Поможем в ✍️ написании учебной работы

Имя

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

Выберите тип работыЧасть дипломаДипломная работаКурсовая работаКонтрольная работаРешение задачРефератНаучно - исследовательская работаОтчет по практикеОтветы на билетыТест/экзамен onlineМонографияЭссеДокладКомпьютерный набор текстаКомпьютерный чертежРецензияПереводРепетиторБизнес-планКонспектыПроверка качестваЭкзамен на сайтеАспирантский рефератМагистерская работаНаучная статьяНаучный трудТехническая редакция текстаЧертеж от рукиДиаграммы, таблицыПрезентация к защитеТезисный планРечь к дипломуДоработка заказа клиентаОтзыв на дипломПубликация статьи в ВАКПубликация статьи в ScopusДипломная работа MBAПовышение оригинальностиКопирайтингДругое

Нажимая кнопку "Продолжить", я принимаю политику конфиденциальности

Тунис, известный у римлян под названием Тунес или Тенисса, расположенный в пяти лье от того места, где стоял Карфаген, по развитию промышленности и многочисленности народонаселения был одним из самых цветущих городов Африки. В нем насчитывалось до 10 000 домов и было три больших предместья; обогащению его содействовало унаследование достояния многих народов и успешная торговля, производимая в огромных размерах. Доступы в город были защищены башнями и стенами. Для начатия осады Туниса Людовик IX поджидал короля Сицилийского, который должен был прибыть с флотом и армией; благочестивый монарх надеялся также, что мусульманский князь, обещавший принять христианскую веру, предупредит бедствия войны искренним обращением. К несчастью, король Сицилийский заставил ждать себя несколько недель, а тунисский властитель, вместо того чтобы обратиться с христианскую веру, собрался с силами, и посланные его наконец объявили, что они явятся "принять крещение на поле битвы". В последние дни июля и в первую половину августа толпы мавров и аравитян постоянно являлись поблизости лагеря крестоносцев, но еще не осмеливались сделать открытого нападения. Воины Креста не удостаивали почти внимания подобных врагов; но в тех местах, где была их стоянка, их ожидали более грозные опасности, чем война. Страна эта, некогда плодородная, превратилась теперь в бесплодную и знойную пустыню; с первых дней прибытия у крестоносцев уже оказался недостаток в воде; пищей им служило соленое мясо; дизентерия и злокачественные лихорадки начали производить опустошения в христианском лагере; первыми жертвами, которые пришлось оплакивать, были графы Вандомский и де ла Марш, знатные владетели де Монморанси, де Пьеннь, де Бриссак и другие. Наконец, стало умирать столько народа, что пришлось заваливать могилы трупами без разбора. Людовик IX старался поддерживать бодрость в вождях и в воинах и словом своим, и примером своей покорности, но сам захворал дизентерией. Пока был в силах, он заботился о нуждах армии; когда же болезнь усилилась и он почувствовал приближение смерти, он велел поставить перед собою крест и, воздев руки, начал молиться Тому, кто пострадал за род человеческий. Вся армия была поражена скорбью; солдаты заливались слезами. Затем Людовик обратился к сыну своему Филиппу, наследнику своего престола, с советами, как управлять государством, которое должно перейти к нему теперь. Заповедав ему уважать самому и других заставлять уважать святую веру и ее служителей во всякое время и больше всего бояться оскорбить Бога, он прибавил: "Дорогой сын мой, если ты взойдешь на престол, то покажи себя своим поведением достойным сподобиться святого помазания, которым посвящаются на царство французские короли... Когда ты сделаешься королем, то будь справедлив во всех отношениях, не уклоняйся ни ради чего от прямого пути и правды... Употреби все твои усилия, чтобы умиротворить раздоры, могущие возникнуть в государстве, так как Богу всего угоднее зрелище мира и согласия... Будь справедлив во взимании общественных налогов, мудр и умерен в распоряжении ими... Исправляй благоразумно и осторожно все недостатки в законах королевства... Поддерживай с честью установленные права и привилегии... Чем счастливее будут твои подданные, тем более ты будешь велик... Чем безукоризненнее будет твое управление, тем более оно внушит страха врагам, и они не посмеют нападать на твое государство..." Таким образом было преподано это евангелие царствования среди бедствий крестового похода умирающим королем. Мы сожалеем, что во время нашего долгого путешествия по следам крестоносцев нам не удалось прочесть эти последние слова Людовика IX на том самом месте, где они были произнесены.

Преподав наставления своему сыну, Людовик IX не хотел более помышлять ни о чем, кроме Бога, и остался наедине с своим духовником. "Уста его не переставали, - говорит один очевидец, - ни днем, ни ночью прославлять нашего Господа и молиться Ему за народ, который он сюда привел"; иногда он призывал св. Дионисия, к которому часто прибегал с молитвою во время битв, испрашивая его помощи для той армии, которую он теперь оставлял без вождя. В девять часов утра в понедельник 25 августа у него отнялся язык, но он продолжал "смотреть на всех благосклонно". "Между третьим и девятым часом он, казалось, заснул и так более получаса оставался с закрытыми глазами, потом как будто оживился, открыл глаза, посмотрел на небо и сказал: "Господи! Я войду в дом Твой и буду поклоняться Тебе в Святилище Твоем!"" Он скончался в три часа пополудни. Филипп, сам больной, принимал среди общей скорби приветствия и присягу в верности от вождей армии, баронов и знатных владетелей, которые находились здесь. Трем духовным лицам, присутствовавшим при кончине Людовика, было поручено отправиться с этим печальным известием на Запад. Они повезли с собою послание, обращенное "к духовенству и ко всем добрым людям в королевстве". Филипп в письме своем, которое было прочитано в присутствии всех верующих, просил молиться об упокоении души отца его и обещал следовать примеру государя, который всегда любил королевство Французское и берег его как зеницу ока.

Король Сицилийский, прибывший в Африку в то самое время, когда умирал Людовик IX, принял на себя командование армией; война возобновилась; воины Креста, отвлеченные в продолжение целого месяца от дела смертью и погребениями своих вождей и товарищей, искали развлечения в битвах и во многих схватках обратили в бегство толпы мавров и аравитян. Князь Тунисский, боясь за свою столицу, отправил к вождям крестового похода послов просить мира; он обязывался платить дань королю Сицилии и обещал, сверх того, передать христианам часть своих сокровищ для покрытия военных издержек. 31 октября было заключено перемирие на 15 солнечных лет между халифом, имамам, повелителем правоверных Абу-Абдуллой-Мехмедом, с одной стороны, и князем знаменитым Филиппом, Божией милостью королем Франции, князем знаменитым Карлом, королем Сицилии, князем знаменитым Тибо, королем Наваррским, - с другой стороны. В силу этого договора следовало произвести с той и другой стороны обмен пленных и заключенных в темницах, монахам и священникам христианским позволялось селиться во владениях повелителя правоверных, свободно проповедовать в пределах своих церквей, беспрепятственно отправлять богослужение и делать в Тунисе все то, что они делали в своей стране. Большая часть знатных владетелей и баронов, сопровождавших Людовика IX в крестовом походе, были поименованы в этом договоре.

Флот, который должен был перевезти во Францию печальные остатки крестового ополчения, вышел в море в конце октября. На пути к Сицилии он был застигнут страшной бурей; более 4000 крестоносцев погибли в волнах. Король Наваррский умер скоро после того, как вышел на берег в Дрепане (ныне Трепани). Жена его Изабелла не могла перенести эту потерю и умерла от горя. Филипп, остановившийся в Сицилии, уехал во Францию в январе; молодая королева, сопровождавшая его, была новой жертвой крестового похода: проезжая по Калабрии, она умерла вследствие падения. Оставшись один, король продолжал путь, увозя с собою останки своего отца, брата и жены. Вскоре он получил известие, что граф и графиня Пуатьерские умерли в Тоскане, на обратном пути в Лангедок. Перебравшись через Мон-Сени, Филипп снова увидел свое королевство, которое нашел в глубокой скорби. Какое зрелище и для Франции! Погребальные урны, остатки когда-то цветущей армии, молодой государь, больной и только чудом избежавший всех бедствий крестового похода! Останки Людовика IX были перенесены в аббатство Сен-Дени, где на наших уже глазах они были развеяны по ветру, сердце и внутренности остались в Сицилии, где аббатство Монреальское лучше защитило их от оскорбительных ударов времени и революций.

Эта экспедиция Людовика IX, как видно из вышеизложенного, была действительно лишь рядом погребений и несчастий без всякой славы; благочестивый гений, или, вернее, ангел крестовых походов, облекшись тогда в траурный креп, возвратился на небо с душою святого короля. Тем не менее, в наш век шагнувшей далеко вперед цивилизации, в то время когда распространение повсюду просвещения вменяется во славу, мы не должны забывать, что эта дальняя война, среди которой умер король Франции, имела целью озарить светом Евангелия варварские страны и присоединить народы африканские к развитию и судьбам христианской Европы.

 

Глава XXXV

Прибытие в Палестину Эдуарда, сына Генриха III. - Эмиссар Старца Горы угрожает его жизни.- Возвращение его в Европу. - Положение христианских колоний в Сирии. - Завоевание египетскими мамелюками Триполи и многих других городов, принадлежавших франкам.- Осада и разрушение Птолемаиды
(1276-1291)

В то время, когда спутники Людовика IX покидали берега Африки, в Палестину приехал принц Эдуард, сын Генриха III, с графом Британским, братом своим Эдмундом, 300 рыцарями и 500 крестоносцами, прибывшими из Фрисландии. Все эти крестоносцы, к которым присоединились храмовники, иоанниты и местные воины, составили войско численностью от 7000 до 8000 человек, готовых выступить против неприятеля. Это войско направилось сначала в Галилею, рассеяло в Панеадском лесу многочисленное племя туркменов, овладело их стадами, приступило к осаде Назарета и умертвило все здешнее мусульманское население, обвиняемое в том, что оно предало пламени великолепную церковь Богородицы. После всех этих подвигов, составивших более военной добычи, чем славы, принц Эдуард возвратился вдруг в Птолемаиду и не заботился более о продолжении войны.

Из предыдущего видно, что в последних крестовых походах дело шло не только о победе над неверными, но и об обращении их в христианскую веру. Надежда привести к евангельской истине князя Тунисского заставила Людовика IX принять крест и взяться за оружие; принц Эдуард, воодушевляемый тем же намерением, увлекся целью просветить верою эмира Яффского; эмир отправил к английскому принцу посла, чтобы объявить о желании принять христианскую веру; но под этим скрывалось самое низкое коварство: посол этот был эмиссаром Старца Горы. Однажды, застав Эдуарда одного в его комнате, он бросился на него с кинжалом; принц Английский, хотя и раненный в руку и в лоб, умертвил своего убийцу и вылечился от ран. Но после этого трагического приключения он только и думал об отъезде из Палестины и отправился морем со своими рыцарями в обратный путь в Европу. Мы не будем упоминать о мирном договоре, который заключил Эдуард с султаном Каирским перед своим отъездом, договоре ничем не обеспеченном, который был нарушен Бибарсом прежде, чем крестоносцы успели переправиться за море. Крестоносцы французские, как это видно из предыдущего, заключили такой же договор и перед выездом из Туниса. Такого рода договоры между владетельными князьями накануне того дня, когда водам морским предстояло поставить между ними бездну разделения, так что после того ни встретиться, ни даже слышать одним о других им больше не приходилось, довольно верно характеризуют конец крестовых походов. После Эдуарда уже ни один христианский принц не переплывал за море, чтобы воевать с неверными, и маленькое войско, которое он привозил с собою в Сирию, было последнее отправившееся с Запада для освобождения или для возвращения Святой земли.

Среди обстоятельств, способствовавших неудачам крестовых походов Людовика IX и Эдуарда, история не должна забывать того, что святой престол долгое время оставался вакантным; во все это время не слышалось ни одного голоса для возбуждения рвения крестоносцев. Однако же после двух лет конклав избрал преемника св. Петра, и, к счастью для восточных христиан, выбор кардиналов пал на Теобальда, архиепископа Люттихского, сопровождавшего фризов в Азию, которого весть о его возвышении застала еще в Палестине; христиане сирийские могли тогда надеяться, что новый первосвященник, бывший долго свидетелем их опасностей и бедствий, употребит все силы, чтобы помочь им. Теобальд уверил их в этом перед отъездом своим из Палестины; в своей речи, обращенной к собравшемуся народу, он повторил слова пророка-царя: "Аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя. Прилипни язык мой к гортани моей, аще не помяну тебе..." По возвращении своем в Европу Теобальд, принявший имя Григория X, действительно стал заботиться об исполнении своего обещания; но имя Иерусалима не возбуждало уже больше ни энтузиазма, ни даже сострадания.

