Открытое, честное общение с любимым человеком, включающее в себя способность разделить с ним как положительные, так и негативные чувства, - задача не из легких.

Давайте представим следующий сценарий. Фил и Алиса Хеншоу моют посуду. У них только что состоялась вечеринка, а сейчас друзья разошлись, и настало время прибрать в комнате. На протяжении всего вечера Алиса демонстрировала все выигрышные качества своей личности - шарм, ум, живость, однако Фил, которому это обычно нравилось, на сей раз чувствует себя обиженным и даже немного злится. Ему показалось, что во время развернувшейся на вечеринке дискуссии, касавшейся политики, Алиса выразила несогласие с точкой зрения мужа и приняла точку зрения Тома. Более того, на протяжении всего вечера она, похоже, выказывала ему излишнее внимание, фактически ее поведение можно было бы охарактеризовать как легкий флирт!

Фил погружен в раздумья: ‹Я так ее люблю, и мне не хотелось бы, чтобы она вела себя подобным образом. Может быть, я перестаю ее интересовать? Боже, если она меня бросит, я не знаю, что сделаю! Но действительно ли ее привлекает Том?› Однако вслух он произносит следующее: ‹Весь вечер ты разве что не кидалась Тому на шею! Все это видели. Ты вела себя просто глупо›.

Что касается Алисы, то для нее Фил очень значим. Она знает, что в этот вечер ей удалось высказать ряд ярких мыслей, особенно во время завязавшейся дискуссии о политике, а Фил не признал интеллектуального вклада жены в эту дискуссию: ‹Он считает меня домохозяйкой и больше никем›.

И вот какой диалог далее разворачивается между супругами:

Алиса: Не понимаю, о чем ты. Тебя просто взбесило, что я позволила себе нс согласиться с тобой по поводу последнего президентского предложения о налогах, а Том меня поддержал. Думаю, что я была права.

Фил: Он тебя поддержал. Ты шутишь? А что ему еще оставалось, когда ты почти уселась ему на колени. Гости не знали, куда себя деть от смущения!

Алиса (подзадоривая мужа): Что такое, Фил? Мне кажется, ты ревнуешь!

Фил: Ревную? Да я и цента не дам за… Словом, если хочешь казаться шлюхой - валяй, это твое дело!

Алиса (закипая): Послушай, но это же старомодно! Ради Бога, ты читаешь мне нотации, как будто мы живем в викторианскую эпоху[633]… И это не в первый раз!

Фил: Это доказывает, как плохо ты меня знаешь. Другие считают меня вполне современным человеком, даже передовым.

Алиса (с долей сарказма): О да! Убеждена, что ты уже успел произвести впечатление на всех секретарш у себя на работе.

Фил: Так… Это что - намек?

В ответ на последнюю реплику-вопрос Алиса хранит ледяное молчание. Фил пытается добиться от жены какого-то ответа, но терпит неудачу, после чего вихрем вылетает из комнаты, хлопнув дверью.

Что происходит? Перед нами - двое людей, которые важны друг для друга. Что заставило их вовлечься в эту отвратительную, обидную и злобную словесную перепалку?

Одной из главных характеристик, отличающих людей от других живых существ, является наша уникальная способность обмениваться сложной информацией с помощью высокоизощренного языка. Тончайшие оттенки коммуникации, которая возможна между людьми и отделяет нас от других живых существ, воистину вызывают благоговение, и тем не менее часто эта коммуникация приводит к взаимному непониманию. Более того, непонимание как раз типично в отношениях близких и значимых друг для друга партнеров! Хотя спор между нашими супругами, Филом и Алисой, и гипотетический, однако он совсем не нереалистичен, скорее он типичен: я прослушал сотни подобных бесед в качестве консультанта, пытавшегося наладить отличавшиеся тенденциозностью, отсутствием прямоты и взаимным непониманием процессы общения между партнерами.

Проанализировать спор между Филом и Алисой было бы относительно просто. Дело в том, что для каждого из спорящих была характерна сильная обеспокоенность, и оба не смогли или не захотели ясно и недвусмысленно назвать причину своего беспокойства. Так, для Алисы поведение мужа несло в себе угрозу ее интеллектуальной компетентности: женщина боялась, что он считает ее тупой. Ее главный скрытый упрек мужу в состоявшемся споре заключался в том, что Фил не оценил по достоинству силу ее аргументов во время дискуссии на темы политики. А единственной причиной, по которой Том обратил на нее внимание или заинтересовался ее высказываниями, по мнению Фила, были лишь ее похоть и желание пофлиртовать. Это ее обидело, вызвало угрозу ее самооценке и разозлило. Обиду Алиса затаила в себе, а гневу дала волю, однако она не просто выражала гнев, она выбрала наступательную тактику и атаковала мужа обвинениями, суть которых сводилась к тому, что он зануден и неинтересен.

Что касается главной причины беспокойства Фила, то она скорее всего заключалась в его чувстве неуверенности в себе. Получая удовольствие от того, насколько жива его жена в общении, Фил, похоже, боялся того, что с возрастом он может потерять свою собственную привлекательность как мужчина. Следовательно, он предположил, что согласие Тома с точкой зрения Алисы сродни тому, что они объединились против него, ее мужа, и из-за собственной неуверенности Фил приплел к этому еще и сопутствующие сексуальные мотивы. Когда Алиса назвала его ‹старомодным›, он, казалось, услышал лишь ‹старый› и быстро организовал оборону для защиты своей мужественности и сексуальной привлекательности, которые жена под влиянием собственного гнева подвергла осмеянию, затронув болезненную для мужа тему,

Подобный тип спора не является чем-то необычным среди людей, состоящих в близких отношениях. Все время возникают какие-то важные чувства и причины для беспокойства; однако, вместо того чтобы прямо и честно обсудить их, люди позволяют своим чувствам перерасти во враждебность, которая лишь усиливает обиду и неуверенность, вызвавшие первоначальный спор. И, поскольку число разводов в Соединенных Штатах Америки продолжает стремительно расти, представляется вполне оправданным серьезно задуматься над тем, почему это происходит.

