме внешних форм поведения. Ребёнком, который совершает нечто недозволенное, часто движут вовсе не злостные побуждения и никакая не вредность, а порой даже противоположные мотивы – отзывчивость, жалость, щедрость, желание помочь. Просто по малости лет он не ведает правильных способов и совершает ошибки. Путается, теряется, заблуждается.
Сравним, например, три весьма типичные ситуации.
В детском саду: спрятал одежду девочки в чужом шкафчике.
Дома: качался на шторах в отсутствие родителей.
В гостях: выпустил в унитаз аквариумных рыбок.
Конечно, вполне возможно, что все три случая есть не что иное, как самое настоящее озорство. Но всё же стоит вникнуть в обстоятельства (контекст) ситуации. Так, может статься, в первом случае мы имеем дело действительно с озорством, во втором – просто с шалостью (хотя, возможно, и с негативными последствиями), а вот третий сюжет – никакая не проказа, а наивная жалость: «пусть рыбки свободно плывут».
По этому поводу вспоминается бородатый анекдот.
Когда Бобби наконец явился домой, мать спросила его:
– Где это ты так долго был, мой милый?
– Мы, мамочка, играли в почтальонов, – отвечал сын. – Я разнёс письма по всем домам с нашей стороны, настоящие письма.
– А где ты их взял? – спросила мать с удивлением.
– Это те старые, перевязанные лентой письма, которые лежали у тебя в шкафу.
К тому же одна ситуация может быть оценена двойственно, с учётом сопутствующих условий и истинных намерений ребёнка. К примеру, съесть в полдник чужую булочку, уронить на ногу полное ведро соседу по песочнице, унести из магазина неоплаченную вещь – может быть и элементарной ошибкой, и злонамеренным проступком.
Озорство надо отличать от искренних заблуждений и действий по неразумению и недомыслию.
Вспоминаю здесь историю из собственного детства. Однажды в гостях у бабушки с дедом я нацарапала имена домочадцев на… венских стульях, которые были семейной реликвией. Никакого злого умысла – клянусь! – и в помине не было, просто меня посетила «гениальная», как тогда казалось, мысль: «облегчить» распознавание посадочных мест за столом, «чтобы не было путаницы». Конечно же, меня крепко отчитали за такой креатив…
Очень похожую историю (только с акцентом не на «пользе», а на «красоте») позже обнаружила в повести Ирмгард Койн «Девочка, с которой детям не разрешали водиться».
«Все стены сплошь я покрыла самыми замечательными картинками. Мы нашли лестницу, и Траутхен держала её. Я, как волшебник, переводила картинки даже на потолок. Никогда в жизни я ещё не видела такой красоты. И Траутхен тоже была в восторге. Но у меня было какое-то неприятное предчувствие. Я опасалась, что взрослые могут не понять, как это красиво, и поэтому взяла с Траутхен клятву ничего никому не говорить».
В момент надругательства над стульями у меня не было никаких дурных предчувствий – только довольство собой и упоение процессом. Но в этой сценке я живо узнала себя и очень смеялась. Ага, двенадцатилетнему хорошо смеяться над пятилетним! Вспоминается «Картонное сердце» Константина Сергиенко: «Знали бы два неразлучных кота, Умник и Проказник, что их „умная проказа“ окажется всего-навсего глупым безобразием!»…
Или вот такой реальный случай: две подружки-дошкольницы играли под столом на кухне, поочерёдно выскакивая оттуда с криками «биздяшка-говняшка», обращёнными к… маме одной из девочек, которая тут же, на кухне, готовила ужин. Со стороны инцидент выглядит вопиющим, но на поверку в этих словах не было оскорбления: малышки не понимали смысла произносимого, им нравился момент «общей тайны», «сговора против взрослого», а ещё – само звучание слов. (Вспомним философа В. В. Бибихина с его идеей Держателя Языка!)
Однако последний из приведённых примеров – уже пограничный: это шалость, переходящая в явное озорство. Даже детсадовцы понимают: нервировать людей нехорошо, а мам – тем более. Аналогичные случаи (с оговоркой, что речь идёт о детях старше трёх лет): выпускать таракана на обеденный стол; прятаться в стиральной машине; рисовать маминой помадой на зеркале в ванной; вытаскивать цветы из горшков; выбрасывать нужные предметы в мусорное ведро или в унитаз; вырезать дырки на покрывалах и скатертях… А вот накрасить ногти кукле или подстричь младшего братца – возможно, и не шалость, а своеобразное проявление «тяги к прекрасному».