Новый папа созвал в Лионе собор, на котором присутствовали патриархи Иерусалимский и Константинопольский, послы от всех христианских государей Востока и Запада. Особенное внимание обращали на себя в этом собрании послы могущественного вождя монголов, который предлагал христианам свой союз для войны с мусульманами. Но даже и такое величественное зрелище, открывшееся перед христианским миром, не могло возбудить сочувствия верующих, не могло разбудить в них прежних чувств, которые, по выражению Святого писания, были только "курящимся остатком сгоревшей звезды". Отправлены были легаты во все европейские государства; находились еще проповедники, которые действовали словом во имя Креста; снова духовенство должно было платить налог, равнявшийся десятой части годового дохода; но рыцари и бароны пребывали везде в бездействии и равнодушии. Даже и для честолюбия их не было более ничего заманчивого, и царства на Востоке утратили все свое мнимое величие. "Папа, - как выразился один кастильский король, - назначил меня государем Сирии и Египта; я не хочу быть неблагодарным и, в свою очередь, провозглашаю святого отца халифом Багдадским". Этот анекдот, переданный Петраркой, доказывает, что время завоеваний на Востоке прошло и что крестовые походы не могли больше обещать князьям и рыцарям ничего, кроме мученического венца.

 

Положение христианских колоний становилось все хуже и хуже; следует здесь заметить, что для королевства Иерусалимского, которое уже не существовало, было тогда три короля. Все эти претенденты без армии не подавали ни малейшей надежды на спасение того, что оставалось еще от империи франков; и если на долю христиан выпало еще несколько дней спокойствия, то они обязаны этим были смерти Бибарса, самого опасного из их врагов. Преемник Бибарса Келаун нанес поражение татарам, дошедшим до Сирии, опустошил Армению и сдался на мольбы христиан палестинских, которые просили у него мира. У султана Каирского не было флота, чтобы приступить к осаде приморских городов франков; притом он боялся крестового похода, обещанного папой восточным христианам. Не вступая в открытую войну с христианскими колониями, он подготовлял все для их разрушения и даже при заключении перемирия с ними поставил такие условия, которые заранее подчиняли их его власти и должны были привести их к окончательной погибели. Когда война возобновилась, Келаун начал враждебные действия взятием Маркаба, Лаодикеи и Триполи. Триполи, который крестоносцы осаждали пять лет, не мог сопротивляться более 35 дней атакам мамелюков; все население было умерщвлено или отведено в рабство. Победоносный султан повелел сжечь и разрушить город.

После взятия Триполи Келаун стал угрожать Птолемаиде, главному городу франков в Сирии; однако же, потому ли, что опасался доводить христиан до отчаяния, или не находил еще эту минуту благоприятною, он уступил просьбам христиан и возобновил с ними перемирие сроком на два года, два месяца, две недели, два дня и два часа. Вследствие этого договора возникли несогласия между христианами, и в несогласиях этих был залог их будущих бедствий. Папа прислал в Птолемаиду 1600 воинов, набранных в Италии, которые, не получая жалованья, ходили из города в город и грабили и христиан, и мусульман. Келаун прервал перемирие и собрал свою армию, чтобы идти снова на христианские города. С тех пор все заботы жителей Птолемаиды состояли в том, чтобы приготовиться к защите угрожаемого города. Во всех мечетях Сирии и Египта возвещали, что настал последний час могущества франков. Келаун перед смертью своей, среди приготовлений к этой войне, призвал к своему смертному одру сына своего Халиля и заклинал его не воздавать ему почестей погребения до тех пор, пока Птолемаида не будет разрушена до основания. Вскоре армия Халиля явилась перед городом. Эта армия растянулась с одной стороны до Кармила, а с другой - до Карубских гор; всю защиту города составляли 18 000 человек, взявшихся за оружие, и укрепления, воздвигнутые Людовиком IX. Осада началась в первых днях апреля.

 

Опасность соединила сначала всех жителей Птолемаиды; во время первых битв рвение их было выше всякого сравнения; их поддерживала надежда на получение помощи с Запада; надеялись они также и на то, что их победоносное сопротивление поколеблет мужество сарацин. Но по мере того, как исчезали эти надежды, ослабевало и рвение их; большая часть их не могли переносить продолжительного утомления; постоянно возрождающиеся опасности колебали их бодрость; с каждым днем уменьшалось в городе число защитников, а гавань, куда стекалось народа более, чем на городские укрепления, была полна людьми, ищущими спасения в бегстве. Вскоре снова оказались несогласия между вождями и народом; осаждаемые упрекали друг друга в бедствиях, которые они терпели. 4 мая мусульмане сделали страшный приступ; король Кипрский, явившийся на защиту города, сражался до вечера, но, устрашенный опасностью, бежал со своего поста и отплыл ночью в море со своими воинами, оставив весь народ в отчаянии. На другой день- новый приступ; машины и башни мусульман разрушили укрепления на восточной стороне; после нескольких часов битвы рвы и проломы в стенах были завалены трупами; мусульмане пробили доступ в город, но тут они были отражены поистине чудесным мужеством иоаннитов, во главе которых был Вильгельм Клермонский. Большая часть жителей, потеряв надежду на спасение, отступили от битвы и ждали только смерти. Патриарх Иерусалимский, почтенный старец, старался ободрить их своим присутствием и своими речами; при третьем приступе он вдруг появился среди сражающихся, призывая помощь Иисуса Христа; вокруг него храбрейшие из христианских воинов бросались на копья врагов, громко призывая Милостивого Иисуса Христа; сарацины, со своей стороны, призывали имя своего Мухаммеда и надвигались на город; тогда все население восстало против них и принудило их отступить. Ежедневно мусульмане возобновляли свои нападения; в конце каждого дня христиане поздравляли себя с победою над врагами; но на другой день, когда солнце освещало равнину, они снова видели вокруг своих стен несметные полчища мусульман.

18 мая, в роковой день для христиан, мусульманская армия получила сигнал к общему наступлению; это столкновение было упорнее и кровопролитнее, чем в предыдущие дни; между погибающими на поле битвы было семь мусульман на одного христианина, но мусульмане могли вознаграждать свои потери; потери же христиан были незаменимы; великий магистр ордена храмовников погиб, сражаясь среди своих рыцарей, в то же время и великий магистр ордена иоаннитов получил рану, которая сделала его неспособным продолжать битву. Все силы сарацин были направлены против ворот св. Антония на восточной стороне города; с этой стороны оставалось не более тысячи христианских воинов, защищавших полуразрушенные укрепления городские и башни. Тогда-то смерть распространилась над всей Птолемаидой; битва перенеслась в самый город; не было ни одной улицы, по которой не лились бы потоки крови; отстаивали в битве каждое укрепление, каждый дворец, доступ на всякую площадь; во всех этих столкновениях было столько убитых, что, как выражается писатель-очевидец, "по трупам ходили как по мосту". И в это же время страшная гроза разразилась над городом. Как бы ночная темнота распространилась вокруг; едва можно было различать флаги, развевающиеся еще на башнях; пожар охватил многие кварталы города, и никто уже не заботился тушить его; множество людей бежали, сами не зная куда; растерявшиеся семейства укрывались в церквах, где они или задыхались в пламени, или были умерщвлены у подножия алтарей; инокини, робкие девушки терзали себе грудь и лицо, чтобы избежать грубого обхождения победителей; все вожди христианские погибли от меча или обратились в бегство; оставался в живых только патриарх Иерусалимский, который в продолжение всей осады разделял опасности с осаждаемыми и теперь продолжал возносить мольбы за свое рассеявшееся стадо. Когда его насильно уводили к гавани, чтобы скрыть от преследования мусульман, этот великодушный старец жаловался, что его разлучают с народом, с которым он хотел умереть; его принудили наконец взойти на корабль, но так как он принял с собою на корабль всех, кто искал на нем спасения, то корабль затонул, и верный пастырь погиб жертвою своего милосердия.

Разорив завоеванный город, мусульмане продолжали битву в замке храмовников, выстроенном близ моря; храмовники защищались в продолжение нескольких дней. Наконец главная башня была подрыта в своем основании; женщины, дети, воины христианские, все, кто укрылся в храме, погребены были под его развалинами. Все городские церкви были осквернены, ограблены и сожжены; султан приказал разрушить все главные здания, башни и укрепления. Раскинув свой лагерь на развалинах Птолемаиды, сын Келауна отправил часть своей армии для завоевания Тира. Пораженный страхом, город этот открыл свои ворота без всякого сопротивления. На стенах Сидона, Бейрута и всех прибрежных христианских городов вскоре стали развеваться победоносные знамена мусульман; население этих городов было или умерщвлено, или отведено в рабство в Египет. От фанатизма победителей не устояли самые камни, перерыта была даже земля, которую попирали христиане.

Весть об этом плачевном конце владычества франков в Азии повергла в глубокую скорбь весь Запад; никто не подумал вооружиться для оказания помощи Святой земле, но все оплакивали ее погибель. Верующие, в отчаянии своем, обратили свои жалобы на папу; они вознегодовали и на могущественных монархов христианских, обвиняя их в том, что они "покинули Птолемаиду, как овцу среди волков". Народ, подавленный унынием, говорил о чудесных знамениях, которыми Бог христианский предвозвещал определение Своего гнева. Многие были убеждены, что ангелы и святые отступились от священных обителей иерусалимских, что они покинули святилища Вифлеема, Назарета и Галилеи; всякий день высаживались на берегах Италии несчастные жители Палестины, которые ходили теперь по городам и селам, прося милостыню, и рассказывали со слезами о последних бедствиях, постигших христиан на Востоке.

Этим кончились крестовые походы за море; один арабский историк, описав это разрушение христианских городов, делает, такое замечательное предсказание: "И положение такое, волею Божиею, пребудет до дня последнего Суда". Прошло уже с тех пор пять столетий, и мусульманское предсказание продолжает осуществляться. Можно сказать, что со времени окончательного уничтожения владычества христиан в Сирии последовало разделение мира на две половины: Восток, как бы осужденный на коснение в варварстве, и Запад, одиноко подвигающийся на пути к просвещению. Средиземное море со своими берегами и островами, бывшее матерью просвещения древнего мира, осталось в этот раз на стороне неверных.

 

Глава XXXVI

Напрасное проповедование крестового похода. - Татары - властители Иерусалима и союзники христиан. - Крестовый поход генуэзских дам. - Попытки к крестовому походу во Франции. - Проект священной войны под начальством Филиппа Валуа. - Петр Люсиньян, король Кипрский, во главе 10 000 крестоносцев. - Разграбление Александрии. - Крестовый поход, предпринятый генуэзцами и французскими рыцарями на африканском побережье
(1292-1302)

Николай IV глубоко скорбел о разрушении христианских колоний на Востоке; он открывал все сокровища божественного милосердия для тех, кто примет крест. Король английский Эдуард, который дал клятву отправиться еще раз за море, ограничился сбором десятины в пользу Святой земли; император Рудольф, который уже решился принять знаки пилигрима, умер в это время, более озабоченный делами в Германии, чем поддержанием владычества христиан в Азии.

Между тем как о Иерусалиме забывали таким образом на Западе, персидские татары, которые привели в тревогу всю Европу и о которых потом никто и не думал, вдруг явились союзниками дела христиан, приняв намерение вырвать из рук мусульман Сирию и Палестину. С давнего времени татары вели войны с врагами христиан; Газан-хан, который царствовал тогда над монгольским народом, смотрел на последователей Христа как на своих союзников, и в войсках его, в которых служили грузины, знамя Креста блистало рядом со знаменами хана. Этот хан победил египетских мамелюков на равнине Эмесской. Алеппо и Дамаск открыли перед ним свои ворота; христиане, сопровождавшие его войско, вошли в Иерусалим, и сам он вместе с ними поклонился Гробу Спасителя. Отсюда Газан-хан отправил послов к папе и к государям христианской Европы, предлагая им свой союз и обладание Святой землей. Не нашлось ни одного государя в Европе, который отозвался бы на это приглашение монголов; недавний крестовый поход детей показал, до какой степени упало значение священных войн. Этот упадок выразился теперь еще более знаменательным и странным признаком. Одни только дамы генуэзские отозвались на призыв папы, который обращался к мужеству воинов; эти амазонки Креста, получившие благословение папы, не отправились, однако же, в Палестину; Газан-хан, к знаменам которого они должны были присоединиться, умер в Дамаске, и с ним похоронена была последняя надежда христиан.

