Как и всякая человеческая деятельность, научное исследование регулируется определенными правилами, образцами, принципами, которые выражают идеалы и нормы, принятые в науке на определенном этапе ее исторического развития. В их системе представлены ценностные ориентации и цели научной деятельности, а также общие параметры тех или иных способов достижения этих целей. Среди идеалов и норм науки можно выделить два взаимосвязанных «блока»: а) собственно познавательные установки, которые регулируют процесс воспроизведения объекта в различных формах научного знания; б) социальные нормативы, которые фиксируют роль науки в общественной жизни на определенном этапе исторического развития, управляют процессом коммуникации внутри научного сообщества и т.п. Можно обратить внимание, что два названных выше аспекта идеалов и норм науки соответствуют двум аспектам ее общественного функционирования: как познавательной деятельности и как особого социального института.
В западной философии науки анализ нормативных структур, регулирующих научную деятельность, первоначально проводился в русле обсуждения специфики научного метода и поиска устойчивых критериев, отделяющих науку от ненаучного знания. Идеал строгого научного метода, который должен приводить к истине, выдвигался еще в Новое время Ф.Бэконом и Р.Декартом. Этот идеал выражал претензии научного разума на автономию и приоритет в поисках истины и положение высшего судьи по отношению к различным сферам человеческой деятельности.
В классический период развития философии и науки этот идеал в целом доминировал, хотя в философии существовало и критическое отношение к нему, представленное прежде всего течениями агностицизма и скептицизма. В конце XIX — начале XX века эмпириокритицизм, а затем логический позитивизм интерпретировали идеал научности в духе требований жесткой демаркации между наукой и метафизикой. Соответственно акцент был сделан на поиске такой системы норм, которая позволила бы провести эту демаркацию и очистить науку от всякого рода метафизических положений. В качестве образцов построения науки логический позитивизм предложил формализованные системы математики и логики. Предполагалось, что можно все другие науки редуцировать к этим образцам, вводя лишь небольшие поправки для эмпирических наук, связанные с опытной проверкой их теорий.
Но по мере того, как обнаруживалась несостоятельность провозглашенного идеала, обнажилась проблема принципиального плюрализма идеалов и норм науки, выяснилось, что в различных дисциплинах имеются свои особенности норм, несводимые к какому бы то ни было одному, заранее выбранному шаблону. В несколько ином контексте эта же проблема была поставлена при рассмотрении роста научного знания. Такой подход был осуществлен, как известно, в постпозитивистской философии науки. Т.Кун, П.Фейерабенд, Л.Лаудан и целый ряд других исследователей зафиксировали историческую изменчивость идеалов и норм науки, наличие в одну и ту же эпоху различных конкурирующих нормативных структур, которых могут придерживаться ученые при создании теорий и оценке эмпирических фактов[1].
В своей совокупности идеалы и нормы исследования образуют своеобразную схему метода, что обеспечивает освоение объектов различного типа. На разных этапах своего развития наука создает различные типы схем метода, представленных системой идеалов и норм исследования. Сравнивая их, можно выделить как общие, инвариантные, так и особенные черты в содержании познавательных идеалов и норм. Если общие черты характеризуют специфику научной рациональности как таковой, то особенные черты выражают ее исторические типы и их конкретные дисциплинарные разновидности. Кроме того, в содержании любого из выделенных нами выше видов идеалов и норм науки (объяснения и описания, доказательности, обоснования и организации знаний) можно зафиксировать по меньшей мере три взаимосвязанных уровня.
Первый уровень представлен признаками, которые отличают науку от других форм познания (обыденного, искусства, религиозно-мифологического освоения мира и т.п.). Например, в разные исторические эпохи по-разному понималась природа научного знания, процедуры его обоснования и стандарты доказательности. Однако признание того обстоятельства, научное знание отлично от мнения, что оно должно быть обосновано и доказано, что наука не может ограничиваться лишь только непосредственными констатациями явлений, а должна раскрыть их сущность, - все эти нормативные требования выполнялись и в античной, и в средневековой науке, и, тем более, в науке нашего времени.
Идеал роста знания (накопления нового знания) также принимался на разных этапах развития науки. Речь идет, разумеется, не о преднауке, а о науке в собственном смысле слова, сформировавшей уже уровень теоретического знания. В частности, в античной математике ясно прослеживается интенция на изучение свойств чисел и геометрических фигур и получение все новых знаний об этих объектах. В новоевропейской науке этот идеал уже формулируется в эксплицитном виде и выступает фундаментальной ценностью, определяющей стратегию всего научного творчества.
