Л. Б. Алаев. История традиционного Востока
с древнейших времен до начала XX века. — М., 2004

Мифы народов мира о происхождении человека

Шумерская мифология
Давным-давно на земле жили одни боги. Правил ими бог Энлиль... Он сотворил день, дал всем растениям жизнь. Он же изобрел мотыгу и плуг — первые орудия земледельца.
Главным помощником Энлиля стал бог дождя и вод — брат Энлиля Энки. Он создал стаи рыб и пустил их в реки. Он запретил морским водам заливать сушу. Он сотворил много других полезных дел.
Племя великих богов... все больше и больше умножалось... И им не стало хватать пищи. И вот боги и богини обратились к Энки, чтобы он создал помощников божественной деве Ашнан, которая заготовляла зерно, и доброму Лахору, который разводил скот для питания богов. Однако Энки спал на дне моря и не слышал... Тогда его мать говорит ему:

Энки просыпается и отвечает матери:

Однако не все шло так, как было задумано. Перед сотворением человека Энки устроил пир. Энки и Нинмах выпили лишнего. И когда Нинмах начала лепить из глины людей, то у нее вначале получались лишь уродцы.
Энки стал лепить людей из глины, и тоже получались лишь уродцы, но затем он сделал и хороших людей.

Вавилонская мифология

Египетская мифология
Египтяне считали, что людей и их Ка (душу) вылепил из глины бараноголовый бог Хнум. Он главный создатель мира. Он вылепил весь мир на гончарном круге и таким же способом создал людей и животных.

Миф древних индийцев
Прародителем мира был Брахма. Люди же появились из тела Пуруши — первозданного человека, которого боги принесли в жертву в начале мира. Они бросили его, как жертвенное животное, на солому, облили маслом, обложили дровами. Из этой жертвы, расчлененной на части, родились гимны и напевы, кони, быки, козы и овцы. Из уст его возникли жрецы, руки его стали воинами, из бедер его были созданы земледельцы, а из ног родилось низшее сословие. Из разума Пуруши возник месяц, из ока — солнце, огонь родился из его рта, а из дыхания — ветер. Воздух произошел из его пупа, из головы произошло небо, а из ушей создались стороны света, ноги же стали землею. Так из великой жертвы вечные боги сотворили мир.

Миф древних китайцев
Вселенная первоначально представляла собой некоторое подобие содержимого куриного яйца. В это время внутри этого яйца родился Пань-Гу. Через 18 тысяч лет светлое начало (ян) образовало небо, а мутное и тяжелое (инь) — землю. 18 тысяч лет Пань-Гу вырастал на три метра в день, и так небо отделилось от земли. Когда Пань-Гу умер, из частей его тела произошел мир. Его дыхание стало ветром и облаками, голос — громом. Его левый глаз — солнцем, а правый — луной. Четыре конечности Пань-Гу образовали четыре стороны света, пять частей его тела — пять священных гор. Его кровь стала реками, а жилы и вены — дорогами на земле. Его плоть стала почвой на полях, волосы на голове и усы — созвездиями, волосы на теле — травой и деревьями. Его зубы и кости превратились в золото и камни, костный мозг — в жемчуг и нефрит, его пот стал дождем и росой. После смерти Пань-Гу паразиты, жившие на его теле, превратились в людей.

Греческая мифология
Согласно греческой мифологии, людей вылепил из земли и воды Прометей, сын титана Иапета, двоюродный брат Зевса. Прометей создал людей смотрящими в небо, по подобию богов.
По некоторым мифам, люди и животные были созданы греческими богами в глубине земли из смеси огня и земли, а Прометею и Эпиметею боги поручили распределить способности между ними. Эпиметей виноват в беззащитности людей, так как истратил все способности к жизни на земле на животных, поэтому Прометей должен был позаботиться о людях (дал им огонь и т. п.).

Миф народов Центральной Америки
Первых людей боги слепили из мокрой глины. Но надежд великих богов они не оправдали. Все бы ничего: и живые, и говорить умеют, но разве могут глиняные болваны хотя бы голову повернуть? Уставятся в одну точку и таращат глаза. А то расползаться начнут, чуть дождиком их покропит. Но хуже всего — бездушные они вышли, безмозглые...
Взялись боги за дело второй раз. «Попробуем сделать людей из дерева!» — уговорились они. Сказано — сделано. И землю заселили деревянные истуканы. Но сердца у них не было, и были они неразумны.
И решили боги еще раз взяться за сотворение людей. «Чтобы создать людей из плоти и крови, нам нужен благородный материал, который наделит их и жизнью, и силой, и разумом», — решили боги. Они нашли этот благородный материал — белый и желтый маис (кукурузу). Они обмолотили початки, замесили тесто, из которого и слепили первых разумных людей.

Миф североамериканских индейцев
Однажды было такое жаркое лето, что водоем, в котором жили черепахи, пересох. Тогда черепахи решили поискать другое место для жилья и отправились в путь.
Самая толстая черепаха, чтобы облегчить себе дорогу, сняла панцирь. Так она и шла без панциря до тех пор, пока не превратилась в человека — предка рода Черепахи.

Миф североамериканского племени Акома повествует о том, что первые две женщины узнали во сне, что люди живут под землей. Они вырыли яму и освободили людей.

Миф народа инки
В Тиауанако творец всего сущего сотворил тамошние племена. Он делал из глины по одному человеку каждого племени и рисовал платье, которое они должны были носить; тех, кто должен быть с длинными волосами, лепил с длинными волосами, а тех, кто должен быть стриженым, — с короткими; и каждому народу были даны свой язык, и свои песни, и злаки, и еда.
Когда творец закончил эту работу, он вдохнул жизнь и душу в каждого мужчину и в каждую женщину и приказал, чтобы они ушли под землю. А вышло каждое племя там, где ему было приказано.

Миф индейцев Мексики
Когда на Земле все было готово, Нохотсакьюм создал людей. Первыми были кальсия, то есть люди-обезьяны, затем коха-ко — люди-кабаны, затем капук — люди-ягуары и, наконец, чан-ка — люди-фазаны. Так он сотворил разные народы. Делал он их из глины — мужчин, женщин, детей, прилаживал им глаза, носы, руки, ноги и все остальное, затем клал фигурки в костер, на котором обычно пек тортильи (кукурузные лепешки). От огня глина твердела, и люди оживали.

Австралийские мифы
Вначале Земля была покрыта морем, а на дне высохшего первобытного океана и на склонах скал, выступающих из волн, находились уже... комки беспомощных существ со склеенными пальцами и зубами, закрытыми ушами и глазами. Другие подобные человеческие «личинки» жили в воде и были похожи на бесформенные шары сырого мяса, в которых только угадывались зачатки частей тела человека. Птица-мухоловка каменным ножом отделила человеческие зародыши друг от друга, прорезала им глаза, уши, рот, нос, пальцы... Она научила добывать огонь трением, готовить пищу, дала им копье, копьеметалку, бумеранг, каждого снабдила его персональной чурин-гой (хранительницей души).
Разные австралийские племена считают своими предками кенгуру, страуса эму, опоссума, дикую собаку, ящерицу, ворона, летучую мышь.

Жили некогда два брата, два близнеца — Бунджиль и Палиан. Бунджиль мог превращаться в сокола, а Палиан — в ворона. Один брат деревянным мечом сделал на земле горы и реки, а другой — соленую воду и рыб, обитающих в море. Однажды взял Бунджиль два куска коры, положил на них глины и стал ножом мять ее, вылепив ноги, туловище, руки и голову, — так он создал мужчину. Сделал он и второго. Был он доволен своей работой и от радости исполнил танец. С тех пор существуют люди, с тех пор от радости исполняют танцы. Одному мужчине он прикрепил древесные волокна как волосы, и другому тоже — у первого волосы были курчавые, у второго — прямые. С тех пор у мужчин одних родов волосы курчавые, а у других — прямые.

Скандинавская мифология
Сотворив мир, Один (верховное божество) и его братья задумали его населить. Однажды на берегу моря они нашли два дерева: ясень и ольху. Боги срубили их и сделали из ясеня мужчину, а из ольхи — женщину. Затем один из богов вдохнул в них жизнь, другой дал им разум, а третий — кровь и румяные щеки. Так появились первые люди, и звали их: мужчину — Аск, а женщину — Эмбла.

Индия и Китай в древности. § 3

Древнеиндийская цивилизация

Одной из самых самобытных цивилизаций Востока была индийская. Ее вклад в общую культуру человечества поистине огромен. Уже в древности об Индии знали как о «стране мудрецов».

Хараппская цивилизация

...Одной из самых ярких страниц в истории древнеиндийской культуры была Хараппская цивилизация. Когда в 50-е гг. прошлого века английский генерал А. Каннингем, руководивший археологическими работами в Индии, при осмотре древнего городища в Хараппе (совр. Пакистан) обнаружил печать с «неизвестными знаками», он, безусловно, и не подозревал, какой важности открытие было им сделано. До планомерных раскопок, которые начались лишь в 20-е гг. в долине Инда (раскопки в Хараппе и Мохенджо-Даро, что на языке синдхи означает «холм мертвых»), науке практически была неизвестна цивилизация, ныне называемая Хараппской.
В настоящее время эта цивилизация предстает перед нами как высокоразвитая, возникшая на местной основе. Ее поселения обнаружены теперь на огромной территории: более чем на 1100 км с севера на юг и более 1600 км с запада на восток. По подсчетам ученых, в наиболее крупных городах проживало до 100 тыс. человек. В ту эпоху города были центрами торговли, ремесла, в них находились и административные власти, но большинство населения — земледельцы и скотоводы — продолжало жить общинами в сельской местности. В течение многих десятилетий ведут ученые спор о хронологии Хараппской цивилизации. Сейчас наиболее принятой является следующая датировка: 2500 (2300)—1800 (1700) гг. до н. э. ...
Одна из самых сложных загадок Хараппской цивилизации — язык и письменность. К настоящему времени найдено свыше 1 тыс. печатей с надписями, которые наносились также на керамику, металлические изделия. Ученые выделили более 400 различных знаков, но вопрос о том, каковы истоки этой письменности и на каком языке говорило население хараппской культуры, — предмет острейших дискуссий.
...Древнейший письменный памятник индоариев «Ригведу», по мнению большинства современных ученых, следует датировать XI—X вв. до н. э. Данные ведийских текстов позволяют в общих чертах проследить продвижение индоарийских племен на восток и освоение ими областей Гангской долины. Это был продолжительный процесс, занявший несколько столетий...