Рыцари-храмовники и иоанниты были последней военной силой и последней защитой христианских владений в Азии. После разрушения Птолемаиды иоанниты поселились на острове Родосе и присоединили к "острову Солнца" острова Кос, Кефалонию и Киму; государство, основанное их оружием, распространилось на берега Азии, и знамя св. Иоанна развевалось на развалинах Галикарнаса, в Книде и Тамасе. Храмовники, менее проницательные, переселились в свои европейские владения и здесь, предав забвению статуты св. Бернара, возбудили против себя алчную и завистливую политику монархов; орден их был уничтожен, и воспоминание о героизме, с которым они послужили делу Христа, о стольких бедствиях, вынесенных ими за веру, не могло спасти этих благородных рыцарей от мучений, которым подвергали еретиков и язычников.

Христианские государи еще не отказывались от обещаний освободить Святую землю; но клятва идти сражаться с сарацинами считалась тогда, как говорит один современный писатель, "не более священною, чем те клятвы, которые рыцари расточали перед дамами". Филипп Красивый и его преемники вызывались оказать помощь то Армении, то королевству Кипрскому, но никогда не заботились об исполнении своих обещаний. Красноречие Петрарки, неимоверные усилия Сануто и Раймунда Луллия, последних апостолов священных войн, не могли поколебать равнодушия христианского мира. Филипп Валуа в первой половине XIV века был единственным государем, который серьезно готовился стать во главе крестового похода. Священная война проповедовалась по всему королевству и "очень приходилась по сердцу, - говорит Фруассар, - всем знатным владетелям, и в особенности тем, которые желали тратить время на войну". Архиепископ Реймсский, посланный к папе Иоанну XXII в Авиньон, произнес в присутствии всей консистории речь по поводу священной войны и объявил, что король Французский отправляется в поход в августе 1334 года. Флот должен был ожидать крестоносцев в Марселе; Эдуард обещал присоединиться к экспедиции; но, когда все приготовления были почти кончены, папа Иоанн XXII скончался, и с его смертью дело остановилось. В это время началась между Англией и Францией страшная война; Филипп, угрожаемый опасным врагом, должен был отказаться от заморской экспедиции и употребить собранные им для освобождения Святой земли войска и флот на защиту своего собственного государства.

В конце XIV века вышло из западных портов три или четыре экспедиции, которые можно считать как бы продолжением, или, вернее, слабым изображением священных войн. Флот, снаряженный папой и Венецианской республикой, прошел через архипелаг, и на короткое время знамя Креста было водружено на стенах столицы Ионии. Вскоре после того дофин Вьеннский, Гумберт II, назначенный папой "предводителем священного похода против турок и против изменников римской церкви", отправился в Азию из Марселя во главе 100 000 вооруженных людей, с тем чтобы обрести или счастье завоевателей, или славу мучеников; он не достигнул ни того, ни другого и возвратился в Европу без всякой славы, но обремененный долгами. Разоренный крестовым походом, он предоставил свое княжество французскому королю и, потеряв свою жену, которая умерла на острове Родос, принял сан священника, был назначен архиепископом Реймсским и получил титул патриарха Александрийского.

Королевство Кипрское было тогда во всем своем блеске и боролось со славою с мусульманами в Сирии и в Египте. В надежде возвратить христианские владения за морем Петр Люсиньян явился на Запад, чтобы лично ходатайствовать о доставлении ему помощи; при дворе авиньонском, где собрались король Кипрский, король Французский и король Датский, снова раздались стенания Сиона; папа проповедовал крестовый поход в присутствии монархов; Петр Люсиньян проехал потом по Европе с полномочиями со стороны папы; он сам проповедовал войну при дворе королей, но не достиг успеха. Среди смут, волновавших Европу, и в особенности Францию, не было недостатка в людях, воспитанных на поле сражения, не имевших, кроме меча, никаких средств к существованию, которых война приучила жить военной добычею; из подобного разряда людей королю Кипрскому удалось собрать войско. Он соединил таким образом под своими знаменами до 10 000 крестоносцев и первые наступательные удары направил на Александрию, которую он нашел незащищенною. Ведя за собою полчище искателей приключений, он не мог обойтись без того, чтобы не предать разграблению богатейший из египетских городов. После трехдневного опустошения он не мог, однако же, удержаться в городе; он поспешно покинул его, предоставив местных христиан мщению разъяренных мусульман. Эта экспедиция направилась после того к прибрежью сирийскому, где города Триполи, Лаодикея, Тортоза и Бейрут, которые король Кипрский пришел освобождать, были также разграблены и сожжены, как и Александрия. Эта война пиратов навела страх на неверных; чтобы положить ей конец, султан Каирский счел лучшим средством предложить христианам выгодное перемирие; договор был принят, крестоносцы прекратили враждебные действия, а когда они уезжали, все осталось в том же положении, как и до войны. Такова была политика мусульманских властей.

Во время царствования Карла VI генуэзцы, предприняв экспедицию против мусульман в варварских владениях, просили вождя и войска у французского короля. При одном слухе об этой экспедиции в дальние страны поспешили присоединиться к ней из всех провинций королевства и даже из Англии толпы воинов, горевших нетерпением заявить свою отвагу. Дофин Оверньский, сир де Куси, Ги де ла Тремуль, мессир Иоанн Вьеннский добивались почести отправиться сражаться с сарацинами в Африке; 1400 рыцарей и знатных владетелей под предводительством герцога Бурбонского, дяди короля, собрались в Генуе и отправились на судах республики. Эта, новая армия Креста, переплыв через море, пристала к берегам Африки и раскинула палатки в городе Африке или Амальдии, которую Фруассар, по ее расположению и ее гавани, сравнивает с городом Кале во Франции. Сарацины сначала заперлись в своих укреплениях и ограничились метанием стрел с верха башен. Через несколько дней они послали в лагерь одного генуэзца, жившего в городе, с поручением спросить в особенности у французов и англичан, зачем они пришли из таких далеких стран воевать с народом, который не сделал им никакого зла; бароны и знатные владетели, собравшись, отвечали посланному генуэзцу, что мусульмане "умертвили и распяли на кресте Сына Божия, называемого Иисусом Христом", и что поэтому воины Запада считают их своими врагами. Рыцари английские и французские упрекали сарацин, между прочим, в том, что они нанесли оскорбление генуэзской республике - "обстоятельство, которым они были оскорблены столь же, как если бы оскорбление было нанесено Парижу или Лондону". Тогда начались битвы, в которых осаждаемые выказали более благоразумия, чем храбрости, а войско рыцарей Креста - более пыла, чем дисциплины. Город был в особенности защищен пожирающим солнечным зноем; при первом приступе к городу в лагерь было принесено 60 рыцарей и оруженосцев, задохнувшихся от жара. Армии пришлось также перенести много страданий от голода, болезней и разных неудобств непривычного климата. После летнего зноя представляло опасность и дождливое время года. Ко всем бедствиям, постигшим крестоносцев, и к тем, которые предвиделись в будущем, присоединились еще и раздоры. Французы и англичане скоро утратили всякое доверие к генуэзцам - "изменникам и жестокосердым людям". Генуэзцы, со своей стороны, удивлялись тому, что рыцари выказывают так мало рвения и храбрости в битвах; наконец, с той и с другой стороны решено было прекратить осаду и возвратиться в Геную.

Экспедиция эта, вызванная генуэзцами с целью защитить европейскую торговлю от африканских пиратов, только увеличила то зло, которое желали уничтожить; мщение, негодование, страх вооружили всех неверных против христиан. Со всех сторон Африки вышли в Средиземное море корабли, которые препятствовали сообщению с Европой; прекратилось обычное получение товаров из Дамаска, Каира и Александрии, и историки того времени оплакивали как какое-нибудь бедствие невозможность получить пряности; история прибавляет, что в это смутное и опасное время все пути на Восток были закрыты и западные пилигримы не могли посещать Святую землю.

Глава XXXVII

Война христиан с турками. - Экспедиция большого числа рыцарей и знатных владетелей французских. - Битва при Никополе. - Взятие в плен французских рыцарей. - Другая экспедиция. - Поражение при Варне
(1297-1444)

Африка и Сирия больше не привлекали к себе внимания. Христиане лишились всех своих владений в этих странах; знамя полумесяца развевалось во всех городах, обитаемых прежде христианами; не являлись более из этих отдаленных стран послы с повествованиями о великих несчастиях для возбуждения сострадания верующих. С другой стороны, народы Африки и Сирии, отделенные морем от Европы, не угрожали больше Западу своими нашествиями. Но иначе было в отношении Греции, где блистал еще Крест Иисуса Христа и народы которой, хотя и мало симпатизировали франкам, не прекратили, однако же, всяких сношений с христианской Европой. Слабые преемники Константина беспрестанно обращались за помощью к римским папам и в минуты опасности постоянно обещали им присоединиться к католической церкви. Следует прибавить, что Византии приходилось тогда защищаться против турок, могущественного народа, завоевавшего недавно многие провинции империи и подступавшего к пределам западных государств.

Турки, о которых мы упоминаем теперь и которые стали грозными для христианства еще в конце XIV века, были, как и предшествовавшие им турки, татарского происхождения. Воинственные племена, поселившиеся в Хорезме, были изгнаны оттуда преемниками Чингисхана, и остатки этого победоносного народа, опустошив Месопотамию и Сирию, пришли за несколько лет до первого крестового похода Людовика Святого искать убежища в Малой Азии. Слабость Греческой империи и раздоры между мусульманскими князьями позволили туркам завоевать многие провинции по соседству с Тавром и основать государство, столицей которого сначала была Ларанда, а потом Иконий, или Конья. Владения их простирались до Никеи и берегов Босфора. В то время, о котором мы говорим, они перешли через Геллеспонт, овладели Адрианополем, и султан их, Баязид, по прозванию Ильдерим, или Молния, угрожал Эпиру, Пелопоннесу и Аттике.

Печальные остатки наследия кесарей занимали тогда не более 30 миль пространства, которое вмещало империи Византийскую, Родосскую и Селиврийскую. В довершение несчастья, раскол разделял тогда христианскую церковь, двое пап оспаривали главенство над нею, и республика европейская не имела более вождя, могущего предупредить ее об опасности, не имела органа для выражения своих стремлений и своих опасений, не было у нее связи, могущей соединить ее разрозненные силы. Послы, отправленные Мануилом на Запад, повторяя вечные жалобы греков на варварство турок и все те же обещания соединения церквей, не знали уже, к кому и обращаться им со своими жалобами и обещаниями, и бесплодно взывали к состраданию верующих. Послы Сигизмунда, короля Венгерского, прибывшие к французскому двору, имели более успеха, когда они воззвали к храбрости рыцарей и баронов; Карл VI обещал принять участие в союзе христианских государей против турок. По призыву монарха все высшее сословие Франции собралось под знаменами нового крестового похода; во главе храброй французской милиции был герцог Неверский, сын герцога Бургундского, по прозванию Иоанн Бесстрашный; между другими вождями известны граф де ла Марш, Генрих и Филипп Барские, Филипп Артуаский, коннетабль королевства; Иоанн Вьеннский, адмирал; сир де Куси, Ги де ла Тремуль, маршал де Бусико. Когда французские крестоносцы прибыли на берег Дуная, их встретило тут ополчение из высшего сословия Богемии и Венгрии. "Если бы небо начало падать, - говорил король Сигизмунд, - то копья христианской армии удержали бы его среди падения". Венецианский флот, соединенный с судами императора Греческого и рыцарей родосских, выступил в Геллеспонт и должен был заставить уважать знамя Креста во всех морях по соседству с Константинополем.

Когда открылись военные действия, ничто не могло сопротивляться оружию крестоносцев. Повсюду они наносили поражение туркам, завоевали несколько городов в Болгарии и Сербии и уже осадили Никополь. Если бы эта христианская армия повиновалась правилам дисциплины и слушалась советов благоразумия, если бы все народы, собравшиеся под знаменем Креста, действовали постоянно соединенными силами, то можно предполагать, что Греция была бы освобождена от варваров. Но когда султан Баязид подошел на помощь к осажденному городу, то самонадеянные французские рыцари побоялись, чтобы кто-нибудь не стал оспаривать у них славы победы, и вступили в битву с несметным полчищем турок, не дождавшись воинов венгерских и чешских. Таким образом, крестоносцы сражались отдельно одни от других и были поочередно побеждены: французы почти все были убиты или забраны в плен, а венгерцы рассеяны и обращены в бегство.