Наконец, как и при оценке агрессии, в случаях озорства нужно учитывать степень осознанности детьми масштабов и последствий своего поведения. Помните шуточный стишок Эдуарда Успенского с говорящим названием «Разгром»? Пришедшая с работы мама видит картину «Последний день Помпеи» и допрашивает сынулю:
– Был на квартиру налёт?
– Нет.
– К нам заходил бегемот?
– Нет.
– Может быть, дом не наш?
– Наш.
– Может, не наш этаж?
– Наш.
Просто приходил Серёжка,
Поиграли мы немножко…
При явной авторской иронии сценка весьма реалистичная: как и во многих случаях агрессии, маленькие дети далеко не всегда адекватно оценивают размер учинённых ими бедствий. Такие понятия и проблемы, как стоимость предметов, вложенный в их создание труд, необходимость поддержания порядка, если и известны малышам, то всё равно очень и очень расплывчато и приблизительно. Ценность, значимость, стоимость вещей начинают осознаваться постепенно, по мере вовлечения в продуктивную деятельность.
Например, ребёнок долго пыхтел над аппликацией любимой маме к 8 Марта, но работу нечаянно (а может, и нарочно) порвал известный детсадовский «разбойник». Через слёзы, обиду, негодование, сожаление малыш постепенно приходит к пониманию ценности труда: мама тоже тратит массу времени и сил на уборку квартиры, папа – на починку мебели, брат-студент – на чертежи, бабушка – на вязание и т. д.
Подчас мы стремимся оградить своих чад от этой боли осознания, спеша тут же утешить, срочно найти замену или купить новое: мол, «рано ему ещё деньги считать», или «мы ж не нищие!», или «к чему волновать кроху?». Но опасения напрасны: такой опыт чрезвычайно значим для становления личности – ребёнок учится ценить и учится терять…
Другой случай – действия и поступки, совершённые сгоряча, в пылу сильных эмоций, в состоянии стресса или под влиянием неодолимого любопытства. Здесь можно выделить три стандартных сюжета:
♦ «побег из дома» (А. Чехов «Мальчики», М. Зощенко «Великие путешественники», Б. Житков «Белый домик»);
♦ «дикая выходка» (А. Чехов «Гриша», В. Драгунский «Всё тайное становится явным»);
♦ «экспериментальный зуд» (С. Чёрный «Голубиные башмаки», Б. Житков «Мыло», «Как я ловил человечков», Н. Носов «Бенгальские огни», Ю. Сотник «Исследователи»).
В первом случае ребёнком движет либо обида («Раз вы такие плохие, вот возьму и уйду от вас!»), либо жажда приключений («Да здравствуют путешествия!»).
Ярчайший пример «дикой выходки» – в хрестоматийном рассказе Драгунского «Всё тайное становится явным»: мальчик выбросил кашу на шляпу прохожему вовсе не нарочно, а в приступе отвращения и даже в порыве отчаянья. Тут спонтанное, рефлекторное, слабо осознанное действие, но вовсе не озорство.
А вот дословный рассказ Елены К., ныне учительницы биологии и мамы сына-школьника.
Когда я была маленькой, мы обычно шалили в компании. Был один случай: мы с подругой сидели в её комнате, рисовали пастелью и рассматривали картинки. Было весело, мы болтали, смеялись. Потом вышли на балкон, стали смотреть на улицу, на прохожих. Нам вдруг захотелось кого-нибудь попугать. Мы стали кукарекать, лаять, мяукать, бросать мусор вниз. Потом пришла идея «получше»: сделали «бомбочки» с водой, кидали их с балкона.
И вот через какое-то время в дверь квартиры позвонили – пришла как раз та тётенька, которую мы облили водой… Чем закончилось – всё ясно! Была ли у нас какая-то злость? Нет, просто было какое-то состояние «эйфории», «опьянения» своей безнаказанностью, мы не отдавали себе отчёта в том, что делали – просто «бесились», и поэтому нас скоро «вычислили» и наказали. Нам было очень стыдно, и я до сих пор испытываю этот страх и стыд. Больше так не поступали.
Наконец, очень часто детьми движет сугубо исследовательский интерес: «А что будет, если…», «А не попробовать ли…» Юный герой Бориса Житкова вознамерился проверить, плавает ли мыло, – на завтрак у семьи был чай с пеной. Маленький Володя у Саши Чёрного изобретает «непромокаемый порох», «чернила» из шелковицы, «оптовую» мышеловку и голубиную «сигнализацию». По сравнению с ним мальчишки Николая Носова, самостоятельно изготовившие бенгальские огни, выглядят довольно бледно.
