Как и всякая человеческая деятельность, научное исследование регулируется определенными правилами, образцами, принципами, которые выражают идеалы и нормы, принятые в науке на определенном этапе ее исторического развития. В их системе представлены ценностные ориентации и цели научной деятельности, а также общие параметры тех или иных способов достижения этих целей. Среди идеалов и норм науки можно выделить два вза­имосвязанных «блока»: а) собственно познавательные ус­тановки, которые регулируют процесс воспроизведения объекта в различных формах научного знания; б) соци­альные нормативы, которые фиксируют роль науки в общественной жизни на определенном эта­пе исторического развития, управляют процессом ком­муникации внутри научного сообщества и т.п. Можно обратить внимание, что два названных выше аспекта идеалов и норм науки соответствуют двум аспектам ее общественного функционирования: как познавательной деятельности и как особого социального института.

В западной философии науки анализ нормативных структур, регулирующих научную деятельность, перво­начально проводился в русле обсуждения специфики на­учного метода и поиска устойчивых критериев, отделяю­щих науку от ненаучного знания. Идеал строгого науч­ного метода, который должен приводить к истине, вы­двигался еще в Новое время Ф.Бэконом и Р.Декартом. Этот идеал выражал претензии научного разума на автономию и приоритет в поисках истины и положение высшего судьи по отно­шению к различным сферам человеческой деятельности.

В классический период развития философии и науки этот идеал в целом доминировал, хотя в философии су­ществовало и критическое отношение к нему, представ­ленное прежде всего течениями агностицизма и скепти­цизма. В конце XIX — начале XX века эмпириокрити­цизм, а затем логический позитивизм интерпретирова­ли идеал научности в духе требований жесткой демар­кации между наукой и метафизикой. Соответственно акцент был сделан на поиске такой системы норм, ко­торая позволила бы провести эту демаркацию и очис­тить науку от всякого рода метафизических положений. В качестве образцов построения науки логический позитивизм предложил формализованные системы математики и логики. Предполагалось, что можно все другие науки редуцировать к этим образцам, вводя лишь небольшие поправки для эмпирических наук, связанные с опытной проверкой их теорий.

Но по мере того, как обнаруживалась несостоятель­ность провозглашенного идеала, обнажилась проблема принципиального плюрализма идеалов и норм науки, выяснилось, что в различных дисциплинах имеются свои особенности норм, не­сводимые к какому бы то ни было одному, заранее выбранному шаблону. В не­сколько ином контексте эта же проблема была поставлена при рассмотрении роста научного знания. Такой подход был осуществлен, как извест­но, в постпозитивистской философии науки. Т.Кун, П.Фейерабенд, Л.Лаудан и целый ряд других исследователей за­фиксировали историческую изменчивость идеалов и норм науки, наличие в одну и ту же эпо­ху различных конкурирующих нормативных структур, которых мо­гут придерживаться ученые при создании теорий и оценке эмпирических фактов[1].                 

В своей совокупности идеалы и нормы исследования образуют своеобразную схему метода, что обеспечивает освоение объектов различного типа. На разных этапах своего развития на­ука создает различные типы схем метода, представленных системой идеалов и норм исследования. Сравнивая их, можно выделить как общие, инвариантные, так и осо­бенные черты в содержании познавательных идеалов и норм. Если общие черты характеризуют специфику научной рациональности как таковой, то особенные черты выражают ее исто­рические типы и их конкретные дисциплинарные разно­видности. Кроме того, в содержании любого из выделенных нами выше видов идеалов и норм науки (объяснения и описания, доказательности, обоснования и организации знаний) можно зафиксировать по меньшей мере три взаимосвя­занных уровня.

Первый уровень представлен признаками, которые от­личают науку от других форм познания (обыденного, искусства, религиоз­но-мифологического освоения мира и т.п.). Например, в разные исторические эпохи по-разному понималась при­рода научного знания, процедуры его обоснования и стандарты доказательности. Однако признание того обстоятельства, научное знание от­лично от мнения, что оно должно быть обосновано и до­казано, что наука не может ограничиваться лишь только непосредст­венными констатациями явлений, а должна раскрыть их сущность, - все эти нормативные требования выполня­лись и в античной, и в средневековой науке, и, тем более, в науке на­шего времени.

Идеал роста знания (накопления нового знания) так­же принимался на разных этапах развития науки. Речь идет, разумеется, не о преднауке, а о науке в собствен­ном смысле слова, сформировавшей уже уровень теоретичес­кого знания. В частности, в античной математике ясно просле­живается интенция на изучение свойств чисел и ге­ометрических фигур и получение все новых знаний об этих объектах. В новоевропейской науке этот идеал уже формулируется в эксплицитном виде и выступает фундаменталь­ной ценностью, определяющей стратегию всего научного твор­чества.