Второй уровень содержания идеалов и норм исследования представлен исторически изменчивыми установками, которые характеризуют стиль мышления, доминирующий в науке на определенном историческом этапе ее развития. Так, сравнивая древнегреческую математику с математикой Древнего Вавилона и Древнего Египта, можно обнаружить существенные различия в идеалах организации знания. Идеал изложения знаний как набора рецептов решения задач, принятый в математике Древнего Востока, в греческой математике заменяется идеалом организации знания как дедуктивно развертываемой системы, в которой из исходных посылок-аксиом выводятся следствия. Наиболее яркой реализацией этого идеала была первая в истории науки теоретическая система - евклидова геометрия.
При сопоставлении способов обоснования знания, господствовавших в средневековой науке, с нормативами исследования, принятыми в науке Нового времени, обнаруживается изменение идеалов и норм доказательности и обоснованности знания. В соответствии с общими мировоззренческими принципами, со сложившимися в культуре своего времени ценностными ориентациями и познавательными установками ученый Средневековья различал правильное знание, проверенное наблюдениями и приносящее практический эффект, и истинное знание, раскрывающее символический смысл вещей, позволяющее через чувственные предметы микрокосма увидеть макрокосм, через земные предметы соприкоснуться с миром небесных сущностей. Поэтому при обосновании знания в средневековой науке ссылки на опыт как на доказательство соответствия знания свойствам вещей в лучшем случае означали выявление только одного из многих смыслов вещи, причем далеко не главного.
Становление естествознания в конце XVI - начале XVII века утвердило принципиально иные идеалы и нормы обоснованности знания. В соответствии с новыми ценностными ориентациями и мировоззренческими установками главная цель познания определялась как изучение и раскрытие природных свойств и связей предметов, обнаружение естественных причин и законов природы. Отсюда в качестве главного требования обоснованности знания о природе было сформулировано требование его экспериментальной проверки. Именно в данный исторические период эксперимент стал рассматриваться как важнейший критерий истинности знания.
Можно показать далее, что уже после становления теоретического естествознания в XVII веке его идеалы и нормы также претерпевают существенную перестройку. Вряд ли, например, физик XVII - XIX веков удовлетворился бы идеалами квантовомеханического описания, в которых теоретические характеристики объекта даются через отсылки на характер приборов, а вместо целостной картины физического мира предлагаются две дополняющие друг друга картины, где одна предлагает пространственно-временное, а другая — причинно-следственное описание явлений. Как известно, классическая физика и квантово-релятивистская физика - это принципиально отличающиеся типы научной рациональности, которые находят свое конкретное выражение в различном понимании идеалов и норм исследования.
Наконец, в содержании идеалов и норм научного исследования можно выделить третий уровень, в котором установки второго уровня конкретизируются применительно к специфике предметной области каждой науки (математики, физики, биологии, социальных наук и т.п.). К примеру, в математике отсутствует идеал экспериментальной проверки теории, но для опытных наук он обязателен. С другой стороны, в физике существуют особые нормативы обоснования развитых математизированных теорий. Они выражаются в принципах наблюдаемости, соответствия, инвариантности. Эти принципы регулируют физическое исследование, но они избыточны для наук, только вступающих в стадию теоретизации и математизации.
С другой стороны современная биология не может обойтись без идеи эволюции, и поэтому методы историзма органично включаются в систему ее познавательных установок. Физика же пока в явном виде к этим методам не прибегает. Если для биологии идея развития распространяется на законы живой природы (эти законы возникают вместе со становлением жизни), то физика до последнего времени вообще не ставила проблемы происхождения действующих во Вселенной физических законов. Лишь в последней трети XX века благодаря развитию теории элементарных частиц в тесной связи с космологией, а также достижениям термодинамики неравновесных систем (концепция И.Р.Пригожина) и синергетики в физику начинают проникать эволюционные идеи, вызывая некоторые подвижки в ранее сложившихся дисциплинарных идеалах и нормах.
Специфика исследуемых объектов непременно сказывается на характере идеалов и норм научного познания, и каждый новый тип системной организации объектов, вовлекаемый в орбиту исследовательской деятельности, как правило, требует трансформации идеалов и норм той или иной научной дисциплины. Но не только спецификой объекта обусловлено их функционирование и развитие. В их системе выражен определенный образ познавательной деятельности, общее представление об обязательных процедурах, которые обеспечивают постижение истины. Подчеркнем, что этот образ всегда имеет социокультурную размерность. Он формируется в науке под влиянием социальных потребностей, испытывая серьезное воздействие мировоззренческих структур, лежащих в фундаменте культуры той или иной исторической эпохи. Эти влияния определяют специфику описанного выше второго уровня содержания идеалов и норм исследования, который выступает базисом для формирования нормативных структур, выражающих особенности различных предметных областей науки. Именно на этом уровне наиболее ясно прослеживается зависимость идеалов и норм науки от культуры эпохи, от доминирующих в ней мировоззренческих установок и ценностей.
