Серп и молот на фарфоре
Завод имени Ломоносова
В стране начиналась перестройка.
На фарфоровом заводе работали токари-большевики Майоров и Бессмертный, им помогал инженер Фрикеи. Они перестраивали "фарфоровскую богадельню" так, чтобы она послужила Стране Советов.
Нужно было делать фарфоровую массу из русских глин, составлять краски и глазури без помощи заграничных заводов, выпускать изоляторы для электростанций и новую, советскую посуду,
Завод перестраивался с трудом. В его старых стенах застоялся вековой чиновничий дух. "Хорошие люди" ворчали:
- Говорят, ныне рабочие всему хозяева! Все наше! А посуди сам, какие мы хозяева, если прибылей не видим? Говорят, вы на Советскую страну работаете. Нет, врешь, коли я хозяин, то я на себя работаю. Подавай мне прибыли!
- Ступай, дядя, проветри мозги... Такую чушь порешь, что слушать совестно, - сердились молодые фарфоровцы.
В мастерской загорался долгий, озлобленный спор, д враг наступал на Страну Советов со всех сторон. Фарфоровская молодежь ушла в Красную Армию. Партийцы тоже работали на фронтах. Старики на заводе опять подняли головы.
- Чего кричать было, "кто был ничем, тот станет всем"? Как были мы хорошие люди, так ими и остались, а кто был гол как сокол, он и теперь ничто.
Но едва лишь Майоров или Бессмертный приезжали с фронта на побывку, старики прикусывали язычки. На заводе устраивались собрания. Рабочие обличали кулачков и прямо говорили:
- Нет больше "белой кости"! Пора вывести этот гнилой дух с фарфорового завода.
Однажды старики вздумали, как встарь, собрать деньги на масло для лампадки и отслужить молебны перед образами Ильи-пророка, покровителя живописцев, и Николая-угодника, покровителя фарфоровских скульпторов.
- Да ну вас, мракобесы! Провалитесь вы со своими молебнами! - сказал один комсомолец и, взлезши на табурет, снял пыльные, обвешанные паутиной образа со стены.
- Почитали бы вы лучше, какой молебен красные генералу Юденичу отслужили! - сказал другой и развернул свежую газету.
Скоро пришли работать на завод молодые художники. Они делали рисунки для новой, советской посуды. Серп, молот, красная звезда заблестели на блюдах и вазах.
Появились первые революционные фигурки - красногвардеец с винтовкой, девушка-милиционер, партизан с красной звездой на папахе.
Старики издевались над этими работами:
- Экая мазня! Мы для самого императора работали, разные рисунки видывали, но такой чепухи не видали! Рисовали мы амуров, и святых, и маркиз, а эти, гляди, мужика в лаптях на блюдо посадили! И смех и грех!
Художники работали молча, стиснув зубы. Фарфоровая живопись - дело трудное. Нужно знать, как растереть золото, когда прибавить в краску стеарин, а когда гвоздичное масло, как самим вязать тонкие кисточки.
Старики ревниво хранили эти секреты про себя. Однажды ночью крысы разбили тарелку с изображением красноармейца. Потом крысы размазали краски на чашке, украшенной серпом и молотом. Потом крысы засыпали песком посуду, поставленную в печь.
- Что за озорные крысы на бывшем императорском заводе! - сказал приехавший из города комиссар. - Видно, не нравится им советский фарфор. А мы этих крыс за ушко да на солнышко! Пускай они расскажут, на чью пользу работают!
Крысы присмирели. По углам мастерской все так же слышались их писк и возня, но советского фарфора крысы больше не трогали.
Художники продолжали свою работу. Разноцветные надписи: "Кто не с нами - тот против нас", "Жизнь без труда - воровство", "Кто не работает, тот не ест" - покрыли борты тарелок. На блюдах и вазах появились новые рисунки: здесь - сеятель в поле, там - кузнецы у наковальни, там - строители у постройки, уходящей под облака, и надпись: "Мы свой, мы новый мир построим".
На столах стали строем маленькие фарфоровые матросы, красноармейцы, пионеры. Фарфоровая работница вышивала красное знамя, другая выступала на митинге с речью, узбечка сбрасывала чадру, буржуйка продавала старье на рынке.
Появились фарфоровые шахматы. Белые - цари, капиталисты, офицеры. Красные - рабочие, крестьяне, красноармейцы.
А время было тяжелое. Гражданская война отрезала город от всей страны. В Петрограде не было хлеба, не хватало дров и угля. Мастерские стояли нетопленые. В горнах шипели и плевались, не разгораясь, сырые дрова.
Живописцы еле держали кисточки замерзшими пальцами. Дыханье осаждалось капельками на холодном фарфоре и портило тонкую живопись. Живописцам приходилось брать в зубы полоски бумаги и прикрывать ими рот, чтобы уберечь фарфор от своего дыхания.
Работали в маленькой комнате с дымной печуркой посреди пола. С ржавых печных труб на столы валилась копоть. Живописцы сидели тесно. Им приходилось толкать друг друга локтями, расписывая большие блюда.
В эту комнату к ним пришел гость - Анатолий Васильевич Луначарский. Нагнувшись над столом, он рассматривал советский фарфор. Он любовался каждой новой чашкой, бережно брал в руки новые фигурки.
- Как хорошо, что советский фарфор яркий и радостный!
Таким и должно быть искусство в нашей новой стране. На Западе все удивятся, когда мы покажем на выставках эти изделия. На Западе уже давно разучились работать так тонко и с такой любовью, - говорил он, рассматривая мелкую живопись на маленькой фарфоровой трубке.
После гудка рабочие собрались в клубе. Товарищ Луначарский сказал им:
- Фарфоровый завод будет лучшей страницей в книге моих воспоминаний!
Он рассказал фарфоровцам о путях нового, советского искусства и о прекрасных изделиях, лежащих на столах живописной мастерской.
Художники радовались. Каждый почувствовал, что он делает большое, нужное дело. Каждый пообещался в душе работать еще лучше. Голод, холод и ссоры со стариками - все забылось сразу.
С тех пор никто на заводе не издевался над художниками, не называл их "накладным расходом". Старики молча копировали новые рисунки. Скоро молодые живописцы вернулись на завод с фронтов, потому что Страна Советов победила врагов на севере и юге, на западе и востоке.