Индия в эпоху Маурьев

Создание Маурийской империи явилось важнейшим историческим событием в жизни страны. Впервые столь значительная территория (фактически весь Индостан, за исключением крайнего юга) вошла в состав объединенного государства.
У античных авторов имеются сведения о борьбе царя Чандрагупты из рода Маурьев с греко-македонскими гарнизонами и наместниками, которые были «посажены» в Индии Александром Македонским. У Плутарха сохранилось далее любопытное сообщение о встрече в Пенджабе юного Чандрагупты с Александром. Так или иначе, удачная война с остатками греческих войск усилила позиции Чандрагупты и позволила ему двинуться из Северо-Западной Индии, где он находился, к Паталипутре.
Примерно в 314 г. до н. э. Чандрагупта стал полноправным правителем, основателем новой династии — Маурийской. Но политическая обстановка продолжала оставаться крайне напряженной. Особенно сложными были взаимоотношения с Селевкидами, которые создали свое государство как бы на развалинах империи Александра. Античные писатели рассказывают о военных столкновениях Чандрагупты с Селевком Никатором, тогдашним правителем этого государства, и о заключении между ними мира (в 303 или 302 г. до н. э.)...
О важнейших политических событиях, системе управления империи Маурьев, политике царя Ашоки мы знаем благодаря его многочисленным надписям-эдиктам, найденным в различных частях Индии. Надписи позволяют довольно точно датировать начало его царствования — 268 (267) г. до н. э. Места находок эдиктов царя дают возможность очертить границы его империи: она включала не только области Западной, Центральной, Восточной и Южной Индии (кроме крайнего юга), но и территории Пакистана и некоторые районы Афганистана. Сопоставление индийских и «неиндийских» версий эдиктов царя Ашоки показывает, что основной текст указа составлялся в столице империи Паталипутре, откуда затем рассылался в различные провинции. Здесь местные писцы переписывали его на соответствующие диалекты и языки в зависимости от проживавшего там населения, внося в первоначальный текст особенности своего родного языка.
Судя по эдиктам, Ашока особое внимание уделял буддизму. Согласно его собственному признанию, он посетил буддийскую общину, стал мирянином — последователем учения Будды, а совершая путешествие по империи, направился в Лумбини — место, где, согласно бытующей традиции, родился сам основатель буддизма.
После смерти Ашоки империя была поделена на западную и восточную части. Наследники императора уже не могли сохранить былого могущества государства.

Кушанская и Гуптская империи

После падения Маурийской империи на северо-западе Индостана образовалось несколько небольших индо-греческих государств, политическая история которых восстановлена пока лишь в самых общих контурах. Наиболее известным индо-греческим царем был Менандр, находки монет которого позволяют очертить границы его власти: Гандхара, Арахосия, некоторые районы Пенджаба.
Индо-греческим царям пришлось столкнуться с племенами саков, которые в I в. до н. э. проникли в Индию из Средней Азии. Вначале успех сопутствовал индо-грекам, затем сакам — в Северо-Западной Индии были созданы индо-сакские государства. Позднее политическая карта этого региона стала еще более пестрой: возвышаются индо-парфянские династии, которые старались захватить территории индо-греческих и индо-сакских правителей. Индо-парфяне особенно усилились при царе Гондофаре, но вскоре и им пришлось уступить власть новой могущественной династии — Кушанской. Первоначально кушаны занимали области Бактрии в Средней Азии. Постепенно кушанские цари значительно расширили территорию своего государства.
...Самым известным кушанским правителем был Канишка, с именем которого связаны расцвет империи, подъем экономики и культуры, утверждение и распространение «северного буддизма» — махаяны. Наши сведения о правлении Канишки основываются на небольшой серии надписей и данных нумизматики. Кроме того, о нем сохранилось немало свидетельств в поздних буддийских сказаниях, в которых традиция рисовала царя как ревностного буддиста.
...Позднее почти все индийские владения Кушан стали частью Гуптской империи.
Укрепление Гуптского государства приходится на период правления Чандрагупты I, который носил пышный титул «правитель великих царей». Начало правления Чандрагупты — «эры Гуптов» — датируется 320 г. н. э.
Еще большего могущества империя достигла в правление Самундрагупты. Ему удалось захватить многие области долины Ганга и даже Декана. Области Юга, очевидно не вошедшие в состав империи, считались подвластными областями и выплачивали дань. В зависимом положении от Гуптов находились и некоторые районы Западной и Северо-Западной Индии. Тесные связи поддерживал Самундрагупта со Шри-Ланкой.
При Самундрагупте империя стала одной из крупнейших на Древнем Востоке. Расширилось ее влияние, тесные связи были установлены со многими государствами. По данным эпиграфики, Самундрагупта правил до 380 г. Затем трон перешел к его сыну Чандрагупте II, царствовавшему вплоть до 413 или 415 г.
Фигура Чандрагупты II — одна из самых популярных в индийской традиции, где он известен под именем Викрамадитьи (Солнце Могущества). Традиция связывает с периодом его правления творчество многих величайших писателей, поэтов и ученых. В современной индийской науке период Чандрагупты II нередко называется «золотым веком Гуптов».
Его преемникам пришлось вести очень упорную борьбу с племенами гуннов-эфталитов, вторгшихся в Индию. Гуннам удалось продвинуться в глубь Индии, захватив Синд, районы Раджастхана и Западной Индии.
Гупты еще в течение некоторого времени удерживали свою власть над Магадхой и другими территориями, но это были уже слабые потомки некогда могущественных гуптских царей. Так пала одна из крупнейших империй древности.

«Осевое время»

...Не претендуя на полное освещение сходства разнообразных религиозных и философских движений, сведем в таблицу тот вклад, который, по нашему мнению, внесло «осевое время» в духовную сокровищницу человечества.

Сравнительная характеристика «доосевого» и «осевого»
духовного багажа человечества

Существует христоцентрическая трактовка идеи Ясперса: «осевое время» находит завершение с возникновением христианства, это путь к единобожию, монотеизму. Но в то время возникает лишь одна монотеистическая религия (иудаизм)... Главным изменением являлось, как мне кажется, новое понимание роли человека в мире. Хотя вполне логично считать, что идея монотеизма заложена в этом постулате: если все люди едины, то и Бог един или же он не имеет значения (конфуцианство, буддизм).
Последствия «осевого времени» были многообразны.
1. Формирование «великих (больших) традиций». Так называют концептуальные основы буддизма, индуизма, конфуцианства, иудаизма и ряда иных течений в отличие от «малых традиций» — форм религиозности и мировоззрения, бытующих на массовом уровне.
2. Дифференциация религии от философии (метафизики), науки, права. В Индии в тот период такой дифференциации еще не произошло, но это характерное исключение. Как уже говорилось, Индия «отвергла» «осевые» идеи.
3. Появление интеллектуалов (интеллигенции), которые заместили магическо-жреческую элиту в роли носителей модели культурного и социального порядка. Начало интеллектуальной истории человечества.
4. Изменение характера политики. Появляются социальные конфликты не только из-за противоречий интересов групп, но и из-за противоречия между действительностью и универсальными ценностями.
5. Возникновение исторического сознания. Этим объясняется упоминавшееся выше осознание кризиса, упадка.
6. Возникновение идеологии и пропаганды. Империи начинают строиться на той или иной идеологической основе, становятся идеократическими. Появляются воззвания и манифесты, призванные убедить население в благотворности или неизбежности тех или иных действий властей, в том числе завоеваний.
Идеи «осевого времени» не были приняты сразу. Анаксагор был изгнан из Афин. Сократ казнен. Конфуцианцы подверглись гонениям и репрессиям при Цинь Шихуане. Буддизм не прижился в Индии. Но наследством «осевого времени» человечество живет до сего дня. Каждый Ренессанс есть возвращение к идеям «осевого времени» и знаменует духовный подъем.
Иногда возражают Ясперсу, говоря, что его видение, объединение разнообразных явлений в одно событие, — это лишь наше, современное восприятие. Ясперс соглашается: да, это именно для нас такое большое значение имеют эти идеи.
«Осевое время» понимается Ясперсом не только как определенный период, но и как рубеж, планка, которую народы берут в разное время. Или не берут. В последующие века эту планку преодолели германские и славянские народы на Западе, японцы, малайцы и таиландцы на Востоке. Остальные остались на предыдущей стадии и обречены на вымирание. Оставим это заключение на совести немецкого ученого.

Алаев Л. Б. История традиционного Востока
с древнейших времен до начала XX века. — М., 2004

Древняя Греция. От полиса к эллинистическому миру. § 5

Ви́дение мировой империи

С самого начала царствования Александр быстро и энергично расправляется со своими противниками. Он ликвидирует претендентов на престол и подавляет мятеж на Балканах. Греция волнуется, и Демосфен высмеивает «мальчишку», правящего в Пелле. Но молниеносный поход Александра разрушает все надежды, которые пробудила смерть Филиппа. Демонстрируя непреклонную решимость, Александр разрушает сопротивляющиеся Фивы, оставив в неприкосновенности лишь храмы и дом Пиндара, но, подобно отцу, ведет себя благородно по отношению к Афинам. Затем, мобилизовав македонскую армию и контингенты Эллинской лиги, он менее чем через два года после вступления на престол отправляется в Азию.
Походу в Азию (этому первому шагу правителя, от которого будет зависеть дальнейшее развитие событий) историческая наука уделяет недостаточно внимания. Потом события развиваются с последовательной логичностью: первые легкие успехи, падение Персидской державы — к тому времени, правда, достаточно подгнившей (о чем в течение полувека твердили авторы памфлетов), необходимость удержать завоеванное, искушения далекого Востока... Все это, в свою очередь, было началом сверхзавоевания, не знавшего границ.
Историки неоднократно пытались объяснить причины вторжения войска Александра в Азию. Одни полагают, что он был увлечен идеей освобождения Анатолийской Греции от варваров и мести за беды, причиненные Греции во время греко-персидских войн, другие считают, что его заботило распространение на Восток эллинской цивилизации, третьи, мыслящие более реалистично, видят в его делах продолжение дела отца, а именно поддержку десятитысячной армии Пармениона, которую Филипп послал в Азию и которая находилась на грани уничтожения; к этому же добавляют необходимость укрепления непрочного союза Македонского царства и Коринфской лиги.
Ко всему этому хотелось бы добавить еще мысль о коалиции Европы против Азии, навеянную «Илиадой»... Первое, что он сделал, вступив на землю Азии, — вонзил в нее копье, дабы стала она «землей, обретенной на острие копья». Таким образом, Александр сделал первый шаг навстречу своей мечте — шаг к созданию мировой империи. И Восток пал пред ним ниц, ибо он нес в себе неодолимый «божественный порыв»...

