Как мы видели, машинная техника в периоде капитализма изменяет формы сотрудничества в двух отношениях. С одной стороны, техническое разделение труда теряет характер «специализации», суживающей и ограничивающей психику работника, и становится сходным с «простой кооперацией», в которой работники выполняют однородную работу; при этом техническая «специализация» переносится с человека на машину. С другой стороны, самые рамки этого сотрудничества расширяются в громадных размерах: возникают предприятия объединяющие в одной организованной системе тысячи и десятки тысяч работников.

Обе эти тенденции для нового строя надо представить себе продолженными несравненно дальше, чем в эпоху машинного капитализма. Различия профессиональной специализации должны свестись к такой ничтожной величине, что исчезает окончательно то психическое разъединение, которое создается разнородностью трудовой жизни людей; связь' взаимного их понимания и общения беспрепятственно расширяется и упрочивается на основе действительной общности жизненного содержания.

В то же время организованное трудовое объединение беспрерывно растет, группируя людей уже сотнями тысяч и миллионами на одной общей трудовой задаче.

Из продолжающегося развития этих двух прежних тенденций возникают две уже новых особенности после-капиталистического строя. С одной стороны, преодолевается и теряет значение последняя, наиболее устойчивая форма специализации — разделение организатора и исполнителя. С другой стороны, все трудовые группировки людей становятся все более подвижными, все более текучими.

Хотя в эпоху машинного капитализма исполнительский труд при машинах уже приближается по своему характеру к организаторскому труду, но все же различия между ними остается достаточно, а потому и обособление ролей организаторской и исполнительской не перестает быть прочным: самый опытный работник машинного производства все же далеко не то, что его директор, и не может заменить этого последнего. Но дальнейшее повышение сложности и тонкости механизмов, а вместе с тем и общей интеллигентности работника должно подорвать это различие. С переходом к автоматическому регулированию работа простого рабочего при них все более сближается по типу с инженерской, все более приобретает характер лишь общего наблюдения за исправностью действий различных аппаратов, входящих в состав машины: механику нет надобности ежеминутно взглядывать на манометр или на измеритель тока и каждый раз самому принимать меры к установке надлежащего уровня давления пара или силы тока, если в машину включены регуляторы, автоматически поддерживающие то и другое на установленной высоте; он должен только время от времени осведомляться, действуют ли самые регуляторы, и в случае надобности менять их установку, а также заботиться о быстром их исправлении в случае порчи и т. п. Но при этом все более повышается уровень знания, понимания, сообразительности, общего психического развития, который требуется от работника; ему нужна уже не простая толковость и не простое практическое знакомство с механизмом, а точное научно-техническое знание, каким теперь обладают только интеллигенты-организаторы. Следовательно, разница между «исполнителем» и «руководителем» должна там свестись к чисто-количественной разнице в научно-технической подготовке; рабочий просто следует указаниям более сведущего и опытного товарища, а не слепо подчиняется власти, опирающейся на недоступные ему знания. Создается постоянная возможность легкой замены любого организатора одним из исполнителей и обратно. Исчезает трудовое неравенство этих двух типов, и они сливаются между собою.

Вместе с последними остатками психической «специализации» устраняется всякая необходимость и всякая разумность прикрепления определенных лиц к определенной частной работе. Совершенно напротив, новые формы труда требуют такой умственной гибкости и такой разносторонности опыта, для развития и поддержания которых работник прямо-таки должен время от времени менять работу, переходя от одних машин к другим, от роли «организаторской» к «исполнительской» и обратно. А несравненно более быстрый, чем в нашу эпоху, прогресс техники, с постоянным усовершенствованием машин и их комбинаций, должен сделать в высокой степени подвижными, быстро изменяющимися самые группировки человеческих сил в отдельные трудовые системы («предприятия», как их называют в наше время).

Все это становится возможным и осуществимым, благодаря тому, что производство в целом организуется обществом сознательно и планомерно . На основе научного опыта и трудовой солидарности создается всеобщая, объединяющая организация труда; устраняется та анархия, которая в эпоху капитализма разъединяет отдельные предприятия — беспощадной конкуренцией, и целые общественные классы — суровою борьбой. Наука указывает путь к такой организации, вырабатывает способы ее выполнения; объединенная сила сознательных работников ее осуществляет.

