И когда выходил Он из храма, говорит Ему один из учеников Его: Учитель! посмотри, какие камни и какие здания! Иисус сказал ему в ответ: видишь сии великие здания? все это будет разрушено, так что не останется здесь камня на камне.

Марка 13:1–2

Источники

Иосиф Флавий: «Иуд. война», в 7 книгах; «Жизнь», гл. 4 — 74. Историю Иудейской войны он как очевидец составил около 75 г. по Р.Х. Англ. перев. W. Whinston, in Works of Jos., and by Rob. Traill, ed. by Isaak Taylor, new ed., Lond., 1862. Нем. перев. Gfrörerr and W. Hoffmann, Stuttgart, 1836; Paret, Stuttg., 1885. Франц. перев. Arnauld d'Andillu, 1667, Joachim Gillet, 1756, Abbé Glaire, 1846.

Предания раввинов в Derenbourg: Histoire de la Palestine depuis Cyrus jusqu'à Adrien. Paris, 1867 (первая часть его монографии L'Histoire et la géographie de la Palestine d'après les Thalmuds et les autres sources rabbiniques), pp. 255–295.

Тацит: «История», II. 4; V. 1–13. Всего лишь фрагмент, изобилующий ошибками и оскорблениями в адрес побежденных евреев. Текст пятой книги, за исключением этого фрагмента, утрачен. Если Иосиф, еврей, восхищается силой и величием Рима, то Тацит, язычник, относится к евреям и христианам с презрением и пренебрежением и предпочитает черпать свои сведения у враждебно настроенных египтян и в простонародных предубеждениях, но не в Писаниях или трудах Филона и Иосифа Флавия.

Сульпиций Север: «Хроники», И. 30. Кратко.

Milman: The History of the Jews, XIV–XVII (New York ed., vol. II, 219 sqq.).

Ewald: Geschichte des Volkes Israel, VI. 705–753 (2^d ed.).

Grätz: Geschichte der Juden, III. 336–414.

Hitzig: Geschichte des Volkes Israel, II. 594–629.

Lewin: The Siege of Jerusalem by Titus. With the Journal of a recent Visit in the Holy City, and a general Sketch of the Topography of Jerusalem from the Earliest Times down to the Siege. London, 1863.

Count de Champagny: Rome et la Judée au temps de la chute de Néron (ans 66—72 après Jésus Christ), 2 éd., Paris, 1865. T. I, pp. 195–254; t. II, pp. 55–200.

Charles Merivale: History of the Romans under the Empire, ch. LIX (vol. VI, 415 sqq., 4^th ed., New York, 1866).

De Saulcy: Les derniers jours de Jérusalem. Paris, 1866.

E. Renan: L'Antéchrist (ch. X–XX, pp. 226–551). Paris, 2^d ed., 1873.

Emil Schürer: Lehrbuch der Neutestamentlichen Zeitgeschichte (Leipzig, 1874), pp. 323–350. Он также приводит список литературы. А. Hausrath: Neutestamentliche Zeitgeschichte, part III, 2^d ed., Heidelberg, 1875, pp. 424–487.

Alfred J. Church: The Story of the Last Days of Jerusalem, from Josephus. London, 1880. С иллюстрациями.

Едва ли в истории был другой период, столь же насыщенный пороками, разложением и бедствиями, как шесть лет, отделявшие гонения Нерона от разрушения Иерусалима. Данное нашим Господом пророческое описание последних дней начало исполняться еще до того, как умерло поколение, к которому Он обращался, и казалось, что судный день вот–вот наступит. В любом случае, у христиан были все основания так думать. Даже убежденные язычники считали, что этот период покрыт полночной тьмой. Выше мы уже приводили данное Сенекой описание крайнего нравственного разложения и упадка во времена правления его ученика и его убийцы — Нерона. Тацит начинает свою историю Рима после смерти Нерона такими словами: «Я приступаю к рассказу о временах, исполненных несчастий, изобилующих жестокими битвами, смутами и распрями, о временах, диких и неистовых даже в мирную пору. Четыре принцепса, погибших насильственной смертью, три гражданские войны, ряд внешних и много таких, что были одновременно и гражданскими, и внешними, удачи на Востоке и беды на Западе — Иллирия объята волнениями, колеблется Галлия, Британия покорена и тут же утрачена, племена сарматов и свебов объединяются против нас, растет слава даков, ударом отвечающих Риму на каждый удар, и даже парфяне, следуя за шутом, надевшим личину Нерона, готовы взяться за оружие. На Италию обрушиваются беды, каких она не знала никогда или не видела уже с незапамятных времен: цветущие побережья Кампании где затоплены морем, где погребены под лавой и пеплом; Рим опустошают пожары, в которых гибнут древние храмы, выгорел Капитолий, подожженный руками граждан. Поруганы древние обряды, осквернены брачные узы; море покрыто кораблями, увозящими в изгнание осужденных, утесы запятнаны кровью убитых. Еще худшая жестокость бушует в самом Риме, — все вменяется в преступление: знатность, богатство, почетные должности, которые человек занимал или от которых он отказался, и неминуемая гибель вознаграждает добродетель».[543]