К единению мира

Империя держалась на одном человеке, правда, человек этот был нечеловеческой работоспособности. Ему помогали несколько приближенных: канцлер Эвмен и хилиарх (тысяцкий) Гефестион. Традиционная авторитарность македонской монархии усилилась при соприкосновении с Востоком — Александр пожелал видеть себя еще и преемником Ахеменидов.
Основной опорой империи была армия. За время походов в ней произошли глубокие изменения: все более таяло изначальное македонское и греческое ядро, шла вынужденная вербовка жителей Востока. Военные расходы, траты на содержание чиновников, строительство, роскошь двора — все это требовало очень больших денежных ресурсов.
Почти не взимая налогов с Македонии и совсем не взимая их с Греции, в Азии Александр сохраняет разнородную фискальную структуру. Практически каждая сатрапия имела специфическую систему налогообложения (налог с недвижимости или подушный), отработочную повинность, таможни. И особенно широко Александр пользуется сокровищами, накопленными во дворцах Ахеменидов.
Та же гибкость наблюдается и в местном управлении. Везде, кроме крайних восточных областей, где большие территории находились под военным управлением, административной единицей остается сатрапия. Сначала сатрапами были, за исключением Малой Азии и Сирии, местные властители, но Александр быстро заменяет их македонцами и греками. Сатрапы представляют собой лишь гражданскую власть, военная доверена стратегам, которые зависят только от царя. На должностях среднего звена он оставляет представителей коренного населения, так как только они разбираются в тонкостях местных языков и традиций. Таким образом, Александр мудро сохраняет за каждым регионом привычную систему управления, не пытаясь сгладить разнообразие частей многоликой империи.
Практика сотрудничества определялась новой политикой. Александр не был поборником панэллинизма. Он стремился не к подчинению и уничтожению завоеванных народов, а, наоборот, к слиянию их с греками в единое гармоничное целое, в которое каждый внес бы свою лепту.
И лучший способ достичь этой цели царь видит в смешанных браках. Он подает пример — женится на Роксане, дочери одного из владык Согдианы, а затем на трех персидских принцессах. По возвращении из Индии большинство его военачальников и десять тысяч солдат в один день торжественно сочетаются браком с местными девушками («свадьба в Сузах»). Александр приказывает воспитывать тридцать тысяч иранских детей на греческий манер.
Однако ему видна была и опасность, таившаяся в подобной политике. Увенчанный коронами «великих царей», ученик Аристотеля остался верен эллинству. Наиболее надежный способ обеспечить эллинизацию Востока — это основание новых городов. Большинство из них он назвал своим именем. Александрии (а их было самое меньшее 34) имели военные, административные и экономические функции. Формально снабженные некоторыми учреждениями, свойственными греческим полисам, они подчинялись власти правителя. Много столетий они оказывали значительное влияние на соседние с ними области, хотя не у всех у них была слава Александрии Египетской, призванной стать одним из самых прекрасных городов мира. Градостроительство и эллинизация шли рука об руку, но Александру были известны и другие способы распространения великолепной греческой культуры: внедрение греческого языка.
Для воспевания своих подвигов он приглашает таких известных художников, как Лисипп и Апеллес, организует музыкальные и спортивные состязания, как у себя на родине.
Почитая олимпийских богов, Александр вместе с тем проявляет достаточную терпимость и лояльность к другим верованиям. Например, он привозит из Индии старого брахмана Калана и разрешает ему ритуальное самосожжение на костре, тратит большие средства на восстановление храма Мардука в Вавилоне и храма Амона в Карнаке.
Исследователи заслуженно отдают должное страстному интересу Александра к духовной жизни, но надо добавить, что он еще и весьма трезво мыслил, понимая, что лишь обмен (в широком смысле) может обеспечить действительное объединение империи. Так, он способствовал обмену животными и растениями между отдаленными областями, который был своего рода предвосхищением селекции во времена эллинизма. Для переселения людей (еще более важного обмена) он строит и перестраивает дороги, каналы, порты, доки, корабли. Следуя гениальной интуиции, Александр вводит в империи единую монету — македонские монеты, чеканенные по аттическому весовому стандарту, заменившие в Азии более тяжелые дарики...

Новые религиозные общины

Приверженцы новых богов собирались в культовые общины. Для полисных божеств рамками культа являлся, по существу, полис, тогда как здесь мы имеем дело с частными объединениями, настоящими братствами, в которых верующие тесно общались, поскольку они сами выбрали почитание одного и того же бога.
Здесь сталкивались греки и варвары, полноправные граждане и иноземцы. Хотя рабы иногда объединялись отдельно, большинство братств принимало и свободных людей, и рабов. В них мужчины и женщины были равны, а дети даже допускались в хор в качестве певчих. Эти братства представляли собой первые ячейки социальной унификации. Классическому миру, в котором противопоставление грека варвару или гражданина рабу было абсолютным, где женщиной пренебрегали, пришел на смену новый мир, в котором противоречия стирались и все люди чувствовали себя братьями, потому что любили одного и того же бога и одинаково ждали от него спасения.
Существовали различные виды братств... Но разница между различными религиозными обществами в данном случае неважна. Суть их одна и та же: участники являлись братьями, собиравшимися для молитв, литургий или пиршеств. Смерть не разделяла их, поскольку у каждого общества часто было свое кладбище. Люди были объединены, поскольку избрали одного бога. Союз сердец скреплялся участием в одних и тех же церемониях, посвящениях, часто в форме окропления водой или кровью, в одних и тех же постах, ритуалах, которые, как, например, «катабасис» («сошествие в землю»), символизировали надежду на загробную жизнь. Главное же в том, что члены сообществ одинаково рассчитывали на спасение. Как прекрасно сказал Р. П. Фестюжье, достаточно заменить имя бога в знаменитой фразе из «Послания к галатам» (3:28), и у нас будет определение для всех религиозных обществ: «Нет ни иудея, ни эллина, ни раба, ни свободного, ни мужчины, ни женщины, но все едины во Христе».
Таким образом, тревожный дух эпохи лучшие развеивали занятиями философией, а простые души тешили себя надеждами, которые открывали им учения о спасении. Сложился тот самый тип религии, горячей и живой, который будет заимствован Римом, и вклад Востока (наряду, конечно, с греческими элементами) не должен быть в данном случае преуменьшен.
В этом же мире зарождалась и другая восточная мистическая религия — религия спасения, постепенно завоевавшая мир, — христианство. Психологически оно было подготовлено именно эллинистической религией, несмотря на то что его иудейские корни очевидны. Троица, возможность соединения божественной и человеческой природы, Богоматерь, культ святых — все эти догматы имеют прямые аналогии в религиозных представлениях, бытовавших в эллинистических царствах Востока, в то время как они глубоко чужды иудаизму. Весьма важно также и то, что христианство проповедует не страх перед Богом, а любовь к Богу, подобно мистическим религиям Египта и Азии.
В контакте Греции и Азии, который был следствием завоеваний Александра Великого, трудно измерить то, что дал Восток эллинистической цивилизации. Может быть, следует выразиться так: ничего для литературы и науки, немногим больше для искусства и философии, почти все — для религии.
Обобщая, можно сказать: все, что было смолото на мельнице языка, испытало незначительное восточное влияние, тогда как душевные порывы часто находили отклик в соблазнительных и таинственных верованиях и ритуалах Востока. Если египетский грек заболевал, то сначала он обращался к греческому врачу, который использовал почти чисто греческую методику диагностики, лечения, фармакопею. Но если он терял надежду обрести таким образом здоровье, то он охотно поднимался в горы, к фиванским гробницам, чтобы испросить выздоровление у Аменхотепа, сына Хапу, «благого бога», как его называют граффити, почти все составленные по-гречески.

Левек П. Эллинистический мир. — М., 1989

Западноевропейское Средневековье. Развитие феодальной системы. § 8

***

Усиление притязаний пап на обладание неограниченной властью и стремление возвысить папский престол над восточными патриархами не могли не вызвать резко отрицательного отношения со стороны византийских императоров и восточного духовенства, поскольку речь прежде всего шла о политическом противостоянии Рима и Константинополя. Рим угрожал распространить свое влияние на народы Восточной и Южной Европы. Конфронтация между западной и восточной церквами усугублялась догматическими, теологическими, обрядовыми и организационно-дисциплинарными разногласиями.
Камнем преткновения стал догмат об исхождении Духа Святого. Никейский «Символ веры» утверждал, что Дух Святой исходит только от Бога Отца, первого лица Троицы. Римская церковь стала настаивать на его исхождении от Отца и Сына (filioque). Это добавление было сделано в 589 г. на третьем Толедском соборе, а затем закреплено при Карле Великом Аахенским синодом в 809 г. Восточная церковь осудила это добавление как ересь. В вину латинянам она также вменяла учение о «благодати», запас которой якобы создавался деяниями святых, что давало возможность западной церкви за счет его отпускать грехи через продажу специальных грамот — индульгенций.
Несколько утихшие после коронации Карла Великого страсти с новой силой разгорелись в 858 г. Поводом для этого послужило смещение константинопольского патриарха Игнатия и избрание Фотия, одного из образованнейших людей своего времени, решившего восстановить несколько пошатнувшееся могущество византийской церкви. Папа Николай I отказался признать законность этого акта, опротестовал решение собора, поддержавшего Фотия, и объявил о лишении константинопольского патриарха всех степеней священства. Константинополь ответил папе анафемой. Папа поступил аналогичным образом. С этого времени разногласия между западной и восточной церквами однозначно вели к их разделению — схизме.
Кульминацией этой борьбы были драматические события 1054 г. в Константинополе: римский кардинал Гумберт возложил 16 июня этого года в Святой Софии грамоту с отлучением патриарха Михаила Кирулария от церкви, тот в свою очередь отлучил папского легата и объявил сторонников западной церкви еретиками. Он подробно перечислил все основные пункты расхождения с латинянами. Для восточной церкви были неприемлемы как обрядовые, так и догматические правила латинян: применение опресноков вместо квасного хлеба при причащении; соблюдение субботнего поста, целибат (безбрачие духовенства); обычай священников брить бороду; крещение посредством одного только обрызгивания, без погружения в купель; пренебрежение культом икон, место которых заняло скульптурное распятие.
В богословской сфере основным расхождением с латинянами было признание последними исхождения Святого Духа не только от Бога Отца, но и от Сына. Споры о природе Троицы, давно уже волновавшие восточную церковь, были по существу попыткой разрешить кардинальные философско-богословские вопросы о соотношении единства и множества, земного и небесного, человека и Бога. Греческие богословы в отличие от западных теологов подчеркивали самостоятельность лиц Троицы при единстве ее природы. В соотношении лиц Троицы они видели монархический принцип. Добавление западными богословами filioque означало замену монархического принципа иерархическим. Троица в их понимании превращалась в иерархизированное единство в отличие от монархически воплощенной триады восточного православия.
Средневековому мышлению Запада подобная иерархия лиц была ближе и понятнее, чем монархическая система, которая, в свою очередь, более адекватно отвечала самодержавной общественной структуре Византии. Западной религиозности был особо присущ культ Бога Сына Иисуса Христа, распятие — изображение Христа на кресте — стало главной святыней в храмах латинского Запада. На Востоке широкое распространение получило почитание Святого Духа и праздника Пятидесятницы (Духова дня).
Существенным различием восточной и западной церквей было отношение к проблеме свободы воли. Отсутствие корпоративного начала в византийском обществе и большее распространение индивидуализма приводило к замене августиновской концепции предопределения, ведущего человека к спасению или гибели, теорией синергизма — соединения свободной человеческой деятельности с Божественным милосердием. На теологии Августина зиждился основной принцип деятельности западной церкви: человек сам по себе бессилен перед грехом, и только церковь как корпорация может через церковные таинства обеспечить его спасение. Отсюда вытекала оценка церковью грехов и добрых дел человека, возможность индульгенций, учение о посмертной судьбе, суде над грешниками, чистилище и т. п.
Западная церковь в силу своей корпоративности значительно резче отделялась от мирян, чем византийская. Социальная обособленность латинского духовенства воплощалась в организации клира, прежде всего во введении целибата — безбрачия духовенства, отрицаемого на Востоке, и в установлении причащения клириков хлебом (телом Христовым) и вином из чаши (кровью Христовой), тогда как мирян — одним хлебом. В Византии же целибат распространялся только на монахов и епископов, а миряне, подобно священникам, причащались и хлебом и вином («под обоими видами»).
Многовековые распри между Востоком и Западом завершились в 1054 г. разделением церквей, каждая из которых считала себя единственно вселенской, ортодоксальной, а другую — еретической. Западная церковь стала называться римско-католической, а восточная — греко-православной. Схизма была итогом не только церковных разногласий, но и отражением существенных различий в историческом развитии западных областей Европы и Византии.