Поясним сказанное примерами. Если обратиться к трудам известного химика и медика XVI века Парацельса (1493-1540) и его последователей, то в них можно встретить множество отголосков господствовавших в средневековой науке идеалов научного объяснения. В эпоху Парацельса был хорошо известен рецепт, согласно которому настойка грецкого ореха на винном уксусе помогает от головной боли. В наше время наука дает тому объяснение: настойка, описанная в древнем рецепте, содержит вещества, снижающие артериальное давление, и поэтому в некоторых случаях (например, при гипертонической болезни) она действительно может оказать целебное действие. Но в Средние века такое действие объясняли тяготением субстанции грецкого ореха к субстанции головы, своего рода «симпатией» между этими «вещами». Для доказательства ссылались на «знаки», позволяющие установить такую симпатию; подобно тому, как орех растет на самом верху дерева, голова венчает туловище; орех, далее, имеет строение, сходное со строением черепа, и покрыт кожурой; наконец, само ядро ореха очень похоже на полушария головного мозга. Отсюда делался вывод: поскольку между двумя вещами есть своего рода тяготение друг к другу, постольку одна вещь может быть полезна для другой. Не составляет особого труда установить, что с позиций идеалов, утвердившихся в естествознании Нового времени, объяснение, которое давали в эпоху Парацельса, выглядит сугубо ненаучным. Однако такими объяснениями пестрит средневековая наука, и они, как можно обратить внимание, встречаются даже в науке Возрождения.
То же можно сказать и об идеалах и нормах описания, получивших существенное переосмысление в период становления естествознания XVII века. Когда известный естествоиспытатель XVIII века Ж.Бюффон (1707-1788) знакомился с трактатами натуралиста эпохи Возрождения Улиссе Альдрованди (1522-1605), он выразил крайнее недоумение по поводу ненаучного способа описания и классификации явлений в его произведениях. Например, в трактат о змеях итальянский натуралист наряду со сведениями, которые естествоиспытатели последующих эпох отнесли бы к научному описанию (виды змей, их размножение, действие змеиного яда и т.д.), включал описания чудес и пророчеств, связанных с тайными знаками змеи, сказания о драконах, данные об эмблемах и геральдических знаках, сведения о созвездиях Змеи, Змееносца, Дракона и связанных с ними астрологических предсказаниях.
Нетрудно предположить, что такие способы описания являются реликтами когнитивных идеалов, характерных для культуры средневекового общества. Они были порождены доминирующими в этой культуре мировоззренческими установками, которые определяли восприятие и понимание человеком мира. В системе таких когнитивных установок познание мира трактовалось как расшифровка смысла, вложенного в вещи и события актом божественного творения. Вещи и явления рассматривались как дуально расщепленные - их сугубо природные свойства воспринимались одновременно и как знаки божественного промысла, воплощенного в мире. В соответствии с такими мировоззренческими установками формировались идеалы объяснения и описания, принятые в средневековой науке. Описать вещь или явление означало не только зафиксировать признаки, которые в более поздние эпохи (например, в науке Нового времени) квалифицировались как природные свойства и качества вещей, но и обнаружить их «знаково-символические» признаки, их аналогии, «созвучия» и «перекличку» с другими вещами и событиями Универсума.
Поскольку вещи и явления воспринимались как знаки, а сам мир трактовался как своеобразная книга, написанная «Божьими письменами», постольку словесный или письменный знак и сама обозначаемая им вещь могли быть уподоблены друг другу. Именно поэтому в описаниях и классификациях средневековой науки реальные признаки вещи часто объединяются в единый класс с различными символическими обозначениями. С этих позиций вполне допустимо, например, сгруппировать в одном описании биологические признаки змеи, геральдические знаки и легенды о змеях, истолковав все это как различные виды знаков, обозначающих некоторую идею (идею змеи), которая вложена в мир божественным промыслом.
Что же касается объяснения явлений, то в средневековой науке оно представлялось как нащупывание закона творения, заключавшегося в аналогии между микро- и макрокосмом. Для средневекового ученого этот «закон» был глубинной сущностью вещей и событий, а поиск его проявлений и его действия - идеалом объяснения. Этот идеал обрастал целой системой познавательных норм: считалось естественным, что для его объяснения требуется раскрыть аналогии между вещами, их «симпатии» и «антипатии» друг к другу, их «тяготения» и «отталкивания», поскольку в этих тяготениях, симпатиях и антипатиях выражается сам закон творения.
