О ВЕРХОВНОМ КАТОЛИКОСЕ АЛУАНКА ВИРО, О ВЕЛИКИХ СТРАДАНИЯХ ЕГО И ПОПЕЧЕНИИ БОЖЬЕМ
Поможем в ✍️ написании учебной работы
Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

После того, как от нового царя Кавата все получили помилование за преступления свои, да еще много других наград, весьма приятных заключенным и всем тем, которые содержались в темнице при великом дворе, все они потерявшие уже надежду на возвращение в свою страну и родные места, по велению [Кавата], немедленно снаряжены были в путь и с превеликим вожделением каждый отправился в отчий дом. Среди них находился и католикос великого княжества Алуанк, имя которому Виро, муж гениальный и премудрый, знаток философии; язык его искусный был подобен перу скорописца во время мудрых бесед с царями и вельможами при преподании советов, а скромная речь его была понятна слуху рамиков и простолюдинов. Держал свою речь он по примеру мудрецов и [часто] приводил их притчи. Сочинял и нанизывал притчи своих уст [на нить речи], как [ювелир] оправляет жемчуг в золото. В частности, большого искусства он достиг в переводах с персидского языка, которым овладел за те двадцать пять лет, в продолжение которых он находился в заключении при дворе Хосрова, обвиненный вместе с восставшими против царя персидского великими князьями Алуанка, многие из которых погибли, кто от меча, кто от увечий, а кто в изгнании в далеких странах. Но ему, Виро, удалось достигнуть царского двора, где ему улыбнулось счастье, поскольку благодать святого Креста повела его к покоям царицы, которая ценою больших усилий добилась у царя помилования жизни его. Вместе с тем царь твердо поклялся, что, пока сам он жив, тот не возвратится [85] в свою страну, но останется под стражей при дворе, хотя и не лишили его титула католикоса и не отменил доходов. Но хранил его как драгоценный сосуд и оберегал его как [берегут] быстроногого коня на день войны и сражения, до тех пор, пока не истек срок его изгнания и не приблизились мучительные и страшные удары от рук жестоких врагов Алуанка. Тогда отправил [Господь] его, как некогда Моисея из земли Мадиамской (Исход, 4, 19), чтобы, вернувшись [из плена], спасти [свой народ] от рук народа жестокого и развратного 72, чтобы немногие оставшиеся еще [в живых], по одному из племени и [по] два из города (Иеремия, 3, 14) расплодились и размножились на земле.

И вот, когда, оставив двор [персидский], он возвратился на родину свою, то с благоговением везде припадал и прикладывался лицом к дверям церквей своей епархии, падал на пол и коленопреклонно лил слезы ручьями на землю. Затем, поднявшись, он ободрялся сам и утешал тех, кто был при нем, благодаря Бога за то, что спас Он его от клыков львиных и даровал ему [радость] еще раз увидеть своды святых церквей. Он думал отдохнуть немного и утолить тоску долголетней разлуки по нежно любимой [родине]. Но ему предстояла великая скорбь, старания и труды, [суждено было] еще увидеть разрушение [страны], которое должно было совершиться вскоре.

И покуда он изливал любовь свою в разных местах своей родины, вдруг неожиданно опять подул северный ветер и разбушевал великое море Восточное. Двинулся [на юг] хищный зверь с кровожадным львенком своим, называемым Шатом. И прежде всего он обратил лицо свое против Иверии, против города Тбилиси, где не оказалось никого из прежних храбрецов, и время было подходящим, чтобы отомстить за прежние оскорбления. И когда он осадил город и стал штурмовать и теснить осажденных там жителей, тогда и они стали сражаться с ним. И сражались они отчаянно в продолжение двух месяцев, тщетно стараясь идти против повеления [рока] о погибели своей 73. И страх перед кровопролитием, которое должно было произойти в скором времени, терзал их. Тогда зарычал на них зверь страшным ревом, изловил и задушил [многих] для щенков своих, наполнил логово свое дичью, а войско свое насытил добычею 74. И подняв [высоко] мечи свои, они все, как один, устремились к городской стене, и все огромное множество воинов, громоздясь друг на друга, поднялось выше стен. И мрачная тень пала на жалких жителей города: опустились руки их, ослабели мышцы, были они сокрушены, повалились со стен и пришли в смятение, как воробьи, попавшие в ловушку птицелова. Никто не смог прибежать к себе домой и сообщить о страшной опасности и предупредить любимую жену или позаботиться о чаде своем, или вспомнить о милосердии родителей своих. Охваченный ужасом, каждый сам поспешил укрыться — кто на крыше, кто в дымоходах. Многие бросились под святые своды церквей и, хватаясь за уголы алтарей, положили упование на Бога.

