Нейрофеноменологический подход к сознанию основан, что совершенно не удивительно, на философской школе, которая называется феноменологической. Ее основатели – Франц Брентано (1838–1917) и его студент Эдмунд Гуссерль (1859–1938), современники Вундта, еще одного представителя классического интроспекционизма. Однако философская феноменология отклонила интроспекцию как метод исследования разума. Психология Брентано была эмпирической, в минимальном смысле, поскольку была основана на субъективном переживании. Но она была очень далека от экспериментального подхода Вундта. Брентано и Гуссерль полагали, что опыт нужно исследовать просто с философской точки зрения, из первых рук, и прежде всего посредством логического анализа структуры опыта. Гуссерль, фактически, вообще отрицал подход естественных наук, считая его философски наивным. Следовательно, феноменология дистанцировалась от научной психологии и позиционировала себя как независимый философский подход.

В 90‑х годах Франсиско Варела (1946–2011), нейробиолог, проявлявший большой интерес к феноменологии, ввел термин «нейрофеноменология». Варела не был сторонником философской ортодоксальности Гуссерля (есть целая армия философов, которые этим занимаются). Он хотел использовать феноменологию как источник вдохновения для нейробиологических исследований сознания. По его мнению, этой философской школе удалось совершить важные открытия в сфере характера и структуры опыта. В какой‑то момент Варела признал, что, возможно, само понятие «нейрофеноменология» заставило бы Гуссерля перевернуться в гробу (Варела, 1999, p. 273)!

Гуссерль считал возможность создавать намерение уникальным качеством разума. В таком философском контексте понятие «намеренное» относится к направленности психических состояний на что‑то, лежащее за его пределами. Следующая идея феноменологии состоит в том, что всем психическим состояниям, включая сознание, присуща особая структура: психические состояния содержат ментальный акт, который направлен на тот или иной объект. Эта структура сознания имеет два полюса: акт и объект . При наличии любого сознательного переживания акт (осознание) должен выйти за пределы самого себя к каким‑то (так называемым намеренным) объектам. Эта знаменитая феноменологическая идея фундаментальной структуры сознания также лежит в основе нейрофеноменологии.

Прежде чем создать нейрофеноменологию, Варела предложил идею «воплощенного познания» (embodied cognition). Она стала довольно популярной и заключается в том, что разум возникает не на абстрактном ментальном уровне (уровне вычислений или чистого познания), но обязательно воплощен в биологическом, движущемся, действующем теле. Воплощенность – фундаментальное свойство также и нашего сознания, ведь мы субъективно переживаем очень глубокую связь с самими собой – мы переживаем собственную воплощенность и активность в мире, а не являемся изолированным картезианским разумом, состоящим из чистой мысли. Тесные отношения опыта и телесной самости лежат в самой основе сознания.

В нейрофеноменологии самая фундаментальная форма сознания называется (вслед за феноменологической традицией) «предрефлексивным самосознанием»; переживания, которые я испытываю, – мои , есть «Я», которое переживает опыт; поэтому опыт обязательно относится к человеку, ко мне, – этот опыт относится к «Я»; и это «Я», к которому он относится, и есть воплощенная самость. Предрефлексивное самосознание, таким образом, содержит, – по крайней мере подразумевает – отсылку к физическому самосознанию – предрефлексивному переживанию физической субъективности , или эмпирического воплощения. Физическое переживание глубоко встроено в сознание с самого начала; без этой примитивной формы самосознания не может быть никакого сознания (Gallagher & Zahavi, 2008; Lutz & Thompson, 2003).

Здесь нейрофеноменология заимствует идеи другого известного представителя феноменологии, Мориса Мерло‑Понти (1908–1961), который подчеркивал воплощенную природу намерения. Мыслящий субъект – это физический живой организм, находящийся в окружающей среде, обладающий предрефлексивной воплощенной намеренностью. Утверждение о наличии воплощенности на каждом уровне сознания приводит к намеренному взгляду на сознание, согласно которому сознание находится не в мозге, но в физическом взаимодействии между организмом и миром. Эту идею также разделяет сенсомоторная теория О'Ригана и Ное, о которой мы уже говорили. Обе теории, в конечном счете, ведут к отрицанию важности исследований сознания в нейронауке и к поиску НКС в мозге (нейрональный механизм, который создает необходимые и достаточные основания для осознаваемого переживания):

Процессы, необходимые для того, чтобы сознание могло заполнить свободное место между мозгом, миром и телом, вместо того, чтобы ограничить его нейрональными событиями в голове…

В огромной степени сознание зависит от способа, которым динамика мозга встроена в соматический и экологический контекст жизни животного, и поэтому не может быть такого явления, как минимальные внутренние нейрональные корреляты, свойства которых достаточны для того, чтобы создавать осознаваемое переживание (Thompson & Varela, 2001, p. 422, 425).

Теория «воплощенного сознания» также не дает четких ответов на вопрос о том, где именно находится сознание. Она предлагает лишь туманную идею о каких‑то сложных, встроенных друг в друга системах мозга, тела и окружающей среды. В лучшем случае эта система неточна, а в худшем – очень запутанна. Нейрофеноменологи (вслед за традиционными феноменологами) руководствуются странной идеей о том, что невозможно выяснить, где расположены друг относительно друга мозг, тело и окружающая среда: внутри или вовне (Thompson & Varela, 2001). Остается загадкой, как эта намеренно созданная путаница в пространственном расположении – и не только сознания, но и мозга, тела и окружающей среды – может стать основанием для объяснительной теории сознания.