Приближение погибели

Самой несчастной страной в то время была Палестина, древний народ которой навлек на себя невыразимые страдания и погибель. Трагедия Иерусалима — это образ последнего суда в миниатюре. Именно в таком свете она предстает в эсхатологических речах Христа, Который с самого начала предвидел конец города.

Божье долготерпение по отношению к заветному народу, распявшему своего Спасителя, было исчерпано. Все, кого можно было спасти обычным путем, были спасены. Основная часть народа упрямо противилась любым изменениям. Иакова Праведного — пытавшегося, насколько это вообще возможно, примирить евреев с христианской религией — побили камнями его жестокосердые братья, за которых он ежедневно молился в храме; и со смертью Иакова иерусалимская христианская община утратила всякое влияние на этот город. Час «великой скорби» и страшного суда был уже близок. Пророчество Господа вот–вот должно было исполниться буквальным образом: Иерусалим сравняют с землей, храм сожгут, и не останется камня на камне.[544]

Незадолго до начала Иудейской войны, за семь лет до осады Иерусалима (63 г. по P. X.), во время праздника кущей в городе объявился некий крестьянин по имени Иешуа, или Иисус, который словно бы в пророческом экстазе день и ночь кричал людям на улицах: «Голос с востока и голос с запада! Голос с четырех ветров! Голос, вопиющий над Иерусалимом и над храмом! Голос над женихами и невестами! Голос над всем народом! Горе, горе Иерусалиму!». Городские власти, напуганные этими обещаниями, схватили и избили вестника бедствий. Он не сопротивлялся, но продолжал выкрикивать свои предсказания. Его допросил прокуратор Альбин, после чего Иешуа избили плетьми так, что обнажились кости, но он не сказал ни слова в свою защиту, не произнес ни одного проклятия в адрес своих врагов, лишь при каждом ударе жалобным голосом кричал: «Горе, горе Иерусалиму!». На вопрос прокуратора, кто он и откуда, пророк ничего не ответил. Наконец, его отпустили, посчитав сумасшедшим. Все оставшиеся семь лет и пять месяцев до начала войны, в особенности во время трех великих праздников, он твердил о близком падении Иерусалима. Во время осады Иешуа в последний раз пропел свою погребальную песнь с городской стены. Внезапно он добавил: «Горе, горе также и мне», — и в ту же минуту римский камень попал ему в голову, положив конец горестным пророчествам.[545]

Восстание евреев

При последних наместниках, Феликсе, Фесте, Альбине и Флоре, нравственное разложение и ослабление всех общественных связей, а равно и деспотичность римского гнета, усиливались с каждым годом. После назначения Феликса по всей Палестине, угрожая безопасности людей в городах и деревнях, бродили наемные убийцы, именуемые кинжальщиками или сикариями (от слова sica, «кинжал»), вооруженные кинжалами и за деньги готовые на любое преступление. Кроме того, внутренние распри в среде самих евреев и их ненависть к угнетателям–язычникам переросли в политический и религиозный фанатизм самого непримиримого толка, постоянно подогреваемый лжепророками и лжемессиями. К примеру, один из таких вождей, как сообщает Иосиф Флавий, увлек за собой тридцать тысяч мужчин. Так исполнилось предсказание Господа: «Восстанут лжехристы и лжепророки и прельстят многих».