Раздавались вопли матерей к детям своим, подобно блеянию многочисленного стада овец, взывающих к ягнятам. А вслед за ними мчались безжалостные косари: руки их проливали потоки крови, ноги их топтали трупы мертвецов, а глаза их видели груды истребленных, [подобных] сплошному слою града. Лишь тогда, когда умолкли вопли и стоны, [когда] никого, ни одного [из осажденных] не осталось в [86] живых, поняли они, что утолились кровью мечи их. Тогда, [схватили] и привели двух князей, один из них был правителем, [назначенным] персидским царем, другой же из местных жителей, из княжеского рода Иверии. Когда привели их к царю [хазиров], он повелел выколоть им глаза за то, что они изобразили его слепым, желая оскорбить его. После страшных пыток задушили их и содрав с них кожу и выделав, набили сеном и повесили на [городской] стене. После они захватили сундуки, полные сокровищ, и, тяжело нагрузившись ими, все множество воинов, приносило и сыпало [сокровища], куча на кучу и груда на груду перед своим повелителем. И так много принесли [сокровищ], что он устал смотреть на несметные, неисчислимые таланты золота и серебра. А кто бы мог рассказать, как много было [награблено] церковной утвари и украшений, унизанных жемчугом и драгоценными каменьями.

Так, исполнив волю свою, он приказал погрузить всю добычу и, взяв сокровища, возвратился к себе. Войско же воинственное он оставил под началом сына своего Шата вместе с его храбрыми наставниками, повелев им двинуться на Алуанк. И наказал им следующее: «Если вельможи и правители страны выйдут навстречу сыну моему и добровольно отдадут свою страну мне в повиновение и откроют перед моими войсками ворота своих городов, крепостей и постоялых дворов 75, тогда и вы позвольте им жить и служить мне, а если нет, то да не сжалится вообще глаз ваш над [жителями] мужского пола свыше пятнадцати лет. Юнцов же и женщин оставьте как слуг и служанок на служение мне и вам».

Разъехались они, и войско [во главе с Шатом] поступило согласно его словам и прибыло на то место, как было приказано. И тогда согласно повелению отца своего, [Шат] отправил послов к персидскому князю наместнику-марзпану Алуанка по имени Сема Вшнасп и католикосу Алуанка, тому же Виро, о котором мы упомянули выше. Перс не согласился: «Кто ты такой, — сказал он, — и зачем я ради Алуанка должен повиноваться повелению твоему?» И взяв с собой всех домочадцев своих, и захватив еще много чего из страны этой, сбежал он и ушел в пределы Персии. А hайрапет Алуанка Виро, узнав, что это тяжкое иго пало на плечи лишь его одного, хоть в недоумении и заколебался и устрашился царя персидского, ибо как раз по обвинению в мятеже он был сослан на чужбину на долгие годы, но все же решил пойти на переговоры, явиться к врагу, дабы предотвратить разорение и гибель своей страны. Но по дальновидности своей, он тайно отправил письмо царю персидскому об угрозах врага, дабы царь простил ему [эти переговоры], когда он явится к нему, если же нет, то думал удалиться из пределов страны. И покуда ждал ответа от царя, [в то же время] он старался подкупить, задержать послов, прибывших к нему от врага, ослепив их глаза небольшим количеством серебра. Он не спешил с окончательным ответом, придумывая разные причины. То он говорил: «Я созову главных [мужей] и предводителей из всех гаваров нашей страны, чтобы и они присоединились к моему ответу вашему царю», то говорил: «Незачем мне ждать совещания со всеми, я сам отвечу и соберу достойные царю дары в честь царя вашего».