История Европы. — М., 1992. — Т. 2

***

...Медиевисты имеют дело с обществом, экономика которого обладала существенными особенностями. Основой хозяйственной жизни служило простое воспроизводство, нацеленное на обеспечение элементарных потребностей населения. Но если вдуматься, что представляли собою эти потребности, то мы увидим: в состав продукции домохозяйства включался наряду с необходимыми для него жизненными средствами также некоторый «избыток», предназначенный для удовлетворения таких социальных потребностей, как оказание гостеприимства, регулярное участие в пиршествах и обмен дарами. Ибо это аграрное общество могло нормально функционировать, лишь прибегая к указанным формам социального общения. Иными словами, те формы социального общения, которые с современной точки зрения могут расцениваться как факультативные, избыточные и необязательные для функционирования хозяйства, на интересующей нас ступени общественного и культурного развития представляли собой обязательные и жизненно важные его условия. Этим-то и объясняется, по-видимому, повышенное внимание имеющихся в нашем распоряжении текстов к дару и пиру. Эти институты суть важнейшие узлы межличностных связей. Обмен дарами, происходивший, как правило, на пирах, был одновременно и наиболее принятым способом перераспределения продуктов, и, главное, средством установления и упрочения мира, дружбы и взаимной поддержки.
Для того чтобы несколько яснее представить себе природу этого общества и поведение его членов, следует хотя бы вкратце остановиться на еще одном явлении. От эпохи викингов (VIII—IX вв.) сохранилось огромное количество кладов, разбросанных как в самой Скандинавии, так и в соседних странах. Ныне, как кажется, историки уже не придерживаются точки зрения, согласно которой обладатели сокровищ прятали их в беспокойное время для того, чтобы впоследствии воспользоваться ими. Ведь многие из этих кладов были спрятаны таким способом, который заведомо исключал их «востребование». Если часть сокровищ закапывали в курганах или в потаенных местах, то другие топили в болотах или на дне рек и морей. «Сага об Эгиле Скаллагримссоне» повествует о том, как этот скальд, предчувствуя приближающуюся кончину, схоронил в потаенном месте сундуки с серебром, в свое время полученным от английского короля, и умертвил единственных свидетелей — рабов, которые помогли ему спрятать его сокровища. Отношение к драгоценным металлам и изделиям из них — кольцам, гривнам, застежкам для плащей и т. п. — можно объяснить только уверенностью этих людей в том, что принадлежавшие им материальные ценности воплощали некоторые присущие им качества, что обладание сокровищами служило гарантией «успеха», «удачи», «везения» того, кому они принадлежали. Между индивидом и богатством, которым он обладал, существовала, по их убеждению, теснейшая связь, и эта связь сохранялась и после смерти человека.
В сагах и легендах упоминаются погребенные в курганах покойники, восседавшие на собственных сокровищах, оберегая их от возможных посягательств. Отношение к богатству, представления о судьбе, о смерти и потустороннем мире неразрывно переплетены в этом сознании. Все вещи, от оружия до сокровищ, выполняют определенные символические функции.
Обо всех этих явлениях мне неоднократно приходилось писать... я возвращаюсь к ним, собственно, для того, чтобы читатель по возможности отчетливо представил себе своеобразие цивилизации, которая, несомненно, не ограничивалась пределами древнескандинавского культурного круга. Но в других регионах Европы она в силу ряда причин выступает отдельными бессвязными фрагментами, в то время как на Севере нам легче опознать ее общие очертания.
Средневековая европейская цивилизация отнюдь не исчерпывается своей феодальной ипостасью. Не подвергая ни малейшему сомнению существенность отношений, которые выражались в ленном строе, вассалитете, равно как и в разных формах крестьянской зависимости от «благородных», вместе с тем едва ли правомерно игнорировать те формы человеческого общежития, которые выходили за рамки феодальных структур.
Важно обратить внимание на социальную многоукладность средневекового мира. В этом последнем наряду с феодальными военно-политическими и правовыми структурами были широко распространены рабство и вместе с тем наемный труд. Особую роль в функционировании и трансформации общества играл, разумеется, город, природа которого по своему существу весьма далека от феодализма. Но город средневековой эпохи — это особая важная тема, на которой следовало бы остановиться отдельно.

Гуревич А. Я. О средневековой крестьянской
цивилизации // Ключевые проблемы изучения и преподавания
истории Средних веков. — М., 2006

Исламский мир в Средние века. § 11

Содержание Корана

Коран состоит из 114 разных по характеру и объему глав (сур). Если исключить первую из них, небольшую молитву, часто повторяемую правоверными и играющую в исламе роль христианской молитвы «Отче наш», то все остальные 113 сур расположены в нем в порядке убывающего объема, так что последние из них, наименьшие, состоят всего из нескольких строк, тогда как первые представляют собой целые трактаты, разделенные на сотни небольших абзацев — аятов.
По характеру эти трактаты очень разнообразны. Наряду с переложением библейских историй здесь можно найти рассуждения о порядке развода, наряду с описанием исторических событий периода противостояния Мекки и Медины — рассуждения о мироздании, о взаимоотношениях человека с миром сверхъестественных сил. Много места уделяет Коран основам мусульманского права, встречаются в нем и лирико-поэтические тексты, и мифологические сюжеты. Словом, Коран, как, правда, и Библия, — это своего рода Божественная энциклопедия, «книга книг», свод знаний, заповедей и инструкций чуть ли не на все случаи жизни.
По некоторым подсчетам, около четверти текста Корана посвящено описаниям жизни и деятельности различных пророков. Почти все они библейские: Ной (Нух), Авраам (Ибрагим), Исаак (Исхак), Исмаил, Иаков (Якуб), Иосиф (Юсуф), Аарон (Гарун), Иов (Айюб), Давид (Дауд), Соломон (Сулейман), Илья (Ильяс), Иисус (Иса; Иса бен-Марьям, т. е. сын Марии, одной из немногих женщин, о которых с уважением говорится в Коране), Иона (Юнус), Моисей (Муса). Кроме них, в ранге пророка в Коране почему-то оказались и первочеловек Адам, и даже знаменитый Александр Македонский (Искандер). Замыкающим в этом списке стоит Мухаммед — последний и величайший из пророков. После него пророков более не было и не будет вплоть до конца света и Страшного суда, до второго пришествия Иисуса. Описания деяний пророков почти целиком взяты из Библии, лишь с небольшими изменениями. Так, Иисус не считается ни божеством, ни Сыном Божиим — в этом ислам гораздо более последовательно монотеистичен, нежели христианство. Однако, несмотря на это, в текстах Корана излагается версия о том, что Аллах вдохнул в чрево Марии свой «дух», после чего и родился Иисус. Аврааму и его «главному» сыну Исмаилу (а не Исааку, хотя этот последний тоже в чести) приписано основание священной Каабы.
В теологическо-философской части Коран буквально насыщен заимствованиями из Библии, что и понятно: не будучи крупным оригинальным мыслителем, Мухаммед с готовностью брал уже известное ему и с легкостью включал (от имени Аллаха) почти без изменений в свои проповеди. Однако это обстоятельство ничуть не повредило авторитету божественного Корана, а, напротив, отчасти даже способствовало ему: многие из завоеванных мусульманами христианских народов тем легче принимали ислам, что видели в этом вероучении знакомые им те же самые имена, сюжеты, легенды, заповеди и т. п.
Заметна некоторая разница не только в стиле, о чем уже упоминалось, но и в содержании ранних, мекканских, и более поздних, мединских, сур Корана. Разница эта сводится в основном к тому, что по мере своего развития, получения дополнительной информации и успеха Мухаммед все меньше делал акцент на туманных рассуждениях о Страшном суде и т. п. и все больше внимания обращал на четкую формулировку основных категорий, правил поведения, этическую норму и на строгую оценку исторических событий, на необходимые предписания и инструкции.

Васильев Л. С. История религий Востока. — М., 2004

Возрождение как культурно-историческая эпоха. § 14

Возрождение как особый тип культуры могло появиться благодаря тому, что в обществе сложились условия для формирования нового мировоззрения, новой концепции человека. Бурный рост городов в Италии, укрепление бюргерства, зарождение новых социально-экономических отношений, некоторое ослабление духовного давления церкви, антицерковность городской культуры, первые ростки индивидуализма — все это стало питательной средой для него.
Вместе с тем Возрождение выросло на почве усвоения и переосмысления всего предшествующего опыта европейской культуры, не только античной, но и средневековой, хотя идеологи Ренессанса и не признавали этого. Противопоставление своей эпохи, своеобразие которой деятели ренессансной культуры не только понимали, но постоянно подчеркивали, христианскому Средневековью было одним из основных мировоззренческих принципов Возрождения и методов самоутверждения нового мировоззрения, искусства и образа жизни. Гуманисты стали родоначальниками концепции мрачного, фанатически религиозного варварского Средневековья, на фоне которого тем ярче сиял светлый гений Возрождения. Оставим в стороне этические оценки этого явления. Констатируем лишь, что реальное соотношение Средневековья и Возрождения не было таким, каким хотели представить его гуманисты.
В числе главных отличительных черт Возрождения (откуда оно получило и свое название) — стремление к возрождению античной культуры, которая стала объектом страстной ностальгии и зачаровывающим идеалом. Конечно, ренессансное понимание Античности тоже не могло быть точной реставрацией классической культуры. Однако если в Средние века, даже в периоды наиболее оживленного обращения к ней, предполагалось преимущественно пассивное, в некотором смысле даже «иллюстративное» ее использование, то в эпоху Возрождения классическая культура впервые становится активно действующим фактором преобразования жизни и мышления.
XIV — середина XV в. — время углубления основных принципов гуманистической культуры и распространения ее вширь, собираются и критически изучаются древние рукописи, большой шаг вперед делает философия, серьезно и по-новому осваивается античное наследие. Укрепляются позиции светского рационалистического знания. В первые десятилетия XV в. гуманизм превращается в широкое культурное движение, ведущим центром которого становится Флоренция. Гуманистические принципы проникают в образование, в школы и университеты, где в это время расширяется преподавание не только гуманитарных, но и естественных наук.
В Италии возникает своеобразная гуманистическая культурная среда, в которой главным мерилом человека становится не его происхождение, не богатство, не святость, не религиозная добродетель, а доблесть, «которая дает человеку крылья» и которая должна была реализовываться в устремленности человека к познанию, творческой деятельности, истинном благородстве, постоянных личных усилиях человека в самосовершенствовании.
Идеал Возрождения — гармонически развитая личность, обладающая огромными творческими потенциями и способная их реализовать. Однако индивидуализм Возрождения, кроме многих положительных сторон, иногда оборачивался жестокостью, пренебрежением этическими нормами, абсолютизацией свободы личности.
На основе мировоззренческой общности и единства культурных устремлений складываются новые формы общения, в фундамент которых заложены представления о досуге древних, посвященном научным занятиям и философским беседам. Несмотря на сложность отношений внутри этой среды, она не была профессионально и социально замкнута. В нее могли входить и отпрыски самых знатных семей Италии, и простые горожане.
Выдвижение идеала нового человека и нового образа жизни сами по себе были чрезвычайно важными факторами культурной и общественной жизни. Гуманизм в лице своих лучших представителей нес и призыв к активизации гражданственности, к деятельной жизни, направленной не исключительно на самосовершенствование, но и на пользу сограждан. Гражданственность стала одной из главных черт гуманизма, особенно флорентийского. В ренессансной культуре на смену устремленности к Богу, сосредоточенности на отношении мира земного к миру небесному приходит открытие человека, упоение его творческими возможностями, ощущение могучего зова земного бытия. Мировоззрение Ренессанса не перестает быть религиозным, но оно принципиально светское.
Одной из основных идей эпохи стало возрождение комплекса гуманитарных знаний Античности. Развитие естественно-научных интересов в конце Возрождения, приведшее к рождению подлинной науки, не вытекало из основных гносеологических установок Возрождения, гуманисты порой без благосклонности относились к ним. Однако обращенность ренессансной культуры к миру побуждала к познанию не только человека, но и природы.
Выступая против догматического мышления, гуманисты полагали, что возможно существование не одной, а различных концепций природы. Это разрушало средневековую концепцию единого знания, единой интерпретации мира, а в итоге — и единого его творца, т. е. основных постулатов средневекового христианства. Борьба против феодальной церковности — важная черта культуры Возрождения.
Мыслители гуманизма считали, что человек может подчинить себе природу. Однако пути воздействия на нее они искали не только в науке, но и в магии, астрологии, алхимии, время наиболее широкого распространения которых не классическое Средневековье, а эпоха Возрождения. Философская мысль Возрождения, однако, больше интересовалась вопросами этики, чем онтологии и гносеологии.
Вторая половина XV в. в Западной Европе отмечена возрождением интереса к эллинистической культуре, а в философии — к Платону и неоплатоникам. Большую роль в развитии этого интереса сыграли контакты западноевропейцев с византийскими гуманистами. Центром византийского культурного влияния была Италия, но в той или иной мере его испытали и другие страны Европы.
Возрождение приносит с собой и новое видение мира, новый стиль мышления, новую психологию. Изменяются представления и ощущения времени и пространства, усиливается методическое осмысление реалий, развивается способность к абстрагированию, математизации, и в то же время растет интерес к чувственно-конкретному познанию мира, к практической и изобретательской деятельности. Происходит секуляризация и в определенной степени рационализация сознания.
Возрождение произвело подлинную революцию в искусстве. Искусство приобретает подчеркнуто светский характер, в нем резко усиливаются реалистические тенденции, воплощается новый идеал красоты, понимание прекрасного, отрицающее средневековую эстетику.