Возможно, объяснительная теория сознания не является целью нейрофеноменологии: по крайней мере, традиционная феноменология вообще отвергает структуру науки, считая ее наивной, и пытается выйти за ее рамки. Возможно, нейрофеноменология также стремится выйти за рамки эмпирической науки о сознании и поэтому не утруждает себя тем, чтобы критиковать наивных нейробиологов, которые напрасно пытаются найти и объяснить сознание в рамках философски неадекватной структуры естественных наук.

Как бы там ни было, теория воплощенного сознания, кажется, путает внутренние пространственные отношения и расположение внутри феноменального сознания с пространственными отношениями и расположением внешних физических аналогов феноменального содержания. Ное и Томпсон (2004) утверждают, что зрительное переживание представляет нам то, как расположены объекты относительно нас самих и относительно наших возможных передвижений в окружающем мире. Это утверждение ясно показывает, что сторонники этой теории полагают (очевидно, вслед за Мерло‑Понти), что некое физическое самосознание пронизывает сознание на каждом уровне. Следовательно, считают они, нейрональная система в мозге не может содержать в себе подобного репрезентативного содержания – это может делать лишь тот, кто воспринимает объекты, и делает это намеренно. Отсюда делается вывод о том, что сознание просто не может находиться в мозге.

Теоретики воплощенного сознания, вероятно, не смогли оценить тот факт, что физическая самость, относительно которой другое содержание сознания представлено в субъективном переживании, это не физический организм как таковой, но только феноменальный образ тела в сознании. Подход воплощенного сознания безосновательно отождествляет физический, биологический организм с феноменальным образом тела. Последний возникает в мозге, тогда как первый (по большей части) существует вне мозга. Воплощенность, которую мы непосредственно ощущаем в своем переживании, – это воплощенность, основанная на феноменальном образе тела.

Мы не можем непосредственно ощущать физический организм, формирующий наше собственное биологическое тело, точно так же как не можем непосредственно воспринимать отдаленные физические объекты. Наш мозг создает осознаваемый образ на основании доступной информации о стимуле, а затем мы относимся к этому образу так, будто это сам отдаленный физический объект. Отношения между нашим переживанием феноменальной воплощенности и нашим физическим организмом, состоящим из плоти и крови, могут быть только косвенными, как со всей яркостью иллюстрируют случаи физических иллюзий и галлюцинаций (фантомные конечности, соматопарафрения, сновидения). Как мы уже говорили, когда обсуждали сенсомоторную теорию, эмпирические данные, полученные в ходе исследования сновидений, показывают, что какая‑то система, строго ограниченная мозгом, действительно представляет нам события, где перцептивные объекты связаны с нами точно так же, как в осознаваемом зрительном восприятии!

Если отложить в сторону проблемы, связанные с переживаниями в сновидениях, нейрофеноменология одобряет субъективные самоотчеты в эмпирических исследованиях сознания. Испытуемые, обученные методу самоотчета, должны участвовать в исследованиях науки о сознании, как это делали люди, обученные интроспекции в лабораториях Вундта и Титченера. Такое обучение очень важно – в этом Варела согласен со сторонниками интроспекции:

Дать хороший отчет о том, что мы переживаем, – дело непростое. Если попросить дать такой отчет нормальных испытуемых (привести их в лабораторию и спросить, какие эмоции они испытывают), они вряд ли смогут ответить. Человеку не дано быть экспертом собственного переживания; сам факт наличия переживания не дает достаточной квалификации для того, чтобы сделать хороший отчет о нем, точно так же как прогулка в саду не делает вас садовником или ботаником. Для этого нужно специальное обучение (Varela, 2006, p. 225).

Но методы «самоотчета», которые имеет в виду Варела, отличаются от классической интроспекции: «Нужно ввести новую методологию “самоотчетов”, которая была бы лучше нынешней, это могло бы привести к социологической революции в науке» ( Varela, 2006, p. 225).

Новая методология «самоотчетов» не должна быть продолжением классической интроспекции или основываться на теориях современной психологической науки. Скорее, она должна исходить из восточных и буддийских традиций созерцания, считает Варела. В этих традициях люди тысячи лет учились наблюдать за собственным сознанием, и делали это с таким мастерством, которое превосходит все, чего достигла психологическая наука на Западе.

Поэтому нейрофеноменологическая программа исследований предполагает маловероятный союз (или, возможно, кратковременный альянс) множества разных подходов, которые, кажется, возникли на разных планетах: прежде всего, это концептуальная философия Гуссерля, появившаяся в начале XX века и порой граничащая с неясным и антинаучным; теория воплощенного и намеренного разума Мерло‑Понти; современная нейронаука и томография мозга ; древняя буддийская практика созерцания, медитации и отрешенного наблюдения за собственными состояниями сознания. Из этого чрезвычайно эклектичного – и в некотором отношении сбивающего с толку «коктейля» – возник данный философский подход к разуму, познанию и сознанию.

Несмотря на свою теоретическую неясность, нейрофеноменологический подход способствовал развитию эмпирической науки о сознании. Он предложил новые и важные направления исследований в науке о сознании и привлек внимание к таким темам, как физическое сознание и активность, а также стал исследовать измененные состояния сознания, которых способны достичь только опытные мастера медитации и буддийские монахи.