Материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления пользователям Интернета и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
© 2018 - 2024
Для развития всякого общества необходим некоторый избыток энергии, который можно было бы затрачивать на расширение производства, на улучшение техники и вообще на увеличение производительности общественного труда. Общества, в которых такого избытка энергии нет, или которые растрачивают его непроизводительно, обречены на медленную, но верную гибель.
К обществам такого типа принадлежали восточные деспотии, слагавшиеся из двух противоположных элементов — из централизованной бюрократии и целиком подчиненных ей народных низов. Низы, не только многочисленные рабы восточных деспотий, но и остатки самостоятельных или феодально-зависимых мелких производителей, жили при невероятно тяжелых условиях. Задавленные непосильной работой, они непрерывно разорялись безграничными потребностями господ, и если у низов и оставалось свободное время сверх того, что необходимо было для поддержания крайне невысокого жизненного уровня, то оно шло на удовлетворение прихотей сатрапов и деспотов. Господа же стояли бесконечно далеко от производительного труда, и общественная роль их сводилась к изобретению методов эксплоатации. Погрузившись в безделие и утопая в сказочном восточном разврате и роскоши, они превратились в чистых паразитов.
Все это вело к тому, что в восточных деспотиях начинался процесс медленного, вырождения, которое завершалось обычно вмешательством более жизнеспособных внешних сил.
Строение и жизнь рабовладельческих обществ античного мира были и значительно сложнее и многообразнее. В соответствии с этим и ход их экономического и общего упадка представляется более сложным.
Технический прогресс — основа всякого развития общества — начал все сильнее замедлять свой ход с того времени, как сословие господ фактически утратило, сложило с себя организаторскую роль в производстве. Действительно, то был единственный класс общества, по условиям своей жизни имевший возможность развиваться; по мере его превращения в группу общественно-паразитическую и его развитие изменяло свой характер, шло уже в паразитическом, потребительном, а не производительном направлении. Рабы же, в силу основных условий своей жизни, почти не могли развиваться и развивать силы общества в борьбе с природой.
Но этого мало, — рабы фактически принижались, деградировали умственно и физически. Человек, превращенный в орудие производства, быстро терял свою жизненную энергию. Беспощадная эксплоатация сокращала его существование и приводила его потомство к быстрому вырождению и гибели. При наличности постоянной, систематической торговли рабами для господ оказывалось выгодным требовать от своих рабов наибольшего возможного напряжения в работе, не заботясь о том, чтобы вполне восстановлять их истощенные силы отдыхом, пищей и вообще достаточным удовлетворением их потребностей. Правда, живое орудие скоро изнашивалось, но извлеченная из него выгода с избытком покрывала издержки на покупку нового такого орудия.
В результате рабы необходимо вымирали, число их уменьшалось, смертность преобладала над размножением. Но в течение многих веков это вымирание с избытком покрывалось притоком свежих пленников, которые добывались посредством войны с варварами, соседями культурного рабовладельческого общества. Пока этот источник рабов не иссяк, рабовладельческое общество по крайней мере не деградировало, а держалось на одном, уровне: производство не уменьшалось в размерах, потому что рабочей силы было достаточно.
Однако такое положение дел не могло продолжаться бесконечно. Настало время, когда успешность войн с варварами начала быстро понижаться, и добывание рабов в достаточном количестве сделалось очень затруднительным, а затем и прямо невозможным. Победы над варварами сменились целым рядом поражений, войны из наступательных стали оборонительными, источник рабочей силы иссяк. Какие причины вызвали такой поворот военного счастья?
Причины эти сводятся к быстрому упадку военной силы рабовладельческого общества.
Война — производство рабов — оставалась единственной областью производства, которую никоим образом нельзя было передать рабам, и которая оставалась поэтому делом свободных людей. Войско могло состоять только из людей свободного сословия, и потому упадок этого сословия означал упадок войска, упадок производства рабов, деградацию рабовладельческого хозяйства. Между тем внутренние экономические условия древнего мира подрывали силу свободного сословия.
Свободное сословие состояло, во-первых, из типичных крупных рабовладельцев, которых было меньшинство, и, во-вторых, из мелких собственников, хозяйство которых нередко имело чисто-семейный характер, т.-е. обходилось без рабов, и всегда держалось по преимуществу личным трудом владельцев и их семейств; наибольшую часть таких хозяйств составляли земледельческие, меньшую — ремесленные.
Таким образом, основную часть военной силы древнего мира составляли мелкие собственники-земледельцы, иначе — крестьянство. Рим, объединивший под своею властью все античные общества, являлся в эпоху расцвета своей завоевательной политики по преимуществу крестьянским государством. Пока сохранялось сильное, многочисленное, свободное крестьянство, до тех пор классический мир, пользуясь своей высокой военной техникой, мог без труда одерживать победы над варварскими племенами — храбрыми, сплоченными, но мало знакомыми с военным искусством.
Крестьянство несло на себе всю тягость войн не только в том смысле, что жертвовало в них своею кровью, но также в том смысле, что на нем лежали почти все государственные налоги и платежи, на счет которых велись эти войны. Высшие классы — крупные рабовладельцы — умели свалить с себя эту тягость, потому что вместе с богатством им принадлежала и политическая сила. Наоборот, выгодами войн крестьянство пользовалось лишь в ничтожной степени — наибольшая доля доставалась опять-таки богатым рабовладельцам, и по той же причине они занимали все важные и влиятельные должности в войске, они заведывали распределением добычи (главным образом земли и рабов), они делались правителями завоеванных провинций и т. д.:
Разорение крестьянства ускорялось также развитием крупного сельского хозяйства. Применяя к земледелию многие сотни рабов, крупный землевладелец Сицилии или южной Италии доставлял на рынок массы дешевого хлеба; нередко в виде контрибуции побежденные народы доставляли Риму громадные количества хлеба совершенно даром. Для мелкого земледельца производство хлеба на продажу становилось прямо невыгодным делом.