Второй уровень содержания идеалов и норм исследо­вания представлен исторически изменчивыми установками, которые характеризуют стиль мышления, доми­нирующий в науке на определенном историческом этапе ее развития. Так, сравнивая древнегреческую математику с матема­тикой Древнего Вавилона и Древнего Египта, можно об­наружить существенные различия в идеалах организации знания. Иде­ал изложения знаний как набора рецептов решения за­дач, принятый в математике Древнего Востока, в гречес­кой математике заменяется идеалом организации знания как дедуктивно развертываемой системы, в которой из исходных посылок-аксиом выводятся следствия. Наибо­лее яркой реализацией этого идеала была первая в исто­рии науки теоретическая система - евклидова геометрия.

При сопоставлении способов обоснования знания, гос­подствовавших в средневековой науке, с нормативами исследования, принятыми в науке Нового времени, об­наруживается изменение идеалов и норм доказательнос­ти и обоснованности знания. В соответствии с общими мировоззренческими принципами, со сложившимися в культуре своего времени ценностными ориентациями и познавательными установками ученый Средневековья различал правильное знание, проверенное наблюдения­ми и приносящее практический эффект, и истинное зна­ние, раскрывающее символический смысл вещей, позво­ляющее через чувственные предметы микрокосма увидеть макрокосм, через земные предметы соприкоснуться с ми­ром небесных сущностей. Поэтому при обосновании зна­ния в средневековой науке ссылки на опыт как на дока­зательство соответствия знания свойствам вещей в луч­шем случае означали выявление только одного из мно­гих смыслов вещи, причем далеко не главного.

Становление естествознания в конце XVI - начале XVII века утвердило принципиально иные идеалы и нормы обоснован­ности знания. В соответствии с новыми ценностными ориентациями и мировоззренческими установками глав­ная цель познания определялась как изучение и раскры­тие природных свойств и связей предметов, обнаруже­ние естественных причин и законов природы. Отсюда в качестве главного требования обоснованности знания о природе было сформулировано требование его экспериментальной проверки. Именно в данный исторические период эксперимент стал рассматриваться как важнейший критерий истинности знания.

Можно показать далее, что уже после становления тео­ретического естествознания в XVII веке его идеалы и нор­мы также претерпевают существенную перестройку. Вряд ли, например, физик XVII - XIX веков удовлетворился бы идеалами квантовомеханического описания, в которых теоретические характеристики объекта даются через отсылки на характер приборов, а вместо целостной кар­тины физического мира предлагаются две дополняющие друг друга картины, где одна предлагает пространственно-временное, а другая — причинно-следственное описание явлений. Как известно, классическая физика и квантово-релятивистская физи­ка - это принципиально отличающиеся типы научной рациональности, которые находят свое конкретное выражение в различном пони­мании идеалов и норм исследования.

Наконец, в содержании идеалов и норм научного иссле­дования можно выделить третий уровень, в котором уста­новки второго уровня конкретизируются применительно к специфике предметной области каждой науки (матема­тики, физики, биологии, социальных наук и т.п.). К примеру, в математике отсутствует идеал экспери­ментальной проверки теории, но для опытных наук он обязателен. С другой стороны, в физике существуют особые нормативы обоснования развитых математизированных теорий. Они выража­ются в принципах наблюдаемости, соответствия, инва­риантности. Эти принципы регулируют физическое ис­следование, но они избыточны для наук, только вступа­ющих в стадию теоретизации и математизации.

С другой стороны современная биология не может обойтись без идеи эво­люции, и поэтому методы историзма органично включа­ются в систему ее познавательных установок. Физика же пока в явном виде к этим методам не прибегает. Если для биологии идея развития распространяется на законы живой природы (эти законы возникают вместе со станов­лением жизни), то физика до последнего времени вообще не ставила проблемы происхождения действующих во Вселенной физических законов. Лишь в последней трети XX века благодаря развитию теории элементарных частиц в тесной связи с космологией, а также достижениям термодинамики неравновесных систем (концепция И.Р.Пригожина) и синергетики в физику начинают прони­кать эволюционные идеи, вызывая некоторые подвижки в ранее сло­жившихся дисциплинарных идеалах и нормах.

Специфика исследуемых объектов непременно сказы­вается на характере идеалов и норм научного познания, и каждый новый тип системной организации объектов, вовлекаемый в орбиту исследовательской деятельности, как правило, требует трансформации идеалов и норм той или иной на­учной дисциплины. Но не только спецификой объекта обусловлено их функционирование и развитие. В их системе выражен определенный образ познавательной деятельности, общее пред­ставление об обязательных процедурах, которые обеспе­чивают постижение истины. Подчеркнем, что этот образ всегда имеет социокультурную размерность. Он формируется в науке под влиянием социальных потребностей, испытывая серьезное воздействие мировоззренческих структур, лежащих в фундаменте культуры той или иной исторической эпохи. Эти влияния определяют специфику описанного выше второго уровня содержания идеалов и норм иссле­дования, который выступает базисом для формирования нормативных структур, выражающих особенности раз­личных предметных областей науки. Именно на этом уровне наиболее ясно прослеживается зависимость идеалов и норм науки от культуры эпохи, от доминирую­щих в ней мировоззренческих установок и ценностей.