Фарфоровый завод послал свои чашки и тарелки в подарок восьмому съезду Советов. Фарфоровый завод послал свои блюда и фигурки на выставку в Ревель. На этой выставке советский фарфор получил Большую золотую медаль.
Потом фарфоровый завод послал свои изделия в старые европейские города - Стокгольм, Брюссель, Кенигсберг, Париж, Милан и Венецию. Европейцы толкались перед советскими витринами, тыкали пальцами в стекло и бормотали:
- Позвольте, как же это? Говорят, в Петрограде голод... заводы разрушены... люди одичали... Но этот фарфор! Посмотрите на белизну массы, на яркость красок, на новые смелые рисунки! Наши фарфоровые мануфактуры отстали от советского завода!
В журналах появились статьи о новом советском фарфоре.
"Русская революция нашла свое первое и лучшее отражение в искусстве фарфора!" - говорилось в одной французской статье.
"Этот прекрасный фарфор доказал нам, что в Стране Советов уделяют много внимания искусству и культуре!" - писал итальянский критик.
"Русский фарфор открывает новые пути в художественной промышленности!" - говорил шведский журналист.
Живописцы не успевали расписывать изделия, которые требовались на европейские выставки. Советские полпредства в разных странах желали иметь новые фарфоровые сервизы для торжественных приемов, новые блюда и фигурки для украшения зал. Фарфоровый завод дал свои изделия советским полпредствам в Германии, Франции, Англии и Персии.
Потом повалили заказы заводу из-за границы. Не только Европа и Америка желали иметь советский фарфор в своих музеях, но даже из далекой Австралии пришел заказ заводу на шахматы и фарфоровые фигурки.
Изделия завода, пересыпанные стружками и заколоченные в ящики, развозились по всему миру. За эти изделия Страна Советов получала золото.
А завод уже выпускал не только нарядные чашки и блестящие фигурки. Завод делал изоляторы для советских электростанций. Ведь света и электричества ждали целые районы. Завод выпускал химическую посуду для всемирно известных лабораторий Ленинграда, Москвы, Харькова. Завод вырабатывал автосвечи - маленькие фарфоровые столбики, без которых не может работать ни один автомобиль, ни один трактор.
Прежде все эти изделия покупались за границей. Старая Россия платила за них золотом.
Товарищ Луначарский снова приехал на завод - не один, а с всесоюзным старостой товарищем Калининым. Они обошли все цехи, осмотрели все изделия и долго беседовали с рабочими.
Потом на завод приехал новый гость - писатель Максим Горький. Он низко поклонился рабочим, входя в живописную мастерскую.
Академик Карпинский привез заводу привет от Академии наук. В этот день завод получил новое название - он стал заводом имени Ломоносова, в честь великого ученого и поэта, в честь первого академика, вышедшего из народа.
Как теперь делают фарфор
Когда д'Антреколль впервые пробрался в мастерские Кин-те-чена, на первом же дворе он увидел большие каменные ямы, в которых размоченный каолин смешивался с пе-тун-тсе. Рабочие-китайцы стояли в этих ямах и изо всех сил топтали ногами и разминали деревянными мешалками густое белое тесто. Они жаловались д'Антреколлю, что очень устают от этой работы.
Теперь фарфоровая масса приготовляется иным способом. Недаром люди взяли электричество себе на службу.
Выкопанный из земли каолин прежде всего отмучивают в больших чанах. Потом приготовляют материалы, заменяющие собой пе-тун-тсе. Мы знаем теперь, что пе-тун-тсе - это пегматит, горный камень, природное соединение шпата и кварца. Вместо пе-тун-тсе мы подбавляем в каолин глину, шпат и кварц.
Китайцы для составления фарфоровой массы смешивали между собой равные количества каолина и пе-тун-тсе. В нашей теперешней фарфоровой массе каолин и глина занимают половину, кварц - одну четверть и шпат - одну четверть всего состава.
Шпат и кварц раскалывают на куски и прожигают в печи. Потом шпат и кварц засыпают в большой барабан, наполненный каменными шарами. Электричество заставляет барабан вертеться. В барабане каменные шары перетирают засыпанные материалы в мелкий порошок. К ним подбавляют глину и каолин.
Пропущенная через барабан вода уносит этот порошок и вытекает из барабана побелевшая, похожая на густое молоко. Это жидкая фарфоровая масса.
Жидкая фарфоровая масса течет по желобу. Поперек желоба поставлены магниты в виде гребенок. Протекая сквозь их зубья, масса оставляет на них частицы железа, которые находились в каолине или других ее частях.
Магниты как бы вылавливают из массы частицы железа. Если бы железо осталось в массе, на фарфоре после обжига выступали бы те черные точки, с которыми когда-то воевал Иоганн Бетгер.
Для того чтобы отжимать воду из массы, служит особая машина - фильтрпресс. Она состоит из трубы, на которую насажены чугунные рамы с круглыми полотняными мешками между ними. Масса течет по трубе фильтрпресса и заполняет мешки один за другим.
Чем больше массы нагоняют в мешки, чем ближе сдвигаются рамы между собой, тем сильнее становится давление, вода выжимается и вытекает сквозь ткань наружу, и в мешках остается густая масса. Тогда фильтрпресс развинчивают, снимают с него мешки и вынимают из них плоские круги густой массы.
Эту массу еще раз разминают на машине с двумя парами вертящихся валов. Теперь из массы можно точить посуду.
Д'Антреколль видел токарные станки в Китае. Это были круги на стоячей оси. Токарь сидел на маленькой скамеечке и ногами вертел круг, а руками придавал форму сосуда куску глины, положенному на середину круга.
Станки, на которых мастер Эггебрехт учил рабочих Альбрехтсбурга точить посуду, были устроены удобнее. На стоячей оси помещались два круга - один внизу, другой повыше. Мастер, сидя на табуретке, вертел ногами нижний круг, от этого приходил в движение и верхний. На верхний круг мастер клал массу и руками точил посуду.
Теперь токарный станок приводится в движение электричеством. Сначала лепщик лепит из простой глины или воска модель тарелки или чашки. Потом с модели снимают гипсовую форму. Тарелку или чашку заливают гипсом с внутренней стороны. Когда гипс затвердеет, его снимают, и оказывается, что на его поверхности отпечаталась внутренняя форма чашки или тарелки, только в обратном виде. То, что внутри чашки было выпукло, на гипсовой форме вышло вогнутым.