Баязид, раненный в битве, выказал себя после победы варваром; он велел привести к себе пленных, почти нагих, большей частью раненых, и приказал своим янычарам зарезать их перед его глазами. Были пощажены только герцог Неверский, граф де ла Марш, сир де Куси, Филипп Артуаский, граф Барский и некоторые из тех, за кого султан мог надеяться получить выкуп. Когда эти печальные известия дошли до Парижа, то первых заговоривших о них угрожали бросить в Сену; наконец, узнали всю правду через мессира де Гели, посланного Баязидом. Глубокое уныние распространилось при дворе и во всем королевстве; вся забота была теперь о том, чтобы выкупить пленников, задержанных турками, и смягчить гнев победоносного султана дарами. По возвращении во Францию сына герцога Бургундского и его товарищей по несчастию рассказы их о плене у неверных выслушивались с жадностью; они передавали чудеса о могуществе Баязида; ужасом и удивлением поражены были слушатели, когда они рассказывали о войсках, которые вождь турок набирал между своими народами, не только намереваясь завоевать Византию, но надеясь добраться и до Рима, где он хотел, по его выражению, "покормить овсом свою лошадь на престоле св. Петра".

Вскоре объявлена была в королевстве новая экспедиция против турок. Маршал де Бусико, едва вырвавшийся из плена, повел новых крестоносцев на Восток. Прибытие их на берега Босфора освободило Византию, осажденную османской армией. Подвиги их ободрили греков и восстановили честь западного воинства во мнении турок.

Однако же победы французских рыцарей не остановили вторжений со стороны неверных; греческий император Мануил, постоянно угрожаемый ими, решился лично просить христианских государей о помощи. Но обстоятельства не благоприятствовали дальней экспедиции: болезнь Карла VI усилилась, во всем королевстве происходили смуты. Англия и Германия также были раздираемы смутами, одна - по причине узурпации Генриха Ланкастерского, другая - свержением с престола императора Вацлава; сверх того, здесь проповедовался крестовый поход против последователей Яна Гуса.

Император Греческий, принимаемый везде с большим почетом, покинул Запад, не получив ничего; он отчаивался уже в спасении своего государства, когда вдруг освобождение пришло к нему со стороны народов, от которых он не ожидал ничего и которые оказались еще более варварами, чем турки. Монголы истребили османскую армию на полях анкирских, и Баязид был взят в плен Тамерланом, или Тимуром. Эта победа татар принесла несколько лет спокойствия Византии; но греки не воспользовались ею, чтобы возвратить свои потерянные провинции, и преемники Мануила вскоре увидели свою столипу вновь угрожаемой османами.

Папа Евгений, достигнув подчинения своей власти восточной церкви, на соборах Феррарском и Флорентийском решился проповедовать крестовый поход в пользу королевства Кипрского, острова Родоса и в особенности Константинополя - этих последних оплотов христианской Европы. Папа первым подал пример: он снарядил корабли и собрал войско; флоты Генуи, Венеции и приморских городов Фландрии соединились под знаменами св. Петра и направились к Геллеспонту; опасение скорого нашествия пробудило рвение народов, живших по берегам Дуная и Днестра; на польском и венгерском сеймах была провозглашена война против турок. На границах, угрожаемых варварами, отозвались на голос религии и отечества и народ, и духовенство, и высшее сословие.

Предводителями армии, собравшейся под знаменами Креста, были Гуниад, воевода Трансильванский, и Владислав, король Польский и Венгерский. Папа назначил своим легатом кардинала Юлиана, человека пылкого, неустрашимого нрава, решившегося не давать покоя туркам и считавшего мир возможным только после истребления неверных. Крестоносцы, выступив из Буды, направились к Софии, столице Болгарии; их победы открыли им проходы горы Гема, или Балкан, и дороги в Византию; только зима могла остановить их победоносные фаланги. Победы христианского оружия навели страх на все провинции, занятые мусульманами; у последних не было более армии, чтобы остановить успехи их врагов. Султан Мурад отправил к крестоносцам послов с предложением выгодного мира; вожди собрались для обсуждения сделанных им предложений; и, в то время как все ожидали, что они будут продолжать свои завоевания, вдруг стало известно, что заключен мир. Кардинал Юлиан, который не соглашался на мир, протестовал от имени папы против заключения договора и вышел из совета, решившись употребить все меры для возобновления войны. Вскоре пронеслись слухи, благоприятные для его намерения, что многие князья и народы решились присоединиться к победоносным крестоносцам и что близок последний час могущества осман, не имевших вождя. Когда эти слухи распространились повсеместно, кардинал Юлиан снова собрал вождей на совет и упрекал их в том, что они изменили своему счастию и своей собственной славе; беспощадно упрекал он их в том, что они подписали позорный, святотатственный, гибельный для всей Европы, роковой для церкви договор. По мере того как он говорил, воинственный пыл, которым был одушевлен он сам, перешел в души его слушателей. Они начали сознавать крайнюю умеренность своих требований, начали обвинять себя в малодушии относительно турок, которых они пощадили; наконец, общим голосом на том же месте, где они поклялись сохранять мир, решено было возобновить войну,

Вожди крестового похода сделали в одно и то же время две большие ошибки, за которые они вскоре были наказаны: первая состояла в том, что они подписали мир с турками, которых могли прогнать за пределы Геллеспонта; второю же ошибкой было забвение и нарушение только что заключенного договора, чем они могли повредить доверию к чести христианских государей. Впрочем, оказалось, что большая часть распространившихся слухов, на основании которых возобновились неприязненные действия, не подтвердилась: объявлено было, например, крестоносцам, что итальянский и греческий флоты ожидают их в Варне; армия двинулась в Варну и не нашла там ни одного корабля. Воины Креста не рассчитывали, что им снова придется сражаться с грозным султаном Мурадом, так как он, утомленный мирской суетою и даже славою побед, сделался отшельником, оставив свою империю малолетнему сыну своему Мехмеду II. Но когда, в уединении своем, в Магнезии, он узнал о нарушении договора крестоносцами, то поклялся отомстить изменившему клятве неприятелю и перешел через Геллеспонт во главе грозной армии. Узнав о приближении османов, Гуниад и кардинал Юлиан предложили отступление; но Владислав хотел или победить, или умереть. Сражение было дано. При первом столкновении многие турецкие батальоны пришли в смятение; король Венгерский, увлекаясь неразумной отвагою, захотел разбить корпус янычаров, среди которых сражался Мурад. Он бросился на них в сопровождении только немногих воинов, но вскоре был убит, пронзенный множеством копий, и голова его, привязанная к острию пики, была показана венгерцам. При этом виде уныние распространилось в рядах крестоносцев; напрасно епископы старались ободрить их, напоминая, что они сражаются не ради царей земных, но ради Иисуса Христа; вся армия рассеялась и разбежалась в беспорядке. 10 000 крестоносцев пали в битве; множество из них было взято в плен турками; кардинал Юлиан погиб в битве или во время бегства.

Война, которую мы описали и которая кончилась поражением при Варне, привела только к утверждению господства турок в завоеванных ими провинциях Европы. Византия, которую хотели спасти, осталась подверженной всевозможным угрозам со стороны варваров.

 

Глава XXXVIII

Осада Константинополя Мехмедом II. - Императорский город попадает во власть турок
(1453)

Покинув свое уединение для воины с христианами, Мурад уже не возвращался более к отшельнической жизни и всю остальную жизнь свою провел среди битв; его армии несколько раз опустошали границы Венгрии; он умер во время приготовлений к осаде Константинополя. Преемник его Мехмед II задался единственной мыслью - перейти через Босфор и разрушить все, что оставалось от Греческой империи. Уже турки выстроили крепость на левом берегу пролива, в трех милях выше Византии; в первое же время царствования Мехмеда II и другая крепость была воздвигнута на левом берегу пролива и становилась угрозою и признаком последней страшной войны. Константин Палеолог и Мехмед, воцарившиеся почти одновременно, один - на престоле цезарей, другой - на троне османов, не менее различны были между собою по характеру, как и по судьбе. Первый обладал всеми добродетелями, которые могут придать величие несчастию и окружить некоторой славой даже падение империи; второй был предан всем необузданным страстям победителей, и в особенности таких, которые злоупотребляют победою и составляют отчаяние побежденных. Между тем как Мехмед собирал свои силы, чтобы произвести нападение на столицу Греции, Константин взывал о помощи к христианскому миру; папа возвещал в своих циркулярах всем христианам на Западе об опасности, в которой находилась Византия; но апостольские увещания не могли пробудить энтузиазма к крестовым походам; во Франции, Англии, Германии и даже Италии на опасности империи смотрели как на воображаемые или считали падение ее неизбежным; владетельные князья Морей и архипелага, Венгрии и Болгарии, иные из страха, другие из зависти, отказывались принимать участие в войне, от которой зависело решение их участи. Но так как Генуя и Венеция имели конторы и торговые учреждения в Константинополе, то на защиту императорского города было отправлено 2000 римских воинов под предводительством кардинала Исидора. Вот и вся помощь, которую получила тогда Греция со стороны Запада.

Такое равнодушие христианского мира не было еще в настоящем случае самым большим несчастьем для знаменитого города. Большая часть его граждан также оставались равнодушными к угрожавшим ему опасностям, безумный фанатизм не допускал их обращаться за помощью к латинянам; вместо того чтобы слушать Константина, призывавшего их на защиту отечества, они с увлечением слушали предсказания монаха Геннадия и врагов латинской церкви, которые постоянно твердили, что все было потеряно; самые яростные фанатики договаривались до того, что они желают лучше видеть в Константинополе чалму Мухаммеда, чем тиару римского папы. Слепой фатализм, овладевший страстно возбужденной толпою, внушал ей, что Византия обречена на гибель самим Богом и что было бы нечестием восставать против определений Божественного гнева. Эгоизм, эта язва народов, близких к падению, побуждал богатых скрывать свои сокровища, и для того чтобы укрепить императорский город, пришлось обирать церкви. Наконец в угрожаемой столице этой древней империи, которая носила еще название Римской, накануне того дня, когда должны были погибнуть ее законы, ее верования и само имя ее, нашлось не более 4970 защитников.

Между тем как греки забывали таким образом об опасности, в которой находилась их империя, враги их воодушевлялись все более и более энтузиазмом победы. В них как бы возродилось то рвение и тот воинственный фанатизм, который воодушевлял сподвижников Омара и первых борцов ислама.

Из всех стран, лежащих на пространстве от Тигра и Евфрата до берегов Ибера и Дуная, собирались мусульманские воины, привлекаемые надеждою завоевать город цезарей и обогатиться остатками Греции. Мехмед П выступил из Адрианополя во главе своей армии в первых числах марта 1453 г. В первых числах апреля знамя султана было водружено перед воротами св. Романа (ныне Пушкарные ворота). При этой достопамятной осаде и осаждающие, и осаждаемые применили к делу все изобретения военного искусства, все усовершенствования, произведенные в нем от древнейших до позднейших времен. Во время приступов и при защите совместно действовали порох, недавно изобретенный в Европе, и греческий огонь - старинное изобретение Востока; лук из рога или слоновой кости метал стрелы, а из баллисты вылетали бревна и каменья; тараны потрясали стены, между тем как артиллерия изрыгала на дальнее расстояние свинцовые пули и гранитные или железные ядра.

История того времени с удивлением упоминает об одной пушке в 12 пальм калибра, которая выбрасывала на расстояние мили массу камня до 600 центнеров весом. Палатки турок были раскинуты на пространстве нескольких миль от гавани до берегов Пропонтиды. Ежедневно, говорит османский писатель, это полчище осаждающих бросалось на укрепления и башни города, подобно волнам, разлившегося моря.

Вооружившиеся греки вместе с венецианцами и генуэзцами составляли гарнизон не более как в 9 000 или 10 000 человек. Эти самоотверженные ополченцы бодрствовали день и ночь на башнях и укреплениях и беспрерывно должны были то отражать приступы, то исправлять проломы, то защищать подступы ко рвам. Они поспевали повсюду, и их доставало на все, так как они были воодушевлены присутствием своих вождей и особенно примером Константина.