Поясним сказанное примерами. Если обратиться к трудам известного химика и меди­ка XVI века Парацельса (1493-1540) и его последователей, то в них можно встретить множество отголосков господствовав­ших в средневековой науке идеалов научного объясне­ния. В эпоху Парацельса был хорошо известен рецепт, согласно которому настойка грецкого ореха на винном уксусе помогает от головной боли. В наше время наука дает тому объяснение: настойка, описанная в древнем рецепте, содержит вещества, снижающие артериальное давление, и поэтому в некоторых случаях (например, при гипертонической болезни) она действительно может оказать целебное действие. Но в Средние века такое дей­ствие объясняли тяготением субстанции грецкого ореха к субстанции головы, своего рода «симпатией» между этими «веща­ми». Для доказательства ссылались на «знаки», позво­ляющие установить такую симпатию; подобно тому, как орех растет на самом верху дерева, голова венчает туловище; орех, далее, имеет строение, сходное со строением черепа, и по­крыт кожурой; наконец, само ядро ореха очень похоже на по­лушария головного мозга. Отсюда делался вывод: поскольку между двумя вещами есть своего рода тяготе­ние друг к другу, постольку одна вещь может быть по­лезна для другой. Не составляет особого труда установить, что с позиций идеалов, утвердившихся в естествознании Нового времени, объяснение, которое давали в эпоху Па­рацельса, выглядит сугубо ненаучным. Однако такими объяснениями пестрит средневековая наука, и они, как можно обратить внимание, встречаются даже в науке Возрождения.

То же можно сказать и об идеалах и нормах описания, получивших существенное переосмысление в период становления естествознания XVII века. Когда известный естествоиспытатель XVIII ве­ка Ж.Бюффон (1707-1788) знакомился с трактатами натуралиста эпохи Возрождения Улиссе Альдрованди (1522-1605), он выразил крайнее недоумение по поводу ненаучного способа описания и классификации явлений в его произведениях. Например, в трактат о змеях итальянский натуралист наряду со сведениями, которые естествоиспытатели последующих эпох отнесли бы к научному описанию (виды змей, их размножение, действие змеиного яда и т.д.), включал описания чудес и пророчеств, связанных с тайными зна­ками змеи, сказания о драконах, данные об эмблемах и геральдических знаках, сведения о созвездиях Змеи, Змееносца, Дракона и связанных с ними астрологичес­ких предсказаниях.

Нетрудно предположить, что такие способы описания являются реликтами когнитивных идеалов, характерных для культуры средневе­кового общества. Они были порождены доминирующи­ми в этой культуре мировоззренческими установками, которые определяли восприятие и понимание человеком мира. В системе таких когнитивных установок познание мира трактовалось как расшифровка смысла, вложенного в вещи и события актом божественного творения. Ве­щи и явления рассматривались как дуально расщеплен­ные - их сугубо природные свойства воспринимались одновре­менно и как знаки божественного промысла, воплощен­ного в мире. В соответствии с такими мировоззренчески­ми установками формировались идеалы объяснения и описания, принятые в средневековой науке. Описать вещь или явление означало не только зафиксировать при­знаки, которые в более поздние эпохи (например, в науке Нового времени) квалифицировались как природные свойства и качества вещей, но и обнаружить их «знаково-символические» признаки, их аналогии, «созвучия» и «пере­кличку» с другими вещами и событиями Универсума.

Поскольку вещи и явления воспринимались как знаки, а сам мир трактовался как своеобразная книга, написан­ная «Божьими письменами», постольку словесный или письменный знак и сама обозначаемая им вещь могли быть уподоблены друг другу. Именно поэтому в описаниях и классификациях средневековой науки реальные призна­ки вещи часто объединяются в единый класс с различными символи­ческими обозначениями. С этих позиций вполне допустимо, например, сгруппировать в одном описании биологические признаки змеи, гераль­дические знаки и легенды о змеях, истолковав все это как различные виды знаков, обозначающих некоторую идею (идею змеи), которая вложена в мир божествен­ным промыслом.

Что же касается объяснения явлений, то в средневеко­вой науке оно представлялось как нащупывание закона творения, заключавшегося в аналогии между микро- и макрокосмом. Для средневекового ученого этот «закон» был глубинной сущностью вещей и событий, а поиск его проявлений и его действия - идеалом объяснения. Этот идеал обрастал це­лой системой познавательных норм: считалось естественным, что для его объяснения требуется раскрыть аналогии между вещами, их «сим­патии» и «антипатии» друг к другу, их «тяготения» и «отталкивания», поскольку в этих тяготениях, симпа­тиях и антипатиях выражается сам закон творения.