Необходимо подчеркнуть, что перестройка идеалов и норм средневековой науки, начатая еще в эпоху Возрождения, осуществлялась на протяжении довольно длительного исторического периода. Нельзя не видеть, что на первых порах новое содержание облекалось еще в старую форму, а новые идеи и методы соседствовали со старыми. Поэтому в науке Возрождения наряду с принципиально новыми когнитивными установками (например, требованием экспериментального подтверждения теоретических построений и установкой на математическое описание природы) мы встречаем и довольно распространенные приемы описания и объяснения, заимствованные из прошлой эпохи. Показательно также, что вначале идеал математического описания природы утверждался в эпоху Возрождения исходя из традиционных для средневековой культуры представлений о природе как книге, написанной «Божьими письменами». Затем эта устоявшаяся мировоззренческая конструкция была наполнена новым содержанием и получила иную интерпретацию: «Бог написал книгу природы языком математики».
Итак, идеалы и нормы исследования образуют целостную систему с достаточно сложной организацией. Эту систему, если воспользоваться аналогией Артура Эддингтона (1882-1944), можно рассмотреть как своего рода «сетку метода», которую наука «набрасывает на мир», с тем чтобы «выудить из него определенные типы объектов». «Сетка метода» детерминирована, с одной стороны, социокультурными факторами, определенными мировоззренческими презумпциями, доминирующими в культуре той или иной исторической эпохи, а с другой — характером исследуемых объектов. Это означает, что с трансформацией идеалов и норм меняется сама «сетка метода» и, следовательно, перед ученым открывается возможность познания новых типов объектов. Все, что укладывается в рамки данной схемы метода, является предметом исследования соответствующих наук.
Поскольку общие системно-структурные характеристики предмета исследования выражаются специальной картиной мира, постольку она должна вводиться коррелятивно схеме метода, выраженного в идеалах и нормах познания. Последние получают в картине мира свою реализацию и конкретное воплощение. В наибольшей мере это проявляется по отношению к идеалам научного объяснения. Высказывания, описывающие картину мира и фиксирующие ее в качестве компоненты знания, представляют собой принципы, опираясь на которые, исследователь строит объяснение явлений.
Так, физики XVIII столетия, разделявшие механическую картину мира, стремились объяснить все природные явления как взаимодействие атомов и тел (принцип атомистического строения вещества), происходящее вследствие мгновенной передачи сил по прямой (принцип дальнодействия) таким образом, что состояние движения атомов и тел в момент времени однозначно детерминирует их состояние в последующие моменты времени (принцип лапласовского детерминизма). Эти принципы объяснения явлений использовались не только в механике, но и в классической термодинамике и в электродинамике Ампера -Вебера.
Идеалы и нормы научного познания регулируют становление и развитие специальных картин мира. Они также направляют их синтез в общую картину мира. Причем идеалы объяснения и описания, в соответствии с которыми создавались специальные картины мира лидирующих отраслей науки, приобретают универсальный характер и выступают в качестве основ построения общей научной картины мира. Так, кибернетика в середине XX века заняла место среди лидеров науки, и характерным свидетельством тому могут служить дискуссии тех лет относительно возможностей применения ее принципов объяснения к явлениям не только мира техники, биологического и социального бытия, но и к процессам неорганической природы, ко всей Вселенной в целом, перенося на последнюю образ самоорганизующегося автомата.
Ряд принципов, выражающих специфику современной физической картины мира (законы сохранения, принцип дополнительности и т.п.), входит в общую научную картину мира на правах универсальных принципов объяснения и описания. Характерно, например, что после работ Нильса Бора (1885-1962), в которых обосновывалась возможность экстраполяции принципа дополнительности на область биологических и социальных процессов, в биологии появились исследовательские программы, ориентированные на описание биологических объектов с позиций концепции дополнительности. Наконец, выход самой биологии в число лидирующих отраслей естествознании сопровождался экстраполяцией на другие области естествознания таких ее фундаментальных принципов, как принцип целостности, принцип эволюции и т.п.
Идеалы и нормы науки регулируют становление и развитие не только картины мира, но и связанных с ней конкретных теоретических моделей и законов, а также осуществление наблюдений и формирование исторических фактов. Они как бы запечатлеваются в соответствующих образцах знании и таким путем усваиваются исследователем. В этом случае исследователь может не осознавать всех применяемых в научном поиске нормативных структур, многие из которых представляются ему само собой разумеющимися. Он чаще всего усваивает их, ориентируясь на образцы уже проведенных исследований и на их результаты. В этом смысле процессы построения и функционирования научных знаний демонстрируют идеалы и нормы, в соответствии с которыми создавались научные знания.