 

В первое время осады осаждаемые сохраняли за собою одно преимущество: город был недоступен по направлению к Пропонтиде и со стороны порта. Гавань, при входе в которую была протянута цепь, оставалась закрытой для мусульманских судов и открывалась только для христианских кораблей, на которых доставлялись в город военные снаряды и всякого рода помощь. Мехмед решился перевести свой флот из Босфора в гавань. Мусульмане, повествует османская история, перетащили с моря на берег суда свои, "величиною с гору"; натерев их салом и разукрасив флагами, они волочили их по земле на подъемах и на спусках и спустили в те воды, которые омывают стены города. Этот флот, вышедший из долины ДолмаБаши, прошел позади Галаты и остановился на том пункте берега, где теперь находится арсенал. Это предприятие привело в ужас осажденных и принудило их разделить свои силы для защиты стен со стороны порта, которые не позаботились укрепить. В то же время турки не прерывали нападений со стороны ворот св. Романа и по всей линии, начиная от ворот Карсийских до ворот Селиврийских.

Во время осады не раз поднимался вопрос о капитуляции; Мехмед требовал, чтобы ему предоставили столицу той империи, все 5 провинций которой уже находились в его власти; султан угрожал императору истребить его со всем семейством и рассеять его народ по всей земле, если он будет настаивать на сопротивлении; Мехмед предлагал своему врагу владение в Пелопоннесе; Константин предпочел умереть со славою.

27 мая султан, посоветовавшись со своими гадателями, повелел объявить решительное общее выступление; все богатства Константинополя, греческие женщины, пленники должны были служить наградою храбрости его воинов; себе он предоставлял только город и здания. Он сам проходил по рядам своей армии, снова обещал своим воинам отдать им Византию на разграбление и поклялся именем отца своего Мурада, сыновьями своими и четырьмя тысячами пророков, что город будет взят через три дня. 200 000 османлисов также поклялись своим оружием и отвечали все в один голос: "Бог есть Бог, и Мухаммед - его пророк". После захода солнца и ночь не помешала продолжить осадные работы; у каждого мусульманского воина к острию копья был прикреплен зажженный факел, что и послужило поводом турецкому историку сказать, что местность, окружающая город, была похожа "на поле, покрытое розами и тюльпанами".

Глубочайшее молчание царствовало в лагере, где все были заняты переноской и исправлением машин; до самого рассвета тишина вокруг городских укреплений прерывалась только возгласами муэдзина, призывавшего правоверных на молитву и часто повторявшего слова из Корана: "Будет большая битва при взятии Константинополя".

На другой день Константин собрал в своем дворце вождей храброго ополчения, защищавшего вместе с ним укрепления Византии. Между греками, составлявшими этот последний совет, были друг Палеолога Франдзи, один из историков этой несчастной эпохи; великий дука Нотара, которого Мехмед упрекал по окончании осады в том, что он скрыл свои богатства; игумен иноков св. Василия, благочестивых людей, преданных своему отечеству; командир 300 критских стрелков, поспешивший прибыть в императорский город при первом слухе о предстоящей войне. Из латинян присутствовал Джустиниани, начальник генуэзских воинов, и вождь венецианского ополчения кардинал Исидор, который на свой собственный счет велел исправить порученные ему укрепления и во все время осады сражался во главе воинов, прибывших с ним из Италии. Горячими убеждениями Константин старался ободрить и обнадежить своих товарищей по оружию, напоминая грекам об их отечестве и об их семействах, латинянам - об их вере и о Западе, угрожаемых варварами.

В продолжение его речи все заливались слезами, и сам он был так взволнован, что едва мог найти несколько слов, чтобы объявить о предстоящем на другой день сражении. Прощаясь со всеми этими знаменитыми вождями, Константин сказал им: "До завтрашнего славного дня!" После этого он пошел в храм св. Софии и причастился Святых Таинств. Благочестивое смирение, с которым он испрашивал прощения своих прегрешений, слова, которые он произнес, обращаясь к народу, и в которых чувствовалось прощание навсегда, могли только способствовать усилению общей скорби и уныния.

 

Наконец наступил последний день Римской империи. 29 мая 1453 г. раздались звуки труб и барабанов в турецком лагере; приступ сделан был одновременно со стороны порта и со стороны ворот св. Романа; толпы мусульман хлынули на укрепления; историк Франдзи сравнивает эти сплошные ряды с огромной веревкой, которая как бы обвила вокруг и стиснула весь город. После двух часов страшного натиска Мехмед выступил вперед с отборными отрядами и 10 000 янычар. Осаждаемые выдержали этот приступ с удивительным мужеством, и фаланги османские как будто поколебались, когда вдруг Джустиниани, который сражался возле Адрианопольских ворот, был поражен стрелою; увидя свою кровь, он растерялся, велел нести себя в Галату, где через насколько дней и умер от стыда и отчаяния. Это подобие бегства повлекло за собою отступление генуэзцев и венецианцев; греки, оставшись одни, не могли больше сопротивляться полчищам врагов своих. В эту минуту, говорит турецкий историк ходжа Эффенди, император, окруженный храбрейшими воинами, находился в своем дворце, близ ворот Карсийских (Эгри-Капу). Он мог видеть оттуда, что турки перебрались через стены со стороны гавани и что со стороны ворот св. Романа воины Мехмеда толпами входили в город. Тогда Константин, схватив свой меч, в сопровождении своих верных слуг бросился навстречу неприятелю; история не могла узнать, был ли он задавлен в толпе сражающихся или погиб от меча победителя; известно только, что он исчез среди смятения в этот ужасный день и что конец его жизни был последней славою империи.

Избиение безоружных жителей, разграбление города, осквернение священных мест, оскорбление девиц и женщин, заключение в оковы целого населения - вот предметы повествований летописей того времени - турецких, греческих, латинских. Такова была судьба этого императорского города, который частые восстания покрыли развалинами и который сделался наконец игрушкою и добычею народа, с давних времен презираемого им.

Нам удалось видеть, чем стало это завоевание в руках турок; мы видели укрепления и башни, защищавшие город во время осады; эти стены, заросшие мхом и обвитые плющом, еще стоят с проломами, пробитыми пушками османлисов. Любопытно то, что эта восточная империя, населенная теперь иным народом, исповедующим другую религию, дошла в настоящее время до такого же упадка, как и во время последнего Константина. Здесь тот же фанатизм, та же гордыня, то же ослепление; однако же участь османов менее плачевна, чем участь народов, побежденных их оружием, так как в Европе в настоящее время проявляется более готовности сохранить Византию для турок, чем в былое время помочь грекам удержать ее в своем владении.

 

Глава XXXIX

Папа проповедует новый крестовый поход против турок. - Собрание рыцарей в Лилле во Фландрии. - Снятие осады Белграда Мехмедом. - Проповедь Пия II. - Папа Пий II во главе крестового похода. - Смерть Пия II перед отплытием его из Анконы. - Венгерская война, осада Родоса, вторжение Отрантское. - Смерть Мехмеда II
(1453-1481)

Узнав о последней победе Мехмеда, все христианские народы были поражены ужасом; представлялось уже, что турецкие солдаты разрушают алтари в храмах Божиих в Венгрии и Германии; постыдный ислам, от которого Европа стремилась освободить Восток, готов был завоевать саму Европу. Сколько уже было войн, сколько бесплодных усилий ради спасения Иерусалима, ради спасения Византии! И вот, Риму, столице христианского мира, угрожает та же опасность. Обвиняли папу Николая V, страстно увлекавшегося возрождением наук, в том, что он оставался равнодушным к гибельному положению христианской Греции; его упрекали в излишней заботливости о предохранении от разрушения творений великих гениев языческой древности в то время, когда вере Христовой предстояло погибнуть под ударами варваров. Николай приказал тогда проповедовать крестовый поход всему христианскому миру; но среди общего уныния никто не думал взяться за оружие. Европа, неподвижная от страха, смотрела на приближающееся владычество мусульманское, как смотрят обыкновенно на заразные болезни, эти смертоносные потоки, которые пробираются из страны в страну и наступления которых не может остановить никакая человеческая сила.

Скоро после взятия Константинополя Филипп Добрый герцог Бургундский собрал в Лилле во Фландрии все высшее сословие своего государства и на одном рыцарском празднестве старался возбудить энтузиазм в рыцарях Креста. Среди зрелищ и блистательных рыцарских церемоний вдруг показался слон, которого вел гигант сарацин; на спине у слона была башня, в которой была заключена женщина, облаченная в траурную одежду. Эта женщина, представлявшая собою христианскую церковь, вышла из своего заключения и, обращаясь к герцогу Бургундскому, произнесла длинное стихотворение, заключавшееся в жалобах на бедствия, которыми она была обременена; в особенности жаловалась она на вялость и на недостаток усердия государей и рыцарей в том, чтобы помочь ей. Филипп Добрый, прибавляет Оливье де ля Марш, посмотрел с состраданием на "даму - святую церковь"; потом герольд громко провозгласил, что он клянется прежде всего Богу, Творцу своему, Пресвятой Деве, "дамам и фазану", что он будет сопровождать короля Французского и будет служить ему "так хорошо, как только благодать Божия допустит его", если христианнейшему монарху будет угодно "подвергнуться подвигу защиты веры и сопротивления достойному осуждения предприятию великого турка". Все государи, знатные владетели и бароны, присутствовавшие на этой церемонии, также поочередно признавали имя Божие и Пресвятой Девы, не забыв и дам и фазана, и поклялись пожертвовать всем своим имуществом и жизнью на служение Иисусу Христу и "их весьма грозному господину герцогу Бургундскому". Некоторые из них присоединили к клятве особенные, личные вызовы султану - "великому турку", обещая сразиться с ним лицом к лицу; другие предлагали вызов на поединок многим князьям "враждебного лагеря". Один рыцарь обязывался не вкушать по пятницам "никакой вещи, подлежащей смерти", пока он будет в борьбе с одним или многими врагами веры; другой давал обет пойти прямо на знамя "великого турка" и "сбросить его на землю или тут же умереть".

Тому, кто желает познакомиться со всеми странными и исключительными подробностями касательно этого рыцарского празднества, мы предлагаем обратиться к пространной истории крестовых походов. Какое громадное различие между такого рода призывом к священной войне и проповедью Петра Пустынника и св. Бернара! Поэтому и не было заметно на этом рыцарском собрании того энтузиазма, который так блистательно проявился на Клермонском соборе и на многих других соборах, созванных по делам Востока. Французский король Карл VII, который должен был вести крестоносцев в Азию, не принял креста, и Франция забыла о нашествии османов.

Между тем, некоторые благочестивые люди прибегали к невероятным усилиям, чтобы воскресить первые времена священных войн: Иоанн Капистрано, монах ордена св. Франциска, Эней Сильвио, епископ Сиенский, употребляли все средства для воспламенения умов и для возбуждения воинственного благочестия крестоносцев. Первый из них, почитаемый святым, проходил по всем городам Германии и Венгрии, рассказывая народу об опасности, угрожающей святой вере со стороны неверных; второй, один из просвещеннейших епископов своего времени, изучивший греческую и латинскую литературу, оратор и поэт, увещевал государей вооружиться, чтобы предупредить вторжение варваров в их собственные пределы и спасти христианский мир от близкой погибели. Тому и другому, при содействии влияния главы церкви, удалось возбудить в уме народов некоторые возвышенные чувства, но, чтобы применить их к делу, народ нуждался в примере и влиянии со стороны государей, а государи, разделяемые несогласиями или озабоченные поддержанием своей власти, пребывали в бездействии. "Христианская Европа, - говорит епископ Сиенский, - была тогда не чем иным, как телом без головы, республикою без судей и без законов". Николай V, при котором совершилось падение Константинополя, умер, прежде чем мир христианский успел что-нибудь предпринять для исправления этого великого бедствия и для предупреждения других несчастий.

Каликст III, преемник Николая V, вступая на папский престол, возобновил прежде данную им клятву употребить все зависящие от него средства, чтобы остановить завоевания турок; он разослал легатов и проповедников по всей Европе, чтобы возвещать и проповедовать войну против неверных. В это самое время Мехмед II намеревался вести свою армию в Венгрию.

Две кометы, появившиеся тогда на небе, показались всем зловещими предзнаменованиями, и весь Запад находился в страхе. Каликст возбуждал христиан к покаянию; он представлял им священную войну как средство искупить свои прегрешения и умиротворить гнев Божий. В скором времени Белград был осажден турками. Жители соседних стран поспешили на защиту его. Тогда папа приказал каждый день в полдень звонить в колокола во всех приходских церквах, чтобы созывать верующих на молитву за венгерцев и за всех сражающихся с неверными. Каликст раздавал индульгенции всем христианам, которые по этому призыву трижды произнесут Молитву Господню и Ангельское приветствие. Отсюда произошел обычай молитвы к Богородице (Angelus), сохранившийся в западной церкви до новейших времен.