Необходимо подчеркнуть, что перестройка идеалов и норм средневековой науки, на­чатая еще в эпоху Возрождения, осуществлялась на протяже­нии довольно длительного исторического периода. Нельзя не видеть, что на первых порах новое содержание облекалось еще в старую форму, а новые идеи и методы соседствовали со старыми. Поэтому в науке Возрождения наряду с принципиально новыми когнитивными установками (например, требованием экс­периментального подтверждения теоретических построе­ний и установкой на математическое описание природы) мы встречаем и довольно распространенные приемы опи­сания и объяснения, заимствованные из прошлой эпохи. Показательно также, что вначале идеал математического описания природы утверждался в эпоху Возрождения исходя из традиционных для средневековой культуры представлений о природе как книге, написанной «Божь­ими письменами». Затем эта устоявшаяся мировоз­зренческая конструкция была наполнена новым содер­жанием и получила иную интерпретацию: «Бог напи­сал книгу природы языком математики».

Итак, идеалы и нормы исследования образуют целост­ную систему с достаточно сложной организацией. Эту систему, если воспользоваться аналогией Артура Эддингтона (1882-1944), можно рассмотреть как своего рода «сетку метода», ко­торую наука «набрасывает на мир», с тем чтобы «выудить из него определенные типы объектов». «Сетка метода» детерминирована, с одной стороны, социокультурными факторами, определенными мировоззренческими пре­зумпциями, доминирующими в культуре той или иной исторической эпохи, а с другой — характером исследуе­мых объектов. Это означает, что с трансформацией иде­алов и норм меняется сама «сетка метода» и, следовательно, перед ученым открывается возможность познания новых типов объек­тов. Все, что укладывается в рамки данной схемы мето­да, является предметом исследования соответствующих наук.

Поскольку общие системно-структурные характерис­тики предмета исследования выражаются специальной картиной мира, постольку она должна вводиться корре­лятивно схеме метода, выраженного в идеалах и нормах познания. Последние получают в картине мира свою реализацию и конкретное воплощение. В наибольшей ме­ре это проявляется по отношению к идеалам научного объяснения. Высказывания, описывающие картину мира и фикси­рующие ее в качестве компоненты знания, представляют собой принципы, опираясь на которые, исследователь строит объяснение явлений.

Так, физики XVIII столетия, разделявшие механиче­скую картину мира, стремились объяснить все природные явления как взаимодействие атомов и тел (принцип атомистического строения вещества), происходящее вследствие мгновенной передачи сил по прямой (прин­цип дальнодействия) таким образом, что состояние движения атомов и тел в момент времени однозначно де­терминирует их состояние в последующие моменты вре­мени (принцип лапласовского детерминизма). Эти прин­ципы объяснения явлений использовались не только в механике, но и в классической термодинамике и в элек­тродинамике Ампера -Вебера.

Идеалы и нормы научного познания регулируют ста­новление и развитие специальных картин мира. Они также направляют их синтез в об­щую картину мира. Причем идеалы объяснения и опи­сания, в соответствии с которыми создавались специальные картины мира лидирующих отраслей науки, приоб­ретают универсальный характер и выступают в качест­ве основ построения общей научной картины мира. Так, кибернетика в середине XX века заняла место среди лидеров науки, и характерным свидетельством тому мо­гут служить дискуссии тех лет относительно возможно­стей применения ее принципов объяснения к явлениям не только мира техники, биологического и социального бытия, но и к процессам неорганической природы, ко всей Вселенной в целом, перенося на последнюю образ самооргани­зующегося автомата.

Ряд принципов, выражающих специфику современ­ной физической картины мира (законы сохранения, принцип дополнительности и т.п.), входит в общую на­учную картину мира на правах универсальных принци­пов объяснения и описания. Характерно, например, что после работ Нильса Бора (1885-1962), в которых обосновывалась возмож­ность экстраполяции принципа дополнительности на об­ласть биологических и социальных процессов, в биоло­гии появились исследовательские программы, ориенти­рованные на описание биологических объектов с пози­ций концепции дополнительности. Наконец, выход са­мой биологии в число лидирующих отраслей естествозна­нии сопровождался экстраполяцией на другие области естествознания таких ее фундаментальных принципов, как принцип целостности, принцип эволюции и т.п.

Идеалы и нормы науки регулируют становление и раз­витие не только картины мира, но и связанных с ней конкретных теоретических моделей и законов, а также осуществление наблюдений и формирование историчес­ких фактов. Они как бы запечатлеваются в соответству­ющих образцах знании и таким путем усваиваются ис­следователем. В этом случае исследователь может не осо­знавать всех применяемых в научном поиске нормативных струк­тур, многие из которых представляются ему само собой разумеющимися. Он чаще всего усваивает их, ориенти­руясь на образцы уже проведенных исследований и на их результаты. В этом смысле процессы построения и функционирования научных знаний демонстрируют идеалы и нормы, в соответствии с которыми создавались научные знания.   