Война и конкуренция крупных рабовладельческих латифундий, разорявшие хозяйства крестьян, заставляли их бросаться в объятия ростовщика, который все более и более запутывал в сетях своих должников. Ростовщичество было чрезвычайно прибыльным делом, и к тому же не требовало никакой затраты труда. Вполне естественно, что знатные рабовладельцы, воспитанные на безделии, охотно занимались ростовщичеством. Проценты, которые приходилось платить по займам, были невероятно велики. В Афинах эпохи расцвета 18% в год были обычной высотой роста. В Риме такие люди, как Помпей, Сулла, Антоний, даже патриоты-идеалисты Брут и Кассий, не стеснялись давать ссуды за громадные проценты, достигавшие 48–70% в год. Кредиторы-рабовладельцы обладали могущественным аппаратом, чтобы заставить своих должников платить положенные проценты. Этим аппаратом было античное государство, которое являлось органом классового господства рабовладельцев. Государство применяло к несостоятельному должнику самые суровые меры, вплоть до продажи в рабство и смертной казни. Попавши в руки такого рода кредиторов, крестьянин скоро доходил до полного разорения.
Таким образом, все соединялось против мелкого земледельца: тягость громадных налогов и постоянных войн, сила ростовщического капитала и сила конкуренции крупного рабовладельческого земледелия с его более высокой техникой. Разорение крестьянства шло быстро: мелкий земледелец терял свою землю за долги, а нередко даже сам бросал ее в виду невыгодности хозяйства. Его участок переходил к крупному земледельцу. Так земельная собственность сосредоточивалась в руках богачей. Уже около Рожд. Христова вся Италия представляла небольшое число громадных поместий — латифундий.
Параллельно разорению крестьян шло разорение ремесленников. Правда, конкуренция крупных рабовладельческих хозяйств не была так губительна для ремесленников, как для крестьян, потому что техника рабовладельческого производства в области промышленности едва ли стояла выше техники ремесла, где производительность труда зависит по преимуществу от личных навыков и искусства ремесленника. Но рабовладельческая система подрывала экономическую опору ремесленника, разоряя крестьянские хозяйства. Дело в том, что главными покупателями у ремесленников были крестьяне. Пока они не находились еще в сетях ростовщического капитала, пока конкуренция и войны не понизили их жизненного уровня до физиологического минимума, они образовывали широкий рынок для продуктов ремесленного производства. Но когда развился экономический упадок крестьянства, началось и вырождение ремесленников, которое дополнило картину всеобщей деградации античного мира.
Мелкие собственники чем дальше, тем больше превращались в «пролетариев», т.-е. в свободных людей, лишенных средств производства. В деревне, где господствовали богачи и хозяйство велось рабским трудом, пролетарию нечего было делать; он бежал в город искать средств к жизни. В городах скоплялись сотни тысяч подобного бездомного люда, для которого и там не было производительных занятий. Государству приходилось поддерживать их; политические партии пользовались ими, как средством в борьбе друг против друга. Основными источниками существования являлись для пролетариев подачки со стороны богачей, государственная помощь и продажа голосов политическим партиям. В особенности относится это к тем пролетариям, которые жили в Риме. Они всегда служили тому, кто им больше давал. То был настоящий «пролетариат паразитов», выступавший в роли прислужников и льстецов господствующей политической силы и отдельных экономически-сильных лиц. Он еще пополнялся вольноотпущенниками — рабами, которых за особые услуги или за выкуп господа отпускали на волю. Эти низшие элементы пролетариата ускоряли его нравственное разложение, присоединяя к тогдашним порокам свободных людей всю низость рабской психологии.
Итак, крестьяне и ремесленники разорялись; они теряли прежнюю общественную роль и деморализовались, переходя в пролетариат паразитов. Вместе с тем таяла военная сила рабовладельческого общества: паразитический пролетарий неспособен заменить в войске энергичного, мужественного крестьянина; паразит не выносит тяжелых трудов войны, ее суровой дисциплины; он не хочет никуда выходить из города, где, не работая, добывает средства к жизни. В этом отношении пролетарий древнего мира вполне сходен со своей противоположностью — изнеженным крупным рабовладельцем.
А варвары, сильные сплоченностью родовых связей, свободные и гордые, неутомимо продолжали свою борьбу против рабовладельческого мира, против его военной организации — римской армии. И этот, когда-то несокрушимый, оплот античной культуры начал понемногу подаваться под натиском новых и новых волн прилива варваров. Из наступательной война становится для Римской империи оборонительною победы сменяются поражениями. Военное производство рабской рабочей силы чрезвычайно уменьшается, и вместе с тем подрывается самая основа древней культуры.