Тогда стали торопить послы и говорят: «Чего ты ждешь, зачем же медлишь? Вот настанет назначенный день и будут опустошены набегами [гавары] всей страны Алуанк. Вот мы открыли тебе тайное намерение наших князей и повелителя нашего Шата. И если ты не хочешь поступить согласно его повелению, то спеши, беги и спасайся, [87] ибо мы, увидевшие от тебя одни почести и получившие дары, боимся Бога нашего, не хотим лукавить пред тобой и быть очевидцами того, как вознесут руки свои многочисленные воины наши на тебя, на свиту твою и на народ твой».

И пока они говорили это, вдруг всю страну нашу и вершины гор, и долины, холмы и глубокие ущелья, как бы заволокло туманом и мраком. Нигде, в пределах страны нашей, не осталась ни одной пяди земли, [не покрытой] туманом. В селах ли, в агараках, дома или в в пути, уста всех произносили: «Горе, горе!» Крики варваров не умолкали, не было места, где бы не было слышно губительного говора злобного врага. И все это в один и тот же день, и в один и тот же час, потому что по жребию они уже заранее распределили между отдельными отрядами [все наши] гавары и селения, реки и притоки, родники и леса, горы и долины, и все одновременно в назначенный час, развернули опустошительные набеги. И от края до края задрожала вся наша страна.

И тогда там можно было видеть, как сбывались пророческие слова: «...Как если бы кто убежал от льва и попался бы ему навстречу медведь, или если бы пришел домой и оперся рукою о стену, и змея ужалила бы его» (Амос, 5, 19). То же самое постигло нас в те дни, ибо если кому и удавалось спастись от меча, как от страшного льва, то попадал он в раздирающие когти медведя волочившего падаль — в клыки голода. И хилые, ослабевшие, измученные голодом они против воли шли в полон, хотя один лишь ужасный вид свирепых врагов был равен тому, как если бы их ужалила ядовитая змея.

И когда волны моря [войск врага] захлестнули нас, тогда стали преследовать и католикоса нашего и прогнали его из селения Колтагарак, расположенного на скалистых горах. Оставив [там] все имущество свое, [церковную] утварь и сокровища, он сел на коня и бежал от них. Никто из служителей не смог его сопровождать. Лишь один из пришельцев в нашу страну, звали которого Гад Вшнасп, муж рослый и сильный, из рода предводителей своего народа, смог выехать с ним. И не могли препятствовать нашествию врага скалистые горы и каменистые ущелья неприступных гаваров Арцаха. Но грехи наши сделали для них легким трудный [путь], и кони их, не спотыкаясь двигались по вершинам гор.

Настигли неприятели католикоса, натянули тетивы луков горечи и прицелились в него. Тогда чудесная благодать Святого Креста, который он носил при себе, оградила его от врагов. И не коснулась его в тот день рука [врагов].

И когда опустились сумерки, спасшиеся просили в молитвах больше о ночном мраке, нежели о свете дневном. В ту ночь расширился путь спасения перед великим hайрапетом и всеми уцелевшими. И вновь пришли к нему посланцы врага и [передали ему]: «Поступай так, как я сказал, и спасетесь ты сам, страна твоя и все, кто уцелел еще в стране твоей. А если нет, мною приказано схватить тебя и доставить ко мне против воли твоей». Тогда созвал к себе католикос всех главных мужей этой великой страны, вельмож знатных из царской семьи, начальников гаваров, сельских старост, иереев, дьяконов и писцов, оказавшихся в то время там, в крепости Чараберд, и сказал им: «Мужи, братья мои, вы сами видите великие бедствия, постигшие нас, [испытали] страх и ужас перед беспощадным и ненасытным мечом, [88] посланным нам за грехи наши, который неожиданно вознесся над нами. И вот мы в недоумении и не знаем, куда нам идти, или куда бежать от них? Так [скажите], поступать ли нам, как они того желают, или нет? Однако день нашей гибели от руки их мелькает перед нашими глазами. Обдумайте к немедленно дайте мне ответ, и я послушаюсь, увидев пользу в нем, ибо торопит меня посланец, прибывший [к нам], ведь он не из простолюдинов, а вельможа в войсках неприятелей — верный воспитатель и наставник царевича Шата».