§2. Научная картина мира
С самого начала необходимо подчеркнуть, что понятие научной картины мира было включено в состав концептуального аппарата философии и методологии науки во многом благодаря исследованию механизмов формирования научных теорий и эмпирических фактов с учетом процессов дифференциации и интеграции научных знаний. Вклад в разработку этого понятия был внесен как учеными-естествоиспытателями, так и философами. Важным стимулом к анализу места и функций научной картины мира послужили революционные сдвиги в естествознании на рубеже ХIХ-ХХ веков, когда достаточно остро была поставлена проблема выбора и обоснования онтологических постулатов физики. Как один из аспектов осмысления этой проблемы был поставлен вопрос об онтологическом статусе фундаментальных абстракций, ранее воспринимавшихся исследователями как адекватное отражение фрагментов объективной реальности. Целый ряд такого рода абстракций (неделимый атом, мировой эфир, абсолютное пространство и время) оказались идеализациями, имеющими ограниченную область применения. Поэтому необходимо было выяснить, в какой степени физические понятия являются выражением сущности изучаемых объектов и процессов.
Обсуждение проблемы соотношения фундаментальных понятий науки с изучаемой реальностью привело к обнаружению важных характеристик научной картины мира. Так, М.Планк настаивал на том, что идеалом естествознания является построение объективной картины мира. Именно он поставил вопрос: чем является то, что мы называем физической картиной мира? Является ли картина мира только более или менее произвольным созданием нашего ума, или же, наоборот, мы вынуждены признать, что она отражает реальные, совершенно не зависящие от нас явления природы? С его точки зрения, для естественнонаучного исследования характерно стремление найти некую постоянную, не зависящую от смены времен, картину мира[2].
Необходимо особо подчеркнуть, что наличие в каждой картине мира элементов, которые соответствуют объективной реальности, позволяет до определенного момента отождествлять эту картину с самим миром. Онтологизация картины мира имеет важное значение в процессе научного творчества. Макс Планк отмечал, что выдающиеся исследователи (Коперник, Кеплер, Ньютон, Гюйгенс, Фарадей) осуществили свои открытия только благодаря тому, что «опорой всей их деятельности была незыблемая уверенность в реальности их картины мира».
Вместе с тем смена физических картин мира показывает, что не все их элементы могут быть сопоставимы с объективной реальностью. В этой связи в науке возникли новые вопросы: каковы основания для онтологизации наших представлений о физическом мире, как происходит отнесение элементов картины мира к объективной реальности? Дальнейшее обсуждение данной проблематики требовало рассмотрения физического знания в особом аспекте - со стороны исторического развития концептуальных средств науки и их роли в эмпирическом и теоретическом исследовании объектов. Большая работа в этом направлении была проделана А.Эйнштейном в связи с анализом понятия «физическая реальность». Сам термин «физическая реальность» имел несколько значений. Как минимум, можно указать на две главных трактовки выдающимся ученым этого термина. В первом значении он использовал термин «реальность» для характеристики объективного мира, существующего вне и независимо от человеческого сознания. «Вера в существование внешнего мира, - отмечал ученый, - независимого от воспринимающего субъекта, лежит в основе всего естествознания»[3]. Однако то, как мы воспринимаем изучаемый мир, какой нам видится структура этого мира, напрямую зависит от уровня развития познания и практики, от системы концептуальных средств, применяемых при описании мира.
С их помощью мы выделяем некоторые аспекты и структурные характеристики объективного мира и строим теоретическое представление, в котором мир отражается упрощенно и схематизированно. При таком подходе исследователи на различных этапах развития науки могут отождествлять представления о мире с самим миром. Поэтому при анализе физической теории необходимо учитывать различие между объективной реальностью, которая не зависит ни от какой теории, и той физической реальностью, которая задается определенной теорией. В этом значении термин «физическая реальность» используется для рассмотрения теоретизированного мира как совокупности теоретических объектов, репрезентирующих свойства реального мира в рамках данной физической теории. В этом плане физическая реальность задается посредством языка науки, с помощью которого физик постигает сущность исследуемых объектов. Вместе с тем, подчеркнем, одна и та же реальность может быть описана при помощи разных языковых средств.