Начинается общий упадок производства — результат недостатка рабочей силы. Первым пострадало земледелие. Сначала наблюдается в латифундиях замена земледелия скотоводством, которое требует меньше рабочих рук; но на этом дело не останавливается: деревня приходит в запустение, и пастбища, явившиеся на месте прежних полей, в свою очередь превращаются в пустоши. Слабость сельского хозяйства уже сама по себе подрывает другие сферы промышленности, для которых деревня была частью источником сырых материалов и жизненных средств, частью — рынком. Но кроме того, к упадку обрабатывающей промышленности ведет и непосредственно все тот же недостаток свежих рабов, который расстроил сельское хозяйство. Шаг за шагом древний мир подвигался к полному крушению. Но он еще боролся за свою жизнь и культуру, пытался приспособиться к изменяющимся условиям.
Недостаток рабочих сил в основных отраслях производства — в военном и сельском хозяйстве — Римская империя старалась пополнить свободными варварами.
Состав римских легионов изменяется: туда набирают все больше галлов и германцев; с течением времени начинают даже нанимать для охраны границ целые варварские дружины. Благодаря этому, Рим мог еще продержаться некоторое время против варваров, противопоставляя им варваров; но римская армия перестала быть римской по своему составу, и даже римляне-полководцы были вытеснены мало-по-малу германцами — вождями германских дружин. И когда в 476 г. варвар Одоакр свергнул римского императора Ромула-Августула, это было лишь внешним выражением уже совершившегося превращения римской армии в германскую.
Аналогичное явление происходило и в сельском хозяйстве. Правительство империи старалось привлекать на опустевшие земли поселенцев, уступая им участки на льготных условиях, за известные подати и налоги. Подобным же образом поступали и частные землевладельцы, отдавая землю в аренду желающим за определенные оброки. Так возник свободный колонат — сословие мелких землевладельцев, которые вели свое самостоятельное хозяйство на государственной или владельческой земле за установленную сумму повинностей. Большую часть свободных колонов составляли переселившиеся в Римскую империю варвары, из которых создалось, следовательно, основное ядро нового крестьянства.
Рядом со свободным колонатом упадок крупного земледелия породил колонат несвободный, — арендаторами-земледельцами во многих случаях делались рабы: когда условия хлебного рынка значительно ухудшились, то прежнее массовое производство в латифундиях не могло продолжаться, вследствие плохого сбыта, даже там, где не было недостатка в рабах; а производство в мелких размерах удобнее было вести при посредстве арендаторов, которые брали на себя все хлопоты и платили оброк. Таким образом, для господ стало выгоднее предоставить рабам вести за оброк самостоятельное хозяйство, чем непосредственно их эксплоатировать в своем хозяйстве; к тому же относительное повышение свободы труда усиливало его интенсивность и производительность по сравнению с обычным рабским трудом, так что являлась возможность повышенной эксплоатации.
Итак, причины деградации древней культуры сводятся к тому, что основу этой культуры составляла военная эксплоатация варварских племен, которые являлись как бы сырым материалом для производства живых орудий — рабов. Последовательный ход процесса можно изобразить в таком виде: деградация рабов — силою чрезмерной эксплоатации, деградация свободных людей — путем превращения их в паразитические элементы общества, упадок военной силы и военного производства, упадок производства вообще вследствие недостатка рабочей силы, внедрение варварских элементов в старое, разлагающееся общество и окончательная победа этих элементов над его остатками.
Крепостное хозяйство
Вторая линия развития, как было указано, вела от феодального общества к системе крепостных отношений. Это было там, где военная эксплоатация отсталых племен не играла большой роли, не наложила глубокого отпечатка на ход исторического движения: в Западной Европе Средних веков, в России, в Японии.
Основою преобразования являлось всецело развитие обмена, которое создавало прочные и постоянные экономические связи на протяжении обширных территорий феодального мира. Рынок расширялся, разнообразие продуктов, на него поступающих, возрастало, общественное разделение труда углублялось, денежная форма приобретала господство. На этой почве изменялись отношения феодалов к подвластному населению, прежде всего — степень и характер эксплоатации.
В эпоху натурального хозяйства жажда приобретения имела свои границы в устойчивых потребностях феодалов. При неразвитом обмене даже самый могущественный феодал не может в расширении своих потребностей итти дальше того, что дает ему производство его собственных поместьев; увеличить повинности своих крестьян, например, на 100.000 пудов хлеба для него нет расчета: хлеба этого он со своей дворней не в состоянии съесть, и хлеб без пользы лежал бы и гнил в амбарах. Совсем не то при широком общественном разделении труда, при денежном хозяйстве. Потребности могут развиваться как будто до бесконечности, лишь бы были деньги для их удовлетворения. Деньги вообще все могут; но каждая данная сумма денег может доставить человеку не все, а только ограниченную сумму удовольствий. Такая роль денег в жизни порождает в людях стремление к бесконечному увеличению денежных богатств, — стремление, захватывающее феодалов все сильнее по мере того, как их хозяйство становится меновым. (Развитию такого стремления способствует, конечно, и тот факт, что деньги возможно накоплять и сберегать — не так, как другие продукты.) — Благодаря всему этому, у феодала возникают могущественные мотивы к усилению эксплоатации, к увеличению барщины и оброков. Зависимое положение крестьян лишало их возможности сколько-нибудь активно и успешно сопротивляться этому. Мало-по-малу барщина и оброки возрастали до крайности; феодал, прежде являвшийся патриархально-заботливым властителем крестьян, переходил все более ко взгляду на них исключительно, как на источник дохода, к точке зрения помещика крепостной эпохи.