Масштаб организации с самого начала должен быть мировой или близкий к мировому, чтобы новое общество не зависело в своем производстве и потреблении от обмена со странами, не вошедшими в него: опыт мировой войны и последовавших за нею революций показал, что такая зависимость немедленно превратилась бы в средство разрушения нового строя.

Тип организации не может быть иным, как централистическим, — но не в смысле старого, авторитарного, а в смысле иного, научного централизма. Его центром должно являться гигантское статистическое бюро , на основании точных расчетов распределяющее рабочие силы и средства труда.

Движущая сила организации — товарищеская дисциплина, вначале, пока общество еще не все воспиталось в духе коллективного труда, включающая элементы принуждения, а затем шаг за шагом освобождающаяся от них.

В этой новой системе производства каждый работник действительно равен другому работнику, как сознательные элементы единого разумного целого; в этой системе каждому даются все условия, чтобы с наибольшей полнотой и всесторонностью развить свою трудовую силу и с наибольшей целесообразностью применять ее в пользу всех.

Итак, стройная организованность всей производственной системы, при величайшей подвижности ее элементов и их группировок и при высокой психической однородности трудящихся, как всесторонне развитых сознательных работников , — вот вторая характеристика социалистического общества.

Распределение

Распределение представляет вообще необходимую часть производственной системе и в своей организации всецело от нее зависит. Планомерная организация производства предполагает такую же организацию распределения. Верховным организатором и здесь и там является само общество, как целое: оно распределяет труд, оно соответственно этому распределяет и продукты труда. Это прямая противоположность тому анархическому, неорганизованному распределению, которое выражается в обмене и частной собственности, которое протекает на почве конкуренции и грубой борьбы интересов.

Общественная организация производства и распределения предполагает, конечно, и общественную собственность на средства производства, и точно так же на предметы потребления, созданные общественным трудом, — вплоть до момента передачи их обществом отдельным лицам для потребления. Там, в области потребления, которое по существу индивидуально, начинается «индивидуальная собственность». Она, конечно, не имеет ничего общего с капиталистической частной собственностью, которая прежде всего есть собственность частных лиц на средства производства и не заключает в себе права работников на необходимые средства потребления.

Принцип распределения прямо вытекает из основ организации сотрудничества. Если система производства организована так, что должна обеспечивать каждому члену общества полное и всестороннее развитие сил и целесообразное их применение на пользу всех, то система распределения должна давать ему все средства потребления, какие ему необходимы, и для этого развития сил, и для их применения. Что касается способа, которым достигается эта цель, то здесь также можно предвидеть две различные фазы. Вначале, пока размеры производства еще не очень велики, а коллективизм еще недостаточно вошел в плоть и кровь членов общества, так что и в сотрудничестве еще должны сохраняться элементы принудительности, распределение служит и средством дисциплины: каждый получает для потребления долю продуктов, соответствующую количеству труда, которое он дал коллективу. Потом, когда рост производства сделает ненужной тщательную экономию продуктов, а развитие духа трудового коллективизма — всякую принудительность, тогда и в распределении установится полная свобода для работника потребителя: отдавая обществу все, что он может дать ему по своим силам и способностям, он будет брать от него все нужное по своим потребностям.

Сложность новой организации распределения, очевидно, должна быть громадна и требует такого развития статистического и осведомляющего аппарата, до какого нашей эпохе еще очень далеко. Однако, уже в наше время складываются, в самых различных областях экономической жизни, различные элементы, которые должны послужить материалом для подобного аппарата: в сфере банкового и кредитного дела — агентуры и комитеты экспертов для выяснения положения рынков, организация биржевая и т. под.; в сфере рабочего движения — организация союзных касс взаимопомощи, потребительных обществ; далее, сюда же относится организация государственного страхования и т. п. Но все эти элементы должны существенно преобразиться, чтобы войти в будущую систему распределения, потому что теперь они всецело приспособлены к анархической системе капитализма и подчинены ее формам. Это скорее разбросанные зародышевые прообразы будущей единой и стройной системы распределения.

Итак, общественно-организованное товарищеское распределение на основе общественной собственности на все средства производства — такова третья характеристика коллективистического строя.

Общественная идеология

Основным строением новой общественной организации определяется первая черта общественной психологии, выступающей в ее рамках: высшая степень социальности , дух коллективизма. Трудовая сплоченность великой семьи человечества и коренная однородность развития людей должны создать такую степень взаимного сочувствия и взаимного понимания людей, на которую слабым указанием является только современная солидарность сознательных и борющихся элементов рабочего класса — представителя будущего общества в настоящем. Человек, воспитанный эпохою ожесточенной конкуренции, беспощадной экономической вражды людей, групп и классов, не в силах даже представить себе того высшего развития товарищеской связи людей, которое органически создастся из новых трудовых отношений.