Возникновение мирового рынка. § 15

Важно, чтобы ученики отчетливо себе представляли, насколько несовершенными и медлительными, разумеется, по сравнению с нашим временем, были средства транспорта в начале Нового времени и с какими трудностями, в особенности затратами времени, были сопряжены тогда дальние путешествия.
В научной литературе приводятся следующие данные о средней скорости средств транспорта, которые использовались для доставки важных государственных сообщений — гребных галер, парусных судов, а также конных и пеших гонцов. Морем, на укрепленной галере (по особо важным государственным делам), удавалось пройти в среднем 200 км в день. Парусник при хорошем ветре покрывал иногда большее расстояние, но это было делом случая, потому что в штиль или непогоду его могло попросту снести в противоположную сторону. По суше конная почта могла преодолевать до 130—135 км в день, а пеший гонец на долгой дистанции, до десяти дней, — 25—30 км в день, в исключительных случаях — 40 км, разумеется, на более короткой дистанции он мог развить несколько большую скорость.
Может показаться парадоксом, что главным препятствием в то давнее время служило не пространство, которое нужно было преодолеть путнику, но человеческий фактор. В этом заключается, может быть, главное, принципиальное отличие того времени от нашего, когда больше времени требуется, чтобы добраться из многолюдного города, где он живет, в аэропорт, допустим из Москвы в Шереметьево, чем самолетом из одного аэропорта в другой, отстоящий на многие сотни километров, например из Шереметьева в Пулково близ Санкт-Петербурга.
В начале Нового времени все было наоборот. Человек сближал, расстояние отдаляло: пройденные пространства было тем труднее преодолеть, чем меньше они были населены. Историки отмечают такую закономерность: в местности, где плотность населения составляет не менее сорока человек на квадратный километр, дороги надежны и относительно безопасны; при плотности пятнадцать человек на квадратный километр время в пути возрастает в два раза, а риски в путешествии — в 3—4 раза. Все современники отмечали удобные дороги и относительный комфорт гостиниц и постоялых дворов в густонаселенных Франции, Голландии, Англии и увеличение трудностей всякого рода в малолюдных окраинах Европы.
С этой точки зрения представляет интерес путешествие имперского посла к персидскому шаху Энтони Ширли, который потратил шесть месяцев на путь от Исфахана до Москвы через Каспийское море. Он прибыл туда в конце ноября 1599 г. После шестимесячной, почти неизбежной зимовки в Москве он через Ярославль, Рыбинск, Холмогоры и Архангельск покинул Россию северным путем; это было самым коротким и безопасным маршрутом в Смутные времена Бориса Годунова. Из Архангельска Ширли прибыл в Эмден на фламандском судне, а затем продолжил свой путь в Прагу. Он прибыл к воротам Градчан 11 октября 1600 г., т. е. через полтора года после отбытия из Исфахана. Между тем Ширли выполнял срочное дипломатическое поручение и располагал немалыми средствами. Поэтому его пример так показателен: он свидетельствует об оптимальных сроках передвижения через окраинные районы Европы, где плотность населения не превышала в среднем 5 человек на кв. км.
Чтобы понять истинные масштабы Европы и мира в начале Нового времени, недостаточно взглянуть на географическую карту. Необходимо представить, что путь от Атлантики до Сибири занял бы больше года, а от Мессины в Сицилии до мыса Нордкап в Норвегии — от 6 до 9 месяцев.
Еще большие затраты времени требовались, чтобы добраться из Европы в другие части света. От Испании до порта Веракрус в Мексике всего лишь 4860 миль морем, т. е. около 10 тыс. км. Чтобы преодолеть это расстояние, требовалось в среднем 91—92 дня. Рекордное для XVI в. время в пути составило 70 дней (июль — октябрь 1570 г.), самый длительный переход (с февраля по август 1633 г.) занял 179 дней.
Опираясь на сохранившиеся в архивах сведения о движении судов между Испанией и Мексикой, историки так рисуют превратности этого пути. Сначала корабль, отплывающий из Севильи в Америку, 2—3 месяца ждет благоприятной погоды или устраняет обнаруженные неисправности. Если он все же благополучно отправился в плавание, то у него два шанса из трех совершить короткое путешествие, т. е. уложиться в 3 месяца пути, и один шанс из трех провести в открытом море от 4 до 6 месяцев. При этом остается один шанс из десяти, что корабль никогда не достигнет берегов Мексики, став добычей пиратов или затонув во время бури. Путь обратно тоже займет в среднем 92 дня (установленные минимум и максимум составляют соответственно 43 и 175 дней).
Путешествие по самой Америке занимает еще больше времени. Отправляясь из Мадрида в Лиму или Потоси, мировой центр производства серебра, вы тратите на дорогу в лучшем случае 15 месяцев. Если вы задержитесь в Панаме, поджидая попутное судно, то подвергнетесь риску заболеть смертельной лихорадкой. Даже в самом благоприятном случае у вас имеется семь шансов из восьми прибыть на место назначения живым. Но если вы застрянете в Панаме на 9 месяцев, то три против четырех, что родные больше вас не увидят.
Путешествие морем в Китай вокруг Африки занимало и того больше времени. В XVIII в. средняя продолжительность французских экспедиций в эту страну, включая стоянку в Кантоне и заходы в индийские порты, составляла от 558 до 653 дней.

См.: Шоню П. Цивилизации классической
Европы. — Екатеринбург, 2005

Общество и экономика «старого порядка». § 16

Сословная структура европейского общества, сложившаяся еще в Средние века и с тех пор непрерывно эволюционировавшая, была вообще сложна и запутанна. Пожалуй, лишь во Франции начала Нового времени она приобрела относительно ясные, даже можно сказать классические, очертания.
В «Трактате о сословиях и простых достоинствах», опубликованном в 1610 г., перечисляются: 1) «церковное сословие, клир, ибо в правах посланники Божии должны сохранять первый ранг почета»; 2) «дворянство, либо старинное с незапамятных времен благородство, происходящее от древних родов, либо дворянство звания, проистекающего от службы или от сеньории, которые сообщают те же самые привилегии»; 3) «третье сословие, которое составляет остальной народ».
Но каждое из этих основных сословий имеет свою собственную иерархию. Во главе первого сословия стояли три высших ранга — кардиналы, примасы, архиепископы и епископы; прочие духовные лица принадлежали к четырем низшим рангам.
Дворянство подразделялось сверху вниз на принцев крови, принцев — родственников короля, состоявших в более отдаленном родстве с королем, «высокое рыцарское дворянство», различающееся между собой достоинством своих феодов в нисходящем порядке: герцог, маркиз, граф, барон, шателен (кастелян, т. е. владелец замка), наконец, «простое дворянство рядовых благородных, профессиональных военных». Второе сословие включало также чиновников судебного и финансового ведомств, принадлежавших к дворянству по должности и званию.
К высшему слою третьего сословия принадлежали люди образованные, имеющие дипломы факультетов теологии, юриспруденции, медицины, искусств, — адвокаты, финансисты, «практикующие врачи и дельцы» (секретари суда, нотариусы, прокуроры, судейские длинной мантии, судебные приставы короткой мантии), т. е. чиновники, должности которых не давали права на принадлежность к дворянству. Следующими за ними по степени важности считались купцы, «как по причине полезности, даже общественной необходимости, так и из-за обыкновенного богатства, которое приносит им доверие и уважение». Купцы были предпоследним слоем третьего сословия, если считать от его верхних уровней, который имел право на некоторые знаки почета и уважения: их называли «почтенными людьми» или «честными персонами» и «городскими буржуа». Этим же правом пользовались стоявшие ниже их в сословной иерархии аптекари, ювелиры, золотых и серебряных дел мастера, о которых говорилось: «Ежели они обитают в городе и причастны к почестям, должностям и привилегиям города, все могут претендовать на титул буржуа».
Ниже буржуа в сословной иерархии находились хлебопашцы, земледельцы или арендаторы. За ними следовали «ремесленники и мастеровые, которые занимаются искусствами механическими, а потому именуются ради отличия от свободных искусств механиками, подлыми и грязными». Еще ниже — «простые подсобные поденные рабочие, самые подлые из простолюдинов». В самом низу — категория «узаконенных нищих, бродяг и оборванцев, пребывающих в праздности и беззаботности за счет других».