Было бы глупо утверждать, что вся злоба, несогласие, обида и враждебность, возникающие между теми, кто, казалось бы, ценит друг друга, являются функцией лишь плохой или неадекватной коммуникации. Часто близкие отношения характеризуются конфликтами иного рода - конфликтами потребностей, ценностей, желаний и целей. Эти конфликты вызывают стрессы и напряжения, с которыми людям приходится либо жить, либо разрешать их путем компромисса, односторонних уступок или прекращения самих отношений.

Однако часто в основе проблемы лежит главным образом именно коммуникация. Возвращаясь к нашему примеру с Филом и Алисой, зададимся вопросом: как бы мог Фил по-другому общаться с женой в данной ситуации?

Предположим на минуту, что вы - Фил. А Алиса - человек, который для вас очень важен, приближается к вам и произносит следующее (причем тоном, далеким от каких-либо обвинений и осуждений):

Я чувствую неуверенность в том, что касается моего интеллекта; по меньшей мере, меня заботит, как люди оценивают меня в этом качестве. Поскольку важнее тебя для меня никого в этом мире нет, мне бы доставило особое удовольствие твое одобрение моих суждений, которые покажутся тебе умными или значимыми. Когда мы с тобой расходимся во взглядах по какому-то важному вопросу и ты резко обрываешь меня или невнимательно слушаешь, что я говорю, это лишь увеличивает мою неуверенность. Вот и сегодня вечером, когда мы заспорили о политике, мне бы доставило такую радость, если бы ты похвалил некоторые из моих идей или выводов!

А теперь вообразите себя на месте Алисы. Первым начинает высказываться Фил и делает это следующим образом:

Это трудный разговор, однако я все же попытаюсь. Не знаю, что это на меня находит в последнее время, но я действительно испытал ревность сегодня вечером. Нелегко говорить об этом, но… вот как все выходит: мне показалось, что ты и Том так близки друг другу и интеллектуально, и физически, что я почувствовал себя обиженным и брошенным. В последнее время меня часто беспокоит, что я уже вступаю в средний возраст, это может показаться глупым, но я и вправду чувствую, как становлюсь более медлительным, чаще устаю, обрастаю брюшком. Мне постоянно требуется подтверждение, что ты все еще находишь меня привлекательным. Мне бы очень хотелось, чтобы ты глядела на меня такими же глазами, как сегодня вечером ты глядела на Тома.

Позволю себе высказать догадку: большинство людей восприняло бы и должным образом отреагировало бы на подобный тип прямого разговора. Под последним я понимаю ясно высказанное отношение к собственным чувствам и беспокойствам, лишенное обвинений, осуждений или высмеиваний партнера. Прямой разговор эффективен исключительно потому, что дает возможность реципиенту выслушать вас, не включая своих защитных механизмов.

Прямой разговор кажется таким простым делом, и очевидно, что он эффективен; почему же люди не пользуются им? Главная причина в том, что он не так легок, как кажется.

В процессе взросления - а происходит оно в обществе, основанном на конкуренции, соревновании, - большинство из нас учится защищать себя, становясь сравнительно неуязвимыми. Испытав обиду, мы умеем не показывать этого окружающим, вместо этого мы научились либо избегать в дальнейшем того, кто нанес нам обиду, либо же ‹лягнуть› его в ответ, выразив гнев или прибегнув к насмешке. Как мы уже видели, подобное поведение обычно приводит либо к оборонительной реакции, либо к контратаке, и происходит дальнейшее усиление противостояния.

Если говорить вкратце, то общество учит нас следующему: никогда не показывай на людях свою уязвимость. Подобная стратегия может оказаться полезной, а в некоторых ситуациях - даже единственно возможной, однако во многих ситуациях она является неуместной, дисфункциональной и кон-трпродуктивной.

Вероятно, вы поступите мудро, если не покажете своей уязвимости тому, кто является вашим заклятым врагом, но почти наверняка ваш поступок не будет мудрым, если вы будете скрывать вашу уязвимость от того, кто является вашим другом и кому вы небезразличны. Так, если бы Алиса и Фил узнали о неуверенности друг друга, то каждый из них мог бы вести себя таким образом, чтобы его партнер почувствовал большую уверенность в себе. Однако ввиду того, что оба они слишком крепко усвоили своего рода социальный урок - ‹лучше нападать, чем открываться›, они, хотя и непреднамеренно, но вступают на путь конфликта.

А проблема часто бывает еще более сложной, чем в описанном примере. Кажется, что оба наши героя - и Фил и Алиса все-таки неплохо осознают свои собственные переживания и беспокойства. В конфликт же, и явно серьезный, супруги вступили, в основном ввиду трудностей в общении, из-за того, что не смогли сообщить друг другу о своих обидах и чувстве неуверенности. Однако во многих ситуациях люди к тому же плохо осознают свои же собственные потребности, желания и чувства! Вместо этого они испытывают неопределенные чувства дискомфорта или неудовлетворенности, причину которых затрудняются точно установить. Часто возникает неверная атрибуция; например, Фил может испытывать дискомфорт и приписывать его чувству неловкости от якобы имевшего место флирта жены, вместо того чтобы искать причину в своей внутренней неуверенности, связанной со вступлением в средний возраст.