Гипсовую форму кладут на токарный станок донышком кверху. Потом берут тонкий блин фарфоровой массы и плотно накладывают его на форму. От этого на фарфоровой массе отпечатываются все выпуклости и впадины, которые есть на гипсовой форме, только опять в обратном виде. То, что на гипсовой форме вогнуто, на фарфоровой массе выходит выпуклым. Значит, фарфоровая масса теперь точно повторяет внутреннюю поверхность первой модели, с которой была снята гипсовая форма.
Чтобы у тарелки или чашки внешняя поверхность была такая же, как у модели, по модели вырезывают шаблон. Это пластинка из дерева или цинка. Ее вырезы точно повторяют внешние очертания, изгибы и выступы (профиль) модели. Эту пластинку неподвижно укрепляют на рычажке над токарным кругом.
Когда станок вертится, масса, положенная на гипсовую форму, прикасается к шаблону, и его края снимают ненужные слои массы там, где должен быть желобок, и оставляют ее там, где на тарелке или чашке должна быть выпуклость. Мастер, направляя шаблон, обрабатывает внешнюю поверхность сосуда. Когда тарелка или чашка выточена, гипсовую форму снимают со станка. Масса подсыхает, и ее осторожно снимают с формы.
Теперь у нас уже готова настоящая тарелка или чашка, только она еще очень хрупкая, потому что масса еще не обожжена. Ее обжигают первый раз при небольшом огне -- в 800°. От этого огня масса становится розоватой. Теперь нашу тарелку или чашку надо покрыть глазурью. Глазурь делается из каолина, кварца, шпата и мела, размолотых в мелкий порошок и разведенных водой. В эту мутно-белую глазурную жидкость окунают сосуд. Вода быстро высыхает, а на стенках сосуда остается тонкий слой глазури. Он заблестит после обжига.
Печь, в которую заглядывал когда-то д'Антреколль, была "лежачая". Топка была устроена в одном ее конце, и огонь шел по печи в другой конец, где была труба. Бетгер и Виноградов строили "стоячие" печи. Топка была в самом низу печи, и огонь поднимался в печи прямо вверх, в трубу, устроенную над топкой.
Теперь печи строят с "обратным пламенем". Несколько топок с разных сторон одновременно бросают пламя внутри печи. Пламя подымается вверх, ударяется в кирпичный верхний свод, падает вниз и сквозь отверстия в полу печи выходит в кирпичные трубы, устроенные в стенках печи. По этим трубам оно подымается во второй этаж печи, оттуда в третий и, наконец, по большой трубе выходит наружу.
В первом этаже жар бывает самый сильный - 1300 или 1400°. Здесь обжигают глазурованную посуду. Во втором этаже, где жар слабее, обжигается еще не глазурованный фарфор и прокаливаются шпат и кварц, а в третьем - особо тонкий не глазурованный фарфор.
Посуду перед обжигом заключают в глиняные коробки - капсели. Рабочие входят в печь и устанавливают одну капселю на другую высокими столбиками. Между столбиками оставляют место для прохода пламени.
Когда все капсели поставлены, дверь в печь закладывается кирпичами и замуровывается простой глиной. Только на высоте человеческого роста оставляют в ней окошечко - "глазок". В это окошечко вмазывается кусок слюды.
Потом начинают топить печь.
Обжиг фарфора дело трудное. Недаром китайцы хранили обжиг в тайне и мандарин не допускал д'Антреколля к печам.
- Что же тут трудного? - спросит иной читатель. - Нужно только нагреть печь до той температуры, при которой каолин сплавляется со шпатом и кварцем, - и дело с концом.
А как узнать, какая температура в печи? Никто не посоветует вам всунуть в печь руку с градусником. И руке и градуснику придется плохо. Ртуть закипает при 360°, а фарфор обжигается при 1400° С.
Однажды холодной ночью кошка забралась погреться в третий этаж горна, улеглась между капселями и уснула. А горн был уже загружен посудой. Утром рабочие замуровали дверь и начали топку.
Обжиг кончился, печь остыла, горновые стали выбирать посуду из печи. Смотрят - а на полу лежит маленький обугленный череп.
Это произошло в третьем этаже горна, где температура бывает 800°. А если бы кошка забралась в первый этаж, где жар еще больше, - так и черепа не осталось бы, он сгорел бы начисто.
Жар в горне так велик, что раскаленные кирпичи, капсели, фарфор - все светится, сияет ярким, нестерпимым пламенем. У д'Антреколля сразу полились слезы, едва он взглянул в печь.
Китайцы проделывали в своде печи маленькие окошечки и прикрывали их черепками. Обжигальщик влезал на печь, просовывал в окошко железную палку и сдвигал крышку с верхней капсели. Если фарфор сиял молочно-белым светом - пора было кончать топку.
Обжигальщик прикрывал лицо от жара глиняным щитком. Железная палка жгла ему ладонь. А вдруг он уронит палку на раскаленный фарфор? Вдруг у него в глазах пойдут зеленые круги и ему привидится невесть что?
Неверное это дело - измерять температуру на глаз.
Теперь мы иначе измеряем температуру в фарфоровой печи.
Внутри печи, перед слюдяным окошечком, поставлены пироскопы. Это маленькие белые конусы или пирамидки из фарфоровых масс. Каждый конус плавится при особой температуре. Они похожи на фарфоровые пальцы, торчащие кверху.
Когда печь топится, обжигальщик поглядывает в глазок. Вдруг он замечает, что один фарфоровый пальчик согнулся. Это значит, что температура в печи дошла до того градуса, при котором этот конус должен расплавиться. Если конус сделан из массы, которая плавится при 800°, - значит, температура в печи 800°.
Смотрит обжигальщик в глазок и видит - загнулся еще пальчик, который плавится при 1000°, а вот и тот пошатнулся, который при 1200° сгибается.
Так узнает обжигальщик, какая температура в печи.
Но и этот способ несовершенный.
Поставленные в середину печи конусы неясно видны в окошечко. Их застилает дым. Обжигальщик может ошибиться. Глаза утомляются и слезятся, глядя на пламя.
Лучший измеритель температуры в печи - пирометр. Две проволочки из разных металлов спаяны концами. Когда проволочки нагреваются, в узелке спая возникает электрический ток. Ток бежит по проводу к гальванометру и отклоняет его стрелку. Чем выше температура, тем сильнее ток, тем больше отклоняется стрелка.