Примером, достаточно типичным, этого развития эксплоатации могут служить румынские княжества первой половины прошлого века. Возможность широкого сбыта хлеба повела к беспощадному выжиманию крестьянской рабочей силы. Оно было оформлено в собрании правил о барщине — «Кодексе барщинного труда». Кодекс этот, помимо целого ряда разнообразных натуральных повинностей, прежде всего обязывал каждого крестьянина 12-ю днями барщины в году. Но рабочим днем считалось не то, что обыкновенно принято понимать под этими словами, а то количество времени, которое нужно затратить, чтобы выполнить «дневной урок». Сам кодекс откровенно признавал, что под 12-ю рабочими днями нужно понимать 36 дней ручного труда. К этим 36 дням присоединялось на возку дров и другие работы еще 20 дней. Крестьянин, таким образом, был обязан 56-дневной барщиной в году. Если учесть праздничные дни и время, когда земледельческая работа невозможна, то получится, что крестьянин 2/5 своего времени должен был затрачивать на помещика. Но надо заметить, что и приведенные цифры не дают представления о размерах барщинного труда в румынских княжествах, потому что толкование «закона» и определение дневного урока было предоставлено, разумеется, не крестьянам. Один молдаванский боярин прямо заявил, что по барщинному кодексу, «12 барщинных дней составляют 365 дней в году»…
В России XVIII — первой половины XIX века барщина три дня в неделю считалась умеренной.
С развитием меновых отношений одним из главных стремлений феодала стало расширение размеров его собственного хозяйства. С этой целью он постепенно урезывал площадь крестьянской земли и сокращал угодья, которыми раньше пользовались сообща с ним крестьяне. Когда и это оказывалось недостаточным для феодала, он попросту отнимал у крестьян часть занимаемой ими надельной земли и включал ее в состав своей собственной усадьбы, способствуя таким образом развитию земельной тесноты в крестьянских хозяйствах, а в то же время увеличивая барщину для обработки своего расширенного хозяйства.
Между тем как эксплоатация, таким образом, возрастала и обострялась, общественно-полезные функции феодала шли на убыль. Углубление экономических связей, основанное на развитии обмена, порождало усиление связей политических: крупные феодалы покоряли себе мелких, прекращали их бесчисленные разбойничьи войны, лишали их прав самостоятельных «государей» в их владениях, подчиняли их своему суду и законам, «собирали землю», как писали летописцы о наших великих князьях московских XIII–XV века. Создавалось централизованное государство , которое брало на себя организацию внешней защиты страны и охраны общественной безопасности. Оно мало-по-малу формировало общегосударственную армию, включая в нее человеческий материал прежних дружин мелких феодалов, из их крестьян, и пополняя ее наемниками. Этим путем окончательно уничтожалась самостоятельность феодалов; после долгой борьбы они были вынуждены покориться и из маленьких государей превратились в простых помещиков.
Но тем самым феодал утрачивал роль организатора военной защиты крестьян, терял свою основную и главную экономическую функцию. Вместе с тем меняли свой характер и остальные его общественные функции: из средства поддержки крестьянского хозяйства они превращались в средство его эксплоатации. Таковы сеньериальные предприятия: мельницы, пекарни и проч. Раньше феодал устраивал их для своих зависимых крестьян просто потому, что это было не под силу их мелким хозяйствам, устраивал в их интересах, а не только для своих выгод. Теперь же он обращает эти предприятия в свою монополию и, требуя высокую плату за пользования ими, создает из них для себя важный и обеспеченный источник дохода, не заботясь нисколько об удобствах населения. Нередко бывало так, что феодал даже не имел собственной мельницы, а заставлял крестьян платить за право отвезти зерно на чужую мельницу, платить на том основании, что перемалыванием зерна на чужой мельнице нарушаются сеньериальные привилегии.
Подавленные непосильными тягостями крестьяне все чаще убегают с земли. Феодалу приходится прикрепить их к земле, что он и выполняет, пользуясь своей политической силой, своим влиянием на законодательство. Из полусвободного человека, каким в большинстве случаев крестьянин был до тех пор, он становится крепостным .
Закрепощение это совершалось постепенно. Оно начиналось обычно с долгового закабаления крестьян. Раньше феодал нередко оказывал крестьянским хозяйствам в тяжелые годы и при случайных бедствиях поддержку в виде ссуды семян, инвентаря, скота и т. п.; разумеется, такие ссуды давались не даром, но при умеренной тогда эксплоатации к разорению не вели. С усилением эксплоатации надобность в них являлась чаще и чаще; а в то же время они все более приобретали сурово-ростовщический характер, выплачивались все труднее, все чаще затягивались петлей на хозяйстве крестьянина, задолженность которого росла из года в год. Должникам запрещалось уходить со своего надела. А затем отменялось право ухода после расплаты (ее обычным сроком в России был «Юрьев день»), и запрещение сначала фактически, а потом и законодательно распространялось на всех крестьян.
Так сила меновых отношений вызвала переход феодальных порядков в крепостное право. В новой обстановке изменялся также характер и роль крестьянской общины. В интересах эксплоатации помещик постепенно урезывал ее самостоятельность: на место прежних выборных старост и судей он выдвигал своих ставленников; для всякого сколько-нибудь важного решения общинного схода требовалось утверждение помещика или его должностных лиц. Но в общем помещики щадили общинный строй, разумеется, поскольку это не противоречило их интересам. А в эпоху крайнего угнетения крестьянства общинные порядки стали прямо выгодны для помещика, и он не только старательно поддерживал их, но в иных случаях, можно думать, даже искусственно создавал там, где их уже не было. Для этого стоило только связать крестьян круговой порукой, сделать «мир» ответственным за исправное выполнение повинностей каждым из крестьян. Тогда община принуждена заботиться и о том, чтобы поддерживать каждое приходящее в упадок хозяйство, — потому что его разорение увеличивает тягости других, — и о том, чтобы воспрепятствовать бегству крестьян с земли. Словом, хотя новая, крепостная община и напоминает по форме старую, феодальную, но роль ее по существу совсем иная. Старая община стремилась к равенству отдельных крестьянских хозяйств в благополучии, новая — к уравнительному распределению гнета.