Таким образом, если мы не понимаем своих собственных чувств и не можем ясно высказать их самим себе, мы не сможем и сообщить о них другому человеку. Ключевым моментом здесь становится сенситивность (чувствительность). Сможем ли мы научиться большей сенситивности по отношению к своим собственным чувствам? Сможем ли научиться быть сенситивными по отношению к другим людям - так, чтобы в ситуации, когда они открыли-таки перед нами свою уязвимость, мы могли бы отнестись к ним с должным вниманием и уважением?

Подобным навыкам можно научиться, и лучше всего этому учит собственный опыт, а не чтение книг, подобных той, что вы держите в руках. Это обучение на собственном опыте оказывается наиболее эффективным, когда оно имеет место в относительно безопасном, защищенном социальном окружении, в котором люди могут позволить себе прямой разговор без опасений, что другие смогут злоупотребить их уязвимостью.

Около полувека назад в ответ на назревшую потребность в таком безопасном социальном окружении социальные психологи изобрели Т-группы (в литературе их также называют ‹группами сенситивного тренинга› или ‹группами встреч›). Первая Т-группа возникла благодаря чистой случайности, но, подобно большинству продуктивных случайностей, она произошла на глазах блестящего и творческого человека, который быстро оценил важность и потенциальную возможность применения того, на что случайно наткнулся.

В 1946 г. Курта Левина, который и по сей день остается, наверное, величайшим из новаторов и теоретиков в короткой истории социальной психологии, попросили провести интеллектуальную мастерскую, целью которой было опробовать возможности групповых дискуссий как метода анализа и поиска решений актуальных социальных проблем. В занятиях принимали участие педагоги, государственные чиновники и ученые-специалисты в социальных науках. Днем они встречались друг с другом в рамках малых групп. За их работой наблюдали аспиранты Левина, собиравшиеся по вечерам, чтобы обсудить свои интерпретации динамики групповых дискуссий, которые в этот день наблюдали.

В один из таких вечеров несколько участников мастерских попросили разрешения посидеть на вечернем обсуждении их работы и послушать, что говорят аспиранты. Левин был несколько озадачен этой неожиданной просьбой, но разрешил гостям присутствовать на обсуждении к немалому удивлению аспирантов. Так случилось, что одна из участниц - педагог пришла на вечернее обсуждение как раз в тот момент, когда студенты обсуждали и интерпретировали утренний эпизод, в котором она принимала непосредственное участие. По мере того как она выслушивала точки зрения наблюдателей, женщина-педагог приходила во все большее возбуждение и в конце концов перебила выступавших, заявив, что все интерпретации наблюдателей неверны! После чего она предложила собравшимся свою версию того самого эпизода. Дискуссия получилась чрезвычайно захватывающей, и на следующий вечер на заседание пришли все пятьдесят участников мастерских. Они с радостью включились в обсуждение, часто не соглашаясь с наблюдениями и интерпретациями аспирантов, анализировавших работу групп. Заседание прошло живо и в то же время помогло многое понять.

Левин и его аспиранты быстро оценили всю важность происшедшего: оказывается, группа, включенная в дискуссию о путях решения какой-то проблемы, может многое приобрести для себя, уделив время обсуждению своей собственной динамики (или ‹группового процесса›), без специального обучения ее участников на роли наблюдателей. Действительно, сами участники являются гораздо лучшими наблюдателями процесса, протекающего в их группе, поскольку каждому из них известны свои собственные намерения, иногда не столь легко доступные постороннему наблюдателю, каким бы проницательным и хорошо подготовленным тот ни был. С течением времени благодаря этому открытию появились ‹группы без повестки›', максимальная польза от встреч в таких группах достигалась тогда, когда отсутствовали формальная повестка дня и какие-либо иные проблемы для обсуждения, кроме проблем собственной динамики.

Начиная с первых Т-групп, появившихся в 1946 г., интерес к ним быстро возрастал: их проводили во всех частях страны, а участниками были люди, занимавшие все ступеньки общественной лестницы. Интерес к Т-группам достиг своего пика в 1960-1970-е гг., когда они получили широкую и зачастую сенсационную рекламу. Отношение к ним, благодаря усилиям их наиболее ревностных сторонников, часто принимало формы некритичного, культового, почти религиозного рвения, а от приверженцев правых взглядов в их адрес доносились проклятия, их называли инструментом дьявола, подрывной формой ‹промывания мозгов›, будто бы ‹пожирающей› моральную ткань и душу нации. Как выяснилось, Т-группы не были ни панацеей, ни угрозой, что им часто приписывало общественное мнение. Хотя их лучшие дни миновали, однако методы и принципы коммуникации, которые возникли в Т- группах, проникли в более широкую культурную среду, где влияние этих групп ощущается в деятельности многих социальных институтов, включая крупные корпорации и муниципальную систему образования. Аналогичным образом, за последние годы возникли многочисленные ‹группы поддержки› и другие организации, построенные по принципу ‹помоги себе сам› (self-help), многие из которых включают элементы опыта Т-групп.

Таким образом, в то время как интерес к Т-группам как таковым, кажется, уменьшился, потребность в аутентичности и ‹прямом разговоре› - очевидно, нет. Как ведущий Т-групп на протяжении многих лет я сохраняю уверенность в том, что подобные группы обеспечивают безопасную среду для обучения навыкам, улучшающим самосознание и обогащающим человеческие отношения. Я также верю и в то, что, хотя оформленные Т-группы уже не столь легкодоступны, как это было в 1960-е и 1970- е гг., однако к возможностям открытой коммуникации и безопасности, обеспечиваемым этими группами, могут приблизиться любые близкие и заботливые отношения между индивидами, которые решили усилить близость и повысить качество своих взаимоотношений. А ‹побочным продуктом› такой коммуникации является улучшение способности человека чувствовать и осознавать себя.

