28. 'Середины нет. Опыт показал, что середины нет. Либо вся власть Советам:... либо... середины нет. Опыт показал, что середины нет. Либо вся власть Советам... либо'.

...Прежде всего, эти примеры указывают на большую стойкость словесного сознания: те же слова, словосочетания, фразы возвращаются снова и снова, как лейтмотивы в музыке. Иногда, в отрывистых, короткими ударами режущих, фразах Ленина эти повторения создают необычайную экономию слова, скупой, сжатый до крайности, лапидарный стиль. В длительных более плавно развертываемых, периодах эти повторения служат кадансу, мерному раскачиванию речи и нагнетению интонационного движения. Всегда они являются опорными центрами распределения словесной массы, узловыми точками к которым она прикреплена и, таким образом, приведена в неподвижность сосредоточена и замкнута. Эта внутренняя остановка движения придает слову огромную силу воздействия как бы уничтожая общую перспективу или выводя его из нее, увеличивает масштаб, так что некоторые элементы речи, изолируемые таким образом из общего течения и плана, более или менее сознаваемого, приобретают сразу необычайную выпуклость и выразительность, вырастают до соразмерной с общим планом величины. Отрицание, противоположение, расширение ограничение, градация приобретают неожиданную остроту и рельефность. Изменения даже внутри одного повторяемого слова - перемена числа ('увертываясь от урока и уроков революции'), степени ('пахабные и пахабнейшие мирные договоры'), времени (примеры 8, 14-18) и вида (примеры 8, 12, 17), наклонения или модальности глагола (примеры 9, 10, 13-18), приставки ('тяжкого и архитяжкого мира' и примеры 20, 21), уже подобные морфологические изменения делаются чрезвычайно осязательными и звучат как модуляция в другой тон, подчеркивая происходящее усиление. Тем более это так в случаях, когда вариация захватывает несколько слов или фразу. Такие обороты, как 'революционная фраза о революционной войне погубила революцию' (см. примеры 20, 21) звучат, как каламбур, настолько сильно сказывается в них созвучия и может быть невольно это созвучие и привело к таким сочетаниям и даже, пожалуй, отразилось и на построении примера 2 ('из... из... из... измены'). Но разумеется, это - побочный эффект, как второстепенно и влияние этой аттракции созвучий на построение речи. Для Ленина, которому не до шуток, которому претят красивые словечки и эффекты 'словесных выкрутасов' и чужды какие бы то ни было тенденции к изысканному или блестяще му стилю это столь же мало примеры остроумной 'игры словами', как и выражения 'доверчивой бессознательности и бессознательной доверчивости' или 'буржуазный демократизм и демократическая буржуазия'. Все это примеры того же приема повторения.

Повторение создает строгий своего рода 'геометрический' стиль речи Ленина, прямолинейной, графической в силу крайней экономии средств, как чертеж, лишенной всякой раскраски, всякой затушевки, которые сделали бы четкие линии расплывчатыми и неопределенными. Ленин обращается не к чувству и не к воображению. И то и другое только осложнило бы прямое движение мысли, лишило бы речь той цепкости и твердой силы, того стального закала, который ее отличает. Ленин обращается к решению воли, которую надо подвинуть на определенный путь, а для этого надо ее остановить, сосредоточить внимание, сузить поле возможности, зажать его в тесное кольцо нужного, единственного выхода. Таким квадратным замыкающим выходы построением является построение с помощью повторений. Легче всего это видно на примере глаголов, повторяющихся во всех трех временах и тем самым исключающих всякую иную возможность: 'отношения налаживаются, должны наладиться, наладятся непременно' или 'не становятся и не станут', 'подводили, подводят и продолжают подводить', звучит, как 'было есть и будет' или как 'ныне и присно и во веки веков'. Это в сущности плеоназм и перифраза понятия 'вечно', но давая глагол во всех временах речь не только заменяет абстрактное наречие конкретными временными формами, но и исчерпывает все иные. Совершенно тот же исчерпывающий, исключающий иной выход, охват получается от модальных сопоставлений ('Не поняли и не желают понять, частью не способны понять', 'всякая помощь, которая могла бы нам быть оказана, которая будет нам оказана', 'вы не хотите, вы не можете поверить' (и еще сильнее и крепче от зажима отрицанием: 'всегда колебался, не может не колебаться', 'ищет и не может не искать', 'смеются и будут смеяться', не могут не смеяться). Подобную же роль исчерпывающего обобщения, замыкающего решение в очерченном квадрате, играют и такие сопоставления, как 'позорный и позорнейшие', 'тяжкие и архитяжкие' и т. д.