Силы развития системы крепостного хозяйства были весьма ограничены.
Порвав непосредственную связь с процессом производства, помещик из его участника и бывшего организатора мало-по-малу превратился в паразита, живущего исключительно трудом крестьянина. Даровой труд крепостных, из среды которых выделялись приказчики, давал ему возможность совершенно не заботиться о развитии техники земледелия. — Все его стремления сводились не к улучшению приемов и организации хозяйства, а к изобретению способов для выжимания из крестьянина прибавочного труда и прибавочного продукта. В этом смысле чрезвычайно характерны проекты старых русских агрономов, насквозь проникнутых помещичьей идеологией. Они думали не об усовершенствованиях в обработке земли и не об экономии труда, а исключительно только о дисциплине и эксплоатации мускульной силы крестьянина. Система крепостного хозяйства превратилась поэтому в безрассудное, бессмысленное расточение рабочей силы. Так, например, рязанские помещики отправляли в Москву хлеб сухопутным путем. А между тем перевозка его водою, Окой и Москвой-рекой, несомненно, требовала гораздо меньшей затраты труда. Учитывая этот очевидный факт, купцы пользовались, разумеется, водным путем, но для помещика это было невыгодно. Чтобы отправлять груз по Оке, нужно было купить барку и нанимать бурлаков, — а крепостной крестьянин возил барский хлеб совершенно даром, на своей собственной лошади и собственной телеге.
Улучшение техники не могло быть также делом крестьян. Работая из-под палки и зная наперед, что всякий прирост продукта их труда будет использован помещиком для себя, они не имели побуждений заботиться об увеличении производительности труда. Кроме того, у крестьянина не было ни сил, ни средств для усовершенствования сельскохозяйственной техники. У него самого оставались продукты, которых едва хватало для полуголодного существования. Уменьшая необходимое рабочее время крестьянина, помещик заставлял его работать ночью, отказываться от праздничного отдыха и, наконец, привлекать к тяжелому, изнуряющему труду своих детей; и, несмотря на все это, крестьянин не имел возможности достаточно прокормить свою семью. Недоедание становилось постоянным; а за ним следовал его неизбежный результат — вырождение крестьянства. Напр., у нас в России прирост крестьянского крепостного населения за 20 лет до реформы 1861 года совершенно прекратился
Там, где господствующий класс вырождается от паразитизма, а подвластный трудовой класс от истощения чрезмерной эксплоатацией, там не может получиться самостоятельного развития к высшим формам: сама по себе крепостная система приводила бы только к застою и затем к упадку. Вести от нее вперед способны только двигатели, извне действующие на нее. Так и случалось в средневековой Европе: ее деревенский, сельско-хозяйственный мир избегнул крушения потому, что рядом с ним рос и своими экономическими связями преобразовывал его иной, городской мир, с совершенно отличными от него, высоко-прогрессивными условиями и отношениями.
Ремесленно-городской строй
Развитие техники
Мы видели, что разложение натурально-хозяйственного строя феодального общества и возникновение в деревне новых крепостнических отношений было тесно связано с развитием обмена. Обмен же принимал все более и более широкие размеры по мере обособления от остального феодального мира средневековых городов , которые принесли с собой новую экономическую систему.
Обособление это, если не считать те города, которые средневековой мир унаследовал от эпохи мирового владычества римлян, шло очень медленно. По большей части зародышем города являлась торговая деревня. Деревни, расположенные особенно выгодно по отношению к путям сообщения — при слиянии судоходных рек при выходе из горных проходов, на перекрестках больших дорог, около бродов на реках, и т. д., — постепенно становились центрами обмена, местами периодических ярмарок. Богатства, которые, благодаря этому, в них сосредоточивались, возбуждали жадность соседей, и для защиты от частых нападений приходилось строить стены (в Средние века — отличительная черта города). Благодаря легкости сбыта товаров, в новом городе развивались ремесла. Зависимый ремесленник феодальной группы стремился в город, чтобы быть поближе к своему рынку; феодальные отношения при этом мало стесняли ремесленника, так как обыкновенно он находился на оброке и, живя в городе, мог еще исправнее выполнять свои повинности. Вначале ремесленник, по большей части, ведет еще свое небольшое земледельческое хозяйство: зарождающийся средневековой город окружен полями и пастбищами и по характеру жизни очень близок к деревне. Но так как ремесла с прогрессом меновых сношений становятся для горожан все более прибыльным делом, земледелие отодвигается на задний план. Специализация городских ремесленников доводит их искусство до такой высоты, что тем крестьянам, которые еще продолжают заниматься ремеслом, нечего и думать сравняться с ними. С тех пор даже феодалы предпочитают покупать произведения обрабатывающей промышленности у горожан, их крестьяне должны уже не изготовлять для них эти произведения, а доставлять средства для их приобретения. Так произошло обособление города от деревни. Насколько медленно совершался этот процесс, можно судить по тому, наприм., факту, что еще в 1589 году граждане Мюнхена, по словам баварского герцога, не могли бы существовать без пашен и выгонов.