Цели коммуникации. Для начала давайте рассмотрим некоторые цели эффективной коммуникации в Т-группах; эти цели также приложим ы и вообще к человеческим взаимоотношениям, особенно близким.

Указанные цели включают в себя:

1. Развитие ясных, прямых, неатрибутивных, неосуждающих и ‹некарательных› способов общения.

2. Развитие духа пытливости и желания изучить свое собственное поведение и поэкспериментировать со своими ролями.

3. Развитие способности разрешать конфликты и споры через решение проблем, а не посредством принуждения или манипуляции.

Исходное допущение, лежащее в основе моего подхода к данной теме, состоит в следующем: мы вряд ли сильно продвинемся, если кто-то будет указывать нам, что мы должны чувствовать, как мы должны себя вести и как нам вообще следует жить. С этим соседствует параллельное предположение: мы достигнем гораздо большего, если поймем, что мы на самом деле чувствуем, если поймем, какие виды межличностных событий вызывают различные виды чувств, если поймем, как наше поведение ‹прочитывается› и понимается другими, и если поймем, насколько широк спектр доступных нам возможностей.

Следовательно, в Т-группах роль лидера состоит не в том, чтобы снабжать нас ответами, а в том, чтобы просто помогать созданию атмосферы доверия и интенсивного поиска, в которой у нас самих появляется готовность пристально вглядеться в наши способы психологической защиты. После этого мы сможем понять, какое воздействие оказывает наше защитное поведение на других людей, и в порядке эксперимента начать вести себя более аутен-тично и меньше прибегать к психологической защите.

Проблема мискоммуникации. Как мы уже убедились на примере наших супругов - Фила и Алисы, коммуникация между людьми легко может быть искажена. Часто в нашей повседневной жизни, когда мы думаем, что передаем какое-то сообщение другому человеку, он слышит нечто совершенно отличное от того, что мы хотим ему сказать.

Предположим, например, что Фред испытывает теплые, дружеские чувства по отношению к Джеку, но ввиду ли природной стеснительности или из боязни быть отвергнутым он испытывает трудности в том, чтобы выразить свои чувства прямо и открыто. Как это принято среди мужчин в нашей культуре, Фред может выбрать другой способ выражения своих чувств: выскажет их в форме поддевки, саркастического подшучивания. Однако Джек может не воспринять это как выражение душевной теплоты и сердечности, в действительности сарказм может его только обидеть. Как я уже отмечал ранее, в нашей культуре не принято сообщать другому человеку о чувствах обиды, поскольку это будет свидетельствовать о слабости и уязвимости того, кто испытывает эти чувства; поэтому Джек сохранит молчание. Таким образом, Фред, не замечая того, что его поведение задевает Джека, продолжает выражать свои теплые чувства в форме саркастического подтрунивания, нанося все большую обиду человеку, который ему симпатичен. И это продолжается до тех пор, пока Фред окончательно не оттолкнет от себя Джека. Причем Фред не просто потеряет то, что могло бы стать сердечной дружбой, но и не сможет вынести должного урока из данного опыта и будет дальше идти по жизни, отчуждая от себя именно тех людей, к которым испытывает наибольшую теплоту.

Будет полезно взглянуть на взаимодействие между двумя людьми как на цепочку событий, что проиллюстрировано на рисунке.

Итак, Источник коммуникации (И) испытывает какие-то чувства по отношению к Реципиенту коммуникации (Р) и имеет намерение сообщить ему о своих чувствах. Это находит проявление в том или ином типе поведения - в словах, жесте, улыбке, взгляде или в чем-либо ином. Реципиент воспринимает это поведение по-своему, исходя из собственных потребностей, чувств, прошлого опыта, мнений об Источнике и так далее. Это восприятие поведения И вызывает в Р те или иные чувства (теплоту, гнев, раздражение, любовь, страх или что-то иное), которые быстро переводятся в интерпретации того, какими были намерения И, а интерпретации в свою очередь плавно перетекают в оценку того, что за человек этот И.

И в каждом звене, образующем эту цепь, существует риск появления ошибки или искажения. Таким образом, возвращаясь к нашему примеру, Фред (И) испытывает теплые чувства (И1) по отношению к Джеку (Р). Фред имеет намерение сообщить об этих чувствах (И2), но делает это окольным, уклончивым, ‹самозащитным› способом: он поддразнивает Джека, высмеивает его одежду, словом, ведет себя насмешливо и саркастично (И3). Джек воспринимает сарказм друга и его поддразнивания (Р1); это обстоятельство доставляет Джеку боль (Р2), и он решает, что Фред стремится его унизить (Р3). Отсюда Джек заключает, что Фред - жестокий, агрессивный и недружелюбный человек (Р4).[634]

Ошибка может возникнуть и в другом звене изображенной цепи. Вообразим себе совершенно новую ситуацию, когда Фред абсолютно прямолинеен и честен, а Джек подозрителен. Предположим, Фред выражает свою сердечность прямо - он обнимает Джека за плечи, рассказывая ему, как тот ему симпатичен, и так далее. Однако в данном случае подобное поведение для Джека может оказаться слишком скоропалительным. Соответственно, Джек может ощутить дискомфорт и, вместо того чтобы просто признать наличие этого дискомфорта, он может проинтерпретировать поведение Фреда как манипулятивное по своим намерениям. И следовательно, в этом случае Джек может оценить Фреда как человека неискреннего, ‹политикана› и манипулятора.