§2. Научная картина мира

С самого начала необходимо подчеркнуть, что понятие научной картины мира было включено в со­став концептуального аппарата философии и методоло­гии науки во многом благодаря исследованию механиз­мов формирования научных теорий и эмпирических фактов с учетом процессов дифференциации и интегра­ции научных знаний. Вклад в разработку этого понятия был внесен как учеными-естествоиспытателями, так и философами. Важным стимулом к анализу места и функций науч­ной картины мира послужили революционные сдвиги в естествознании на рубеже ХIХ-ХХ веков, когда доста­точно остро была поставлена проблема выбора и обосно­вания онтологических постулатов физики. Как один из аспектов осмысления этой проблемы был поставлен вопрос об онтологиче­ском статусе фундаментальных абстракций, ранее вос­принимавшихся исследователями как адекватное отра­жение фрагментов объективной реальности. Целый ряд такого рода абстракций (неделимый атом, мировой эфир, аб­солютное пространство и время) оказались идеализациями, имеющими ограниченную область применения. Поэтому необходимо было выяснить, в какой степени физические понятия являются выражением сущности изучаемых объектов и процессов.

Обсуждение проблемы соотношения фундаментальных понятий науки с изучаемой реальностью привело к обнаружению важных характеристик научной картины мира. Так, М.Планк настаивал на том, что идеалом естествознания является построение объективной картины мира. Именно он поставил вопрос: чем является то, что мы называем физической картиной мира? Является ли кар­тина мира только более или менее произвольным созда­нием нашего ума, или же, наоборот, мы вынуждены признать, что она отражает реальные, совершенно не за­висящие от нас явления природы? С его точки зрения, для естественнонаучного исследования характерно стремление найти некую постоянную, не зависящую от смены времен, картину мира[2].

Необходимо особо подчеркнуть, что наличие в каждой картине мира элементов, которые соответствуют объективной реальности, позволяет до оп­ределенного момента отождествлять эту картину с са­мим миром. Онтологизация картины мира имеет важное значение в процессе научного творчества. Макс Планк отмечал, что выдающиеся исследователи (Коперник, Кеплер, Ньютон, Гюйгенс, Фарадей) осуществили свои открытия только благодаря тому, что «опорой всей их деятельности была незыблемая уверенность в реаль­ности их картины мира».

Вместе с тем смена физических картин мира показы­вает, что не все их элементы могут быть сопоставимы с объективной реальностью. В этой связи в науке возникли но­вые вопросы: каковы основания для онтологизации на­ших представлений о физическом мире, как происходит отнесение элементов картины мира к объективной ре­альности? Дальнейшее об­суждение данной проблематики требовало рассмотрения физического знания в особом аспекте - со стороны исто­рического развития концептуальных средств науки и их роли в эмпирическом и теоретическом исследовании объектов. Большая работа в этом направлении была проделана А.Эйнштейном в связи с анализом поня­тия «физическая реальность». Сам термин «физическая ре­альность» имел несколько значений. Как минимум, можно указать на две главных трактовки выдающимся ученым этого термина. В первом значении он использовал термин «реальность» для характеристики объективного мира, существующего вне и независимо от человеческого сознания. «Вера в су­ществование внешнего мира, - отмечал ученый, - не­зависимого от воспринимающего субъекта, лежит в ос­нове всего естествознания»[3]. Однако то, как мы воспри­нимаем изучаемый мир, какой нам видится структура этого мира, напрямую зависит от уровня развития познания и практики, от системы концептуальных средств, приме­няемых при описании мира.

С их помощью мы выделяем некоторые аспек­ты и структурные характеристики объективного мира и строим теоретическое представление, в котором мир от­ражается упрощенно и схематизированно. При таком подходе исследователи на различных этапах развития науки могут отождествлять представления о мире с самим миром. Поэтому при анализе физи­ческой теории необходимо учитывать различие между объективной реальностью, которая не зависит ни от ка­кой теории, и той физической реальностью, которая задается определенной теорией. В этом значении термин «физическая реальность» используется для рассмотре­ния теоретизированного мира как совокупности теоретических объектов, репрезентирующих свойства реального мира в рамках данной физической теории. В этом пла­не физическая реальность задается посредством языка науки, с помощью которого физик постигает сущность исследуемых объектов. Вместе с тем, подчеркнем, одна и та же реальность мо­жет быть описана при помощи разных языковых средств.