Когда он закончил [свое] слово, все они вместе воскликнули и сказали: «Зачем же владыка наш насмехается над нами, несчастными? Разве найдется среди нас кто-нибудь умнее тебя в познании мудрости и наставления? Осмелится ли кто раскрыть рот перед тобой и выразить изречение разума. И если умилосердится человеколюбивый Бог, не медли же ты, как добрый пастырь, жертвовать собой за нас, и мы также в меру наших сил пожертвуем собой ради тебя». Тогда сказал он им: «Если только будет Богу угодно, я не устрашусь их. Только сделайте вы то, что я скажу вам. Пусть каждый из вас принесет, сколько может, злата и серебра и одеяний [драгоценных]. И пусть не дрожат сердца ваши над вашим имуществом, чтобы мы могли смягчить их подарками».

Тогда все они охотно принесли и положили перед ним дары. Затем и он сам достал из своих сокровищ то, что считал приличным преподнести им в дар, расспросил прибывшего к нему наставника царевича и узнал от него имена всех вельмож — князей и полководцев, нахараров и начальников племен, [находящихся] в их войске, в соответствии с их достоинством и рангом, чтобы узнать, кому какие преподнести подарки. И распределил подарки согласно их положению, надписал имена их и запечатал. Затем он приказал возчикам погрузить [подарки] на повозки и сказал находящимся там: «Я считаю нужным, чтобы, кроме простолюдинов, вы также — все знатные люди сопровождали меня в лагерь чужестранцев, чтобы мое прибытие вместе с вами к ним на повиновение в глазах их показалось убедительным». Многие согласились выступить вместе с ним, услышав это, и лишь немногие, сокрушаясь, отказались. И он не стал принуждать никого, но благословил [изъявивших согласие] сопровождать его, сказав: «Мужайтесь, сыны мои, не страшитесь, ибо предводительствуют нами и Святой Дух справедливости, и жезл Моисеев и благодать Святого Креста Христова, чтобы усмирить волны раскинувшегося перед нами моря». И выступивши оттуда, он отправился представиться ему [Шату]. Когда они переехали ущелья гор и спустились в прекрасную, ровную, пригожую, плодородную долину гавара Ути, то не узнавали они [знакомых] мест, через которые проезжали, ибо все покрыто было несметным множеством войск Шата. Как некогда [евреи] через Красное море, так и теперь [они проходили через] безбрежное [море] бесчисленных войск, [расположенных], подобно стенам, слева и справа по пути к шатру царевича. И нашли они его в лагере, расположенном на севере того гавара, близ великого города Партава, недалеко от бурлящих обильных вод.

В то время, когда они прибыли туда, в стане [Шата] перед ним находились вельможи и нахарары. И видели мы 76, как они сидели там [в шатре], поджав ноги под себя, как тяжело навьюченные верблюды. Перед каждым из них стоял таз, полный мяса нечистых животных, а рядом — миски с соленой водой, куда они макали [мясо] и ели. [Перед ним стояли также] серебряные, позолоченные чаши и сосуды чеканной [89] работы, награбленные в [городе] Тбилиси. Были у них и кубки, изготовленные из рогов и большие, продолговатые [ковши] деревянные, которыми они хлебали свою похлебку. Теми же грязными, немытыми, с застывшим на них жиром 77, ковшами и сосудами они жадно набирали и вливали в раздутые, как бурдюки, ненасытные брюха свои чистое вино или молоко верблюжье и кобылье, причем одной посудой пользовались по два-три человека. Не было ни виночерпиев перед ними, ни слуг позади, даже у царевича [их не было], кроме стражи, вооруженной копьями и щитами, зорко и внимательно охраняющей его шатер тесным рядом.