Вслед за М.Планком А.Эйнштейн подчеркивал, что всякая картина мира упрощает и схематизирует действительность. Но одновременно она эксплицирует и некоторые существенные стороны действительности. Это позволяет до определенного момента (пока исследователь не обнаружит новые, ранее неизвестные аспекты реальности) отождествлять картину мира с самим миром. Идеи о схематизирующей роли физической картины мира проводилась многими создателями современной физики (Н.Бором, М.Борном, В.Гейзенбергом). Они рассматривали развитие физической картины мира как результат обнаружения в процессе познания новых свойств и аспектов природы, не учтенных в прежней физической картине мира. В этом случае достаточно явно обнаруживалась недостаточность и схематичность прежних представлений о природе, и они перестраивались в новую физическую картину мира.
Вот что по этому поводу писал Нильс Бор: «Открытие Планка, говорившее о том, что все физические процессы характеризуются несвойственными механической картине природы чертами прерывности, вскрыло тот факт, что законы классической физики являются идеализациями, которые применимы к описанию явлений лишь тогда, когда участвующие в них величины размерности действия достаточно невелики, чтобы можно было пренебречь величиной кванта. В то время как в явлениях обычного масштаба это условие выполняется с большим запасом, в атомных процессах мы сталкиваемся с закономерностями совершенно нового типа…»[4]. Именно это обстоятельство потребовало отказа от механической картины мира. Другой известный естествоиспытатель Макс Борн, обобщая опыт исторического развития физики, отмечал, что каждая физическая картина мира имеет свои границы, но пока мышление не наталкивается на преграды внешнего мира эти границы не видны. Они обнаруживаются самим развитием физики, открытием ранее не известных фактов, выявляющих действие новых законов природы. Открытие таких границ прежней картины мира ведет к расширению и углублению знания и открывает новые пути изучения природы.
Классики современного естествознания показали, что для создания каждой новой картины мира, как правило, требуется разработка определенного категориального аппарата. Этот категориальный аппарат выступает своего рода базой, на которой создается научная картина мира. Так, Н.Бор, А.Эйнштейн, М.Борн подчеркивали, что механическая картина природы базировалась на понятиях неделимой корпускулы, абсолютного пространства и времени, лапласовской причинности; физическая реальность после Максвелла мыслилась в виде непрерывных, не поддающихся механическому объяснению полей. Дальнейшее развитие физики привело к изменениям классической картины, в частности, общая теория относительности выработала новые понятия, расширила с их помощью наш кругозор и придала нашей картине мира такое единство, которого ранее нельзя было и вообразить. Реформаторы современного естествознания зафиксировали то обстоятельство, что великие революции в физике всегда были связаны с перестройкой картины мира. Справедливо отмечая, что создание механики было революцией в науке, многие из них оценивали ньютоновскую концепцию природы как первую научную картину мира.
Итак, методологический анализ истории науки в период перехода от классического к современному естествознанию, осуществленный выдающимися естествоиспытателями XX века, выявил ряд важных характеристик картины мира как особой формы систематизации знания, объединяющей разнообразие важнейших фактов и наиболее значительных теоретических результатов науки. Во-первых, было зафиксировано, что картину мира образуют фундаментальные понятия и принципы науки, система которых вводит целостный образ мира в его основных аспектах (объекты и процессы, характер взаимодействия, пространственно-временные структуры).
Во-вторых, важной характеристикой картины мира является ее онтологический статус. Составляющие ее идеализации (понятия) отождествляются с действительностью. Основанием для этого является содержащийся в них момент истинного знания. Вместе с тем такое отождествление имеет свои границы, которые обнаруживаются тогда, когда наука открывает объекты и процессы, не укладывающиеся в рамки неявно содержащихся в картине мира идеализированных допущений. В этом случае наука создает новую картину мира, учитывающую особенности новых типов объектов и взаимодействий.
В-третьих, в методологических обобщениях классиков науки был поставлен важный вопрос о соотношении дисциплинарных онтологий, таких, к примеру, как физическая картина мира, с общенаучной картиной мира, вырабатываемой в результате междисциплинарного синтеза знаний.
Справедливости ради надо отметить, что все эти важные методологические результаты достаточно долгое время не были ассимилированы западной философией науки. Причиной тому явилось доминирование позитивистских установок методологического анализа. Эти установки вводили чрезвычайно узкую идеализацию научного знания, осмысление его вне связей с практической деятельностью и культурой. Кроме того, знание анализировалось и вне учета исторического развития средств и методов научного исследования. В качестве исходной единицы методологического анализа выбиралась некая изолированно взятая научная теория в ее соотношение с опытом, а отнюдь не целостная система научных теорий и научных дисциплин, взаимодействующих в процессе исторического развития науки. При таком подходе крайне трудно было эксплицировать научную картину мира как особую форму систематизации знания, поскольку она обнаруживается как раз при анализе процессов внутридисциплинарного и междисциплинарного синтеза знаний, отношения знания к исследуемой реальности (проблема онтологизации), связей эмпирических и теоретических знаний с философией, мировоззрением и культурой.