В период зарождения городов размеры производства возросли во много раз: во-первых, труд стал производительнее, во-вторых, чрезвычайно увеличилось количество общественного труда, так как общество стало обширнее. При большом разнообразии общественных продуктов особенно быстро развивалась та область производства, которая занимается перемещением продуктов, т.-е. перевозочная промышленность. Все более и более значительная доля продуктов потреблялась не там, где производилась. Выделился целый общественный класс, занятый исключительно перемещением продуктов и их распределением между хозяйствами, — класс торговцев. Самая техника перемещения продуктов и вообще сношений между людьми понемногу улучшалась: проводились дороги, строились мосты на реках, делались более обширные и прочные корабли, пригодные для дальних плаваний, применялась военная сила для охраны путешественников и складочных мест перевозочной промышленности, и т. д.
Что касается развития промышленной техники, то она в изучаемый период обогатилась множеством обособленных технических методов. Это зависело от того, что ремесло, переселившись из деревни в город, с течением времени, под влиянием расширяющегося спроса, распадалось на все более дробные подразделения. На первоначальной стадии развития города, ремесленники одной и той же отрасли занимались и родственными этой отрасли работами. В Англии, напр., кузнецы занимались в то же самое время и плотничеством, сапожники были также кожевниками. Впоследствии ремесла начало дробиться и дошло до образования целого ряда специальностей: кожевенное производство отделилось от сапожного; вместо суконщиков появились чесальщики, прядильщики, ткачи, валяльщики, стригачи и красильщики; кузнечный промысел распался на ножовый, слесарный, гвоздарный, оружейный, от которого в свою очередь обособилось производство щитов, мечей, шлемов и т. д. Такая широкая специализация вызвала приспособление прежних универсальных инструментов к определенным дробным операциям, что, конечно, способствовало росту производительности труда. Но ручные инструменты оставались господствующими, а это ставило известные границы увеличению производительности труда: сила и быстрота движения человеческих рук даже при величайшем искусстве работника не могут перейти некоторого физиологического предела.
Но в общем прогресс был огромный. С возрастанием размеров и разнообразия общественного производства, с развитием перевозочной промышленности, с улучшением техники сношений между людьми все более ослабевала власть природы над общественным человеком. Материальная среда общественной жизни людей переставала всецело зависеть от узких природных условий данной местности; если природа одной страны не давала человеку достаточных средств для победы над собою, то их могла дать ему при посредстве других людей природа другой страны, и наоборот. Всякое новое завоевание в борьбе с природой распространялось в общественной среде гораздо шире, чем прежде, и подрывало господство стихийных сил внешнего мира повсюду, куда простиралась общественно-экономическая связь взаимных сношений между людьми. Перед расширяющимся общественным союзом, хотя и не тесно сплоченным в изучаемую эпоху, понемногу отступала грубая власть природы.
Развитие городского строя
По мере возрастания материальной силы городского населения, слабеет фактическая зависимость города от феодального сеньёра, на земле которого он находится. Частью путем денежного выкупа, частью путем прямой борьбы, горожане приобретали все больше самостоятельности во внутренних делах. Постоянные столкновения между феодалами, ослабляя их могущество, часто давали горожанам удобные случаи для улаживания своих дел; опираясь на свою военную силу и крепкие стены, город во многих случаях мог играть решающую роль в борьбе и, конечно, он отдавал свое содействие не даром, а за какие-нибудь новые права и привилегии. В эпоху крестовых походов, когда масса феодалов впала в большие денежные затруднения, многим городам удалось откупить у сеньёров свою землю и свою самостоятельность, окончательно избавиться от всяких оброков, повинностей и вмешательства сеньёров во внутренние городские дела.
Борьба городов против феодальных сеньёров, желающих сохранить свои права над ними, продолжается в течение всей второй половины Средних веков. Передовой группой горожан в этой борьбе выступает вначале класс торговцев, самое занятие которых в те времена развивало большую энергию, воинственность и организаторскую способность. Группируясь вокруг старейших, богатых и могущественных купеческих семей, более зажиточные горожане организовались в так называемые гильдии — товарищества, по форме обыкновенно религиозного характера, по существу же имевшие своим назначением совместную защиту общих экономических интересов. Под знаменами гильдий долгое время велась борьба городов за самостоятельность. В строении гильдий взаимные отношения между стоящими во главе их богатыми фамилиями и остальными членами организации еще сильно напоминают отношения сеньёров к их вассалам.
С течением времени дальнейшее развитие ремесла и возрастание силы класса ремесленников ведет к иной группировке городского сословия — к образованию цеховых организаций.
По существу, цеховые организации представляют из себя остаток тех патриархальных отношений, той общинной опеки над личностью и отдельным хозяйством, какая существовала, напр., в земледельческой общине феодальных времен. В силу каких же именно причин такой остаток прежних отношений мог выступить и развиться среди новой общественной формации?
При мелком ремесленном производстве взаимная помощь и. поддержка производителей безусловно необходимы для того, чтобы положение их стало прочным и обеспеченным. Без такой помощи мелкий производитель, при своей экономической слабости, постоянно подвергается опасности все потерять от первой неблагоприятной случайности: временного падения цены на товар, поломки орудий, пожара, кражи и т. под.
В особенности шатко становится положение ремесленников при свободной конкуренции между ними. Борьба неизбежно гибельна для более слабых производителей, т.-е. именно, для большинства. Для устранения конкуренции необходимо объединяться производителям одной специальности.