См.: Шоню П. Цивилизации классической Европы

Индустриальное общество. § 18

В связи с демографическими процессами, происходившими в XVIII—XIX вв., полезно и интересно будет рассказать ученикам, какую опасность представляли для людей в начале Нового времени эпидемические заболевания.
«Избави нас, Господи, от чумы, голода и войны» — эти слова молитвы были отнюдь не данью вековой традиции. Еще 300—400 лет тому назад они выражали панический страх людей перед реальными бедствиями, с которыми не раз приходилось сталкиваться на протяжении жизни.
Вообще-то в начале Нового времени чумой (в память о катастрофической эпидемии XIV столетия) называли любую смертоносную эпидемию, например оспу — инфекционное заболевание, которое если не убивало человека в считанные дни, то оставляло глубокие следы на его лице. Знаками этой болезни были отмечены, в частности, такие известные деятели Французской революции конца XVIII в., как Дантон и Мирабо. Нередко эпидемический характер приобретал тиф. Он мог удерживаться в течение 10—15 лет на площади в несколько сотен квадратных километров. В болотистых местностях людей косила малярия. Она свирепствовала на трети территории Италии, была бичом окраинных районов Испании, сущим бедствием северной Германии, а также восточной Польши и Литвы.
И все же наибольший, просто мистический страх люди испытывали в начале Нового времени перед проказой (лепрой). Хотя в Европе пик этого заболевания пришелся на XII—XIII вв., когда весь христианский Запад покрылся многочисленными лепрозориями (лечебницами или, скорее, приютами для больных проказой), содержавшимися на счет церкви и властей.
Между концом XVI и началом XVII в. заболеваемость проказой быстро пошла на спад. Пустующие лепрозории, всегда внушавшие людям панический ужас, стали привлекать нищих и бродяг, готовых смириться с положением изгоев общества ради бесплатной кормежки. Власти многих стран стремились очистить лепрозории от мнимых прокаженных и сэкономить на средствах, отпускаемых на их лечение и содержание. Во Франции семь ордонансов 1543—1612 гг. преследовали эту цель. Уже при Ришелье большое количество псевдопрокаженных было изгнано из лепрозориев, хотя сами они продолжали существовать. Кольбер завершил дело, начатое при Ришелье: лепрозории за отсутствием больных проказой были закрыты, а их имущество передано больницам и божьим домам.
Высказывается несколько предположений, почему в начале Нового времени проказа резко пошла на спад. Одно из них сводится к тому, что заболевание, разбуженное Крестовыми походами, исчерпало само себя благодаря тому, что улучшение питания и личной гигиены людей повысило их сопротивляемость инфекции. Еще одно объяснение заключается в том, что проказа отступила перед другими опасными заболеваниями, которые обрушились на европейцев в начале Нового времени, — сифилисом и туберкулезом. Наконец, нельзя исключать и того, что возымели действие те элементарные меры предосторожности, прибегать к которым обычных людей и власти заставлял панический страх перед проказой.
Но во второй четверти XVII в. на Западную Европу, в тесной связи с бедствиями Тридцатилетней войны, обрушилась бубонная чума. В 1625—1640 гг. она стремительно атаковала Францию. Большое количество больных отмечалось в этой стране почти повсеместно. На город с населением 12—15 тыс. современники насчитывали до 1,5—2 тыс. больных. Напуганные смертельным характером болезни, жители Амьена сообщали властям о трагедии невероятного масштаба: 25 тыс. смертей в 1632 г., 30 тыс. в 1668 г., что в сумме превышало численность населения этого крупного города на севере Франции. Даже в скромной деревне душ на 700 жертвами чумы за три летних месяца 1625 г. стали 50 человек.
Однако интенсивность эпидемии во Франции компенсировалась ее относительно скоротечным характером. Уже в 1640 г. заболеваемость заметно снижается, а начиная с 1670 г. приобретает локальный характер. Франция, равно как Англия и Голландия, самые процветающие государства Европы того времени, оказалась в меньшей опасности, чем другие, более бедные и отсталые районы, в особенности юг и восток Европы. Но если на востоке Европы эпидемия чумы была во многом обусловлена длительными войнами — Тридцатилетней, рядом австро-турецких, то на юге, в Италии и Испании, она распространялась как бы сама собой, подобно тому как это случилось в Европе XIV—XV вв.
В Италии эпидемия чумы была главной причиной значительного сокращения численности населения — на 1 млн 729 тыс. человек, или 14%, в 1650 г. (11 млн 543 тыс.) по сравнению с 1600 г. (13 млн 272 тыс.). Однако убыль населения была неравномерной. Острова (Сицилия, Сардиния, Корсика) были лучше защищены от эпидемии своим изолированным положением. Здесь наблюдалось лишь некоторое замедление демографического роста. Апеннинский полуостров испытал убыль средних масштабов (порядка 10% — с 6 млн 235 тыс. душ в 1600 г. до 5 млн 567 тыс. в 1650 г.). Зато настоящая катастрофа произошла в долине реки По, где пересеклись два основных направления распространения чумы — морским путем через Центральное Средиземноморье, ставшее связующим звеном между главным очагом эпидемии в Индии и Европой, а также по суше через великие восточные равнины. Особенно пострадали Венеция и Милан. Всего население Северной Италии сократилось с 5 млн 412 тыс. душ в 1600 г. до 4 млн 225 тыс. в 1650-м, т. е. убыль составила 22%.
Что касается Испании, то чума ее надолго никогда не покидала и периодически давала о себе знать, главным образом в портовых городах. Но в XVI в. она как бы затаилась, чем и объяснялся заметный прирост населения в это время. Снова эпидемия чумы вспыхнула в конце XVI в. Затем она на полстолетия опять взяла передышку, чтобы в 1647 г. нагрянуть с новой силой. Убыль населения от этих эпидемий была огромной. По одним оценкам, за 60 лет, с 1590 по 1650 г., население Испании сократилось с 8,5 до 6,5 млн человек; по другим — с 9 до 6 млн. Севилья, город с населением 110—120 тыс., потерял в 1649—1650 гг. 60 тыс. жителей. Более длительная, но менее жестокая эпидемия 1676—1685 гг. обошлась Пиренейскому полуострову примерно в 250 тыс. душ. Следовательно, по минимальным оценкам, общее число умерших в Испании от трех эпидемий чумы в XVII в. составляло 1 млн 250 тыс. человек.

См.: Шоню П. Цивилизации классической Европы

Художественная культура. § 21

Классицизм — законная гордость французской культуры XVII века... Философия Декарта поставила краеугольным камнем мироздания мысль, а его математический метод мышления позволял как бы воссоздать идеальную логическую конструкцию вселенной и человеческой природы. Классические драмы Корнеля дали обществу программу, ставящую выше всего разум и долг, интересы общества и государства. Наконец, Пуссен стал создателем наиболее универсальной доктрины классицизма, связывающей идеалы красоты, истины и добра с разумом, закономерностью, целесообразностью и справедливостью. Это триумф рационализма, безграничной веры в организующие силы разума...

Особенно характерны для барокко живописность и иллюзорность, балансирование на грани реального и воображаемого, стремление к обману глаз, к выходу из изображенного пространства в реальное пространство, где находится зритель, к слиянию видов искусств, образующих торжественное эффектное зрелище... поражающее своим размахом воображение.

Прусс И. Е. Западноевропейское искусство
XVII века. — М., 1974

После долгих лет застоя — последней трети XVII и начала XVIII века — Франция не в состоянии сразу дать своей культуре положительную программу. Она начинает с отрицания. За своеволием и анархичностью рококо кроется дерзость и независимость воображения, идущего наперекор привычным и бесплодным нормам. ...Этот легкомысленный, изысканно-аристократический стиль подготовил почву для мощной демократической эпохи Просвещения.

Искусство XVIII века. — М., 1977

В чем сущность импрессионизма, его художественного метода? Импрессионисты стремились передать в своих произведениях непосредственное впечатление от окружающей среды, прежде всего от современного города с его подвижной, импульсивной, разнообразной жизнью. Это впечатление они стремились воплотить на полотне, создав живописными средствами иллюзию света и воздуха, богатой световоздушной среды. Для этого они разложили свет на основные цвета спектра, стараясь писать чистым цветом, не смешивая его на палитре и используя оптическое восприятие глаза, сливающего на определенном расстоянии отдельные мазки в общий живописный образ. Они стремились быть максимально приближенными к тому, как тот или иной предмет видит человек в натуре, а человек видит всегда его во всем сложном взаимодействии со световоздушной средой. Растворив цвет в свете и воздухе, лишив предметы материальности формы, импрессионисты тем самым разрушили в большой степени материальность мира.