Описанный выше процесс уже знаком читателю этой книги, мы обсуждали подобное в главе 7, называя этот процесс атрибуцией. Если мы видим, что человек ведет себя определенным образом, то, исходя из наблюдаемого поведения у нас возникает сильная тенденция приписать этому человеку некий мотив или личностные диспозиции. Если бы оба приятеля смогли исследовать и изучить этот процесс, то они многому научились бы в ходе своего взаимодействия. Не является ли страх Фреда открыто высказать свои теплые чувства чрезмерным? Так же, как и подозрительность Джека: почему бы ему просто не принять сердечность друга, вместо того чтобы подозревать его в манипуляциях? Это важные вопросы, ответы на которые помогли бы прозреть обоим партнерам, однако это может случиться только в том случае, если Фред и Джек будут открыто сообщать друг другу о своих чувствах.

Харак терис тики эффективного общения

Важность немедленной обратной связи. Для того чтобы коммуникация между людьми, состоящими в близких отношениях, получилась эффективной, осуществляющим ее людям следует выражать свои чувства прямо и открыто. Если следовать именно такой стратегии, мы будем в состоянии получать немедленную обратную связь, то есть мы будем знать, как были проинтерпретированы наши слова и поведение. Немедленная обратная связь дает нам возможность правильно оценить воздействие наших слов и поступков на партнера, а также рассмотреть существующие варианты поведения, позволяющего удовлетворить как наши собственные потребности, так и нужды партнера.

Чтобы проиллюстрировать вышесказанное, вообразим, что я предпринял некое действие, вызвавшее гнев у моей лучшей подруги, которая к тому же является и моей супругой. Если она промолчит, то я могу так никогда и не узнать, что своими действиями рассердил ее. В то же время, предположим, она ‹выдала› мне немедленную обратную связь: например, она открытым текстом заявила, что мой поступок сильно разозлил ее. В этом случае передо мной возникают по меньшей мере два варианта: я могу продолжать действовать в том же духе или я могу прекратить вести себя подобным образом. Мои действия могут оказаться для меня столь значимыми, что я не пожелаю отказаться от них; или наоборот - наиболее значимыми для меня могут оказаться чувства жены, и в этом случае я прекращу делать то, что ее сердит. А при отсутствии какой бы то ни было информации относительно реакции жены на мои поступки я лишен и какого бы то ни было выбора. Более того, точное знание ее реакции на определенный набор моих действий позволит мне изучить и иные возможные действия, которые могут удовлетворять и моим потребностям и ее.

Немедленная обратная связь важна не только для реципиента. Очень часто, обеспечивая обратную связь другим, люди открывают нечто новое о себе самих и собственных потребностях. Например, если Шэрон считает, что проявление гнева всегда ведет к разрушительным последствиям, она может заблокировать осознание этого своего чувства. Когда же проявление гнева легитимизировано, у девушки появляется шанс открыто показать его и убедиться, что это не привело к концу света. Более того, прямое выражение чувства улучшает ее взаимодействие с партнером, помогая избежать эскалации отрицательных чувств. Например, если бы моя жена научилась проявлять свой гнев прямо и открыто, то мы могли бы продолжить нашу дискуссию по затронутой проблеме. Если же она подавляет свой гнев, однако он все же просачивается другими путями, в другое время и в других ситуациях, я не понимаю, откуда проистекает эта ее враждебность, и в свою очередь начинаю испытывать замешательство, обиду или гнев.

В качестве примера предположим, что мы оба находимся на вечеринке и я начинаю рассказывать какой-то анекдот. А жена прерывает меня на полуслове, заявив: ‹Да ну же, перестань! Уверена, никому неинтересен твой анекдот с бородой!›, - и внезапно переводит беседу на другую тему. Я ошарашен, поскольку мне ничего не известно о причине этой вызывающей реплики: а оказывается, желание жены унизить меня - результат ее гнева, вызванного моим проступком двухнедельной давности, гнева, который жена не пожелала или не смогла тогда высказать мне открыто! В действительности, она сейчас может и не осознавать, что заставило ее прервать мой анекдот на полуслове. Что же касается моей реакции на унизительное положение, в которое жена поставила меня без всякой видимой причины, то эта реакция может выразиться в усилении чувства собственной правоты и незаслуженной обиды, нанесенной мне без всякой видимой причины. Это в свою очередь вызовет гнев уже у меня, и конфликт начнет разрастаться!

Чувства в сравнении с суждением. Люди часто находятся в неведении относительно того, как обеспечить конструктивную обратную связь. То, что мы делаем в этом направлении, порой лишь сердит или огорчает реципиента и, таким образом, порождает больше проблем, чем решает.

Этот момент лучше проиллюстрировать, нежели описывать абстрактно. Я приведу пример дисфункциональной обратной связи и пример того, как можно научить людей модифицировать способ ее предоставления (без модификации ее качества), чтобы добиться максимально эффективной коммуникации и взаимопонимания. Описанный ниже случай'реально произошел в Т-группе, которую я вел много лет назад.

Во время групповой встречи один из членов группы - Сэм косо поглядел на другого члена группы - Гарри и произнес: ‹Знаешь, Гарри, я полтора дня слушал тебя и наблюдал за тобой, и мне кажется, что ты - человек фальшивый›. Это попахивает оскорблением. Какова же будет реакция Гарри? У него есть несколько возможностей: он может 1) согласиться с Сэмом; 2) отмести его обвинения и заявить, что ничего подобного нет - он, Гарри, никакой не фальшивый; 3) сказать что-нибудь вроде ‹прости, Сэм, мне жаль, что ты считаешь меня таким›; 4) рассердиться и обозвать Сэма; 5) посчитать себя обиженным и надуться. Ни одну из этих реакций по отдельности нельзя назвать особенно продуктивной.

В реальной жизни вне Т-группы маловероятно, чтобы Сэм выступил с подобными заявлениями; если бы он это все-таки сделал, то совершенно очевидно, это привело бы к неприятностям. Но разве Сэм не имел права высказать свое суждение? В конце концов, он всего лишь говорил открыто о том, что думал!

