- Вот те раз! – ахнула старуха. – А ребятишки? Ребятишки есть?

- Есть сын. И он сопьется.

- А вот это ты врешь, - возразил верзила. – Не сопьется.

- Сопьется.

- Врешь! – грохнул голосом верзила. – Ты что это, герой, плетешь?! Врешь! Ты спился, я сопьюсь, а им нельзя! – Он выкинул руку в сторону ребятишек, которые, ничему не удивляясь и ничего не пугаясь, стояли тут же. – Им надо нашу линию выправлять. Понял ты, бичина? И никогда больше про своего сына так не говори. Понял? Кто-то должен или не должен после тебя, после нас грязь вычистить?

На шум повыскакивали опять из всех закутков люди: укоризненно покачивала в нашу сторону головой старушка с книгой; подскочил и стал что-то частить мужчина в трико. Верзила, не понимая, как и все мы, слов, но прекрасно понимая, о чем они, смущенно и досадливо помахивал ему рукой: мол, извини и успокойся, больше не будем. Но трико не прощало и не отставало. Мужик наш, этот самый Герольд, уставившись на трепыхающее перед его носом аккуратное брюшко, хлопал с глазами и с гримасой кривил лицо.

- ...только до следующей станции, - неожиданно четко закончило трико.

- Порож-няк! – звучно, со злостью кинул ему мужик – откуда и красоты взялись в этом голосе.

- Что-о?!

- Порожняк! Сворачивай в свой тупик и не бренчи. Надоел.

- Еще и оскорбления! Я долго терпел! – Трико закрутилось, соображая, куда бежать, в какой стороне поездное начальство.

- Ты погоди, не шебутись, - пробовал его остановить верзила.

- Мы с вами вместе свиней не пасли, - был ему известный ответ, который верзила, однако, не понял и удивился.

- А что я – дурной, буду их пасти? У нас их сроду никто не пас. Сами в земле роются.

Мужчина в трико кинулся по ходу поезда.

- Вот и сграбастают, - назидательно сказала вредная старуха с вольного воздуха. – Десять але пятнадцать суток.

Мальчишка заволновался:

- Ты, папка, опять? Тебе что было говорено? С тобой прямо никуда не выйди.

- Да вот, высунулся, - поморщился верзила, кивая на мужика. – Ты уж сиди и не высовывайся, тебе не положено высовываться. Понял?

- За это не забирают, - сказал мой товарищ. – Ничего же не произошло. Ни действия, ни мата – ничего не было.

- А пошто породняк-то? – заинтересовался верзила. Слово ему понравилось, он, видать, и сам мастак был сказать коротко и любил это в других.

Мужик молчал – в нем опять что-то происходило.

- Я спрашиваю: пошто порожняк?

- Бренчит, бренчит! – вдруг зло, яро, едва не на крике сорвался мужик и крутанулся в ту сторону, куда убежало трико. – Я вижу – это он. Это он, он! Я бич, я никто, я отброс, но я десять лет честно работал. Мой отец воевал. А этот... он всю жизнь честно бренчит. Это он, он!

- Кто-о-о? Чего ты раскричался? Кто – он?

- Порож-няк!

И, уткнув голову в столик, затрясся в рыданиях. Все – передышка кончилась, хмель снова брал его в оборот. Мы переглянулись, не зная, что делать. Больше помочь ему было нечем, да и прежняя наша помощь пошла, как видно, не впрок.

- А куда едешь? Где сходить тебе? – неловко и озадаченно спросил верзила.

Мужик вскинул голову и прокричал:

- Где сбросят. Понятно? Где сбросят. Отстаньте от меня, отстаньте! Не могу-у!

Да, никуда не годились у него нервишки, спалил он их.

Мы с товарищем вернулись в свое купе. Старушка, отложив книгу и порываясь что-то спросить, так и не спросила и стала смотреть в окно. Там, за окном, за играющей сетью бесконечных проводов, тянулась матушка-Россия. Поезд шел ходко, настукивая на железных путях бодрым стукотком, и она, медленно стягиваясь, разворачивалась, казалось, в какой-то обратный порядок.

На следующей станции мы сошли. И, проходя вдоль своего вагона, увидели в окне повернутое к ним страшное, приплюснутое стеклом лицо в слезах, с шевелящимися губами. Нетрудно было догадаться, что выговаривали, мучительным стоном тянули изнутри губы:

- Не могу-у-у!

Литература:

Бестужев-Лада И. В. Пьянство как социальная проблема. – М.: Физкультура, образование и наука, 1999. – 184 с.

Воронович Богдан Т. Алкоголизм: природа, лечение, выздоровление. / Пер. с польск. – М.: Информ-12, 1999. – 192 с.