Очень вероятно, что начала цеховых организаций следует искать в общинных отношениях феодально-земледельческого мира. Исторические же данныя о возникновении цехов можно найти с XI–XIII века. Иногда цехи зарождались в виде временных союзов, заключаемых живущими в одном городе мастерами одного ремесла или нескольких близких между собой ремесл; такие временные союзы, возобновляясь и становясь более прочными, благодаря тем выгодам, которые они приносили своим участникам, переходили далее в постоянные союзы.
Прочная организация цехов складывается в борьбе не только в том смысле, что цехам пришлось выполнять направляющую организаторскую роль в борьбе да освобождение городов от феодального гнета, но также и в том смысле, что старая аристократия городского сословия не легко отказалась от прежнего своего господствующего положения в политической жизни, и цехам понадобилось не мало усилий, чтобы сломить ее упорство.
Сложившись в приблизительно сходных общественных условиях, цехи в основных чертах своего устройства представляли один и тот же тип, хотя в частностях было, разумеется, не мало различий.
Каждый цех имел свое выборное правление и свои уставы. Уставы цехов были довольно разнообразны, довольно демократичны по общему характеру, но с некоторой примесью аристократического оттенка; примесь эта вначале в эпоху борьбы цехов со старой городской аристократией и феодалами, была незначительна, почти незаметна: полноправным горожанином становился, напр., даже феодально-несвободный человек, если ему удавалось прожить один год и один день в городе. С течением времени, по мере того, как цехи захватывают действительное господство в общественных делах и получают возможность стать в свою очередь аристократией города, их демократизм идет на убыль. Цехи выделяют из себя неполноправные группы ремесленников; это те, которые не имеют еще собственного хозяйства, или не закончили еще своего профессионального обучения: во-первых, подмастерья (появляются в Германии в XIII веке), во-вторых, ученики (в Германии века с XIV).
Полноправными членами цехов являются с тех пор только «мастера» — ремесленники, самостоятельно ведущие свое производство. Это — своеобразная аристократия ремесла; но она опиралась вначале не на происхождение, даже не на богатство, а на ремесленное искусство, на степень знания ремесла. Звания мастера, при известной энергии и способностях, мог добиться каждый ремесленник. Для этого он должен вначале прослужить несколько лет в учениках у какого-нибудь мастера. Затем он сдает экзамен в своем ремесле на степень подмастерья. Это еще не дает ему права открыть собственную мастерскую; он обязан известное число лет служить по найму. Только тогда он сдает экзамен на мастера и, если выдержит его, получает право самостоятельно вести дело. Его права в сфере общественных дел возрастают вместе с повышением его экономического положения.
Сущность этой системы заключается, очевидно, в том, что она устраняет чрезмерную конкуренцию между ремесленниками от слишком быстрого возрастания числа предприятий.
К ослаблению конкуренции между мастерами направлены также многие еще из цеховых установлений. Так, число наемных рабочих — подмастерьев, учеников — обыкновенно ограничивается небольшой цифрой — 2, 3, 5-ю человеками, редко больше. Ремесленник не может, следовательно, расширить по произволу свое предприятие, не может сильно увеличить производительность труда в нем посредством усиленного сотрудничества и разделения труда; он не может этим способом вытеснить с рынка и оставить без хлеба других ремесленников. Его предприятие обречено оставаться мелким. Рынка, благодаря этому, хватает на всех.
Так как наемных рабочих мало, то прибыль, получаемая от их труда мастером, недостаточна для того, чтобы мастер мог безбедно существовать, ограничиваясь одной организаторской ролью. Он принужден работать наравне с подмастерьями; благодаря этому, в течение первого периода жизни цехов, до выступления на сцену новых сил, разбивающих старые формы, отношения мастера и его рабочих оставались в значительной степени дружескими, семейными.
Далее, во избежание неравенства в конкуренции, уставами строго определена длина рабочего дня и число рабочих дней в году. При этом не делается никакой разницы между величиной рабочего времени для мастера и для его подчиненных, так как тот и другие работают постоянно вместе. По различным цеховым уставам величина эта различна, обыкновенно около 50–60 часов в неделю (в Англии XV века — 8 часов в день). При этом к многочисленным католическим праздникам нередко прибавляется еще понедельник каждой недели.
В уставах точно определяется обыкновенно и заработная плата работников, и минимальная цена товара, и свойства, какими он должен обладать, чтобы мастер имел право продавать его.
Производство регламентировано, определено правилами до мелочей. Весь смысл этой регламентации сводится к одному: все мастера должны вести производство одинаково и в одинаковых условиях; не допускается, чтобы одни производили товар лучше или в большем количестве, чем другие. Само собою разумеется, что правила эти складывались постепенно, по мере того, как давало себя чувствовать неудобство конкуренции в той или другой форме.
Той же цели — устранения конкуренции — служило приобретение сырого материала всем цехом сообща. Поскольку члены цеха нуждались в купленном материале, он распределялся между ними поровну. Некоторые цехи допускали, правда, и самостоятельную закупку сырья; но купивший его должен был ставить об этом в известность своих товарищей, и в случае их желания уступать им часть, и притом по своей цене. Регламентация в этом отношении доходила до того, что член цеха, предпринимавший поездку для покупки материалов, должен был извещать об этом остальных.
Чтобы вполне обеспечить за цехами внутренний городской рынок, законы городов давали им монополию на производство и торговлю в городах. Всякий, кто захотел бы заниматься в городе известным ремеслом, должен сначала вступать в местный цех, разумеется, с согласия самого цеха. Для принятия таких новых членов цеховыми уставами определяются известные условия и формальности, в одних случаях более, в других — менее стеснительные.