Наконец в мае 66 г. по Р.Х. при последнем прокураторе Гессии Флоре (с 65 г.), отвратительном и жестоком тиране, которого, по словам Иосифа Флавия, прислали в качестве палача для казни осужденных, вспыхнуло организованное восстание против римлян, но между отдельными группами восставших, в особенности между зилотами и умеренными, то есть между радикалами и консерваторами, вспыхнула гражданская война. Беспощадной партии зилотов были в полной мере свойственны огонь и страсть религиозного и патриотического фанатизма; их справедливо сравнивали с монтаньярами времен Французской революции. В ходе войны они приобрели популярность, силой захватили город и храм и стали править людьми при помощи страха. Они поощряли в людях мессианские надежды и приветствовали каждый новый шаг к погибели как еще один шаг к освобождению. Сообщения о кометах, метеорах и всевозможные устрашающие знамения истолковывались как указания на пришествие Мессии, который будет править язычниками. Римляне считали Мессией Веспасиана и Тита.

Противостать Риму, не имея ни одного союзника, в те времена означало бросить вызов всему вооруженному миру; однако религиозный фанатизм, подогреваемый воспоминаниями о героических победах Маккавеев, ослеплял евреев и не позволял им увидеть неизбежный печальный конец этого безумного и отчаянного восстания.

Римское вторжение

Император Нерон, узнав о восстании, отправил в Палестину своего самого знаменитого генерала Веспасиана во главе большой армии. Веспасиан начал кампанию в 67 г. от сирийского портового города Птолемаиды (Акко) и, преодолевая упорное сопротивление противника, с шестидесятитысячной армией вторгся на территорию Галилеи. Однако события в Риме не позволили генералу добиться окончательной победы, и ему пришлось вернуться домой. Нерон покончил с собой. Императоры Гальба, Отон и Вителлий стремительно сменяли друг друга. Последнего пьяным извлекли из собачьей конуры, проволокли по улицам и предали позорной смерти. В 69 г. Веспасиан был провозглашен императором и восстановил порядок и благоденствие.

Его сын Тит, десятью годами позже сам ставший императором и прославившийся мягкостью и человеколюбием,[546] взялся продолжать Иудейскую войну и стал в руках Божьих орудием разрушения святого города и храма. Располагая армией, состоящей не менее чем из восьмидесяти тысяч обученных солдат, он встал лагерем на горе Скоп и соседней горе Елеонской, откуда открывался прекрасный вид на город и храм. С такой высоты Иерусалим был виден во всем своем великолепии. Между осаждающими и осаждаемыми лежала долина Кедрон.

В апреле 70 г. по Р.Х., сразу после Пасхи, когда Иерусалим был наводнен паломниками, началась осада. Зилоты с презрением и пренебрежением отвергли неоднократные предложения Тита и мольбы Иосифа Флавия, который сопровождал полководца в качестве переводчика и посредника, и убили всех, кто заикнулся о сдаче. Они предпринимали вылазки в долину Кедрон и вверх по склонам горы, нанося римлянам большой урон. Чем труднее приходилось защитникам города, тем больше крепло их мужество. Распятие тысяч пленных (до пяти сотен в день) лишь привело их в еще большую ярость. Ни начавшийся голод, ежедневно уносивший тысячи жизней (одна женщина даже зажарила и съела собственного ребенка[547]), ни плач матерей и детей, ни царившие вокруг страшные страдания не могли тронуть сердца безумных фанатиков. История не знает другого примера столь упорного сопротивления, столь отчаянной храбрости и презрения к смерти. Евреи сражались не только за свою гражданскую свободу, жизнь и родину, но и за то, что было их национальной гордостью и славой, что придавало смысл всей их истории — за свою религию, которая даже в этом состоянии упадка и вырождения давала им почти нечеловеческие силы переносить лишения.

Разрушение города и храма

Наконец в июле после внезапного ночного штурма, была взята крепость Антония. Это была лишь прелюдия к разрушению храма, которое стало кульминацией трагедии. Ежедневные жертвоприношения прекратились 17 июля, поскольку для защиты города нужна была каждая пара рук. Последней и самой кровавой жертвой, принесенной на жертвеннике всесожжения, было убийство тысяч собравшихся вокруг него евреев.