Смех смехом, а между тем немало настоящих открытий и интересных изобретений сделано именно детьми! Так, шестилетний Роберт Пэтч придумал игрушечный грузовик с откидывающимся кузовом. Мороженое «фруктовый лёд» впервые изготовил одиннадцатилетний Фрэнк Эпперсон. Восьмилетняя Аланна Майерс изобрела средство безболезненного снятия бинтов. Настя Родимина в десять лет разработала и запатентовала новый способ печатной графики. А вы говорите: шалости, озорство…
Обобщая все три сценария («побег», «выходка», «эксперимент»), вспомним важную особенность детского озорства: зачарованность и даже одержимость происходящим, неподчинение формальным законам логики и этики. Замечательная иллюстрация – в повести шведской писательницы Барбру Линдгрен «Маттиас и его друзья»: мальчик пытается продать… свою грудную сестрёнку. Вне контекста нас сразу охватывают ужас и возмущение: какой испорченный, жестокий, гадкий ребёнок!
На самом же деле всё обстояло так: крошка Филиппа изводила старшего братца (но тоже ещё дошколёнка) своими криками, да ещё вдобавок мама заставляла его выгуливать сестру в коляске. Мысль избавиться от крикуньи пришла Маттиасу в момент совпадения нескольких обстоятельств: мама всучила ему Филиппу как назло именно тогда, когда его ждали друзья; заорала она в очередной раз на людной улице и именно тогда, когда он испытывал прилив нежных чувств к ней…
Тут на Маттиаса, что называется, «нашло»: он решил сбагрить докучливую сестрицу «какой-нибудь доброй тётеньке или дяденьке и получить за это золото»! Хотя «решил» здесь вовсе неподходящее слово, ибо мальчуган туго соображал, чтó и зачем он творит. Из-за стечения негативных обстоятельств да ещё на фоне длительного стресса в детской головке сам собою сложился пазл из противоречивых чувств, желаний, намерений, побуждений, интересов. Благо, в Швеции низкий уровень преступности, а в самой книжке дано идеальное разрешение ситуации: сообразив, что к чему, один дяденька предложил «купить» малышку за десять золотых крон – и «тут Матиас почувствовал, что его всего, с ног до головы, обдало жаром». Он закричал, что ни за что не отдаст Филиппу, и «понял, что очень сильно любит её, хотя она совсем маленькая и страшная крикунья, а личико у неё совсем лиловое»…
Теперь сравним два других – внешне очень похожих, а на самом деле совершенно разных – литературных сюжета: уже упоминавшиеся рассказ Михаила Зощенко «Ёлка» и фрагмент романа Валентина Катаева «Белеет парус одинокий».
В первом брат и сестра тайно прокрадываются в комнату с наряженной ёлкой и подарками для гостей и принимаются пробовать всё, до чего только могут дотянуться, соревнуясь в ловкости и изворотливости. Во второй истории четырёхлетний Павлик тоже заходит в праздничную комнату в отсутствие взрослых и, «не видя большой беды в том, что на ёлке будет одним пряником меньше», снимает его с ветки и отправляет в рот. Заметив, однако, что «пряник вовсе не такой вкусный, как можно было подумать», мальчик «решил перепробовать все пряники, сколько их ни висело на ёлке».
Казалось бы, абсолютно идентичные сценки, но посмотрим повнимательнее на мотивы. У Зощенко детьми движет вначале авантюризм, желание нарушить запрет, а затем уже злой азарт – кто кого «переплюнет» в добывании сладостей. У Катаева же малыш ведом исключительно любопытством, стремлением изучить вкус всех пряников и найти, наконец, хоть один съедобный. В первом случае – типичнейшее озорство, во втором – скорее «исследовательский» интерес.
В заключение этой главы вспомним уже описанное нами квазипространство – заповедник фантазий, территорию мифа, где разворачивается глобальная мистерия Детства. Как адресом человека, напичканного идеологией, был «не дом и не улица, а Советский Союз», так пространством для опьянённого озорством ребёнка становится «весь свет», «планета Земля». Отсюда и преувеличение своих возможностей, и ошибки в расчётах времени, расстояния, высоты, глубины. А от ошибок рукой подать до плохих последствий и даже трагедий…
Правда, от этого нам не становится легче жить или проще воспитывать детей, проказы любого происхождения доставляют массу проблем и неудобств. Но, по крайней мере, становятся понятнее механизмы и яснее суть детских поступков. А понимание, как известно, первый шаг к гармонии отношений.
Дата: 2019-02-02, просмотров: 237.