Когда ввели их [в шатер] мимо первой стражи ко второй, с подарками, которые наши несли на руках вслед за католикосом, вышли ему навстречу и приказали всем ступать медленно и трижды поклониться. Затем остановили всех у второго входа и, взяв подарки, одного лишь католикоса пропустили во внутренний шатер, где находился

царевич. Войдя к нему, католикос пал ниц перед ним и преподнес ему подарки. Он раздал также подарки всем другим вельможам. Приняв из рук его [подарки], царевич был весьма рад, что видит его, прибывшего с многочисленной свитой, и приказал ему сесть рядом с собой там же 78, в шатре. Взглянув на католикоса, [Шат] сказал: «Ты — мне отец, и образ твой богоподобен. Зачем же ты медлил идти ко мне? Тогда бы не было нанесено стране твоей столь много бедствий. И вот, теперь, когда ты прибыл ко мне, я разошлю повеления мои всем отрядам войск моих, чтобы они возвратились в лагерь и прекратили набеги на твою страну — все войско мое будет покорно твоим устам. Клянусь тебе солнцем отца моего Джебу-хакана, что я непременно исполню все, что ты попросишь у меня. А ты накажи всем [жителям] страны твоей, чтобы все они возвратились по домам, к трудам и занятиям повседневным. Я нападу на страны, лежащие вокруг твоей, а всю добычу и награбленное привезу я в твою страну. За одно нашествие я возмещу тебе вдвойне множеством людей и скота, ибо получил отец мой во владение эти три страны — Алуанк, Лпинк и Чора навечно». [Тогда] встал католикос, поклонился ему, и сказал: «Мы слуги твои и отца твоего, я и все жители нашей страны. Пощади же после этого своих слуг и отведи меч свой от нас, чтобы служили мы тебе и отцу твоему, как служили [до этого] Сасанидам». Как только он произнес эти слова силою Святого Креста, улеглась ярость зверонравного князя и всех вельмож, и войска его, и стали они перед католикосом кротки, как овцы, как мужи богобоязненные к любимым братьям и ко всем согражданам и соседям. И величали католикоса наравне с царевичем своим: «Бог Шат и бог католикос», а пришедших вместе с католикосом называли «любезный брат».

Затем пригласили их сесть и пообедать с ними. Опустив их на колени по обычаю своему, поставили перед ними посуды, полные скверного мяса. Но не захотели они есть, ибо были дни сорокадневного поста. Они [хазары] не стали заставлять их, а убрали мясо и принесли немного тонкого хлеба, испеченного на тапаке 79.

Возблагодарив Бога, они благословили [хлеб], отломили и съели, и этим угодили им. Закончив есть, они встали и [Шат] приказал проводить католикоса и его людей с великими почестями в город, чтобы они хорошо отдохнули у себя дома. С тех пор он [католикос] все время находился вместе с ними в их стане и во время походов, и во время стоянок. И когда они привязались сердцем к нему, [католикосу Виро], тогда и он стал смело высказывать свои пожелания. И говорит [90] он царевичу: «Раз мы слуги твои, то я хочу говорить тебе о пользе твоей, господин мой. Чтобы не опустела страна наша, отправь своих мужей преданных во все места — в села и агараки, в крепости и аваны, чтобы жители нашей страны возвратились и трудились без страха, чтобы защищали [они] население от насилия войск твоих. И раз наша страна добровольно покорилась тебе и отцу твоему на служение, то и ты со своими вельможами склонись к просьбам моим и прикажи твоим войскам отпустить всех пленных — мужчин и женщин, девиц и отроков, которых они держат в шатрах своих, чтобы не отделились, не разлучились отцы от сыновей своих, матери от дочерей, чтобы не рассеялись они по стране, как вспугнутые охотниками нежные лани, что убегают

от детенышей своих».

Подобными нежными и ласковыми словами, силой своей духовной мудрости, он склонил сердца их к просьбам своим. И повелел царевич всем войскам своим отпустить всех пленных, чтобы никто не осмеливался препятствовать исполнению [повеления] или скрыть [пленного] в противном случае им грозило суровое наказание. С этой целью он отправил [к войскам] своим мужей знатных — приближенных своих, называемых тндюнами 80, вместе со служителями католикоса. Прибыв к войскам, они стали проверять шатры и палатки, отыскивая пленных. Найдя юных отроков, спрятанных под скарбом или среди скота, выводили их из шатров, и никто не смел противиться им. Собирая их группами, приводили их к стану католикоса. А он, сжалившись над ними, как наседка над птенцами, одевал голых и кормил голодных, и лишь после того отправлял их по домам. [С тех пор] Божья благодать [всегда] была с ним, и он успешно завершал все свои дела и помыслы. И славилось имя его среди множества неприятелей до того дня, когда посетил нас Бог ради спасения народа своего от рук их.