Вслед за М.Планком А.Эйнштейн подчеркивал, что всякая картина мира упрощает и схематизирует действитель­ность. Но одновременно она эксплицирует и некоторые су­щественные стороны действительности. Это позволяет до определенного момента (пока исследователь не обна­ружит новые, ранее неизвестные аспекты реальности) отождествлять картину мира с самим миром. Идеи о схематизирующей роли физической картины мира проводилась многими создателями современной фи­зики (Н.Бором, М.Борном, В.Гейзенбергом). Они рассматривали развитие физической картины мира как резуль­тат обнаружения в процессе познания новых свойств и аспектов природы, не учтенных в прежней физической картине мира. В этом случае достаточно явно обнаруживалась недо­статочность и схематичность прежних представлений о природе, и они перестраивались в новую физическую картину мира.

Вот что по этому поводу писал Нильс Бор: «Открытие Планка, го­ворившее о том, что все физические процессы характери­зуются несвойственными механической картине приро­ды чертами прерывности, вскрыло тот факт, что законы классической физики являются идеализациями, которые применимы к описанию явлений лишь тогда, когда уча­ствующие в них величины размерности действия доста­точно невелики, чтобы можно было пренебречь величиной кванта. В то время как в явлениях обычного масштаба это условие выполняется с большим запасом, в атомных процессах мы сталкиваемся с закономерностями совер­шенно нового типа…»[4]. Именно это обстоятельство по­требовало отказа от механической картины мира. Другой известный естествоиспытатель Макс Борн, обобщая опыт исторического развития физики, отмечал, что каждая физическая картина мира имеет свои границы, но пока мышление не наталкивается на преграды внешнего мира эти границы не видны. Они об­наруживаются самим развитием физики, открытием ранее не известных фактов, выявляющих действие новых законов при­роды. Открытие таких границ прежней картины мира ведет к расширению и углублению знания и открывает новые пути изучения природы.

Классики современного естествознания показали, что для создания каждой новой картины мира, как правило, требуется разработка определенного категориального ап­парата. Этот категориальный аппарат выступает своего рода базой, на которой создается научная картина мира. Так, Н.Бор, А.Эйнштейн, М.Борн подчеркивали, что ме­ханическая картина природы базировалась на понятиях неделимой корпускулы, абсолютного пространства и вре­мени, лапласовской причинности; физическая реаль­ность после Максвелла мыслилась в виде непрерывных, не поддающихся механическому объяснению полей. Дальнейшее развитие физики при­вело к изменениям классической картины, в частности, общая теория относительности выработала новые поня­тия, расширила с их помощью наш кругозор и придала нашей картине мира такое единство, которого ранее нельзя было и вообразить. Реформаторы современного естествознания зафиксировали то обстоя­тельство, что великие революции в физике всегда были связаны с перестройкой картины мира. Справедливо отмечая, что со­здание механики было революцией в науке, многие из них оценивали ньютоновскую концепцию природы как первую научную картину мира.

Итак, методологический анализ истории науки в пери­од перехода от классического к современному естествознанию, осуществленный выдающимися естествоиспытателями XX века, выявил ряд важных характеристик кар­тины мира как особой формы систематизации знания, объединяющей разнообразие важнейших фактов и наиболее значитель­ных теоретических результатов науки. Во-первых, было зафиксировано, что картину мира образуют фундамен­тальные понятия и принципы науки, система которых вводит целостный образ мира в его ос­новных аспектах (объекты и процессы, характер взаимо­действия, пространственно-временные структуры).

Во-вторых, важной характеристикой картины мира является ее онтологический статус. Составляющие ее идеализации (понятия) отождествляются с действитель­ностью. Основанием для этого является содержащийся в них момент истинного знания. Вместе с тем такое отож­дествление имеет свои границы, которые обнаруживают­ся тогда, когда наука открывает объекты и процессы, не укладывающиеся в рамки неявно содержащихся в кар­тине мира идеализированных допущений. В этом случае наука создает новую картину мира, учитывающую осо­бенности новых типов объектов и взаимодействий.

В-третьих, в методологических обобщениях классиков науки был поставлен важный вопрос о соотношении дисциплинарных онтологий, таких, к примеру, как физическая кар­тина мира, с общенаучной картиной мира, вырабатыва­емой в результате междисциплинарного синтеза знаний.

Справедливости ради надо отметить, что все эти важные методологические результаты достаточно долгое время не были ассимили­рованы западной философией науки. Причиной тому явилось доминирование позитивистских установок методологи­ческого анализа. Эти установки вводили чрезвычайно узкую идеализацию научного знания, осмысление его вне связей с практической деятельностью и культурой. Кроме того, знание анализировалось и вне учета исторического раз­вития средств и методов научного исследования. В каче­стве исходной единицы методологического анализа вы­биралась некая изолированно взятая научная теория в ее соотношение с опытом, а отнюдь не целостная система научных теорий и науч­ных дисциплин, взаимодействующих в процессе истори­ческого развития науки. При таком подходе крайне трудно было эксплицировать научную картину мира как особую форму систематизации знания, поскольку она обнаруживается как раз при анализе процессов внутридисциплинарного и междисциплинарного синтеза знаний, отношения зна­ния к исследуемой реальности (проблема онтологизации), связей эмпирических и теоретических знаний с философией, мировоззрением и культурой.