Осада Белграда продолжалась уже 40 дней, и Мехмед II угрожал превратить город в развалины, когда на помощь к осажденным явились Гуниад и монах Капистрано, один во главе многочисленных батальонов, другой - без всякого оружия против врага, кроме убедительного и проникнутого благочестием красноречия и своих пламенных молитв. В один день б августа 1456 г. воины христианские обратили в бегство армию Мехмеда и уничтожили османский флот, стоявший на Дунае и на Саве. Гуниад проявил чудеса храбрости; Капистрано в минуту самой большой опасности ходил по рядам христианского войска с крестом в руках, повторяя слова: "Победа, Иисус, победа!" Более 20 000 мусульман погибли в битве или в бегстве; султан был ранен среди своих янычар и поспешно удалился от Белграда со своей побежденной армией.

Возвратясь в Константинополь, Мехмед скоро оправился от своего поражения и занялся завоеванием всех провинций, принадлежавших греческой империи; через семь лет после покорения Византии он повел своих победоносных янычар в Пелопоннес; не встречая почти никакого сопротивления, он с пренебрежением отнесся к такой легкой победе; он задумывал более обширные предприятия, и когда он водрузил знамя полумесяца среди развалин Афин и Спарты, взоры его устремлялись на моря Сицилии и старались наметить тот путь, который должен был привести его к берегам Италии.

Между тем, после Каликста III на папский престол вступил Эней Сильвио, неутомимый проповедник священной войны. Первым делом Пия II было возвестить Европе о таких опасностях, которые угрожали ей, и убеждать христианских государей соединить свои силы против турок. На соборе, созванном в Мантуе, явились депутаты из всех стран, завоеванных или угрожаемых османами, и передали плачевную повесть о бедствиях, которые терпели христиане под владычеством варваров. Папа энергично восстал против равнодушия тех, на кого Бог возложил защиту христианства; слова главы церкви были преисполнены религиозного чувства, а религия его была проникнута патриотизмом. Но ни увещевания его, ни мольбы не могли положить конец печальному недоверию между государями; Европа, столько раз поднимавшаяся на защиту отдаленных стран, не вооружалась для защиты своих собственных пределов.

Между тем, турки опустошали уже границы Иллирии и угрожали Рагузе; знамя полумесяца развевалось на всех островах архипелага и Ионийского моря; опасность угрожала итальянским берегам; папа созвал совет кардиналов и объявил им, что он решился сам выступить против неверных. "Удрученному годами и недугами, ему оставалось жить, может быть, только несколько мгновений; он шел на верную почти смерть. Но что ему было за дело до места и времени его смертного успокоения, если он принимал смерть за народ христианский!" Кардиналы единодушно одобрили благородное решение Пия II. С этой минуты папа занялся приготовлениями к крестовому походу, которого он был вождем и апостолом; в красноречивом увещании, обращенном ко всем верующим, он объяснил благородные побуждения своего самопожертвования. "Отцы наши, - говорил он, - потеряли Иерусалим и всю Азию; мы потеряли Грецию и несколько государств в Европе; у христианства остался только один уголок в мире: в этой крайней опасности отец всех христиан идет сам навстречу неприятелю. Без сомнения, война не свойственна ни слабости старцев, ни назначению пап; но когда святой вере угрожает гибель, то кто может нас удержать!.. За нами последуют наши кардиналы и многие епископы; мы выступим с развернутым знаменем, с мощами святых, с самим Иисусом Христом - в святом причастии. Кто из христиан откажется последовать за наместником Божиим, идущим со всем своим собором и церковным синклитом на защиту веры и человечества?" Папа в своем послании назначал местом сбора крестоносцев город и порт Анкону. Он обещал отпущение грехов всем, кто прослужит полгода или будет содержать на свой счет одного или двух воинов в продолжение того же времени. Это папское послание было прочитано во всех церквях на Западе, и такова была сила влияния одного человека, преисполненного христианского самопожертвования, человека, великодушно приносившего самого себя в жертву делу Креста, что на короткое время как бы воскресли то рвение и тот энтузиазм, которые воодушевляли воинов первых крестовых походов. В самых отдаленных от вторжения турок странах и на дальнем Севере принимали крест и вооружались.

Призвав Божию помощь в базилике св. Апостолов, Пий II выехал из Рима в июне 1464 г. Страдая изнурительной лихорадкою и опасаясь, чтобы вид его страданий не лишил бодрости воинов Креста, он скрывал свою болезнь и запрещал своим служителям сообщать о ней. По всему пути народ молился об успехе экспедиции и приветствовал папу как освободителя христианского мира. Прибыв в Анкону, он встретил здесь многочисленную толпу пилигримов, умиравших от голода и почти нагих; апостольские увещания его подействовали сильнее на простой народ, чем на рыцарей и баронов, и замечательно, что бедные, казалось, более были поражены опасностью, угрожающей Европе, чем богатые и великие мира. Пий II был тронут нищетою крестоносцев; но, не имея возможности содержать их всех на свой счет, он удержал только тех из них, которые могли существовать во время войны на собственные средства, а остальных распустил, наделив их индульгенциями крестового похода. Флот уже готов был выступить в море. Какое зрелище для истории представлял этот отец всех верующих, пренебрегающий опасностями войны и морского путешествия ради того, чтобы освободить от оков христиан в отдаленных странах и посетить детей своих в их печали! К несчастию, силы папы не соответствовали его усердию, и смерть не допустила его совершить до конца свою жертву. Чувствуя близкую свою кончину, он созвал кардиналов и сказал им: "До сего дня я делал все что мог для овец, врученных моему попечению; я не щадил трудов и не обращал внимания на опасности; принес в жертву жизнь мою ради общего спасения; я не в состоянии исполнить то, что предпринял; вам предстоит кончить дело Божие". С усилием выговорив последние слова, он скончался.

Смерть Пия II привела в отчаяние пилигримов, и так как он был душою крестового похода, то с его смертью кончился и крестовый поход. Одни венецианцы перенесли войну в Пелопоннес, но не достигли большого успеха в действиях своих против турок; греки, обнадеженные помощью, также подняли знамя свободы, но не могли устоять против янычар Мехмеда II и погибли жертвами своего самоотвержения. Скандербег, столицу которого осаждали османы, приехал сам просить помощи на Западе. Принятый преемником Пия II в присутствии кардиналов, он объявил, что на Востоке уцелел только Эпир, а в Эпире - его маленькая армия, которая еще сражается за дело христианства. Он прибавил, что если он будет побежден, то не останется никого для защиты доступа в Италию, Павел II снова предупредил христианский мир об опасности, ему угрожающей; но на предупреждения его никто почти не обратил внимания; Скандербег, не получив никакой помощи, возвратился в Албанию, опустошаемую турками, и умер в Лиссе, покрытый славою, но в полной безнадежности на спасение того дела, за которое он вел борьбу.

В это время (1475) Мехмед дал торжественную клятву, в присутствии улемов и знатнейших сановников своей империи, что он не будет пользоваться никакими удовольствиями и не даст себе никакого отдыха, пока не истребит все христианское племя и не провозвестит славу Пророка от Востока до Запада. Вся Османская империя повторила грозные обеты султана и присоединилась к его разрушительным предприятиям. Подготовлявшаяся страшная война началась с острова Негропонта, или Эвбеи. Все население острова было умерщвлено или продано в рабство; все, что мог сделать папа в отмщение за поругание человечества и веры Христовой, было снаряжение флота, который, соединившись с флотами венецианским и неаполитанским, отправился опустошать берега Малой Азии. Но эти бесплодные экспедиции не могли остановить успехов османского владычества. На короткое время Мехмед был отвлечен войною с Персией, но, одержав победы по берегу Тигра, он возвратился в Константинополь, откуда снова стал угрожать Западу. Многочисленное войско выступило против Венгрии; в то же время снаряжались экспедиции для нападения на остров Родос и на берега Италии. В Трансильвании произошли многие кровопролитные битвы; во время одной из этих битв христиане, одержав победу, предались безумной радости и начали плясать на поле сражения, покрытом ранеными и убитыми. В этом пировании среди смерти и разрушения было что-то варварски дикое, совершенно не достойное воинов Креста. Осада Родоса представила более героическое зрелище. Мы видели этот "остров Солнца", на котором орден св. Иоанна, это вечно живущее изображение крестовых походов, сохранял еще славу первых времен; мы видели эти еще устоявшие башни, эти гранитные бастионы, эти рвы, вырытые в голых утесах, которые носят еще имена разных западных народов и которые христиане защищали в продолжение нескольких месяцев против турок. Папа Сикст IV, один только пославший помощь непобедимым охранителям Родоса, провозгласил их защитниками церкви христианской и отправил великому магистру ордена д'06юссону красную кардинальскую шляпу. Только в столице христианского мира радовались тогда победам над турками; Рим установлял тогда праздники в ознаменование тех дней, когда неверные бывали побеждены.

Между тем, Италии угрожали самые серьезные опасности. Грозная османская армия высадилась на берегах Неаполя и завладела Отрантом, где все сделалось добычею пламени и меча. Это вторжение турок, которого совсем не ожидали, распространило страх во всех соседних странах. Дофин сообщает, что была минута, когда папа намеревался покинуть город апостолов и бежать за Альпы; история вовсе не упоминает о том, какие из христианских народов вооружились тогда, чтобы отразить победоносных османов. Во всяком случае. Провидение, на которое возложила Европа всю свою надежду на спасение, явилось на помощь христианскому миру. Мехмед умер внезапно в Константинополе 3 мая, в самый день обретения Честного Креста; это известие быстро распространилось повсюду и было принято христианами как весть о великой победе. В Риме, где всех более тревожились и опасались, папа разрешил общественные увеселения в продолжение трех дней, и во все это время мирные пушечные залпы из замка св. Ангела не переставали возвещать об освобождении Италии.

 

Глава XL

Пленение Джема, брата Баязида. - Экспедиция Карла VIII в Неаполитанское королевство. - Селим покоряет Египет и Иерусалим. - Лев Х проповедует крестовый поход. - Взятие Родоса и Белграда Сулейманом. - Завоевание турками Кипра. - Лепантская битва. - Поражение турок Собесским при Вене. - Склонение к упадку Османской империи
(1491-1690)

После Мехмеда остались два сына, между которыми начались споры о власти над империей; Баязид одержал верх над своим братом Джемом, и последний, вынужденный бежать, укрылся на острове Родос. Гроссмейстер ордена иоаннитов Д'0бюссон понял выгоду пребывания на острове такого гостя, забыл о долге гостеприимства и без всякой церемонии задержал в своей власти доверившегося его чести принца. Но, опасаясь, что соседство турок не допустит его удержать на долгое время в своей власти такого пленника, он решился его удалить и под разными предлогами заставить уехать на Запад. Известно, что орден св. Иоанна имел в Европе много командорств; в одном из них должен был находиться принц Джем под строгой охраной. Сначала его держали в заключении в разных замках в графстве Ниццком, Савойском, в Дофинэ и в Оверни; потом его препроводили в Бурганеф, где он провел несколько лет заключения в башне. Тайна, окружавшая пленного мусульманского принца, возбудила внимание и любопытство публики. Рассказывали о приключениях знаменитого пленника, об империях и царствах, которых его лишили; князья, рыцари и, в особенности, дамы стремились увидать "сына того султана, который взял Константинополь". Наконец, вообразили, что можно воспользоваться Джемом при крестовом походе на турок. Папа Иннонкентий VIII вытребовал его и отправил в Венгрию, чтобы противопоставить его Баязиду.

 

В то же время Карл VIII задумал предъявить права Анжуйского дома на королевство Неаполитанское. Так как общее внимание было занято Востоком, то не трудно было убедить молодого короля предпринять завоевание не только Апулии и Сицилии, но и освободить Грецию и даже Святую землю из-под ига неверных. Когда французская армия перешла через Альпы, короля Карла приветствовали везде как освободителя христиан; он письменно обратился к французским епископам, прося их о доставлении десятины крестового похода. "Предприятие наше, - писал он им, - имеет целью не одно только наше королевство Неаполитанское, но также и благо Италии и возвращение Святой земли". По прибытии в Рим Карл велел выдать ему брата Баязида, и присутствие мусульманского принца среди французской армии было как бы сигналом войны с Востоком. Эпирским туркам показалось, что французы уже приближаются, и, если верить словам одного современного писателя, на султана Баязида нашел такой страх, что он велел прибыть своим кораблям в Босфор, "чтобы спасаться в Азию".