Из реальной власти общества над природой внешней и над своей собственной природою вытекает другая черта идеологии нового мира — это отсутствие всякого фетишизма , чистота и ясность познания, освобожденного от идолов мистики и призраков метафизики. Исчезают последние следы фетишизма натурального, отражающего окончательно низвергнутое господство над человеком внешней природы; разрушается и искореняется до конца фетишизм социальный, отражающий господство над человеком стихийных сил общественной природы, власть рынка и конкуренции. Сознательно и планомерно организуя свою борьбу со стихиями природы и свои собственные отношения в этой борьбе, общественный человек не нуждается в кумирах, воплощающих чувство беспомощности перед непреодолимыми силами окружающего мира; непознанное для него перестает быть непознаваемым, потому что процесс познания, организованный планомерно на почве организованного труда, сопровождается сознанием силы, чувством победы, потому что в жизненном опыте человека нет больше области, окруженной несокрушимою стеною тайны. Наступает царство науки , навсегда покончившей с религиями и метафизикой.

Как результат соединения обеих указанных черт общественной идеологии выступает третья черта — прогрессивное устранение принудительных норм и вообще элементов принуждения в общественной жизни.

Жизненное значение всяких принудительных норм — обычая, права, нравственности — заключается в том, что они регулируют жизненные противоречия между людьми, группами, классами. Противоречия же эти сводятся к борьбе, конкуренции, вражде, насилию и вытекают из неорганизованности, анархичности общественного целого. Принудительные нормы, которые, частью стихийно, частью сознательно, вырабатывает общество в борьбе с этой неорганизованностью и этими противоречиями, становятся для людей внешней силой , которой они подчиняются; и в качестве такой внешней силы, стоящей над человеком, нормы эти становятся фетишами, т.-е. извращенно представляются людям как что-то высшее, требующее поклонения или почитания. Без этого фетишизма принудительные нормы не имели бы той власти над людьми, какая необходима, чтобы сдерживать жизненные противоречия. Натуральный фетишист приписывает власти, праву, нравственности происхождение божественное, представитель социального фетишизма — происхождение из самой «сущности вещей». То и другое означает — высшее происхождение, абсолютное значение. Веруя в такой высший и абсолютный характер норм, фетишист с преданностью раба подчиняется им и поддерживает их.

Когда общество перестает быть анархичным и складывается в гармоничные формы стройной организации, тогда жизненные противоречия в его среде перестают быть основным и постоянным явлением, остаются лишь частным и случайным. Принудительные же нормы суть своего рода «законы» в том смысле, что они должны регулировать явления повторяющиеся, вытекающие из самого строения общества; очевидно, при новом строе они утрачивают свой смысл. Случайные и частные противоречия, при высоком развитии социального чувства и при таком же высоком развитии познания , легко преодолеваются людьми и без специальных «законов», принудительно проводимых «властью». Напр., если душевно-больной причиняет опасность и вред другим людям, то не требуется особых «законов» и органов «власти», чтобы устранить такое противоречие, но достаточно указаний пауки, чтобы целесообразно лечить человека, и социального чувства окружающих людей, чтобы, препятствуя проявлениям насилия с его стороны, причинять ему также как можно меньше насилия.

Смысл принудительных норм в обществе высшего типа теряется тем более, что с исчезновением социального фетишизма, с ними связанного, они теряют и свою «высшую» силу.

Ошибочно думают те, кто полагает, что в новом обществе должно сохраниться «государственное устройство», т.-е. правовая организация, потому что необходимы некоторые принудительные законы, напр., закон о том, чтобы каждый по стольку-то часов в день работал для общества. Всякое государственное устройство есть организация классового господства , и оно невозможно там, где нет классов. Что касается распределения труда в обществе, то оно при новом строе гарантируется, с одной стороны, указаниями науки и ее выразителей, технических организаторов труда, действующих только именем науки, но не именем власти, с другой стороны — силою социального чувства, связывающего людей в одну трудовую семью искренним стремлением сделать все для блага всех.

Только в переходном периоде, когда еще сохраняются остатки классовых противоречий прошлого, мыслима государственная форма и для нового общества — «государство будущего». Но и это государство есть также организация классового господства, только — господства пролетариата, класса, уничтожающего разделение общества на классы, а с этим разделением устраняющего затем и государственную форму общества.