Все это звучит как дилемма: эффективная коммуникация требует открытости, однако открытость наносит вред людям, обижает их. Тем не менее решить эту явную дилемму довольно просто: можно быть открытым и в то же время выражать себя таким образом, чтобы свести к минимуму боль, которую можешь причинить людям.

Ключик к решению спрятан в слове ‹чувство›', все дело в том, что Сэм выразил не чувства, но вынес суждение'. Если мы не хотим быть деструктивными, наше использование открытой коммуникации должно включать в себя прямое выражение чувств, а не суждений. Термин ‹чувство› имеет много значений, однако в данном контексте под ‹чувствами› я конкретно имею в виду гнев или веселье, печаль или радость, раздражение, страх, дискомфорт, теплоту и сердечность, душевную боль, зависть, возбуждение и им подобные.

Вернемся к столкновению во время обсуждения в Т-группе. Как же в итоге удалось взять ситуацию под контроль? В нее вмешался групповой лидер, спросивший Сэма, испытывает ли тот какие-то чувства по отношению к Гарри. Сэм задумался на мгновение и ответил: ‹Ну, у меня складывается такое чувство, что Гарри - человек фальшивый›. Но это, конечно, вовсе не чувство в том смысле, который мы здесь придаем этому слову: на самом деле перед нами мнение или суждение, названные чувствами. В этом суждении тоже отражается чувство, но только неадекватно понятое или неадекватно выраженное. Поэтому групповой лидер пошел дальше, спросив у Сэма, какие все-таки чувства тот испытывает к Гарри. Сэм продолжал стоять на своем, повторяя, что Гарри - человек фальшивый. ‹А чем тебе это мешает?› - спросил лидер у Сэма. ‹Меня это страшно злит и раздражает›, - отвечал Сэм. Тут вмешался еще один член группы и попросил уточнить: ‹А что именно Гарри сделал такого, что вызвало у тебя раздражение, Сэм?›. После нескольких минут подобного зондирования со стороны разных членов группы Сэм сознался, что раздражение у него вызвало повышенное внимание Гарри к некоторым из ее участниц. При дальнейшем зондирований выяснилось, что Сэм воспринимал Гарри как мужчину, очень привлекательного для женщин. И в конце концов Сэм признался в чувстве зависти к Гарри: Сэм сам хотел бы обладать обаянием Гарри и пользоваться таким же успехом у женщин!

Заметьте: поначалу Сэм всячески маскировал эту зависть; вместо этого он разрядил обуревавшие его чувства, выразив презрение Гарри и обозвав его фальшивым человеком. Подобный тип выражения чувств является проявлением психологической самозащиты: поскольку мы живем в обществе, основанном на конкуренции, жизнь научила Сэма, что если он признается в чувстве зависти по отношению к кому-либо, то это может понизить его в собственных глазах и в глазах окружающих, а его соперника, Гарри, наоборот, может возвысить. Подобное признание сделало бы Сэма уязвимым, то есть заставило бы его ощутить свою слабость в сравнении с Гарри. В то же время, высказав презрение, Сэм добился собственного возвышения.

В качестве способа психологической самозащиты его поведение можно назвать успешным, однако оно едва ли помогло Сэму разобраться в своих чувствах и в тех событиях, которые их вызвали. И совершенно определенно можно утверждать, что подобное поведение не привело Сэма к лучшему пониманию Гарри, а Гарри - к лучшему пониманию Сэма, или в данном конкретном случае - к лучшему пониманию Гарри себя самого. Короче говоря, Сэм общался неэффективно. Как механизм защиты Я, его поведение было адаптивным, как форма коммуникации - крайне неадаптивным.

Когда же Сэм признался в своей зависти к Гарри, это признание сделало Сэма уязвимым, но оно же открыло и пути к коммуникации; в конце концов это поведение помогло обоим лучше понять друг друга. Более того, признания в том, что они завидуют успеху Гарри у женщин, поступили и от других мужчин - членов группы. Эти признания дали полезную информацию и самому Гарри, так как позволили ему понять, какой эффект на окружающих мужчин производит его поведение.

Как мы знаем, Гарри теперь может выбирать из многих открывшихся перед ним возможностей. Он может продолжать вести себя, как и раньше, давая, таким образом, возможность другим продолжать испытывать по отношению к себе ревность и даже враждебность. Или же он может модифицировать свое поведение тем или иным образом так, чтобы доставлять окружающим, а в конечном счете и себе самому, меньше проблем. Решение остается за ним. Если Гарри решит, что действия, которым все завидуют, слишком важны для него, чтобы от них отказываться, то он все равно приобретет многое, узнав о том, как воздействует его поведение на Сэма. Например, если похожая ситуация возникнет еще раз, то Гарри, который теперь осведомлен о том, какое воздействие может произвести его поведение на других мужчин, уже не удивится их реакциям, он будет стараться лучше понимать окружающих и вряд ли будет слишком резко реагировать в ответ, и так далее.

Конечно, предыдущий пример относительно прост для анализа. Все закончилось тем, что Сэм признался в зависти к Гарри, которая фактически является одной из форм восхищения. А если бы Сэм ненавидел Гарри? Следовало бы ему в этом случае открыто выражать свою ненависть? Что, если бы Сэм был убежден в том, что Гарри - дурной человек? Должен был бы Сэм и в этом случае открыто выражать свое убеждение?