Проволочки заключены в огнеупорную трубку и просунуты внутрь печи. А гальванометр может находиться где угодно, хоть в кабинете инженера на другом этаже. Его стрелка верно и точно отметит температуру в печи. Не нужно заглядывать в окошечко горна, не нужно даже подходить к печи - достаточно посмотреть на стрелку гальванометра.
Но знать, какая температура в печи, это еще не все. Гунгер тоже по-своему следил за температурой, а у него посуда выходила то желтая, пузырчатая, то закопченная, словно посыпанная углем.
И у нас выйдет такая, если мы не знаем главного секрета обжига.
А секрет этот в горении топлива.
Дрова, сгорая, превращаются в уголь. Если в топке много воздуха - уголь сгорает начисто, без дыма и копоти. Если воздуха недостает - частички угля не сгорают, они вылетают в трубу вместе с нагретым воздухом. Из трубы валит густой черный дым.
Если мы пустим много воздуха в топку фарфоровой печи, у нас будет окислительное пламя, то есть горение произойдет при излишке кислорода.
При окислительном пламени все топливо расходуется без остатка, зато от излишка воздуха может пожелтеть и вспузыриться фарфор.
Если мы закроем доступ воздуха в топку, горн наполнится дымом, несгоревшие частицы угля понесутся в трубу. Такое пламя называется восстановительным.
При этом пламени расходуется много лишнего топлива, а посуда может выйти из огня закопченная, словно посыпанная угольной пылью.
Как же быть? Нужно давать в топку ровно столько воздуха, сколько требуется для горения, не больше и не меньше - без излишка и без недостатка. Такой огонь называется нейтральным.
Обжиг ведут так: сначала дают окислительный огонь, пока температура не поднимется до 800°. Потом переходят на восстановительный огонь. Когда температура поднимется до 1200°, начинают регулировать подачу воздуха, чтобы огонь стал нейтральным.
В прежнее время обжигальщик выскочит, бывало, на двор, поглядит на дым из трубы, какой он - черный или желтоватый, струится он или поднимается клубами - и бежит обратно к топке.
- Митька, открывай заслонку! - кричит он подручному.
У печи - жара невыносимая. Обжигальщик и сапоги скинул и ворот расстегнул. Выскочит на мороз - так даже дыхание сопрет. А с мороза - опять в жару.
Вредное это было дело, и работа неважная - на глазок.
Теперь за огнем в горне следит удивительный умница - аппарат "Дуплекс-Моно".
Небольшой черный ящик висит на стенке, раскройте этот ящик - в нем стеклянные трубочки, резервуары с жидкостью, - целая лаборатория. "Дуплекс-Моно" высасывает из горна раскаленный воздух, охлаждает его и анализирует его состав, как самый лучший химик. Он не только анализирует, он записывает тут же на бумагу, какое количество углекислоты содержится в эту минуту в горновом огне.
Взглянет на эту запись сотрудник, ведущий обжиг, и сразу увидит, сгорает ли топливо целиком, не надо ли подбавить воздуха в топку. Он скажет по микрофону свое распоряжение истопнику, а тому горя мало - подбросил дрова в топку, прикрыл или приотворил заслонку, и жди следующего распоряжения.
Сотрудник, ведущий обжиг, сидит в кабинете. Его окружают верные помощники - пирометр, "Дуплекс-Моно", часы, микрофон. Его дело - следить за аппаратами и внимательно слушать, что они ему говорят. Они доносят ему обо всем, что творится в печи. Ни дым, ни огонь теперь не испортят фарфор.
После обжига печь остывает два-три дня. Потом дверь размуровывается, из печи выносят капсели, открывают их и вынимают фарфор.
Тогда посуда поступает в живописную мастерскую. Фарфоровые, или "огненные", краски, как их называл Виноградов, делаются из окислов металлов. Окислы железа дают желтые и красные краски, медь дает зеленые, кобальт - синие, марганец - фиолетовые.
Все другие краски - неметаллические - не выдерживают огня при обжиге. Они выгорают.
Фарфоровые краски мелко растирают, подбавляют к ним стекловидный, легкоплавкий порошок - флюс, разводят их на скипидаре и кисточкой наносят на фарфор. При живописном обжиге в 800° флюс расплавляется и, проникая в краску, прикрепляет ее к поверхности фарфора так, что краска блестит и уже никогда не отмоется.
Это надглазурная, или муфельная, живопись. Но можно расписывать фарфор иначе, до того как его покрыли глазурью и обожгли в горне.
На необожженную посуду краска наносится пульверизатором-распылителем, а не кисточкой. Д'Антреколль видел, как китайцы-живописцы "обдували" свои вазы краской, дуя в трубочку с чашкой на конце. В чашке и была краска, растертая в порошок. Теперь краску распыляют при помощи сжатого воздуха, проведенного по трубам в мастерскую.
Покрыв фарфоровую вещицу краской, ее глазуруют и обжигают в горне.
Подглазурные краски выдерживают еще больший огонь - 1200-1400°. Таких красок не много. Некоторые из них делаются из ценных металлов: розовая - из золота, черная - из иридия. Подглазурная живопись дороже муфельной.
Сегодняшние чудеса
В заводском музее вам покажут вещи, которые, бывало, приводили в восторг дам-посетительниц. Дамы закатывали глазки, утирали слезы умиления кружевным платочком и нежно всхлипывали:
- О, какая красота!
Вам покажут белый фарфоровый букет. Цветы разложены узором на голубой пластине. Розы, георгины, гвоздики сделаны в натуральную величину. Просвечивают жилки на лепестках, вокруг пестиков трепещут нити тычинок.
Мастер Иванов трудился над этим букетом чуть ли не всю жизнь. Он унес в могилу тайну букета. С тех пор никому не удавалось сделать так тонко фарфоровые цветы.
Потом вы увидите большую статую из матового фарфора. Это "Офелия" работы Каменского. Вам скажут, что это самая большая статуя, которую когда-либо сделали из фарфора в России. Она ростом с человека.
Вам покажут также балерину, стоящую на одной ножке на самых кончиках пальцев, и объяснят, что эту фигурку неимоверно трудно обжечь. Ножка то гнется, то трескается в обжиге.
Все это вчерашние чудеса. Все эти вещи было сделать трудно - не легче, чем исполнить заказы богдыханов.