Поначалу Тит (если верить Иосифу Флавию) намеревался сохранить это величественное произведение архитектурного искусства в качестве трофея и, вероятно, из некоторого суеверного страха; когда пламя подобралось вплотную к Святому–святых, он пробился сквозь огонь и дым, через тела мертвых и умирающих, чтобы сдержать стихию.[548] Однако участь храма была предопределена свыше. Тит не мог удержать от вандализма своих солдат, доведенных до безумия упорным сопротивлением евреев и жадных до золота и драгоценностей. Сначала были подожжены помещения вокруг храма. Затем через золотые ворота бросили головню. Когда огонь разгорелся, евреи подняли отчаянный крик и попытались погасить пламя; некоторые из них, из последних сил цепляясь за свои мессианские надежды, все еще верили в слова лжепророка, который обещал, что посреди горящего храма Бог даст сигнал к избавлению Своего народа. Легионы старались разжечь огонь еще сильнее, намереваясь заставить несчастных людей почувствовать всю силу своего необузданного гнева. Вскоре огромное сооружение было охвачено пламенем, языки которого озаряли небеса. Храм был сожжен в августе 70 г. по P. X. — в годовщину того дня, когда Навуходоносор, по преданию, разрушил первый храм. Иосиф Флавий пишет: «Треск пылавшего повсюду огня сливался со стонами падавших… И ужаснее и оглушительнее того крика нельзя себе представить. Все смешалось в один общий гул: и победные крики дружно подвигавшихся вперед римских легионов, и крики окруженных огнем и мечом мятежников… со стенаниями на холме соединялся еще плач из города… Наконец эхо, приносившееся с Переи (?) и окрест лежащих гор, делало нападение еще более страшным. Но ужаснее самого гула была участь побежденных. Храмовая гора словно пылала от самого основания, так как она со всех сторон была залита огнем, но несравненно шире огненных потоков казались лившиеся потоки крови, точно так же, как число убитых было несопоставимо с числом убийц. Из–за трупов нигде не видно было земли: солдаты, преследовавшие неприятеля, бегали по грудам мертвых тел».[549]

Римляне водрузили над руинами напротив восточных ворот своих орлов, принесли им жертвы и под громкие радостные крики провозгласили Тита императором. Так исполнилось пророчество о «мерзости запустения, стоящей на святом месте».[550]

Иерусалим сравняли с землей; лишь три башни двора Ирода — Гиппикова (все еще стоит), Фазаеля и Мариамны — и часть западной стены остались нетронутыми как свидетельство мощи побежденного города, некогда бывшего центром иудейской теократии и колыбелью христианской церкви.

Говорят, даже язычник Тит объявил во всеуслышание, что Бог по Своему особому благоволению помог римлянам и изгнал евреев из их неприступных твердынь.[551] Иосиф Флавий, сам прошедший всю войну с начала до конца — сначала в качестве правителя Галилеи и генерала еврейской армии, затем как пленник Веспасиана и наконец как спутник Тита и посредник между римлянами и евреями — считал эти события божественной карой и писал о своих вырождающихся соплеменниках, к которым испытывал искреннюю любовь: «Я не могу умолчать о том, что мне внушается скорбью. Мне кажется, если бы римляне медлили с уничтожением этих безбожников, то тогда сама земля разверзлась бы и поглотила бы город, или его посетил бы потоп, или, наконец, молнии стерли бы его, как Содом, ибо он скрывал в себе несравненно худшее из всех поколений, настигнутое этими карами. Их безумие ввергло в погибель весь народ».[552]

Так на долю одного из лучших римских императоров выпало исполнить давно обещанную Богом кару, а самому образованному иудею того времени — описать ее и таким образом невольно засвидетельствовать об истинности пророчества и божественности миссии Иисуса Христа, неприятие Которого навлекло все эти и последующие несчастья на отступивший от Господа народ.