Ильина Т. В. История искусств: западноевропейское
искусство. — М., 2004

Государство на Западе и Востоке. § 22

Под весьма интересным углом зрения рассматривает проблему образования единых централизованных государств французский историк Пьер Шоню. По его выражению, XVI столетие было веком «великих лоскутных империй». Эталоном в этом смысле являлась Испания времен Филиппа II, а за пределами христианского мира — Османская империя.
Империя Филиппа II в 1598 г. властвовала над 19 млн человек в Европе и косвенно над 30—40 млн во всем мире — от Севильи до Манилы на Филиппинских островах, включая Гоа в Индии, Веракрус, Мехико и Лиму в Центральной и Южной Америке. Между этими владениями испанской короны было много различий (географических, природных, культурных, исторических и т. п.). И только корыстолюбие Испании, куда ежегодно из Америки и других колоний поступало до 300 т серебра, ее военное превосходство над другими народами, а также усердие испанских должностных лиц, справлявшихся с поистине непосильной задачей удержания всех этих владений в покорности, в частности герцога Оливареса, первого министра (1621—1643), подлинного преемника Филиппа II, умершего в 1598 г., препятствовали развалу этой империи.
Столь же разнородное целое, по мнению ученого, представляла собой Османская империя. Она на трех континентах занимала чисто теоретически 4 млн кв. км, неуверенно правя 22 млн подданных.
Другой тип архаичного государства — Польша. Люблинская уния (1569) соединила Королевство Польское и Великое княжество Литовское в «республику» (Речь Посполитую), сохранившую за каждым субъектом особые законы, администрацию и войско, но управляемую общими сеймом и королем. Эта Великая Польша занимала 850—900 тыс. кв. км с населением около 10 млн душ.
«Можно ли считать Польшу полноценным государством?» — вопрошает П. Шоню. По его представлению, юг Украины населяли полуоседлые казаки, которые были скорее союзниками, чем подданными польских королей. Фактически Польша состояла из десятка тысяч крупных феодальных владений. Сейм был парализован благодаря liberum veto (праву вето), делавшему невозможным принятие в сейме важных решений. Территориальный распад, начавшийся еще в середине XVII в., в конечном счете привел к краху государства. Архаичная Польша, подчеркивает историк, раздираемая религиозными распрями, даже в период наибольшего могущества представляла собой всего лишь неустойчивую федерацию крупных феодальных владений. И перед лицом суровой реальности окружавших ее полноценных государств она была обречена исчезнуть в череде разделов 1772, 1793 и 1795 годов.
В XVII столетии рушатся многие из этих лоскутных империй. По словам П. Шоню, «XVII век обеспечивает торжество государств над империями». Ученый имеет в виду конечно же централизованное государство, которое готово пожертвовать территорией, чтобы добиться большей эффективности управления. Такое государство не стремится добавить себе хлопот путем присоединения новых территорий, что добавило бы ему трудностей и могло бы даже подорвать его могущество. Впрочем, централизованное государство не отказывается от империализма и тоже стремится к гегемонии, но иными средствами — не путем завоевания новых территорий, а посредством подчинения своему влиянию других государств или способом «тонкой игры» в уравновешивание одних противников другими. Первый тип гегемонии был характерен для Франции второй половины XVII в., второй — для Великобритании начиная с 1715 г.
Исключение из этого правила в XVII в. составляла лишь Россия, которая еще долго шла по пути расширения своей территории. Но, по мнению историка, «это особый случай», ведь Россия расположена на окраине Европы, на ее подвижной «границе» с Азией.
Ярким примером того, что XVII столетие было губительным для архаичных империй, по мнению французского историка, была Священная Римская империя, если не формально, то фактически распавшаяся в результате Тридцатилетней войны. Вестфальские договоры подвели итог небывалой катастрофы. За 20 лет, с 1625 по 1645 г., население империи сократилось с 20 до 7 млн человек, живших на территории 900 тыс. кв. км. На ее руинах сформировались новые государства — монархия Габсбургов (будущая Австрия), ставшая полюсом притяжения для католической части Германии, и курфюршество Бранденбург (будущая Пруссия), игравшая во многом аналогичную роль в ее протестантской части.
Правители наследственных владений Габсбургов начиная со второй половины XVII в. все меньше значения придавали императорскому титулу, хотя и не спешили от него отказаться. Зато все больше внимания они уделяли укреплению своих наследственных владений. Не борьба с протестантской «ересью» и не завоевание мирового господства становятся главной целью Габсбургов, но отвоевание захваченных ранее турками земель на Балканах.
В свою очередь, Бранденбург стараниями своих курфюрстов, ставших в начале XVIII в. прусскими королями, достигает военного могущества, вполне сравнимого с австрийским. Примерное равенство сил менее чем пятимиллионного государства и в 6 раз более многонаселенной Австрии, достигнутое около 1760 г., достаточно ясно доказывает преимущество среднего государства в классическую эпоху.
Францию П. Шоню считает образцовым государством Нового времени — «она огромна, плотно населена и крепка». Ее население на территории 450—520 тыс. кв. км увеличивалось при значительных колебаниях примерно с 15 млн жителей в 1610 г. до 17 млн в 1640 г., 19 млн в 1680 г., 17 млн к 1715 г., 22 млн к 1750 г. и 24 млн к 1770 г. Франция, по словам историка, сознательно отвергла имперский путь ради внутреннего совершенствования.
В Испании государство Нового времени утверждается в XVIII в.: с министрами, возглавляющими королевские Советы сверху, с интендантами, воплощающими в провинции волю министров, и начавшимся процессом административного подтягивания периферии страны к центру.
Централизацию страны обычно ставят в заслугу династии Бурбонов, воцарившейся в Испании в начале XVIII в. Но этот процесс шел параллельно с распадом старой империи. Испания, которая вышла из войны за наследство в 1713 г., — страна, ограниченная Пиренейским полуостровом и Америкой. Первый король из новой династии Филипп V управлял 16 млн подданных (чуть меньше 6 млн на полуострове и несколько больше 10 млн в Америке), тогда как Карл III, последний король из прежней династии Габсбургов, управлял 29 млн подданных (соответственно 11 и 18). Но зато власть Филиппа V стала гораздо реальнее, чем власть его предшественников. Следовательно, становление государства Нового времени в Испании проходит в результате разрушения империи.
Однако некоторые государства Европы в XVII в. не просто составляли исключение из общего правила становления более компактных, лучше управляемых государств, но даже двигались в противоположном направлении. По этому пути шла Швеция, которая в течение целого столетия растрачивала свои силы ради создания империи на берегах Балтийского моря.
По мнению П. Шоню, попытка встать в противоток дорого обошлась Швеции. В конце XVI в. Швеция была наиболее совершенным из северных государств: 1 млн подданных, послушное дворянство — вот, помимо таланта короля, секрет успехов Густава-Адольфа. Но достижения оказались призрачными — шведам пришлось нести ответственность за всю «балтийскую империю», включая Карелию, Ингрию, Эстонию, Ливонию, Западную Померанию и Бремен. Эта империя не только обеспечивала шведам контроль над хлебной торговлей, но и ставила заслон на пути выхода к морю растущим державам — Бранденбургу-Пруссии и России.
Победа была оплачена внутренним ослаблением государства. Выигрывала знать, расширявшая свою собственность, но тем самым подтачивалась основа свободного крестьянского хозяйства. Его продавали, отчуждали, разрушали. Королевский домен сокращался. В середине XVII в. корона и свободные крестьяне не сохранили и 30% земель, все остальное принадлежало знати. Столетием ранее соотношение между землей крестьян, короны и знати было примерно равно 50, 28 и 32% соответственно.
В XVIII в. в Швеции, которую поражение в войне с Россией спасло от перспективы превращения в бессильную империю, население удвоилось и завершилось формирование централизованного государства, отсроченное на столетие имперской авантюрой.

Ученикам будет интересно ознакомиться с характеристикой, которую дал видный отечественный историк-востоковед А. Ф. Миллер власти султанов в Османской империи. Султаны, по его словам, подавали пример расхищения народного достояния. По закону в империи существовало две раздельные казны: государственная (мири) и султанская (хазине). Средства личной казны султана никоим образом не могли расходоваться на государственные нужды. Только крайняя военная необходимость вынуждала султанов соглашаться на перевод части денег из личной в государственную казну, но не иначе как в порядке краткосрочного займа, под официальное долговое обязательство (министра финансов).
В то время как государственная казна, в связи с хозяйственной разрухой, испытывала хронический дефицит, личная казна султана пополнялась разнообразными «законными» и «специальными» поступлениями. Сюда поступала дань от вассальных дунайских княжеств и Египта, плата за утверждение североафриканских правителей в их должностях, поставки натурой и обязательные подарки (например, к ежегодному празднику Курбан-байрам или ко дню обрезания принцев), доходы от некоторых владений и пр.
Поскольку все государственные служащие считались рабами, султаны не только присваивали себе как «законные наследники» имущество военных и гражданских чинов, умерших естественной смертью, но также широко практиковали введенную с середины XVII в. систему казней опальных сановников с конфискацией их имущества. Этим способом султаны присваивали огромные богатства, награбленные визирями и пашами у населения, и вместе с тем освобождались от неугодных лиц, обладавших подчас опасным влиянием. А в глазах народа выставленная, как этого требовал обычай, у стен султанского дворца голова казненного сановника должна была знаменовать справедливое возмездие за злоупотребления и насилия.
Применялись и другие, поистине виртуозные способы пополнения султанской казны. Так, например, султаны выдавали своих дочерей в самом раннем детстве, а иногда и в младенческом возрасте за богатых сановников, которые обязывались присылать во дворец крупные суммы на содержание «супруги». Один из таких браков (в 1764 г.) имел специальное назначение — покрытие расходов по постройке новой султанской мечети.
Султанский двор, переняв византийскую пышность с сопутствующими ей явлениями коррупции и разврата, тратил огромные суммы. Титулованных особ, жен и наложниц, служанок и слуг, пажей, евнухов, стражи было более 12 тыс. человек. В числе придворных фигурировали не только обычные для других феодальных дворов ключники, стольники, постельничие, сокольничие, егеря, стремянные, но и такие специфические чины, как, например, начальники белых и черных евнухов, главный астролог, хранитель парадной шубы султана, хранитель султанской чалмы, страж султанского соловья, страж султанского попугая и т. д.
Дворец султана состоял из мужской половины (собственно дворец) и женской (гарем). Гарем охранялся черными евнухами. Он был центром дворцовых интриг и тайных заговоров. Султанши получали при посредстве евнухов взятки от сановников, добивавшихся прибыльного места, от провинциальных пашей, стремившихся утаить полученные налоги и дань, от иностранных послов. За эти взятки султанши воздействовали соответствующим образом на султана.
Наибольшим влиянием из женщин гарема обычно пользовалась султанша-мать (валиде). Однако и она в конечном счете зависела от самого влиятельного лица во дворце — начальника черных евнухов, так называемого кызлар-агасы (дословно — «начальник девушек»). Даже официально кызлар-агасы занимал одно из высших мест в османской иерархии. Он имел в своем ведении гарем, личную казну султана и ряд других источников дохода.
Фактически же он обладал еще большей властью ввиду сделавшегося обычным безволия и порочной распущенности османских султанов. Например, кызлар-агасы Бешир, умерший в середине XVIII в., был в течение тридцати лет некоронованным монархом. Через него, имевшего самый легкий и самый частый доступ к султану, действовали и янычары, и духовенство — решающие силы господствующего класса. Он назначал и смещал великих визирей, без него не решался ни один крупный политический вопрос. В прошлом раб, купленный в Абиссинии за 30 пиастров, он оставил после себя 29 млн пиастров деньгами, 160 роскошных доспехов и 800 часов, украшенных драгоценными каменьями. Его преемник, тоже по имени Бешир, пользовался не меньшей властью, но не поладил с высшим духовенством, был смещен и потом задушен. После этого начальники черных евнухов сделались осторожнее и старались не вмешиваться открыто в правительственные дела. Тем не менее тайное свое влияние они сохранили.
Воздействие всяких темных сил на султана облегчалось, помимо глубоких причин социального порядка, еще и тем явным вырождением, которое постигло династию Османа. Султаны давно перестали быть полководцами. Они не могли быть и хорошими администраторами, так как до восшествия на престол не имели никакого касательства к вопросам управления. Как правило, наследные принцы находились в строгой изоляции от внешнего мира. Царствующий султан боялся, что они примут участие в заговоре, и под страхом смертной казни запрещал общение с ними. У них не было ни друзей, ни семьи. Их здоровье и психика разрушались. Поэтому к моменту воцарения (что могло случиться очень нескоро, так как наследование шло не по прямой линии, а по старшинству в династии) наследник престола обычно превращался в расслабленного, разложившегося физически и морально дегенерата.
В таких условиях рос, например, султан Абдул-Хамид I (1774—1789). До вступления на престол он 38 лет провел в заключении во дворце. Этот султан не имел ни способностей, ни опыта в делах, ни знания мира. Тем не менее или скорее именно поэтому его надменность не знала пределов, а невежество сочеталось с таким же самодовольством; это был человек без дарования и без характера, и бразды правления оказались в весьма слабых руках.
Осуществление своей светской власти султан поручал великому визирю, духовной — главному муфтию (шейх-уль-ислам). Наиболее крупные государственные вопросы ставились на обсуждение государственного совета — Дивана, в составе великого визиря и других министров. Канцелярия великого визиря называлась в высоком арабском стиле Баб-и-али (паша-капысы), что означало, в сущности, «высокое учреждение» или «канцелярия паши», но так как арабское слово «баб» и турецкое «капы» буквально значит «врата», «дверь», то французы стали называть оттоманское правительство La Sublime Porte, что в русский язык перешло как Высокая Порта, или Блистательная Порта.
Настоящим министром был только великий визирь. Он один имел доступ к султану. У него хранилась государственная печать, и он правил от имени султана. История Турции знала ряд талантливых великих визирей, содействовавших прогрессу империи в период ее подъема и сдерживавших процесс разложения в период упадка. К их числу относились в XVI—XVII вв. известный Мехмед Соколлу (Соколи) и семья Кёпрюлю, а в XVIII в. — Ибрагим и Рагиб. Но после смерти в 1763 г. Рагиба-паши феодальная клика уже не допускала к власти сколько-нибудь сильную и самостоятельную личность. На пост великого визиря назначались случайные люди из многочисленных султанских зятьев (дамадов) и прочих фаворитов, притом обязательно богатые; богатство позволяло им подкупить кого следует при получении должности; оно же, впрочем, часто служило причиной их гибели, являясь веским побудительным мотивом к смещению, казни и конфискации имущества сановника.
В самых редких случаях великий визирь оставался на посту 2—3 года; большей частью смены происходили по нескольку раз в год. Почти всегда за отставкой немедленно следовала казнь. Пост великого визиря сделался самым опасным в государстве. Тем не менее он продолжал прельщать турецких феодалов возможностью легкой наживы и бесконтрольного грабежа. Сознавая кратковременность своей власти и самой жизни, великие визири спешили умножить свои богатства и столь же быстро их расточить. Это еще больше усиливало взяточничество и вымогательство, моральное падение высших чиновников и всеобщий развал правительственного аппарата.