Необходимо особо подчеркнуть, что только после крушения позитивизма и критического преодоления его принципов в западной философии науки были созданы определенные предпосылки для осмысления научной картины мира. Такими предпосылками явились отказ от позитивистского требования элиминации из языка науки «метафи­зических принципов» и признание эвристической роли философии в развитии научного знания; анализ знания с учетом его истории, отказ от его рассмотрения толь­ко со стороны формальной структуры, изучение ря­да его содержательных аспектов, в том числе обще­культурных и философских детерминант; выбор в каче­стве единицы методологического анализа серии научных теорий в их отношении к метафизическим утверждени­ям. В результате такого методологического шага были значительно расширены средства научного анализа и сделаны существенные ша­ги к изучению высших форм систематизации знаниями, к которым принадлежит и научная картина мира.

§3. Философские основания науки

В системе оснований науки, наряду с научной карти­ной мира, идеалами и нормами исследования, можно выделить еще одну чрезвычайно важную компоненту – это философские основания науки. Еще раз повторимся, что в западных методологических исследованиях дли­тельное доминирование позитивистской традиции поч­ти исключило из сферы методологического анализа осмысление философских оснований науки. Лишь в альтернативных позитивизму исследованиях, а затем и в постпозитивистской философии науки была реабилитирована проблема функций метафизики в про­цессах роста научного знания.

Переоценка проблемы места и роли «метафизических» предпосылок в процессе познания прежде всего выразилась в том, что наиболее значительные школы и концепции отказывались от представлений о строгой демаркации между философи­ей и наукой, подчеркивая тем самым включенность философских идей и принципов в имманентный контекст научного поиска. Так, современный методолог науки М.Вартофский, выступая против неопозитивистской концепции логики науки, подчеркивает, что метафизические представления обладают такой же ценнос­тью, как и научно-теоретические термины, и любая попытка их разделения не приводит к успеху. «У нас не сможет быть сомнения в том, — пишет он, — что в исто­рии науки «метафизические модели» играли важную роль при построении научных теорий и в научных спо­рах по поводу альтернативных теорий. Достаточно со­слаться на понятия материи, движения, силы, поля, элементарной частицы и на концептуальные структу­ры атомизма, механицизма, прерывности и непрерыв­ности, эволюции и скачка, целого и части, неизменно­сти в изменении, пространства, времени, причиннос­ти, которые первоначально имели «метафизическую» природу и оказали громадное влияние на важнейшие построения науки и на ее теоретические понятия»[5].

Есть основания утверждать, что включение научного знания в общую систему культуры всегда предполагает его философское обоснование. Оно осуществляется посредством идей и принципов, кото­рые обосновывают онтологические постулаты науки, а также ее идеалы и нормы. Характерным в этом отношении примером может слу­жить обоснование Майклом Фарадеем (1791-1867) материального статуса эле­ктрических и магнитных полей ссылками на принцип единства материи и силы. Экспериментальные исследо­вания ученого подтвердили идею, что электрические и магнитные силы передаются в пространстве не мгно­венно по прямой, а по линиям различной конфигурации от точки к точке. Эти линии, заполняя пространство во­круг зарядов и источников магнетизма, воздействовали на заряженные тела, магниты и проводники. Однако силы не могут существовать в отрыве от материи. Поэтому, подчеркивал английский ученый, линии сил нужно связать с мате­рией и рассматривать их как особую субстанцию.

В этом контексте не менее показательным является обоснование Н. Бором нормати­вов квантово-механического описания. Решающую роль здесь сыграла аргументация известного ученого, в частности, его сооб­ражения о принципиальной «макроскопичности» позна­ющего субъекта и применяемых им измерительных при­боров. Исходя из анализа процесса познания как особого типа дея­тельности, характер которой обусловлен природой и спе­цификой когнитивных средств, известный физик обосновал принцип квантово-механического описания, получив­ший впоследствии название принципа относительности описания объекта к средствам наблюдения.

Ни для кого не секрет, что в фундаментальных областях исследова­ния наука имеет дело с объектами, еще не ос­военными ни в производстве, ни в обыденном опыте (в ряде случаев практическое освоение таких объектов осуще­ствляется даже не в ту историческую эпоху, в которую они были открыты). В силу этих обстоятельств для обыденного здравого смысла названные объекты могут быть непривычными и совершенно непонятными. Поэтому знания о них и методы получения таких знаний могут существенно не совпадать с нормативами и представле­ниями о мире, свойственными обыденному познанию соответствующей исторической эпохи. В силу этого научные картины мира (схема объекта), а также идеалы и нормативные струк­туры науки (схема метода) не только в период их формирования, но и в последующие периоды перестройки нуж­даются в своеобразной стыковке с господствующим миро­воззрением той или иной исторической эпохи, с катего­риями ее культуры. Такую «стыковку» обеспечивают фи­лософские основания науки.