...То же явление охвата и обобщения, вынуждающего решение представляют и более сложные виды повторений. Развивая предыдущее распространению, умножение, перифраза и т.п. виды повторений усиливают его, как бы повышая его степень оставаясь на той же линии. Так например, 'все' будущее русской революции поставлено на карту: все будущее международной рабочей революции за социализм поставлено на карту, где расширение объема очевидно, или 'политика начинается там, где миллионы; не там, где тысячи, а только там, где миллионы, начинается серьезная политика', что можно изобразить формулой 'ав Ва¤'; усиленно подвергается определение сферы политики, и это производится посредством отрицания иной сферы и подчеркивания ограничением 'только' повторяемого определения, при чем вместе с тем отрицается и параллельный и родственный определяющему момент числа; усиливается и повторение определяемого 'политика благодаря сочетанию с новым определяющим серьезное'; наконец, обратное расположение (инверсия) членов построения, усиливает противопоставления оказавшихся рядом понятий и увеличивает впечатление расширения. Больше того, такое циклическое движение речи (см. примеры 26-28) придает ей силлогистический вид, благодаря чему повторение звучит, как вывод. В связи с этим обращение с отрицательным моментом приобретает новую силу, по аналогии с обращенным отрицательным суждением. Подобным же образом можно изобразить и примеры настоящего циклического построения (примеры 26-28) формулами 'аАа'; 'аАА*а, аАА*2', где 'А' означает развитое, распространенное 'а', а квадратная степень - усиление. При этом понятно, что замыкающее эти многочисленные построения повторение начального 'а', возвращается после развития А и АА* уже не тем же самым 'а', а значительно более напряженным и значительным.

Развитие и усиление повторяемых членов происходит, следовательно, весьма разными способами, как это видно из приведенных примеров. Так, в примере 23 трижды повторяется анафорически выражение 'войну нельзя кончить', в первом предложении 'по желанию' неопределенно и общо, во втором наглядным описанием простого акта 'воткнув штык в землю', в третьем тройной градацией, исчерпывающей все революционные возможности: 'соглашением' социалистов разных стран, 'выступлением' (общее) пролетариев (шире) всех (сильнее) стран, 'волей' (еще общее и проще народов) еще шире. Такая же градация в примере 24: 'решить вопрос в борьбе за господство' (общо, отвлеченно, описательно), 'победить' (определенно), 'свергнуть' (еще определеннее и конкретнее), 'вести за собой массы против' (столь же определенно, но еще яснее и первоначальнее). Сложнее пример 6: 'всю жизнь боролся против иллюзий'... сущность иллюзий получает уяснение в следующем 'высмеивал свободу - или равенство', развитие понимания важности этих разоблачений дает следующее 'во всех своих экономических произведениях'; развитие идеи Маркса повторяется гиперболически с оговоркой: 'можно сказать, что весь 'Капитал' посвящен'... и, наконец, с расширением и усилением с помощью отрицания повторяется предыдущее в заключении, как бы подводящем итог: '... хоть одна глава в каком бы то ни было сочинении, которая не была бы посвящена'... подобное же тройное повторение с отрицанием и обобщением в первом предложении, с отрицанием же притом в обращении, и с усилением наглядностью метафоры, ставшей поговоркой, во втором, и с усиленным обобщением, без двойственности предыдущих предложений и, следовательно, интонационно и логически завершая своего рода кодой, в третьем. На ряду с обобщением того же понятия в последовательном порядке путем ли его развития или усиления, - может быть лучшим примером этого будет N 4: 'с которыми мы какие бы то ни было сделки совершали, с которыми мы какие бы то ни было условия завязывали, с которыми мы какие бы то ни было переговоры начинали'; обобщение яв