Кроме установлений, регламентирующих производство, были в цеховых уставах правила о взаимном вспомоществовании членов цеха в случае острой нужды. Эта сторона деятельности цеховой организации имела также не малое значение для мелких производителей.
Почти с самого начала организация цехов скрывает в себе одно основное противоречие, которое развивается до значительных размеров в позднейшие эпохи: это — противоположность интересов мастеров, с одной стороны, подмастерьев и учеников — с другой. Цеховые уставы имеют в виду, вообще говоря, интересы мастеров, составлявших эти уставы; отсюда, наприм., различные стеснения для подмастерьев, желающих стать мастерами. Но пока всякий ремесленный работник мог сохранять надежду рано или поздно стать мастером, до тех пор внутренние противоречия цеховой организации не выступали в резкой форме.
3. Города и образование нового государственного строя
С развитием общественного разделения труда и расширением обмена далеко за пределы небольших городских округов становились недостаточными для охраны меновых связей прежние политические организации — феодально-духовные, феодально-военные и городские. Раздробление территории на тысячи маленьких деспотических государств страшно затрудняет сношения, делает занятие купцов всегда довольно опасным и слишком часто невыгодным. Мало того, что на своем пути, странствуя по скверным дорогам, среди разоренного крестьянства, готового разбойничать с голоду, купец на каждом шагу натыкается на заставы, где его принуждают платить большие пошлины в пользу местного сеньёра, — он еще постоянно рискует быть начисто ограблен каким-нибудь из этих царьков под тем предлогом, что идет из владения его врага, а то и без всякого предлога. К этому надо прибавить разнообразие законов, по которым судят купца в различных местностях, разнообразие монет, правом чеканки которых пользовались все феодалы. Среди этих опасностей и этой путаницы общественно-необходимое торговое дело становится нередко почти невозможным.
Возникала настоятельная потребность в широких, прочных, централизованных политических организациях, которые способны бы были военной силой обуздать бесчинства феодалов, создать общественный порядок и спокойствие, установить какое-нибудь единство в законах относительно обмена, единство монеты, меры, веса, провести большие дороги, организовать охрану купцов в чужих странах и т. д.
Католическая церковь оказалась не в силах выполнить всего этого. Ее могущество, ее авторитет стали слабеть с развитием обмена. Сила обмена, сила денег произвела глубокие изменения в общественной роли духовенства; когда хозяйство церкви из натурального сделалось меновым, с нею произошло то же превращение, что и с другими феодалами, и по тем же причинам: жажда накопления вызвала значительное уменьшение общественно-полезной деятельности католического духовенства и значительное усиление его эксплоататорских стремлений. Общественное влияние церкви, ее власть над умами начала падать, тем более, что и люди стали не те, что прежде: сношения расширяли их кругозор, рассеивали темноту, подрывали консерватизм, возбуждали пытливость ума; сила материальных интересов направляла развивающееся мышление против католицизма, как идейной опоры эксплоататоров.
Во всю вторую половину Средних веков ереси идут непрерывным рядом, и папство ожесточенно борется с ними, истощая свою главную силу — сочувствие народных масс.
Городские республики оказались неспособны стать исходной точкой достаточных политических организаций. Правда, некоторые города пытались создавать подобные организации защиты обмена и взаимной охраны собственности (союзы торговых городов, напр., Ганзейский); но в них обнаруживался с течением времени недостаток силы и устойчивости, недостаток внутреннего единства. Отдельные города не в состоянии были возвыситься над своими местными интересами и стремились эксплоатировать союзников, а те, естественно, отстаивали свою экономическую и политическую самостоятельность. К тому же самое строение городских организаций было неблагоприятно для выполнения такого дела, как «собирание земли»: в них власть была недостаточно централизована, а потому и не настолько сильна, как было бы для данной цели необходимо.
Таким образом, на военно-феодальную систему ход вещей возлагал «историческую миссию» развить из себя новую силу, способную установить порядок в землях «больших и обильных». И там нашлись подходящие элементы.
Распри и междоусобия мелких феодалов между собою и с городами были на руку крупным феодалам — князьям и особенно королям. Понемногу они начали «собирать землю» в своих руках, побеждая мелких феодалов и присоединяя их владения к своим.
Феодалы энергично боролись против захватов со стороны своих высших сюзеренов. Но эти последние нашли себе энергичного и надежного союзника в лице враждебных феодалам городских сословий. Союз с городами доставил королям такие материальные средства, какими не могли располагать их противники. Короли организовывали постоянные войска, которые давали им возможность во всякое время начинать борьбу, чего не в состоянии были делать феодалы.
Прогресс военной организации оказал при этом большие услуги делу королей, ускорив их победу над непокорными: порох сделал бесполезными в борьбе для феодалов их неприступные прежде замки, их железное вооружение. Феодал перестал быть непобедимым, когда перестал быть общественно-необходимым. Побежденные феодалы делались простыми помещиками и большей частью поступали на службу к королям.
Католическая церковь, подобно другим феодалам, очень неохотно и не без энергичной борьбы уступала новой силе свою первенствующую организаторскую роль в общественной жизни. Временами духовенству удавалось даже одерживать серьезные победы над монархами.
На исходе Средних веков борьба закончилась победою королей. Так сложились постепенно обширные абсолютно-монархические организации, способные обеспечить на время спокойный ход развивающейся меновой жизни.
Дата: 2018-12-28, просмотров: 220.