Необходимо особо подчеркнуть, что только после крушения позитивизма и критического преодоления его принципов в западной философии науки были созданы определенные предпосылки для осмысления научной картины мира. Такими предпосылками явились отказ от позитивистского требования элиминации из языка науки «метафизических принципов» и признание эвристической роли философии в развитии научного знания; анализ знания с учетом его истории, отказ от его рассмотрения только со стороны формальной структуры, изучение ряда его содержательных аспектов, в том числе общекультурных и философских детерминант; выбор в качестве единицы методологического анализа серии научных теорий в их отношении к метафизическим утверждениям. В результате такого методологического шага были значительно расширены средства научного анализа и сделаны существенные шаги к изучению высших форм систематизации знаниями, к которым принадлежит и научная картина мира.
§3. Философские основания науки
В системе оснований науки, наряду с научной картиной мира, идеалами и нормами исследования, можно выделить еще одну чрезвычайно важную компоненту – это философские основания науки. Еще раз повторимся, что в западных методологических исследованиях длительное доминирование позитивистской традиции почти исключило из сферы методологического анализа осмысление философских оснований науки. Лишь в альтернативных позитивизму исследованиях, а затем и в постпозитивистской философии науки была реабилитирована проблема функций метафизики в процессах роста научного знания.
Переоценка проблемы места и роли «метафизических» предпосылок в процессе познания прежде всего выразилась в том, что наиболее значительные школы и концепции отказывались от представлений о строгой демаркации между философией и наукой, подчеркивая тем самым включенность философских идей и принципов в имманентный контекст научного поиска. Так, современный методолог науки М.Вартофский, выступая против неопозитивистской концепции логики науки, подчеркивает, что метафизические представления обладают такой же ценностью, как и научно-теоретические термины, и любая попытка их разделения не приводит к успеху. «У нас не сможет быть сомнения в том, — пишет он, — что в истории науки «метафизические модели» играли важную роль при построении научных теорий и в научных спорах по поводу альтернативных теорий. Достаточно сослаться на понятия материи, движения, силы, поля, элементарной частицы и на концептуальные структуры атомизма, механицизма, прерывности и непрерывности, эволюции и скачка, целого и части, неизменности в изменении, пространства, времени, причинности, которые первоначально имели «метафизическую» природу и оказали громадное влияние на важнейшие построения науки и на ее теоретические понятия»[5].
Есть основания утверждать, что включение научного знания в общую систему культуры всегда предполагает его философское обоснование. Оно осуществляется посредством идей и принципов, которые обосновывают онтологические постулаты науки, а также ее идеалы и нормы. Характерным в этом отношении примером может служить обоснование Майклом Фарадеем (1791-1867) материального статуса электрических и магнитных полей ссылками на принцип единства материи и силы. Экспериментальные исследования ученого подтвердили идею, что электрические и магнитные силы передаются в пространстве не мгновенно по прямой, а по линиям различной конфигурации от точки к точке. Эти линии, заполняя пространство вокруг зарядов и источников магнетизма, воздействовали на заряженные тела, магниты и проводники. Однако силы не могут существовать в отрыве от материи. Поэтому, подчеркивал английский ученый, линии сил нужно связать с материей и рассматривать их как особую субстанцию.
В этом контексте не менее показательным является обоснование Н. Бором нормативов квантово-механического описания. Решающую роль здесь сыграла аргументация известного ученого, в частности, его соображения о принципиальной «макроскопичности» познающего субъекта и применяемых им измерительных приборов. Исходя из анализа процесса познания как особого типа деятельности, характер которой обусловлен природой и спецификой когнитивных средств, известный физик обосновал принцип квантово-механического описания, получивший впоследствии название принципа относительности описания объекта к средствам наблюдения.
Ни для кого не секрет, что в фундаментальных областях исследования наука имеет дело с объектами, еще не освоенными ни в производстве, ни в обыденном опыте (в ряде случаев практическое освоение таких объектов осуществляется даже не в ту историческую эпоху, в которую они были открыты). В силу этих обстоятельств для обыденного здравого смысла названные объекты могут быть непривычными и совершенно непонятными. Поэтому знания о них и методы получения таких знаний могут существенно не совпадать с нормативами и представлениями о мире, свойственными обыденному познанию соответствующей исторической эпохи. В силу этого научные картины мира (схема объекта), а также идеалы и нормативные структуры науки (схема метода) не только в период их формирования, но и в последующие периоды перестройки нуждаются в своеобразной стыковке с господствующим мировоззрением той или иной исторической эпохи, с категориями ее культуры. Такую «стыковку» обеспечивают философские основания науки.