Сколько стараний приложил мастер Иванов, чтобы собрать свои цветы лепесток к лепестку! Тычинки из фарфоровой массы, верно, крошились у него в руках.
Сколько тяжелых "Офелий" пришлось перетаскать в горн, пока добились, что хоть одна статуя вышла без трещины! Сколько балерин выбросили в лом из-за погнувшейся ножки!
Невольно спросишь: а стоило ли так надрываться?
Зачем было делать все эти вещи из фарфора?
Затем, что из фарфора их сделать труднее всего.
Люди заставили фарфор подделаться под другие материалы. А ведь каждый материал красив, если он похож сам на себя. Китайцы и старые русские мастера понимали это. Их фарфор белый, блестящий, его формы плавны и округленны. Он красив.
А эти "вчерашние чудеса" не похожи на фарфор. Фарфору придали формы, которые ему не свойственны, и он до сих пор бунтует против этого насилия.
Фарфоровый букет приходится хранить под стеклянным колпаком на особом рессорном столике. Любое сотрясение пола может повредить фарфоровые тычинки. Ножка балерины отламывается от пьедестала, если мимо завода проедет тяжелый грузовик. "Офелию" приходится мыть горячей водой с мылом, потому что неглазурованный фарфор вбирает в свои поры пыль и становится серым.
Фокус не искусство. Очень трудно, например, писать ногой. А есть такие фокусники - зажмут перо пальцами ноги и пишут. От этого они еще не делаются писателями.
Теперешние художники не занимаются фокусами. Их фигурки стоят на двух ногах и не ломаются, не трескаются в обжиге. Художники показывают людям свойства фарфора: его белизну, блеск, плавность форм. Перед ними стоят иные трудности - те же, какие преодолевает все советское искусство. Нужно сделать вещи, которые выразили бы великую борьбу за нового человека в нашей стране. Нужно сделать вещи простые, красивые и убедительные, нужно запечатлеть в фарфоре образы лучших людей нашего времени.
Вот фарфоровая скульптура: Ленин на трибуне говорит речь. Он в зимнем пальто, с шапкой в руке. Видно, приехал на рабочий митинг или на проводы красных отрядов на фронт гражданской войны. Вся его фигура стремится вперед, глаза смотрят вдаль. Он говорит о грядущей победе социализма во всем мире.
Вот большой фарфоровый бюст Сталина. Рядом с ним бюсты Кирова, Калинина, Ворошилова и Максима Горького. Их черты знают и любят все народы Советского Союза - и ненцы-охотники в далеких северных тундрах и узбеки-хлопководы в своей солнечной стране. Много таких бюстов выпускает фарфоровый завод, а все не хватает.
В советских витринах музея множество ваз, тарелок, чашек и фарфоровых фигурок. Посмотришь эти изделия - словно прочтешь всю историю нашей Родины за годы, прошедшие с Октябрьской революции. Сколько тут нового, интересного, красивого!
Вот две фигурки: рабочий-красногвардеец с винтовкой и матрос с красным знаменем. Такие смелые, решительные люди стояли, верно, на страже у Смольного в историческую ночь на 25 октября 1917 года.
А вот красный партизан шагает по снежным сугробам. Он в овчинном тулупе, в валенках, с самодельным обрезом за спиной, но на шапке у него уже блестит красная пятиконечная звезда. Он вступил в Красную Армию и в ее стройных рядах будет сражаться с белыми.
Вот и сам герой гражданской войны - Чапаев. Он мчится на бодром скакуне, бурка его развевается по ветру, на лице решимость, отвага, воля к победе. Сколько поражений нанес он белым своими смелыми, быстрыми, как вихрь, налетами!
А вот вещи, сделанные в те дни, когда Юденич стоял под Петроградом и в городе было так мало хлеба, что каждую его корку приходилось беречь для бойцов. На тарелке красивая, четкая надпись: "Кто не работает - тот не ест!" Рядом с этой тарелкой стоит фигурка девушки-милиционера с винтовкой за плечом. Такие девушки охраняли тогда революционный порядок в осажденном городе, потому что все мужчины ушли на фронт. С усмешкой поглядывает фарфоровая милиционерка на другую фигурку - на буржуйку с разной рухлядью в руках. Буржуйка заносчиво подбоченилась и задрала голову: меня, дескать, не заставишь работать! Она продает на рынке свои старые юбки, бусы и другие побрякушки.
Трудящиеся Петрограда отразили натиск Юденича - пришлось белому генералу убраться несолоно хлебавши. Об этом событии рассказывает живопись на вазе: темной ночью идут на фронт, красные отряды, ощетинившись ружьями, волоча за собой пулеметы. А вот они возвращаются обратно ясным утром. Они победили. Красные знамена блещут на солнце.
Все эти вещи яркие, блестящие, фигурки выразительные и оживленные. Так и кажется, что они шевелятся за стеклом.
Они не оставляют равнодушным того, кто на них смотрит. На разных людей они действуют по-разному.
На выставке в Брюсселе кучка русских эмигрантов бросилась громить советскую витрину, и нарядные дамы побили зонтиками наши чашки. Видно, рассердили их советские изделия.
А французские работницы, приехавшие в Ленинград, долго и внимательно рассматривали советский фарфор в музее завода и выбрали себе фигурку "Работница, говорящая речь". Они повезли эту фигурку в Париж в подарок газете "Работница".
Всемирно известный физик увез с собой в Англию фигурку "Работница, вышивающая красное знамя".
Такая же фигурка отправилась на другой конец света в чемодане японского студента, сотрудника рабочей газеты. Французский депутат-социалист увез на родину фарфоровых пионеров. Турецкие делегаты - фигурку женщины, сбрасывающей чадру.
Да мало ли советских фарфоровых фигурок, чашек и тарелок раскидано теперь по всему свету!
Везде и всюду эти хрупкие, блестящие вещицы смело говорят тому, кто смотрит на .них:
"К великой борьбе за дело трудящихся всего мира - будь готов!"
Художники завода любят свою Родину и чтут память великих людей ее прошлого. В музее завода мы увидим изображение прекрасного поэта Грузии - Шота Руставели, фигурки и портреты Пушкина, бюст великого ученого Менделеева.