См.: Миллер А. Ф. Мустафа паша Байрактар:
Османская империя в начале XIX в. — М.; Л., 1947

Становление либеральной демократии. § 25

Карбонарии

Во многих странах Западной Европы, особенно в Италии, в начале XIX в. возникли тайные организации карбонариев («угольщиков»). Отечественная исследовательница М. И. Ковальская изучила разнообразные документы и свидетельства об их деятельности. Вот что ей удалось установить.
Первичной ячейкой карбонариев была вента (vendita — дословно «лавка» — так называли средневековые лавочки, где торговали углем). Несколько соседних вент подчинялись одной материнской венте, расположенной обычно в более крупном населенном пункте. Материнская вента должна была иметь в своем подчинении по крайней мере три дочерние венты. Материнские венты подчинялись высоким вентам. Высокие венты существовали в Неаполе, Салерно, Анконе, Алессандрии и других городах.
Контакты между высокой, материнской и дочерними вентами осуществлялись с помощью детально разработанных средств связи, к которым относились условные знаки, пароли, шифры и т. п., менявшиеся очень часто. Например, фраза «Синьора Розина имела беседу» означала, что состоялось собрание карбонарской венты, носившей название «Розина».
Для связи между вентами использовались кольца, в которых были выгравированы названия и эмблемы различных провинций. Каждому посланцу, направлявшемуся в другую венту, давалось такое кольцо и пять арабских цифр, означавших имя, фамилию эмиссара, место и дату его отъезда. Все должностные лица внутри венты избирались членами венты — «добрыми кузенами» — большинством голосов. Руководили церемонией на заседании венты великий мастер, два ассистента и церемониймейстер. Младшие должностные лица состояли из оратора, секретаря, казначея и архивариуса.
При вступлении в карбонарскую организацию каждому карбонарию выдавался диплом — членский билет, написанный от руки, подписанный всеми должностными лицами и скрепленный печатью венты. Три цвета карбонарской ленты — голубой, красный и черный, связанные с важнейшим ритуалом (сжиганием угля в очаге) и означавшие дым, пламя и уголь, символизировали надежду (голубой), добродетель (красный) и веру (черный).
Средства венты складывались из вступительных и регулярных ежемесячных взносов, которые устанавливались в зависимости от материального положения каждого «доброго кузена». Эти поступления делились пополам: одна часть шла на нужды венты, другая отправлялась в высшую венту. Кроме того, в случае необходимости проводились чрезвычайные сборы.
Дополнительным источником средств венты, идущих в пользу бедных, были штрафы, взимаемые за различные нарушения дисциплины — за неявку на собрание венты, опоздание, нарушение тишины (для того чтобы получить слово, карбонарий должен был поднять руку и дождаться разрешения) и т. п.
Сохранение тайны было первым и главным условием вступления в карбонарское общество. Клятва вступающего начиналась с обещания «тщательно и неизменно хранить тайну организации». В обществе карбонариев все отношения строились на началах строжайшей дисциплины, беспрекословного подчинения рядовых членов общества воле руководителей. У карбонариев существовала детально разработанная система судебного разбирательства и наказаний за нарушение моральных и дисциплинарных норм, установленных правилами организации.
Слепое послушание было необходимо, чтобы перевоспитывать членов организации — разрушать «грубую кору» предрассудков и пороков, которые покрывают «чистую часть человеческого существа». С помощью дисциплины, детальной регламентации норм поведения, осуществляемых посредством катехизисов (инструкций в форме вопросов и ответов), члену общества должны были внушаться истинные представления о добродетели. Именно таким путем человек должен был прийти к состоянию совершенной свободы, причем сам он это сделать не может и его следует вести по этому пути.
При приеме новых членов от вступающих требовали прежде всего моральной чистоты и добродетели. Кандидату объясняли, что истинная добродетель — это милосердие к ближнему. «Мы собираемся,— заявлял оратор, — прежде всего для того, чтобы постичь и распространять великие принципы истинной морали, подлинная цель которой состоит в борьбе за всеобщее счастье, которого никогда нельзя достичь, не совершенствуя каждого человека, целые нации, весь род человеческий». Вступающему в венту предлагалось доказать свое милосердие оказанием помощи семье бедняка.
Идеи морального очищения нередко отражались даже в названиях вент: «Добродетель», «Любовь к добродетели», «Преследуемая добродетель» и т. п. Практически эти требования высокой морали означали весьма конкретные запрещения посещать кабаре, играть в азартные игры; самому строгому осуждению подвергались уход карбонария из семьи, супружеская неверность и т. п.
Необходимость постепенного «морального очищения» представителей низшей степени карбонариев, воспитание у них слепого повиновения — все это предопределяло пассивную роль рядовых карбонариев. Им не раскрывались цели движения. Поэтому ученикам-карбонариям не разрешалось обсуждать политические вопросы.
Основная масса карбонариев, особенно представители низших степеней, была, бесспорно, глубоко религиозной. Однако христианское учение истолковывалось ими в духе необходимости возврата людей к первоначальной свободе и равенству. Карбонарии стремились превратить христианское учение в орудие борьбы против тирании, за свободу и равенство.
Идея естественного, природного равенства людей занимает в идеологии карбонариев чрезвычайно важное место. В катехизисе, составленном около 1810 г., говорится: «Земля доказывает равенство всех людей, так как все они появляются на земле и в землю же все должны возвратиться... Она является тем местом, где существует свобода и равенство и где жили первые карбонарии...»
Итальянские карбонарии выступали за преодоление политической раздробленности своей страны. Однако мысль о необходимости национального объединения носила у карбонариев скорее риторический и литературный, чем практический характер. В первой четверти XIX в. это требование не выдвигалось участниками движения в качестве конкретного лозунга политической борьбы, что свидетельствовало о незрелости национального движения, порожденной в конечном счете тем же обстоятельством, что и само это требование, а именно многовековой раздробленностью Италии.
Большинство из карбонариев были сторонниками федерации уже существующих в Италии государств. По-видимому, тенденции к обособленности, присущие жителям каждой из областей Италии того времени (наряду с осознанием передовыми людьми теоретической необходимости единства), обусловили неприятие карбонариями идеи централизованного государства.
Идея федеративного устройства единой Италии была выражена в так называемом «Пакте республики Авзонии», своеобразной конституции единого государства. В основе его — концепция единой независимой Италии. Возрожденная и объединенная страна со столицей в Риме и единым управлением, получившая свое античное название Авзония (авзоны — народ, живший в древности на юго-западе Италии), должна была включать весь Апеннинский полуостров, территорию бывшей Венецианской республики, а также острова Адриатического и Средиземного морей (расположенные в 100 милях от итальянского берега). Верховная власть в стране передавалась Национальной ассамблее, исполнительная власть — двум королям, избиравшимся сроком на 10 лет. Страна должна была состоять из 21 провинции, причем каждая из них избирала свою провинциальную ассамблею. Провозглашался принцип выборности не только административных и судебных властей, но и духовенства. Устанавливалась всеобщая воинская повинность. Все граждане были равны перед законом, наследственные титулы и феодальные привилегии отменялись. Предусматривалась система прогрессивного налога, по которой бедные должны были выплачивать седьмую часть своего личного дохода, а богатые — 6/7. Отношения с соседними государствами должны были основываться на принципах мира и справедливости.
В отличие от идеи национального единства идея национальной независимости носила более практический характер и сначала была направлена против наполеоновского господства в Италии. После крушения наполеоновской империи во Франции стремление к национальной независимости у карбонариев приобрело новую, антиавстрийскую окраску. В любом карбонарском документе, затрагивавшем политические проблемы, требование национальной независимости всегда стояло на первом плане. Однако особенно острой представлялась эта проблема карбонариям и другим участникам патриотического движения в Ломбардо-Венецианской области. Австрийское правительство беспощадно расправлялось с участниками тайного движения.
Программа, сформулированная в одном из немногих дошедших до нас документов, принадлежавших карбонариям Ломбардо-Венецианской области, не сводилась только к освобождению от гнета австрийской тирании. В нем звучало также другое важнейшее политическое требование — конституции. Кроме того, в обращении ко всем итальянцам обнаруживалось стремление карбонариев к созданию единой Италии.
Во многих карбонарских документах содержится идея тираноборчества. Клятва мастера-карбонария из венты «Свободных пифагорейцев» звучала, например, так: «Клянусь вечно ненавидеть всех тиранов и их приспешников и использовать все возможности для их уничтожения...» А вот слова другой клятвы: «Клянусь вечно ненавидеть тиранов; клянусь уничтожать всех их до последнего отпрыска всеми силами моего ума и моих рук».
Среди конечных целей, которые упоминались в документах радикально настроенных карбонариев, было требование республики. В Папском государстве в 1817 г. даже возникло «Республиканское общество», цель которого состояла в истреблении тиранов, уничтожении их тронов и создании единой общеевропейской республики.
Но большинство карбонариев вдохновлялось в борьбе за единство и независимость не расплывчатыми идеями тираноборчества и не республиканскими целями, а практически назревшим требованием конституционной монархии. Требование конституции, источником которого был опыт Великой французской революции, выдвигалось карбонариями еще в наполеоновскую эпоху. Однако оно стало знаменем широкого движения лишь после того, как передовые силы итальянских государств убедились в стремлении монархов не только сохранить, но и укрепить абсолютистские режимы и вытекавшую из них реакционную политику.
Яркое и красноречивое обоснование необходимости конституции давалось в газете «Иллюминаторе»: «Конституционное правительство вытекает из самой природы вещей, которая доказывает также, что абсолютная и тираническая монархия незаконна. Что же представляет собой конституция, как не торжественный договор между народом и хранителем его прав? Это священный монумент, воздвигнутый в честь свободы, на котором неизгладимо очерчены пределы власти монархов и гарантия свободы народов...» Далее в статье подробно перечислялись преимущества конституционного правления, гарантирующего свободу личности, ответственность министров. «Нация избирает своих представителей для определения налогов, выработки законов, ограничения власти суверенов и министров...»
По мере того как рассеивались надежды на добровольные конституционные уступки со стороны монархов, карбонарское движение принимало все более решительный революционный характер. Революционные ноты звучали во многих документах карбонариев. Наступление неизбежной и желаемой революции в Европе и в Италии предвещала газета «Иллюминаторе» (Болонья, 15 апреля 1820 г.): «В современных европейских условиях гражданская революция уже близка и неотвратима. Это будет революция народов против монархов; свободы против тирании; истины против суеверия и предрассудков; большинства против олигархии».