Снова и снова мы можем наблюдать различие между чувствами и суждениями (или оценками). Было бы в высшей степени полезно, если бы Сэм мог выразить чувства, лежащие в основе его суждений и оценок. Совершил ли Гарри какое-то действие, задевшее Сэма и вызвавшее его гнев? Не оттого ли Сэм так ненавидит Гарри и считает его дурным человеком? Сэм не достигнет многого, просто обсуждая порочность партнера. Вот их возможный диалог:

Сэм: Я ненавижу тебя, Гарри. Ты плохой человек.

Гарри: Ничего подобного.

Сэм: Ну, по крайней мере, мне это видится именно так. Я просто обеспечиваю тебе обратную связь, чего от нас здесь, собственно, и ожидают.

Гарри: Это твои проблемы, между прочим, ты и сам-то не очень…

Обзывая Гарри разными нелицеприятными именами, Сэм создает ситуацию, когда Гарри вынужден в большей мере обороняться и контратаковать, нежели прислушиваться. Однако, если бы Сэм начал со своих собственных ощущений (‹Я задет и рассержен›), то это можно было бы рассматривать как своего рода приглашение Гарри к дискуссии на тему о том, что он, Гарри, мог сделать такого, что задело и рассердило Сэма. Это не значит, будто кому-то доставит удовольствие услышать, что он кого-то рассердил или задел, вовсе нет. Но подобная информация помогает нам обратить внимание на обсуждаемую проблему и попытаться совладать с нею.

Почему же для Сэма столь соблазнительно назвать Гарри дурным человеком, вместо того чтобы поговорить с ним о своей обиде? Причина такого поведения уже не должна составлять тайны для читателя: если мы чувствуем себя задетыми - это принижает нас, делает уязвимыми.

В нашем обществе мы стремимся плавно скользить по жизни, защищая себя от различных неприятностей; результатом этого являются своего рода ‹поведенческие доспехи›, которые носит каждый из нас, чтобы другие не могли причинить нам боль. А это в свою очередь приводит к тому, что мы во многих ситуациях ведем себя неаутентично, то есть мы скрываем наши истинные чувства от других людей. Часто это достигается благодаря реакциям ‹короткого замыкания›, вроде тех, что были рассмотрены выше. Иногда нам удается скрывать свои чувства и от себя самих!

Суммируя все вышесказанное, можно утверждать следующее: реципиенту будет значительно легче услышать, что ему говорят, и действовать в соответствии с услышанным, если обратная связь будет выражена на языке чувств, а не на языке суждений и оценок. Это действительно так по двум главным причинам.

Во-первых, мнения и суждения человека о другом человеке относятся к сфере догадок и предположений. Так, мнения Сэма о том, что Гарри - человек фальшивый или дурной, могут отражать реальность, а могут и не отражать ее, поскольку являются всего лишь теориями Сэма относительно Гарри. Лишь сам Гарри знает наверняка, фальшивый он человек или нет; что касается Сэма, то он лишь высказывает свою догадку. Однако утверждение Сэма о том, что он испытывает зависть или гнев, не является догадкой или теорией - это абсолютный факт. Сэму нечего гадать о своих чувствах - он их просто знает. Гарри могут заботить или не заботить интеллектуальные теории Сэма или его приговоры, напоминающие папские буллы, однако если Гарри желает взаимодействовать с Сэмом, то первому, вероятно; небезынтересно знать о чувствах второго, а также о том, какую роль он, Гарри, играет в раскручивании этих самых чувств.

Во-вторых, причина, по которой обратная связь, выраженная на языке чувств, является более предпочтительной по сравнению с той, что выражена на языке суждений и мнений, следующая: когда Сэм высказывает мнение или суждение о Гарри, то он говорит лишь о Гарри и ни о ком ином; однако, когда Сэм рассказывает о чувствах, вызванных поведением Гарри, то он приоткрывает кое-что и о себе самом. Действительно, если в рассматриваемом случае Сэм заговорит на языке чувств, то первое из высказываний Сэма о поведении Гарри будет высказыванием о самом Сэме.

Таким образом, высказывание собственных чувств по отношению к кому-либо - это своего рода подарок. Говоря языком метафоры, в этом случае Сэм открыл двери своего дома и дал Гарри войти. Однако, когда Сэм формулирует суждение о Гарри и осуществляет атрибуции относительно его мотивов или личности, то тем самым Сэм как бы штурмует баррикады, воздвигнутые Гарри. У Гарри есть все основания сопротивляться подобному ‹штурму›, поскольку в данном случае у Сэма нет никаких прав входить в дом Гарри без приглашения. Последний может разрешить войти, рассказав о своих чувствах по отношению к Сэму, и точно так же Сэм может позволить Гарри войти, рассказав о своих .

Чувства и намерения. В повседневной жизни часто бывают ситуации, когда один человек (И) говорит или делает что-либо, что наносит вред другому (Р). Если реципиент (Р) все же решается открыто выразить свою боль или обиду, то источник (И) может настаивать на том, что нанесение вреда не входило в его намерения.

Для И очень полезно ясно сказать о ненамеренности нанесенного вреда, но еще важнее пойти дальше. Если И заявит: ‹О, прошу прощения, я не имел в виду обидеть вас, вы мне действительно нравитесь›, - а Р ответит: ‹Ну и прекрасно! Теперь я чувствую себя намного лучше›, - этот обмен любезностями может сгладить взаимное напряжение и сделать отношения партнеров вполне приемлемыми. Чаще всего только этого мы и хотим - чтобы межличностные отношения были приемлемыми. Но в конце концов можно желать и большего: мы можем узнать что-то новое о себе самих и о другом человеке. Мы можем выполнить эту задачу, преодолевая склонность затушевывать события, аналогичные вышеописанному, и приступая к исследованию этого процесса: ‹Почему же я приношу вред людям, вовсе этого не желая?› - или: ‹Почему меня так легко задеть?›