енчатое - на ряду с этими приемами обобщения нужно еще указать на приемы обобщения в порядке параллелизации, перечисления, разграничения и т. д. понятия одного уровня. Сопоставление тогда подобных членов в целом также создает ограничение в поле решения и счерпанием всех возможностей, но только так сказать в пределе, предел такой своего рода индукции, однако, вовсе не лежит неопределенно далеко, напротив, он очень близок: уже три фразы одного построения, одной интонации и параллельного значения достигают цели охвата всего круга решений, исключающего все иные возможности. Так уже в последнем примере, по существу последовательного и ступенчатого обобщения, можно было бы, если не вникать в точный смысл сопоставлений, видеть убедительный пример трех родов взаимоотношений с капиталистическими государствами исчерпывающий их до конца (сделки, условия, переговоры). См. далее пример 2: ' Из голов, из сердец, из политики', 21-й: 'сметь, уметь, иметь силу' и т. д.

Эти повторения, в особенности периодические и кольцевые, а так же ассонирующие, свидетельствуют о несомненном наличии словесного внимания y Ленина. О том же говорят многочисленные случаи анофорического повторения, которое имеет такое существенное интонационное значение. Наконец, к этому примыкают и приемы накопления синонимических, иногда в порядке градации, эпитетов такого типа, как: 'неизмеримо более тяжкие, зверские, позорные, угнетательские ('мирные договоры') или 'колебаний, нерешительности, уклончивости, уверток, умолчаний и т. п.' и далее 'эти мелкие уступочки, колебания, нерешительности, уклонения, увертки и умолчания' или 'вместо беспощадно твердой, неуклонно-решительной, беззаветно-смелой и геройской политики... своей бесхарактерностью, своими колебаниями, своей нерешительностью' и 'когда последний чернорабочий, любой безработный, каждая кухарка, всякий разоренный крестьянин увидит, собственными глазами увидит.... вот, когда беднота увидит и почувствует это'. Том XIV. стр. 250.

Наконец, следует обратить внимание еще на несколько более сложных примеров, отличающихся особенной стойкостью слов и образов в ленинской речи. Повторение в них так господствует, что целый период кажется остановленным, сплавленным воедино.

29. 'События так ясно предписывают нам нашу задачу, что промедление становится положительно преступлением... при таких условиях ждать преступление: Большевики не вправе ждать Съезда Советов... медлить преступление. Ждать Съезда Советов - ребяческая игра, формальность, позорная игра в формальность... Ждать - преступление перед революцией'.

30. 'Наши горе-левые... увертываются от урока и уроков истории, увертываются от своей ответственности. Напрасные увертки. Увернуться им не удасться. Увертывающиеся из кожи лезут вон... Факты упрямая вещь. Факт тот, что... это факт, что... это факт, что... факты упрямая вещь. Наши горе-левые, увертываясь от фактов от их уроков, от вопроса об ответственности...'

31. 'Эсеры и меньшевики окончательно скатились 4-го июля в помойную яму контр-революционности, потому что они неуклонно катились в эту яму в мае и июне... Эсеры и меньшевики связали себя всей своей политикой по рукам и по ногам. Как связанные люди... а это связало их еще более. Они скатились на самое дно отвратительной контр-революционной ямы... Они связанные люди. Они на дне ямы'.

В этих примерах ведение двух трех тем можно сравнить с музыкальными построениями канона и фуги. В первом примере главная тема 'ждать Съезда Советов - преступлений', подготовленная вступительной фразой проходит через весь период варьируясь в первой части и сочетаясь с дополняющими его образованиями, сначала дается неполно и с оговоркой ('положительно'), потом, после новой подготовки звучит как в аккорде 'ждать преступление', следует вариация и развитие темы в первой ее части и варьированный аккорд, новое повторное развитие первой части темы с двумя растущими в силе сочетаниями и в заключение опять аккорд, уже усиленный.