Разрушение Иерусалима могло бы послужить достойной темой для какого–нибудь христианского Гомера. Это событие называют «самой волнующей драмой во всей древней истории».[553] Но рядом не оказалось Иеремии, чтобы пропеть над городом Давида и Соломона погребальную песнь. Апокалипсис уже был написан, и в нем уже было предсказано, что язычники «будут попирать святой город сорок два месяца».[554] Один из самых выдающихся современных художников, Каульбах, посвятил разрушению Иерусалима одну из своих величайших картин, которая хранится в Берлинском музее. На ней изображен горящий храм: на первом плане — первосвященник, пронзающий свою грудь мечом; вокруг него — страдающие иудеи; вверху — пророки древности, взирающие на исполнение своих пророчеств; ниже — Тит во главе римской армии, невольное орудие Божьего гнева; внизу слева — Агасфер, Вечный Жид из средневековой легенды, влекомый фуриями в бессмертное будущее; внизу справа — группа христиан, с миром покидающая разрушенный город, и еврейские дети, умоляющие их о защите.

Участь выживших и торжества в Риме

После пятимесячной осады весь город оказался в руках победителей. Подсчитывая число убитых во время осады, которое включает в себя сбежавшихся в город деревенских жителей, Иосиф Флавий называет чудовищную и, вероятно, преувеличенную цифру в один миллион сто тысяч человек. Одиннадцать тысяч человек умерли от голода вскоре после окончания осады. Девяносто семь тысяч были взяты в плен и проданы в рабство, или сосланы в рудники, или погибли на гладиаторских представлениях в Кесарии, Берите, Антиохии и других городах. Самые крепкие и красивые мужчины были отобраны для участия в триумфальном шествии в Риме — в их числе были главные защитники города и предводители восстания, Симон Бар–Гиора и Иоанн Гисхальский.[555]

Веспасиан и Тит вместе отпраздновали победу, добытую столь дорогой ценой (71). На триумфальную процессию денег не пожалели. Под крики народа и аристократов победители с лавровыми венками на головах, облаченные в багряные одежды, на двух колесницах медленно ехали по направлению к храму Юпитера Капитолийского. Домициан ехал рядом на великолепном боевом коне. Перед ними шли солдаты в праздничных одеждах и семьсот пленников–евреев. Участники процессии несли изображения богов и священную утварь из Иерусалимского храма: стол хлебов предложения, семисвечник, трубы, возвещавшие юбилейный год, сосуд для благовоний и свитки закона. Все эти предметы, за исключением свитков закона и пурпурных завес из Святого–святых, которые Веспасиан приберег для собственного дворца, были помещены в только что построенный храм богини Мира.[556] Симон Бар–Гиора был сброшен с Тарпейской скалы; Иоанна Гисхальского приговорили к пожизненному заключению. Были отчеканены монеты с девизом Judœa capta, Judœa devicta. Однако ни Веспасиан, ни Тит не стали носить почетный титул Judœus; они презирали народ, лишившийся отечества.

Иосиф Флавий наблюдал за пышной церемонией унижения и распятия его народа и описал ее, не пролив ни единой слезинки.[557] При виде остатков храмовой утвари, которую пленные евреи возложили у триумфальной арки Тита, сердце каждого мыслящего христианина приходило в трепет от мысли об исполнении Божьего пророчества.

Завоевание Палестины повлекло за собой падение еврейского государства. Веспасиан сделал захваченные земли своей личной собственностью или раздал ветеранам своей армии. За пять лет войны еврейский народ дошел до крайней нищеты и остался без руководства (в его еврейском понимании), без храма, без страны. Новое восстание под предводительством лжемессии Бар–Кохбы привело к тому, что Иерусалим был еще сильнее разрушен, а Палестина разорена армией Адриана (132 —135 г.). Но у евреев все еще оставались закон, пророки и священные обычаи, за которые они и по сей день держатся с несокрушимым упорством, надеясь на великое будущее. Рассеянные по всей земле, везде свои и везде чужие, они отказываются смешивать свою кровь с кровью других народов и живут замкнутыми общинами. Они — особенный народ, и это проявляется в мельчайших деталях их поведения и религиозных обычаев. Им удается любое предприятие, и они процветают, несмотря ни на какие препятствия. Над ними смеются, но их опасаются. Их грабят, но они богаты. Их жестоко убивают, но они вновь поднимают голову. Они пережили столетия гонений и, похоже, доживут до конца времен. Мир относится к ним со смешанным чувством презрения, восхищения и удивления.