Дискуссионной проблемой философии науки является вопрос о статусе философских оснований в структуре научного знания. Главный пункт проблемы можно обозначить так: включать или не включать философские основания науки ее внутреннюю структуру. Подчеркнем, что никто из специалистов не отрицает влияние философских представлений на развитие и, особенно, оценку научных достижений. История науки и, в частности, высказывания на этот счет ее великих представителей не оставляют в этом никаких сомнений. Вместе с тем сторонники позитивизма настаивают на том, что влияние философии на процесс научного познания является чисто внешним. Поэтому философские основания нельзя включать в структуру научного знания, иначе науке грозит рецидив натурфилософствования, подчинение различным «философским спекуляциям», от которых наука с таким трудом избавилось к началу ХХ века.

Натурфилософы и сторонники влиятельной метафизики (в том числе марксистско-ленинской философии), напротив, утверждали, что философские основания науки должны быть включены в структуру самой науки, поскольку служат обоснованию теоретических конструкций последней, расширяют ее когнитивные ресурсы и аналитический горизонт. Есть еще одна группа исследователей, которая занимает промежуточную позицию, считая, что в период научных революций философские основания входят в структуру научного знания. Однако после того, как научная теория достигает необходимой степени зрелости, философские основания науки удаляются из ее структуры. Методологи этого направления ссылаются на то, что в учебной литературе, отражающей стадию зрелых научных теорий, при изложении содержания последних мы очень редко находит упоминание о ее философских основаниях.

Кто же в этой дискуссии прав? Думается, что во всех изложенных точках зрения есть рациональное зерно. Попробуем пояснить. Дело в том, что ни одна из представленных выше позиций не сумела дать исчерпывающего истолкования как природы, так и структуры философских оснований науки. Необходимо подчеркнуть, что философские основания науки – это особый, промежуточный между философией и наукой род знания, который не является ни чисто философским, ни чисто научным. Философские основания науки, таким образом, гетерогенные по своей структуре высказывания, включающие в состав понятия и термины как философские, так и конкретно-научные. Они являют собой еще один случай существования в науке кентаврового знания. Первым случаем такого рода являются интерпретативные предложения, связывающие теоретический и эмпирический уровни научного знания. В этом отношении имеет место полная аналогия между философскими основаниями науки и интерпретативными предложениями по структуре («смешанный»), статусу (определения), функциям (мост между качественно различными по содержанию уровнями знания), природе (идентификация значений терминов разных уровней знаний).

Можно привести такие примеры философских оснований науки: «пространство и время классической механики субстанционально», «числа – сущность вещей», «числа существуют объективно», «однозначные законы детерминистичны», «вероятностные законы индетерминистичны», «пространство и время теории относительности атрибутивно и относительно», «аксиомы евклидовой геометрии интуитивно очевидны», «распространение энергии квантами – свидетельство дискретной структуры мира» и т.п. Далее в соответствии с логикой развертывания структуры философского знания можно выделять различные типы философских оснований науки: онтологические, гносеологические, методологические, логические, аксиологические, социальные и т.п.

Как известно, в силу всеобщего характера философии ее утверждения не могут быть получены путем обобщения только и исключительно научных знаний. Справедливо и то, что научные теории нельзя чисто логически вывести в качестве следствий какой-либо философии. Представляется ясным, что между философией и наукой имеется такой же логический разрыв, как и между теоретическим и эмпирическим уровнями научного знания. Однако эта логическая брешь может быть преодолена и постоянно преодолевается благодаря не логической, а конструктивной деятельности мышления по созданию соответствующих интерпретативных схем, которые являются по своей природе условными и конвенциональными предложениями. Только после введения соответствующих философских оснований научные теории могут выступать подтверждением или опровержением определенных философских концепций, в равной степени как та или иная философия может оказывать какое-либо влияние на науку.

Именно поэтому задаваться вопросом, включать ли философские основания науки в структуру научного знания или нет, аналогично вопросу, включать ли эмпирическую интерпретацию теории в структуру эмпирического знания или теоретического. Очевидно, что мы ставим заведомо некорректный вопрос, на который не может быть дан однозначный ответ. Ясно одно, что без философских оснований науки нарушается целостность знания и целостность культуры, по отношению к которым философия и наука выступают лишь ее частными аспектами. Эта целостность культуры постоянно заявляет о себе не только в революционные периоды создания новых научных теорий, но и после этого – в периоды их функционирования и принятия научным сообществом в качестве парадигмальных.