Но еще интереснее, еще красивее вещи, сделанные совсем недавно, посвященные великим победам социализма. Вот сервиз "От тайги до постройки". Живопись на нем рассказывает о том, как в дремучей тайге, на мерзлых болотах советские люди строят фабрики, заводы и новые города, - превращают суровый Север в богатую, счастливую страну. На сервизе "Кировск" написаны виды нового чудесного города за Полярным кругом.
А вот фарфор, посвященный прекрасным сооружениям советской столицы: сервиз "Первое метро СССР" и большая ваза "Канал Москва - Волга". Блестит голубая вода нового канала, сияют на солнце верхи Кремлевских башен.
Другие изделия рассказывают нам о героических подвигах советских людей. Вот сервиз "Челюскин", ваза "Северный морской путь", другая ваза - "Перелет через Северный полюс" и фарфоровая группа "Папанинцы". Четыре героя стоят на снежной глыбе, всматриваясь вдаль. Пес Веселый тоже тут, насторожился, нюхает ветер. Завоеватели Северного полюса ждут вестей с "Мурмана" и "Таймыра". Над ними развевается красное знамя.
Вот большая чернильница, украшенная фигурами, - "Обсуждение проекта Советской Конституции в узбекском ауле". Узбеки в полосатых халатах и узорных шапочках сидят кружком на ковре. Они слушают чтение "Правды". Женщина с ребенком на руках тянется поближе к чтецу, радостно ей слушать о том, что говорится в Конституции о правах женщины. Седой старик задумчиво поглаживает бороду, как бы говорит: "Советская Конституция - это мудрый закон, хороший закон".
Растет и крепнет колхозное хозяйство в Советской стране. Вот на большой вазе изображен колхозный фруктовый сад. Загорелые девушки снимают с деревьев сочные, румяные яблоки. А вот другая фигурка - колхозница вышла поутру покормить молодой скот. Жеребенок, теленок и поросята радостно бегут следом за ней.
Не унимаются враги Советского Союза. Они посылают к нам своих шпионов и диверсантов, чтобы повредить делу социализма, они готовятся напасть на наши границы. Но Красная Армия всегда настороже, всегда готова отбить удар.
Вот фарфоровая группа "Конная разведка". Два красных бойца верхом на конях зорко всматриваются вдаль и обсуждают между собой расположение сил противника. А вот еще группа: школьник прибежал на пограничную заставу и рассказывает бойцам, что он видел в лесу нарушителя границы. Бойцы готовят винтовки, зовут собаку, - сейчас они пустятся по следу врага. Все эти фигурки сделаны просто, без фокусов и ухищрений.
Кроме фигурок, сервизов, ваз, завод изготовляет вещи, которые необходимы электростанциям, колхозам, научным институтам.
В цехах завода мы увидим немало таких умных вещей.
Вот на длинных досках стоят рядами, как серые солдатики, маленькие фарфоровые столбики. Каждый не больше мизинца. Посредине столбика широкий поясок, верхушка сужена. Вид у столбика неказистый.
А без такого столбика не двинется с места ни один автомобиль, ни один трактор.
Это изоляторы для автосвечей.
Мотор трактора, автомобиля, аэроплана работает потому, что в нем непрерывно происходят взрывы. Взрывается газовая смесь и толкает поршень. Вал мотора приходит в движение.
Чтобы произошел взрыв, нужно зажечь смесь. Нужно, чтобы вспыхнула искра и запалила пары бензина или керосина. Магнето дает мотору электрический ток, а искру дает автосвеча.
Главная часть автосвечи - фарфоровый изолятор. Он не позволяет току убежать по металлу автосвечи - он заставляет ток дать искру.
Выньте из зажигалки кремень - придется выбросить зажигалку. Выньте из человеческого сердца желудочек, который, сокращаясь, толкает кровь, - придется хоронить человека. Выньте из трактора, автомобиля, аэроплана изолятор - никуда не будет годна машина.
Вот какую важную службу несет маленький серый солдатик.
Он очень вынослив. Ему приходится терпеть и встряску от взрывов, и толчки машины, и жару градусов в 600, и двадцатиградусные морозы. Его делают из особенно прочной массы, в которую вместо шпата и кварца подбавляют тальк. Его обжигают в особых электрических печах. Для него выстроили особый машинный дом, где приготовляется особая масса.
Делают автосвечной изолятор так. Машина выдавливает длинные колбаски из желто-коричневой массы. Механический ножичек режет колбаску на равные кусочки. Каждый кусочек - болванка будущего изолятора. Станок пробивает в болванке сквозное отверстие для электропровода. Другой станок в один миг придает болванке форму изолятора. Три ножичка врезаются в болванку. Вж-жиг!.. Только глиняная стружка валится гирляндой под станок. А работница уже ставит обточенный изолятор на доску и берет следующую болванку.
Делают изоляторы быстро, а проверяют и осматривают их медленно, тщательно.
Вышел изолятор чуточку тоньше или толще, чем нужно, - он уже не годится. Он не подойдет к металлическим частям автосвечи, которые делают на другом заводе.
Маленькая трещинка, еле заметный пузырек или плешинка на глазури тоже делают изолятор негодным. Такой изолятор пропустит ток.
Самая серьезная проверка изолятора - испытание электрическим током. Выдержал изолятор это испытание - значит, он годен на советскую службу.
На заводе мы увидим разные изоляторы - от маленького автосвечного до огромного, чуть не вполовину человеческого роста, изолятора для трансформаторов наших новых электростанций. Есть тут и подвесные изоляторы-тарелки, которые, словно серьги-великаны, висят, покачиваются в ушах сквозных железных башен, передающих ток на большие пространства.
Изоляторы везде и всюду караулят ток, не дают ему убежать от работы, направляют его туда, где он облегчит, ускорит, улучшит труд людей.
Люди научились использовать удивительное свойство фарфора - его диэлектричность, то есть неспособность проводить электричество.
Есть у фарфора и другие ценные свойства. Блестящую, твердую поверхность фарфора не разъедает никакая кислота, кроме плавиковой. Фарфор, как говорится, кислотоупорен. А для чего нам нужна посуда, которую не разъедали бы кислоты?
Прежде всего для очистки золота. Золото часто находят в руде в виде мельчайших золотых пылинок, вкрапленных в твердую кварцевую породу. Отделить эти пылинки от кварца было бы невозможно, если бы нам не помогала химия.