Во втором примере модуляцию дают не синонимы, а морфологические варианты: 'увертываются' - 'увертываются' - 'увертки' - 'увернутые' - 'увертывающиеся' - 'увертываясь'. Первые два сочетаются с различными темами 'от урока и уроков' и 'от своей ответственности, два параллельных варианта развития. Третий дает одну усиленную тему - 'напрасные увертки', которая в четвертом имеет усиленное отрицанием повторение и поэтому получает характер коды. Далее основная тема, в новом, ослабленном варианте (причастная форма), открывает новую часть распространяющую содержание первой и переходящую в новую тему: 'факты упрямая вещь', которая повторяется, охватывая трижды анафорически повторяемое развитие - 'это факт, что'.... После этого снова повторяется первая тема со вступительным 'наши горе-левые' и как бы соединяя сразу все элементы периода: обе дополнительные темы начала и второй темы: 'фактов - уроков - ответственности', представляя своего рода 'стретто'. Расположением тем можно обозначить формулой: abcc*, bd, b¤, b3, b-ef, e-e-e-ef, ab1ecd.

Равным образом и в третьем примере мы видим две темы: 'скатиться в яму' и 'связать себя', которые распределяют период на две части, начинающиеся анафорически: 'эсеры и меньшевики скатились' - 'эсеры и меньшевики связали себя' и развивающие соответственную тему. Третья часть начинается усиленным повторением первой темы и заключается соединением сжатых в короткие фразы обеих тем: 'они связанные люди. Они на дне ямы'.

На этих примерах весьма отчетливо видна строгость - почти музыкальная - построения. Логическая функция их, думаю, достаточно понятна из анализа предыдущих примеров.

Это предпочтение Лениным такого рода повторений связано с самым существом его речи. Он обращается не к чувству и не к воображению, а к воле и решимости. Его речь не развертывает панораму для пассивного созерцания, не служит гидом, ведущим равнодушного туриста; она борется со слушателем, вынуждая его к активному решению, и для этого припирает его к стене. 'Ни с места. Руки вверх. Сдавайся'. - Вот характер ленинской речи. Она не допускает выбора. Мне кажется, что в этом и состоит специфическая сущность ораторской, в частности - политической речи.

II.

...Сравнение, как акт мысли, по аналогии - слишком общий неопределенный момент, и как таковой не может служить целям поэтики, основания которой должны лежать исключительно в самом словесном материале. Аналогия лежит и в основе метафоры и уподобления, намека и синонима и примера и т. д. Поэтому нужно найти иной подход к пониманию словесных явлений, обнимаемых этим названием. Прежде всего, наличие сравнительных частиц и связок, подчеркивающих сравнение и уподобление, 'как', 'подобно', 'словно', 'будто', 'чем' и проч., еще не обязательный признак и не делает еще сравнения. Между выражениями 'слезы полились, как град' и 'слезы полились градом' нет разницы в приеме и нельзя одно называть сравнением, а другое метафорой.

С другой стороны, такую же роль может играть и ряд других слов и выражений, например, 'казаться', 'быть похожим', 'равняться', 'можно сказать', 'в своем роде', 'почти', 'совсем', 'настоящий' и множество других. 'Он совсем гигант', 'он настоящий зверь', 'он почти ангел', 'он какой-то дикарь', 'он своего рода комета', и т. д., - все это примеры сравнения, которые по существу не меняются от ощущения связки, например, в сравнении - 'он - наше знамя'. Все это примеры сравнения уподобляющего в порядке отождествления. Им соответствуют сравнения отрицательные: 'это не фунт изюму', 'то не белая лебедушка выплывала' и т. п. От них отличаются сравнения количественного порядка: 'кровь горше воды', 'выше облака ходячего', 'дальше, чем глаз видит', 'яснее ясного', 'краше в гроб кладут'. Во всех этих случаях имеется два сравниваемых элемента, в том или ином сопоставлении которых и состоит сравнение. Мы будем называть его простым. Они чрезвычайно часто встречаются y Ленина.