ГЛАВА XV

ОБ УСИЛЕНИИ ГОЛОДА, МЕЧА И ПОЛОНА 81

Следует нам и нужно рассказать о трудных временах голода, когда пришли и кишели под ногами нашими крысы всепожирающие, которые сожрали все растения и уничтожили весь урожай полей наших. Затем три свирепых полководца — голод, меч и мор, объединившись, шли сообща и беспощадно разили и косили [людей]. И никто не мог удостоиться причащения — последнего утешения, ибо препятствовал тому меч, подавлял голод и душила смерть. О, горькие времена! Несчастны те, чьи очи увидели эту великую пропасть! Несчастные люди, спасшиеся [от смерти], молили горы: «Обруштесь на нас!» Так были напуганы они, что страшились даже шелеста листьев. В это трудное время, в дни сорокадневного поста, все, без разбора, притрагивались к трупам нечистых [животных], а также выкапывали корни растений, сдирали кору с деревьев, [срывали] кончики побегов и [все это] жевали. Но пользы от этого не было никакой. И кто бы дал хотя бы сухих косточек виноградных этим несчастным людям, чтобы они их мололи и ели? Толпы голодающих собирались и нападали на тех, у кого [еще] было что-то. Отбирали у них [все], причиняя им много мук. Так что они тоже погибали вместе с неимущими. И глаза их постоянно были жадными [и ненасытным], и они всегда были готовы отнять друг у друга. Слышал я от верных людей, [которые рассказывали]: [91] «Мы сами видели, как некоторые ели члены мертвых, а также варили и ели старые шкуры, бурдюки и кожу старых башмаков».

Нельзя найти другого примера [подобного] страданиям нашим, кроме разрушения Иерусалима Веспасианом и Титом 82. И ступали мы по почерневшим и опухшим трупам умерших от голода, которыми сплошь, как камнями после наводнения, были покрыты поля и дороги. Сбылись слова пророческие: «Ослиным погребением будет он погребен…» (Иеремия, 22, 19). «И не будут переломлять для них хлеб в печали…» (Иеремия, 16, 7). В [весеннее] время, когда многие стали есть траву, умерло людей больше, чем за все зимние дни. А еще важнее выслушать и запомнить следующее: когда приближался конец голода, распространилась в нашей стране страшная болезнь, не похожая по природе на другие болезни. Пораженные этой болезнью становились бесчувственными и в течение одного-двух месяцев скрежетали зубами, глаза у них закатывались. Сами они не ощущали никаких признаков своей болезни, и не могли даже попросить воды. Некоторые, как умалишенные 83, вскакивали в исступлении с постели голые и без стыда, разговаривали со стенами, причитали с ветрами, другие [нападали] и били кулаками тех, кто ухаживал за ними. И хотя эта болезнь и была страшной, никто от нее не умирал. Болезнь эту назвали болезнью умалишения. Тело больного истощалось, высыхало и чернело, ослабевали суставы, а на голове и бороде лезли волосы. Много дней оплакивал я их, [горевал] над этими неисчислимыми бедствиями и молил всемилостивого Бога, чтобы пришел конец этим невыносимым мукам.

Я, Виро, католикос Алуанка, Лпинка и Чора, не говорю уже о других отвратительных признаках болезни этой, как чернота тела и плешивость головы. Ибо и из сказанного уже видно, что сбылись слова пророческие: «…и возложу на все чресла вретище и плешь на всякую голову; и произведу в стране плач, как о любимом» (Амос, 8, 10). И когда увидел Бог, что сбылись все его желания, тогда Он и вспомнил их, как Ноя в ковчеге во время потопа водного. И сжалился Он и дал им, чего они просили, послал им изобилие, насытил голодающих и обеспечил добром нуждающихся, чтобы, наслаждаясь, они восславляли Бога.

ГЛАВА XVI

Дата: 2018-09-13, просмотров: 410.