Химики нашли очень сильную кислоту - цианистый калий. Такая едкая эта кислота, что если человек проглотит хоть крупинку, он сразу же умрет. Цианистая кислота растворяет в себе золото, а на кварц она не действует. Мелко истолченную золотую руду заливают цианистой кислотой. Кислота вбирает в себя все золотые пылинки, "выедает" их из частиц кварца. Тогда получается жидкий золотой раствор, а его уже не трудно отделить от твердых кусочков руды - слить или процедить. Потом раствор сгущают и добывают из него золото.
Никакие деревянные, глиняные или металлические сосуды не годятся для этой работы. Кислота разъедает все, растворяет любой металл. В металлическом сосуде золотой раствор получается не чистый, а с примесями, от которых опять приходится очищать золото.
А фарфор не поддается цианистой кислоте. Ведь в его состав входит кварц. Завод делает большие фарфоровые чаны и чаши для очистки золота. Такие огромные делаются здесь чаши, что тяжелые гипсовые формы, в которые заключают эти чаши, приходится поднимать особым подъемным краном.
Из всех кислот только плавиковая кислота разъедает фарфор. Бывает, что живописец отдает в обжиг свою работу, не заметив, что он оставил на ней какое-нибудь ненужное пятнышко или штришок. Выйдет работа из обжига - как ее исправить? Обожженную краску уже ничем не отмоешь. Тогда живописец берет бутылочку с плавиковой кислотой и, обмакнув в нее обструганную щепочку, осторожно трет кислотой ненужное пятнышко на фарфоре. Кисточкой этого делать нельзя - кислота испортит кисточку. От кислоты идет едкий дымок - щиплет глаза и нос. Пятнышко на фарфоре сначала побледнеет, а потом вовсе исчезнет, съеденное кислотой. На глазури останется мутное, неблестящее местечко, потому что кислота, растворяя краску, разъест и глазурь. Плавиковая кислота не часто употребляется в производстве, а никакой другой кислоты фарфор не боится.
Для азотной кислоты завод делает большие узкогорлые кувшины. Они называются "турилло".
Для приготовления борной и лимонной кислот, для аспирина, пирамидона и других лекарств здесь делаются фарфоровые котлы с крышками. В таких же котлах при помощи кислот приготовляют разные краски - для тканей, для окрашивания домов, автомобилей, трамваев и других вещей. А сколько кислотоупорной посуды требуется химикам в наших лабораториях, где каждый день делают анализы при помощи кислот! Завод вырабатывает разные чаши, чашки с утиными носами, лодочки, мензурки, воронки, трубки для стока кислот, которые употребляются в лабораториях.
Ломоносов писал когда-то:
В земное недро ты, химия, Проникни взора остротой...В наше время химия проникла в земное недро. Советские лаборатории исследуют, анализируют, пробуют новое сырье, металлы, минералы, которые приносят им разведчики со всех концов Союза. Каждый день открывает новые богатства в недрах нашей страны. Лаборатории работают на фарфоровой посуде Ломоносовского завода.
Завод делает и большие тигли и маленькие тигельки величиной с наперсток. В них можно выпаривать любую жидкость на большом огне. Это свойство фарфора - его огнеупорность - знал еще Бетгер. Он искал огнеупорную массу для своих тиглей и нашел красную фарфоровую глину.
У нас на производствах уже ставят фарфоровые котлы, а скоро и в домах заведутся блестящие коричневые кастрюли из керамических масс, чистые, нержавеющие, не требующие полуды.
Фарфор заменяет металл. На Ломоносовском заводе мы увидим электрические утюги и чайники, дверные скобы и вешалки из керамических масс, фарфоровые радиаторы для парового отопления, фарфоровые трубы, трубки, трубочки. Одни трубки длиной почти в 2 метра, другие - маленькие, тоненькие, диаметром в 0,35 миллиметра.
Длинные трубки - для пирометров, измерителей температуры в печах. В такую трубку заключают термопару - две проволочки из разных металлов, между которыми возникает электрический ток. Фарфоровая трубка, заключающая термопару, вставляется, вмазывается в печь. Чем толще стенка печи, чем дальше от ее края надо измерить температуру горна, тем глубже вставляется термопара, тем длиннее должна быть фарфоровая трубка. Она защищает термопару от огня.
Сквозь маленькие, тоненькие трубки вытягивают тончайшие проволочки-волоски для электрических ламп.
Эти трубки по тонкости не уступают цветочным тычинкам мастера Иванова. Они даже перещеголяли эти тычинки, потому что в каждой из них два сквозных отверстия для проволочек. Отверстия еще видны глазом - их диаметр 0,1 миллиметра.
Есть у фарфора еще одно древнее свойство - чистота. Вспомните феодалов, которые предпочитали есть на фарфоровых блюдах, чтобы не положить в рот какой-нибудь гадости вместе с пищей, поданной на темной металлической посуде,
Это свойство не забыто и сейчас. Мы тоже хотим есть на чистой фарфоровой посуде, в наших лабораториях чистота - первое условие работы. Нам хочется и самих себя держать в чистоте.
А вот зубы портятся. Гнилой зуб загрязняет весь рот. Его нужно вырвать. А без зубов трудно жевать.
Фарфор и тут приходит на помощь. Фарфоровые зубы чище и крепче, чем металлические, а по виду они ничем не отличаются от настоящих зубов.
Можно делать зубы всех оттенков - желтоватые, голубоватые и молочно-белые. Они похожи на ракушки "яо", которые Марко Поло привез из Китая. Для них делают особую массу, их обжигают в особых электрических печках.
Прежде фарфоровые зубы привозились из-за границы. Состав зубной массы на Западе держали в тайне. Но советские керамисты открыли этот секрет.
Так хорошо работал зубной цех Ломоносовского завода, что из него сделали особую зубную фабрику, которая теперь работает самостоятельно. Эта фабрика - родное детище Ломоносовского завода.
Вот как работает Ломоносовский завод, бывшая "фарфоровская богадельня". Он участвует во всей жизни страны. Ни одна отрасль промышленности не обходится без фарфора.
На дворе завода, там, где в годы гражданской войны над кучами проледенелых дров торчал забытый чугунный бюст Елизаветы, теперь стоит новый трехэтажный корпус. Его высокие стены прорезаны огромными четырехугольниками окон. Старые корпуса завода как будто принизились и покривились от соседства с новым, стройным зданием.
В новом здании светло, просторно, тепло. Здесь приготовляют особенно тонкую массу для тоненьких фарфоровых трубочек.