Силы развития

Новое общество основано не на меновом, а на натуральном хозяйстве. Между производством и потреблением продуктов не стоит рынок, покупка и продажа, — но только сознательно и планомерно организованное распределение.

Новое натуральное хозяйство Отличается от старого, — напр., первобытно-коммунистического, — тем, что оно охватывает собою не большую или маленькую общину, но целое общество из сотен миллионов людей, а затем — все человечество.

В обществах с меновым хозяйством силы развития — «относительное перенаселение», конкуренция, классовая борьба, — т.-е., в сущности, внутренние противоречия общественной жизни. В обществах натурально-хозяйственных, рассмотренных нами выше — родовых, феодальных и т. под. — эти силы имеют в основе «абсолютное перенаселение», т.-е. внешнее противоречие , противоречие между обществом и природой, между возникающим из размножения ростом потребности в средствах жизни и суммою этих средств, которую при данных способах труда доставляет природа.

В новом натурально-хозяйственном обществе силы развития лежат опять во внешнем противоречии — общества и природы, в самом процессе борьбы общества с природою. Здесь не требуется медленно действующей силы чрезмерного размножения, чтобы человек совершенствовал далее свой труд и свое познание: потребности человечества растут в самом процессе труда и опыта, каждая новая победа над природою и ее тайнами ставит новые задачи и загадки в высоко-организованной, гармоничной, чуткой ко всякому пробелу и противоречию психике нового человека. Власть над природою означает постоянное накопление энергии общества, усвояемой им из внешней природы. Накопляемая энергия ищет исхода и находит его в творчестве , в создании новых форм труда и познания.

Правда, не всегда накопление энергии ведет к творчеству — оно может вести и к вырождению. Паразитические классы современного и прежних обществ, накопляя энергию за счет труда других людей, ищут ей исхода не в творчестве, а в разврате, извращениях, в утонченностях потребления; и это ведет к ослаблению психики, к упадку класса. — Но таковы только паразиты , они живут не в сфере общественно-полезного труда, а почти исключительно в сфере потребления ; естественно, что в этой сфере они и ищут новых форм жизни — и находят их в утонченностях и извращениях. — Таких паразитов социалистическое общество не знает; в нем все — трудящиеся, и в сфере труда они удовлетворяют жажду творчества, вытекающую из избытка энергии. Они совершенствуют технику и познание, — а стало быть и собственную природу.

Новые силы развития, рождающиеся из борьбы с природою, из трудового опыта людей, действуют тем сильнее и быстрее, чем, шире, сложнее, разностороннее этот опыт. Поэтому в новом обществе, с его колоссальной широтой и сложностью системы труда, с его громадной связностью, сближающей и объединяющей опыт самых различных (при одинаковом уровне развития) человеческих личностей, эти силы развития должны создать такой стремительный прогресс, о котором мы не можем даже составить себе точного понятия. Гармонический прогресс будущего общества неизмеримо интенсивнее, чем полустихийный, колеблющийся среди противоречий прогресс нашей эпохи.

Все экономические препятствия к развитию устранены в коллективистической системе. Так, распространение машин, которое при капитализме находит границу в прибыльности машин, там зависит всецело от их производительности . А мы уже видели, что машина, очень полезная для сбережения труда, часто является весьма невыгодной с точки зрения капиталистической прибыли. В социалистическом обществе нет этой точки зрения, нет и вытекающих из нее задержек.

Те силы развития, которые господствуют на этой ступени, в сущности, не новые: они действовали и всегда раньше. Но это действие подавлялось в натурально-хозяйственных системах их общим консерватизмом; при капитализме же тем, что классы, присваивающие себе продукт прибавочного труда, т.-е. основной источник энергии для развития общества, не находятся в непосредственной борьбе с природою, не ведут производства своими руками, а только через других, управляя ими, и следовательно, остаются вне влияния сил, возникающих из этой борьбы.

При социализме же всей суммой прибавочного труда пользуется все общество, и каждый непосредственно участвует в борьбе с природою. Поэтому основной величайший двигатель прогресса здесь действует беспрепятственно и в полной мере, не через избранное меньшинство, а через все человечество; и скорость развития должна непрерывно возрастать.

Итак, высшая мыслимая для нас ступень власти над природою, организованности, социальности, свободы, прогрессивности , — такова общая характеристика социалистического строя.