Но даже в простых ситуациях (вроде той, которую мы рассматриваем) всегда найдется место для искаженного, неэффективного взаимодействия. Так, если в намерения И не входит обидеть Р, то И часто склонен отвергать легитимность нанесенной обиды, как бы заявляя: ‹Какое право вы имеете считать себя обиженным теперь, когда знаете, что в мои намерения ничего подобного не входило?› Снова мы вынуждены заметить: подобный тип аттитьюдов отнюдь не помогает И узнать нечто новое, как и не помогает Р почувствовать, что о нем заботятся. Суть же прямой коммуникации состоит как раз в том, чтобы помочь пониманию нас самих, друг друга и природы наших взаимоотношений, а не в том, чтобы решать, кто прав, а кто виноват. Чтобы выполнить эту задачу, каждому из нас необходимо принимать на себя ответственность за свое поведение и его воздействие на других людей, а также отдавать себе отчет в том, как чужое поведение воздействует на нас.

Коммуникация в повседневной жизни. По мере того как мы развиваем в себе способность общаться друг с другом открыто и честно в сфере близких взаимоотношений, мы постепенно позволяем себе стать более уязвимыми и учимся тому, как не пользоваться уязвимостью других в своих собственных интересах. Однако за пределами наших самых лелеемых отношений мы не можем всегда ожидать от других такого выражения чувств, которое сделает этих людей уязвимыми, как мы не можем быть уверенными и в том, что другие не воспользуются нашей собственной уязвимостью.

Все же со временем от наших знаний об эффективной коммуникации могут также выиграть и наши повседневные взаимодействия с людьми, не входящими в число членов наших семей или в число близких друзей (размер выигрыша будет различным, в зависимости от конкретных индивидов и ситуаций, с которыми приходится иметь дело).

Позвольте мне проиллюстрировать вышесказанное: когда люди включены в какие-то взаимоотношения, они обычно испытывают по отношению друг к другу некоторые чувства. Если эти чувства не поняты, они могут помешать выполнению решаемой в данный момент задачи. Например, предположим, что вы и я являемся членами комитета, состоящего из шести человек, который собирает средства для неблагополучных детей. Предположим также, что вы умны, обладаете высоким творческим потенциалом, атлетически сложены, богаты и обаятельны. Я чувствую в вас сильного конкурента и хочу нравиться остальным членам комитета больше, чем вы. Поэтому, когда вы предлагаете какую-то идею, связанную с привлечением средств, я, находясь под влиянием своих чувств, буду настойчиво искать в вашем предложении какой-нибудь дефект и постараюсь высмеять это предложение, оспорить его, даже если идея хороша. Особенно, если идея действительно хороша…

Теперь вообразим, что у меня присутствует твердое понимание того, что за чувства мной владеют, - понимание, полученное благодаря участию в прямых разговорах, происходивших с теми, с кем меня связывают близкие отношения, или во время участия в работе Т-групп. Каким образом это поможет мне? Смогу ли я встать, подойти к вам и, положив руку на плечо, произнести: ‹Меня обуревают чувства зависти и соперничества, но ваши идеи великолепны, и вообще вы потрясающий человек! Я хочу поддержать ваше предложение!›? Сомневаюсь, что все произойдет подобным образом.

Во-первых, я побоюсь сделать это. Ведь вы можете не захотеть взаимодействовать со мной, придерживаясь норм открытости. Вы можете попытаться извлечь преимущества из той позиции уязвимости, в которую поставило меня мое признание, и начнете унижать меня.

Во-вторых, при отсутствии близких отношений между нами, я не имею права использовать свою открытость в качестве косвенного средства принуждения, чтобы заставить и вас в свою очередь стать уязвимым для меня. У меня нет никакого права нажимать на вас, чтобы вы стали более открытым, чем вам этого хочется. Но если я не могу выразить свои чувства прямо или стать для вас уязвимым, то какую ценность могут представлять мои коммуникативные навыки в этой ситуации?

Чтобы ответить на этот вопрос с помощью примера, давайте вернемся к заседанию того самого ‹комитета шести›. Когда вы выдвигаете хорошую идею, я чувствую себя ужасно. Я также ощущаю непреодолимое желание тут же разыскать в вашей идее какие-то недостатки. Однако, если я уже научился ‹смотреть в глаза› своим чувствам зависти и соперничества и понимать их, то я могу сдержать себя и задуматься: а действительно ли ваша идея столь плоха, или я просто снова поддаюсь духу соперничества? Если я могу отдать себе отчет в собственной зависти и потребности одерживать верх, то у меня появляется неплохой шанс с этими чувствами справиться и, таким образом, стать более продуктивным членом комитета.

В последующем, если я узнаю вас лучше и начну вам доверять, я могу решить, что настало время поделиться с вами (в приватной обстановке, конечно) моими прежними чувствами, в которых доминировало соперничество. Возможно, я смогу сделать это таким образом, чтобы рассказ о моих чувствах послужил бы своего рода приглашением завязать между нами более тесные, более открытые отношения, вместе с тем не вынуждая вас пойти на них.

Моей собственной личной целью является развитие таких отношений со все большим числом знакомых, чтобы в результате мое социальное окружение действительно становилось бы более безопасным, более открытым, более спокойным, более возбуждающим и более способствующим науче-нию, пониманию и личностному росту. Это нелегко осуществить, и поэтому столь соблазнительным было бы вернуться к позиции победителя, нежели уязвимой личности, снова выглядеть хорошим и ‹правым›, вместо того чтобы общаться с другими людьми ясно и открыто. Как важно, что мы понимаем: стоит нам поддаться этому искушению, и кривая разводов будет попрежнему расти, а число и степень глубины приносящих истинное удовлетворение межличностных отношений будут продолжать снижаться.