В художественной лаборатории работают художники. Скульпторы лепят новые модели фигурок, живописцы делают новые рисунки для росписи ваз и сервизов. Они придумывают новые формы посуды, удобной, чистой и дешевой, для общественных столовых. Они изобретают новые способы украшения фарфора красками, золотом и лепкой.
Лаборатории делают опыты, пробуют изобретать. Когда изобретение проверено, его передают на производство. Но и в цехах работники лабораторий не спуская глаз следят за выработкой изделий.
Все должно быть проверено, сосчитано, проконтролировано в новом, социалистическом производстве.
Старой, расхлябанной работе на глазок да на авось пришел конец.
Китайский секрет перестал быть секретом.
Кусочки драгоценного "яо" работают нам на пользу везде вокруг нас. В каждом выключателе, который вы рассеянно поворачиваете, зажигая свет в своей комнате, есть фарфоровая пластинка. Она сберегает для вас ток.
Наливая чай в звонкую чашку, глядя на борозды, которые проводит трактор по колхозному полю, и прислушиваясь к гудению телеграфных столбов, обвешанных изоляторами, как стебель колокольчика цветами, вспоминайте о том долгом пути, который прошел фарфор, прежде чем стать нашим помощником в строительстве нашей страны.
Об этой книге
Многие читатели спрашивают: что в этой книге правда, а что выдумано автором?
Жили ли на самом деле Бетгер и д'Антреколль? Существовал ли город Кин-те-чен и почему его нет на географической карте?
Если Виноградов жил на самом деле, то почему фарфоровый завод зовется Ломоносовским, а не Виноградовским?
Откуда автор узнал все, о чем говорится в книге? Один мальчик написал мне: "Если книга будет опять печататься, пусть автор расскажет в предисловии, как он ее писал и что было для этого ему нужно".
Все, о чем рассказано в этой книге, было на самом деле. О жизни китайцев в XVIII веке я узнала из трудов английских и французских ученых. Я читала письма д'Антреколля к отцу Орри, в которых он описал Кин-те-чен и фарфоровые фабрики. Но хитрый монах не рассказал своему начальнику, как ему удалось выведать подробности о выделке фарфора, проникнуть к печам и подсмотреть обжиг. Мне пришлось рассказать за него. Быть может, прятался он не под глиняными коробками, а за кучей дров возле фарфоровой печи. Но разве это не все равно? Кин-те-чен существовал почти девятьсот лет. Он находился в Восточном Китае, в провинции Цзянь-си, на берегу реки Чанг, впадающей в озеро По-ян-ху с северо-востока. Лет семьдесят назад в том краю вспыхнуло восстание. Войска, усмирявшие мятеж, превратили город Кин-те-чен в груду развалин. Потому-то этого города нет на карте.
Главные события в жизни Бетгера рассказаны мной так, как они были на самом деле. Биографию Бетгера я прочла в книгах немецких историков фарфора. Но о смерти Бетгера историки говорят по-разному. Одни думают, что он умер в тюрьме, приговоренный к виселице, другие уверяют, что он скончался дома на своей постели, осыпанный благодеяниями доброго и терпеливого короля Августа. Я больше верю первым историкам.
В главе о Виноградове почти все правда. Конечно, я не ручаюсь, что Митя Виноградов дрался в Марбурге со студентом по имени Отто. Может быть, он колотил Карла или Фрица. Но письма Вольфа, Гунгера, Виноградова, приказы Черкасова, сведения о выделке порцелина и жизни рабочих - подлинные документы. Они хранятся в архивах. Автор изучил эти документы.
А в последней главе книги ничего не пришлось выдумывать. Старожилы Невской заставы рассказали мне про директора Гурьева, про забастовки "по приказу", про последний приезд царя на завод.
"Крыс", портивших первую советскую посуду, я видела сама, и слова Луначарского о новом фарфоре сама слышала, потому что тогда я работала на заводе. Я расписывала чашки и фарфоровые фигурки в живописной мастерской, заглядывала и в другие цехи завода.
О подпольной работе большевиков и о стачке на императорском заводе мне рассказали рабочие завода - участники этой стачки.
Завод назван Ломоносовским вот почему. Когда Академия наук праздновала свое двухсотлетие, фарфоровцы поднесли ей большое блюдо своей работы и просили, чтобы заводу было дано новое название в честь юбилея Академии наук. Тогда было решено назвать завод именем Ломоносова в честь первого русского академика, вышедшего из народа.
Как видите, для того чтобы написать эту книгу, нужно было прочесть уйму книг на четырех языках - о монахах, о рыцарях, об алхимиках, о китайцах и о русских царицах; нужно было порасспросить многих людей, нужно было автору самому многое видеть и поработать на фарфоровом заводе и побродить по Шлиссельбургскому тракту, отыскивая следы старины и думая о прошлых временах.
Следы старины нелегко найти. Их почти нет. На том месте, где Виноградов переплывал Неву в лодочке, выстроен теперь большой, красивый мост. В Тени прибрежных ракит уже не прячется дряхлая фарфоровая церквушка. Там раскинулся пышный зеленый сад. Вдоль берега, где прежде, кряхтя и посапывая, ползал паровичок, теперь шустро бегают трамваи.
Все изменилось за Невской заставой. Только Нева течет по-прежнему; над плоским мысом, как встарь, встает по вечерам круглая луна, да каменные сфинксы, как встарь, стерегут бироновский дворец.
Вот если бы автору увидеть своими глазами все, что видели эти сфинксы! Бывало, подкатывала к ним золоченая карета, из нее выходил нахмуренный вельможа, стучал красным каблучком по каменным ступеням. Потом бродил здесь Дмитрий Виноградов, обдумывая рецепты фарфоровой массы. Потом пробегал здесь Бабушкин, пряча под курткой революционные листки. Наверное, проходил здесь Владимир Ильич Ленин.
Одряхлели эти сфинксы, пошатнулись их подножья, каменные лица почти стерлись от времени. Зато в старом дворце уже не трактир, а читальня имени Н. К. Крупской.
Раздумывая над этими каменными сторожами дворца, автор мысленно переносился в прошлое. Автор переживал с Бетгером его гибель, с Виноградовым - его страшную судьбу и радовался, что те жестокие, темные времена прошли.
Прошли и не вернутся никогда.
Так была написана эта книга.
Дата: 2018-12-28, просмотров: 256.