Албанцы, славяне и греки, прибавляет Филипп де Комин, только и ждали сигнала для восстания. В таком положении находились дела и таково было настроение умов, когда Карл победоносно вступил в королевство Неаполитанское. Но вскоре все должно было измениться; несчастный Джем умер отравленный по прибытии в Неаполь; народы, которые объявили себя на стороне Карла VIII, были теперь против него; он принужден был покинуть Апулию, королем которой уже был провозглашен, и отказаться от покорения Греции, которая призывала его как своего избавителя. Таким образом кончилась эта неаполитанская война, с которою, казалось, возвратились самое славные времена священных войн и которая привела только к преследованию христиан, оставшихся под игом османов.

После этой неаполитанской экспедиции папа Александр VI и преемники его, Пий III и Юлий II, много раз убеждали западных христиан вооружиться против турок. Генуя, Венеция, Неаполь и некоторые другие христианские государства соединялись и составляли экспедиции, у которых не было недостатка в благословениях церкви, но которые не остановили нашествия османов. Италия и Германия обязаны были своим спасением только ленивому, бездеятельному характеру Баязида, которого Филипп де Комин называет ничтожным человеком и который пренебрегал заботами о войне для удовольствий сераля. Опасности для христиан не замедлили возобновиться с воцарением Селима, который едва только достиг власти, как обещал своим янычарам завоевание всего мира и начал угрожать одновременно Европе, Персии и Египту.

Поколебав могущество мамелюков, Селим овладел Палестиной; на стенах Иерусалима водружено было тогда знамя полумесяца, и сын Баязида, по примеру Омара, осквернил своим присутствием святыню Гроба Господня. Когда Европа узнала, что Святые места во власти турок, ей казалось, что Иерусалим как бы впервые подпал под иго неверных, и немногого недоставало для возбуждения в ней духа старинных крестовых походов. Следует прибавить, что могущество османов взросло в размерах угрожающего свойства и что Селим, победитель Персии, властелин Египта, готовился направить все свои силы против христиан. На пятом Латеранском соборе папа Лев Х уже проповедовал крестовый поход против грозного повелителя османов; позже, после совещания со своими кардиналами, папа отправил просвещенных и благочестивых легатов в Англию, Испанию, Германию и в северные страны Европы, возложив на них миссию прекратить все споры и рознь между государями и содействовать образованию могущественного союза против врагов христианства. Лев X, который заранее провозгласил себя главою этого священного союза, объявил перемирие на пять лет между всеми христианскими государствами, угрожая отлучением от церкви нарушителям мира.

Чтобы привлечь благословение Божие на свое предприятие, этот папа приказал в продолжение трех дней совершать процессии и молебствия в столице христианского мира; он сам совершил божественную службу, раздавал милостыню и с босыми ногами и непокрытою головой пришел в храм святых апостолов. Секретарь святого престола Садолето в присутствии римского народа и духовенства произнес речь, в которой восхвалял рвение и деятельность верховного первосвященника, готовность христианских государей прекратить все свои ссоры и желание их соединиться общими силами против турок. Духовный оратор заключил свою речь энергичным обращением к османским племенам, которым он угрожал силою соединенных армий Европы, и призывал Бога, заклиная его благословить оружие новых крестоносцев на сокрушение Мухаммедова владычества над миром и на прославление имени Иисуса Христа по всей земле - от юга до севера и от западных до восточных стран.

С согласия главных христианских государств, папа составил наконец план этой священной войны. Германский император обязывался выставить армию, к которой должна была присоединиться венгерская и польская кавалерия, и, перейдя Болгарию и Фракию, должен был атаковать турок по сю и по ту сторону гори Гема (Балкан). Король Французский со всеми своими силами, с войсками Венеции и других итальянских государств и с 16 000 швейцарцев должен был отплыть из Бриндизи и высадиться на берега Греции, между тем как флоты испанский, португальский и английский выступили бы из Картагены и соседних с нею портов для перевозки испанских отрядов на берега Геллеспонта. Сам папа предполагал отправиться из Анконы морским путем к стенам Византии, назначенной общим сборным пунктом всех христианских сил.

Греческие музы, приютившиеся в Италии после взятия Константинополя, проповедовали тогда крестовый поход против свирепых властителей Спарты и Афин. Латинские музы, которым покровительствовал Лев X, также не безмолвствовали при таких обстоятельствах. Знаменитый Вид клялся в своих поэтических строфах, что он сам отправится в знойные пустыни Африки, зачерпнет своей каской воды из Ксанфа и Иордана и поразит своим мечом варварских царей Востока. Другой писатель, воспитанный в школе Цицерона, прославлял заранее победы Льва Х и предвидел уже тот достопамятный день, когда бесчисленные граждане, устремляясь по следам папы, будут "благословлять его за спасение их семейного очага, их свободы, их жизни". Читая поэтов, трудно поверить, что османское владычество могло устоять против стольких разнородных сил, направленных против него. Но все эти прекрасные обещания поэзии не замедлили быть опровергнутыми и забытыми: мир между христианскими монархами в скором времени был нарушен, и каждый из них употребил для своей защиты те армии, которые были назначены для войны на Востоке; наконец соперничество Карла V и Франциска I перенесло войну в Европу, и все перестали думать о крестовом походе против турок.

Впрочем, политическое состояние Европы было не единственным препятствием для этой священной войны; второе затруднение возникло из взимания десятины. Во время первых походов на Восток от христиан требовалась их собственная жизнь, и никто не отступал перед подобною жертвой. В последнее время священных войн от верующих требовались только деньги, и тут-то и началась оппозиция или сопротивление. Прибавим еще, что реформация естественным образом должна была отвлечь внимание от войны с турками. Дух сектантства породил в некоторых христианских народах Запада равнодушие не только к опасному положению христианства, но и к опасностям своего отечества. Среди жестоких споров, которые волновали Европу, и в особенности Германию, церковь и даже гражданская власть, провозглашенная Лютером, утратили единодушие, без которого нельзя было ожидать успеха в борьбе с таким могущественным врагом. Последователи Лютера желали лучше видеть торжество турок, нежели торжество католиков.

Крестовый поход Льва Х возбудил только воинственный фанатизм турок против христиан. Преемник Селима Сулейман овладел Белградом и снова направил силы османов на остров Родос. Угрожаемые таким образом рыцари ордена св. Иоанна напрасно взывали о помощи к христианскому миру, они могли противопоставить османам только свою доблестную милицию. После героического сопротивления в продолжение многих месяцев остатки этого христианского рыцарства искали убежища в Италии. Когда великий магистр ордена и благородные товарищи его по несчастию рассказали в присутствии папы о подвигах и о бедствиях рыцарей, слезы полились у папы и у всех римских прелатов; но этого сострадания пастырей христианской церкви недостаточно было, чтобы доставить рыцарям то, что они просили у государей европейских, а именно уголок земли, какой-нибудь пустынный остров в Средиземном море, где они могли бы продолжать бороться с турками. Более десяти лет прошло, прежде чем политика государей решила отдать им во владение Мальтийский утес, где этот знаменитый орден, подобно Христу на утесе Голгофы, должен был завершить свою последнюю жертву и выдержать последние битвы священной войны.

Между тем, завоеватель Белграда и Родоса явился на берегах Дуная и начал снова угрожать Европе. Людовик II, потерпевший поражение при Мохаче, погиб среди общего смятения, оставив королевство свое раздираемым партиями и опустошаемым турками. Между тем как папа Климент VII возвещал об опасностях Венгрии, Карл V занял Рим и держал пленником главу церкви - печальное и новое зрелище для христианского мира! Из глубины своего заключения папа все еще приискивал врагов туркам, но все старания его были напрасны. Столица Австрии, осажденная османами, обязана была своим спасением только разлитию Дуная, храбрости своего гарнизона и, если верить некоторым историкам, измене великого визиря, подкупленного деньгами христиан.

Сулейман заключил тогда мирный договор с христианскими государями, включая в том числе и папу. Из истории видно, что султан называет именем "брата" Карла V, так же как и венгерского короля Фердинанда, и именем "отца" - наместника Иисуса Христа. С этих пор уже не приходилось заводить речи о крестовых походах против турок. Папе, как он говорил сам, не оставалось более ничего, как только умолять Провидение "бодрствовать над спасением христианского мира". Единственными предприятиями против неверных были две экспедиции Карла V на берега Африки: одна кончилась взятием Туниса, в другой он потерпел поражение при Алжире. К концу своей жизни Сулейман II, изгнавший иоаннитов с острова Родоса, захотел преследовать их и на Мальтийской скале; тут в последний раз проявились мужество и героические доблести борцов священных войн. Христово воинство рыцарей-иоаннитов, окруженное развалинами и почти совершенно покинутое христианским миром, устояло против всех нападений османов. Сулейман, чтобы загладить позор своих поражений, сам повел своих янычар на Венгрию, овладел многими народами, и только Бог спас Германию, отозвав из мира победоносного султана. Величайший из государей Османской империи умер в виду одного маленького венгерского городка, который он осаждал во главе сильной армии.

На Востоке еще оставалось одно христианское государство, основанное еще во время крестовых походов. Королевство Кипрское по прекращении рода Люсиньянов перешло под власть Венеции. Давно уже угрожали ему сначала мамелюки каирские, затем турки; наконец, во время царствования Селима, высадилась на остров грозно вооруженная османская армия; она опустошила селения и поля; города Никозия и Фамагуста оказались не в состоянии сопротивляться приступам варваров. Можно было бы упрекнуть Венецию за те средства, которые она употребила, чтобы наследовать династии Люсиньянов, но если вообразить все то, что сделали венецианцы во время этого вторжения турок, все страдания, которым они подверглись, защищая остров Кипр, то представляется только их героическая храбрость и бедствия христианского народа. Этот остров Кипр, одно из чудес древности, бывший в таком цветущем состоянии еще под властью латинян, с тех пор как бы погружен в бездну несчастий. Даже и в настоящее время представляет он глазам путешественников только зрелище смерти и разрушения.

Для утешения друзей человечества история может сообщить им о знаменитой победе при Лепанто, которая последовала вскоре после завоевания турками Кипрского королевства. Флот османский и флот христианский под начальством дона Хуана Австрийского встретились в водах древнего Акциума; эта морская битва напоминает нам несколько дух и энтузиазм священных войн. До начала битвы дон Хуан велел водрузить на своем корабле знамя церкви и знамя Креста, и весь флот приветствовал радостными криками это религиозное знамение победы. Никакую битву в древнем мире нельзя сравнить с битвою при Лепанто, в которой турки сражались за обладанием миром, а христиане защищали Европу. Венеция ознаменовала торжество христианского флота необыкновенными увеселениями; победа лепантская была начертана на монетах, и день битвы причислен к ежегодно чествуемым праздникам. Во Франции, в Англии, в Испании и у всех северных народов совершали благодарственные молебствия за победу, дарованную доблести христианских воинов. Так как папа существенно содействовал успеху христианского оружия, то в Риме проявилось наибольшее ликование. Марк-Антоний Колонна, командовавший кораблями папы, был с торжеством введен в Капитолий; в церкви Ara Caeli (Алтаря Небесного) были вывешены знамена, отнятые у неприятеля; папа Пий V установил празднество в честь Девы Марии, предстательством которой, по общему верованию, была одержана победа над мусульманами, и праздник этот, совершаемый 7 октября, в день битвы, получил названия праздника в честь Богородицы побед (Notre-Dames des Victoires).

Война, кончившаяся Лепантской битвой, была последняя, в которой являлось знамя Креста. Христианская Европа после такого блистательного торжества сложила с себя свое победоносное оружие и не воспользовалась страхом, внушенным ею мусульманам. Великое европейское общество было тогда на пути к своему широкому развитию, и каждое государство было преимущественно занято или увеличением своих пределов, или сохранением их и не помышляло об отдаленных войнах. С другой стороны, народы придерживались домашнего очага по причине выгод или обещаний возникающей цивилизации. В это время произошли четыре великих открытия: Америка, путь в Индию, книгопечатание и порох; война, законы, нравы, промышленность - все должно было измениться. Новый переворот оказался вдруг лицом к лицу со старым переворотом, произведенным кончающимися уже теперь крестовыми походами, и овладел умами, чтобы направить их к иным замыслам и иным предприятиям.