Дискуссионной проблемой философии науки является вопрос о статусе философских оснований в структуре научного знания. Главный пункт проблемы можно обозначить так: включать или не включать философские основания науки ее внутреннюю структуру. Подчеркнем, что никто из специалистов не отрицает влияние философских представлений на развитие и, особенно, оценку научных достижений. История науки и, в частности, высказывания на этот счет ее великих представителей не оставляют в этом никаких сомнений. Вместе с тем сторонники позитивизма настаивают на том, что влияние философии на процесс научного познания является чисто внешним. Поэтому философские основания нельзя включать в структуру научного знания, иначе науке грозит рецидив натурфилософствования, подчинение различным «философским спекуляциям», от которых наука с таким трудом избавилось к началу ХХ века.
Натурфилософы и сторонники влиятельной метафизики (в том числе марксистско-ленинской философии), напротив, утверждали, что философские основания науки должны быть включены в структуру самой науки, поскольку служат обоснованию теоретических конструкций последней, расширяют ее когнитивные ресурсы и аналитический горизонт. Есть еще одна группа исследователей, которая занимает промежуточную позицию, считая, что в период научных революций философские основания входят в структуру научного знания. Однако после того, как научная теория достигает необходимой степени зрелости, философские основания науки удаляются из ее структуры. Методологи этого направления ссылаются на то, что в учебной литературе, отражающей стадию зрелых научных теорий, при изложении содержания последних мы очень редко находит упоминание о ее философских основаниях.
Кто же в этой дискуссии прав? Думается, что во всех изложенных точках зрения есть рациональное зерно. Попробуем пояснить. Дело в том, что ни одна из представленных выше позиций не сумела дать исчерпывающего истолкования как природы, так и структуры философских оснований науки. Необходимо подчеркнуть, что философские основания науки – это особый, промежуточный между философией и наукой род знания, который не является ни чисто философским, ни чисто научным. Философские основания науки, таким образом, гетерогенные по своей структуре высказывания, включающие в состав понятия и термины как философские, так и конкретно-научные. Они являют собой еще один случай существования в науке кентаврового знания. Первым случаем такого рода являются интерпретативные предложения, связывающие теоретический и эмпирический уровни научного знания. В этом отношении имеет место полная аналогия между философскими основаниями науки и интерпретативными предложениями по структуре («смешанный»), статусу (определения), функциям (мост между качественно различными по содержанию уровнями знания), природе (идентификация значений терминов разных уровней знаний).
Можно привести такие примеры философских оснований науки: «пространство и время классической механики субстанционально», «числа – сущность вещей», «числа существуют объективно», «однозначные законы детерминистичны», «вероятностные законы индетерминистичны», «пространство и время теории относительности атрибутивно и относительно», «аксиомы евклидовой геометрии интуитивно очевидны», «распространение энергии квантами – свидетельство дискретной структуры мира» и т.п. Далее в соответствии с логикой развертывания структуры философского знания можно выделять различные типы философских оснований науки: онтологические, гносеологические, методологические, логические, аксиологические, социальные и т.п.
Как известно, в силу всеобщего характера философии ее утверждения не могут быть получены путем обобщения только и исключительно научных знаний. Справедливо и то, что научные теории нельзя чисто логически вывести в качестве следствий какой-либо философии. Представляется ясным, что между философией и наукой имеется такой же логический разрыв, как и между теоретическим и эмпирическим уровнями научного знания. Однако эта логическая брешь может быть преодолена и постоянно преодолевается благодаря не логической, а конструктивной деятельности мышления по созданию соответствующих интерпретативных схем, которые являются по своей природе условными и конвенциональными предложениями. Только после введения соответствующих философских оснований научные теории могут выступать подтверждением или опровержением определенных философских концепций, в равной степени как та или иная философия может оказывать какое-либо влияние на науку.
Именно поэтому задаваться вопросом, включать ли философские основания науки в структуру научного знания или нет, аналогично вопросу, включать ли эмпирическую интерпретацию теории в структуру эмпирического знания или теоретического. Очевидно, что мы ставим заведомо некорректный вопрос, на который не может быть дан однозначный ответ. Ясно одно, что без философских оснований науки нарушается целостность знания и целостность культуры, по отношению к которым философия и наука выступают лишь ее частными аспектами. Эта целостность культуры постоянно заявляет о себе не только в революционные периоды создания новых научных теорий, но и после этого – в периоды их функционирования и принятия научным сообществом в качестве парадигмальных.
Дата: 2018-12-28, просмотров: 311.