Счастливым обстоятельством для христианского мира было то, что, когда крестовые походы, имевшие целью защиту Европы, клонились к упадку, и военное могущество турок также начало ослабевать. В средневековой истории Востока замечательно то обстоятельство, что многие мусульманские династии, быстро возвысившись посредством оружия, вдруг останавливались среди своего торжества; османы, казалось, также истощили все свои силы на завоевании Греции. После этого завоевания, которое было как бы окончательным осуществлением угроз аравийского пророка, армии их перестали быть непобедимыми и началось их падение. Ислам, давший им все, что нужно было, чтобы побеждать, не помог им воспользоваться победами. Могли расширяться только владения их, но не могущество. С тех же пор, как перестали их бояться, не колебались сближаться с ними посредством мирных договоров; христианская Европа поочередно то посылала войска против османов, то отправляла к ним послов. Так было и в войне Кандийской, во время которой Людовик XIV доставлял помощь венецианцам и в то же время держал при Порте полномочного посла.

Завоевание Кандии, хотя и стоило туркам неимоверных усилий и потери многих армий, возбудило, однако же, на некоторое время их воинственный энтузиазм. Снова вооружилась вся империя, и в лагере под стенами Вены собралось до 300 000 мусульман. Германия была в страхе; Собесский поспешил тогда на помощь со своими поляками, и появление его подействовало ободрительно. Столкновение между двумя армиями произошло 16 сентября 1683 г. и дошло до рукопашной схватки. Победа была скоро решена. "Слава Богу, - писал по окончании битвы король Польский, - Господь даровал победу нашему народу; даровал такое торжество, какого и не видано было в прошлых веках!" На другой день после битвы совершены были благодарственные молебствия во всех венских церквах, которые великий визирь клялся превратить в мечети. Большое мусульманское знамя было послано папе, а королю Французскому Собесский послал "донесение о выигранном сражении и о спасении христианского мира". В это же время поляки нанесли поражение туркам на берегах Прута; флот водрузил знамя папы и венецианское в городах Модоне, Короне, Наварине, Патрах, Коринфе и Афинах. Армии турецкие были везде разбиты и рассеяны. Два визиря и многие паши заплатили своими головами за поражения, нанесенные исламу. Мехмед IV, обвиняемый в этих поражениях народом и улемами, был свергнут с престола среди всех этих смут, которые приписывались гневу небесному и от которых распространились беспорядки и смятение во всей империи. Карловицкий договор служит свидетельством громадных потерь турецкого народа и неоспоримого превосходства христиан в эту эпоху.

Два обстоятельства должны быть отмечены историей при этом Карловицком договоре: Венгрия, которая в продолжение двух веков сопротивлялась всем нападениям со стороны Османской империи и территория которой была как бы Фермопилами христианского мира, ослабленная, наконец, внутренними раздорами и внешними войнами, бывшая целью нападений то со стороны германских императоров, то со стороны константинопольских султанов, утратила в это время свою независимость и была присоединена к владениям австрийского дома. Между государствами и государями, подписавшимися под этим договором, участвовали и цари Московские - новая могучая сила, на которую до сих пор, среди борьбы между христианами и неверными, не обращали большого внимания и которая должна была впоследствии нанести самые сокрушительные удары османскому владычеству.

Если турки остались еще обладателями многих стран, отнятых ими у христиан, то только потому, что их империя не казалась уже опасною для европейских государей. На турецкую империю перестали смотреть как на силу, которую следовало истребить вооруженной рукой; довольствовались тем, что отнимали у нее или приобретали иным способом те блага и преимущества, которые были у нее в руках, но которыми она не пользовалась. На европейскую промышленность, при содействии дипломатии, можно было исключительно возложить достижение такого рода победы над нею. Когда знаменитый колосс Родосский упал, то долго никто не мог поднять его, и он оставался лежать на земле. Наконец, наехали купцы, разделили между собой металл, из которого он был сооружен, и нагрузили им своих верблюдов. Такова же была судьба Османской империи.

Глава XLI

Взгляд на крестовые походы в XVI и XVII столетиях. - Мнение Бэкона. - Памятная записка Лейбница на имя Людовика XIV. - Последний крестовый поход против турок. - Воспоминание о Иерусалиме. - Путешествие в Святую землю
(XVII и XVIII вв.)

В ту эпоху истории, которой мы достигли, те страстные увлечения, которые породили чудеса крестовых походов, перешли в состояние отвлеченных идей, привлекавших более внимание писателей и ученых, чем царей и народов; таким образом, священные войны с их причинами и последствиями сделались достоянием ученых и философов, выводящих из них свои заключения. И потому самому, что крестовые походы сделались предметом рассуждений, можно сказать, что исчез вполне тот энтузиазм, которому они были обязаны своим возникновением. Некоторые последователи Лютера видели даже в турках помощников протестантских христиан; их привело к этому странному мнению то убеждение, что римские папы были единственными двигателями священных войн. Папы, между тем, стали во главе крестовых походов только тогда, когда их сила и общее рвение к ним ослабло. Они в этом случае заявили себя бодрствующими стражами христианства и верными охранителями христианской Европы; усердие их в деле священных войн в дни опасности было внушаемо им религиозным патриотизмом.

Мы должны, однако же, сказать, что великие писатели и люди, известные своим просвещением и принадлежавшие к последователям реформы, оплакивали в это время равнодушие христианского мира к священным войнам. Канцлер Бэкон в диалоге своем о священной войне ("De bello sacro") пустил в ход всю силу своей диалектики, чтобы доказать, что турки были вне закона, общего для всех народов; он призывал и естественное право, и право человеческое, и право божественное против этих варваров, которым он отказывал в имени народа, и настаивал на том, что с ними следует вести такую же войну, как "с пиратами, антропофагами и хищными животными".

Отчасти разделяя мнение знаменитого канцлера, нельзя, однако же, допустить подобных преувеличений; самые пламенные проповедники крестовых походов никогда не заходили так далеко. Другой философ того же времени говорил с большей умеренностью и правдой о способе войны с турками. В то время, когда Людовик XIV намеревался воевать с Нидерландами, Лейбниц послал ему записку объемистого содержания, чтобы убедить его возобновить поход Людовика Святого в Египет. Завоевание этой богатой страны, которую Лейбниц называет Восточной Голландией, должно было содействовать торжеству и распространению христианской веры; оно должно было доставить христианнейшему королю знаменитую славу Александра, а французской монархии - самые верные средства для достижения могущества и процветания. "Египет - мать земледелия, промышленности, - говорил он, - служит в одно и то же время и преградою и путем между Африкой и Азией; он есть соединительный пункт и место общего торгового склада, с одной стороны, для Индии, а с другой - для Европы; он, в некотором роде, "око" прилегающих к нему стран; богатый по причине плодородия своей почвы и многочисленности своего населения, среди пустынь, окружающих его, он соединяет в себе чудеса природы и искусства, которые в продолжение стольких веков составляют предмет вечно нового удивления". Германскому философу представлялась уже христианская вера вновь процветающей в Азии и соединяющей весь род человеческий под одними законами; одним словом, в обладании Египтом ему виделось столько преимуществ для Франции и для христианства, что "за исключением философского камня" ничто в мире не казалось ему столь важным, как завоевание этой страны.

Мы имели случай познакомиться со многими мемуарами XV и XVI столетий, имевшими целью убедить христианских владетелей перенести войну на Восток. Св. Франциск Сальский, живший при Генрихе IV, часто в письмах своих высказывал желание увидеть Святую землю освобожденною от ига неверных. Бонгарс, озаглавливая собрание историй, изданное им, "Gesta Dei per Francos", выражает этим свое благоговение к священным предприятиям во имя Креста. В одном посвящении Людовику ХIII он не упускает из вида напомнить монарху о примере его предков, которые отправлялись на Восток, и обещает ему славу героя и святого, если он предпримет освобождение Византии или Иерусалима. Таким образом, проповедовали священную войну даже в книжных посвящениях, но в сущности никто не думал принимать крест или браться за оружие. Идея крестовых походов переходила постепенно в область поэзии, подобно тем сказочным чудесам, которым никто больше не верил, но которые воспламеняли еще воображение поэтов. Когда Тассо воспевал освобождение Иерусалима, священные войны могли только составлять великолепное содержание для эпопеи. Когда Буало, обращаясь в стихотворении своем к Людовику XIV, говорил ему: "Я жду тебя через полгода на берегах Геллеспонта", - нельзя было предполагать в нем другого намерения, кроме того, чтобы польстить великому монарху, и такого рода лесть достаточно выражала, сколько воспоминания о крестовых походах сохраняли поэзии и славы во мнении современников.

Однако же можно упомянуть еще об одной, последней попытке христиан против турок. Несколько лет спустя после договора Карловицкого Венеция, опасаясь лишиться своих владений в Морее, обратилась к помощи папы. Климент XI разослал повсюду своих легатов, чтобы убеждать царей и народы взяться за оружие. Во всех церквах проповедовали священную войну; музы христианства присоединили свои голоса к голосам проповедников крестового похода. Испания, Португалия, Генуя, Тоскана, Мальтийский орден снарядили корабли; многочисленный флот под знаменем церкви двинулся в архипелаг и к берегам Азии. Климент употребил свои собственные сокровища на войну, успех которой, как он выражался, охотно купил бы он посредством продажи "чаш и дароносиц". По призыву папы императорская армия выступила навстречу туркам, которые надвигались на Германию; 6000 швейцарцев, вооружившихся на средства римского двора, присоединились к немецкой армии; христианский мир молился о торжестве христовых воинов, сражавшихся в Венгрии и в Пелопоннесе. Когда узнали о победах, одержанных над турками, верховный первосвященник во главе священной коллегии отправился в церковь Санта-Мария-Маджоре для возблагодарения Господа воинств; знамена, отнятые у турок, были положены на алтарь Богородицы, к предстательству которой прибегали верующие. Тогда османы подчинились судьбе, которая повелевала им остановиться на пути завоеваний, и стали заботиться только о защите своей империи, угрожаемой поочередно то германцами, то русскими. Когда опасность для христианства миновала, то и церковь перестала проповедовать экспедиции против турок, и с тех пор побуждением к войне с Востоком служило только честолюбие государей или воспоминания о древней Греции.

 

Во всех этих войнах с османами не было ни одного воспоминания, никакого предания, которое могло бы возбудить энтузиазм христианских народов. Необходимость для каждого народа на Западе защищать свои собственные очаги действовала на души и сердца верующих менее сильно, чем одно имя Иерусалима, одно представление мест, освященных присутствием и чудесами Иисуса Христа. С прекращением войн с мусульманами снова начались путешествия к Святым местам, и крестовые походы за море кончились тем же, чем и начались. В продолжение XVI и XVII столетий множество лиц святой жизни, знаменитых государей посетили Иудею в качестве пилигримов; большинство христианских государей, по примеру Карла Великого, полагали славу теперь не в освобождении Иерусалима, но в оказании покровительства христианскому населению Иудеи. Капитуляции Франциска I, возобновленные большей частью его приемников, заключали многие постановления, которые обеспечивали последователям Христа мир и свободное исповедание христианской религии среди неверующих народов. В царствование Генриха IV французский посланник при константинопольском дворе Дезе посетил иерусалимских христиан и принес им утешение с истинно царской щедростью. Граф Ноантель, представитель Людовика XIV при дворе турецкого султана, также посетил Святую землю, и имя могущественного монарха было благословляемо у Голгофы и в Святых местах. После договора Пасаровицкого Порта отправила к Людовику XIV торжественное посольство. Оно было уполномочено представить христианнейшему королю фирман турецкого повелителя, по которому католикам в Иерусалиме предоставлялось безусловное обладание Гробом Господним и свобода восстановления своих церквей. Христианские государи ежегодно посылали свои приношения священному городу; во время торжественных церемоний храм Воскресения Христова блистал драгоценными украшениями, присланными в дар христианскими государями. Пилигримов принимали в Иерусалиме уже не рыцари-иоанниты, но иноки Францисканского ордена, сделавшиеся хранителями божественного Гроба.

 

Однако же пилигримство, как и крестовые походы, имело свои фазы процветания, колебания и упадка; энтузиазм пилигримов, как и воинов Креста, зависел от чувств и понятий, преобладавших среди великого европейского общества. Настала эпоха равнодушия, такого же, к какому близки теперь и мы, когда Святые места перестали привлекать к себе христиан Европы. В конце последнего столетия целая армия отправилась из портов Франции на Восток. Во время этой славной экспедиции французские воины одержали победы над мусульманами при пирамидах, в Тивериаде, на Фаворе; но Иерусалим, от которого они были так близко, не заставил биться их сердце, не обратил даже на себя их внимания: все уже было изменено в понятиях, которые управляли судьбами Запада.

 

Глава XLII