Дорогой отец!

 Теперь я могу писать Вам, письмо дойдет. Я сам назначил вчера караул на почте, и черный кабинет, в котором вскрывались письма, больше не существует. Как изменилась за три дня физиономия всех вещей! В воскресенье весь Париж поражен отставкой Неккера; как я ни старался воспламенить умы, ни один человек не захотел взяться за оружие. Я присоединяюсь к ним; люди видят мое рвение; меня окружают; меня заставляют подняться на стол; в течение одной минуты вокруг меня собралось шесть тысяч человек. "Граждане, — говорю я тогда, — Вы знаете, что нация требовала сохранить Неккера и поставить ему памятник; его прогнали! Можно ли оскорбить Вас сильней? После такой проделки они решатся на все, быть может, уже в эту ночь они проектируют или даже уже организуют Варфоломеевскую ночь для патриотов". Я почти задыхался от того множества мыслей, которые обрушились на меня, я говорил совершенно беспорядочно. "К оружию, — говорил я, — к оружию! Все наденем на себя зеленый цвет, цвет надежды". Я припоминаю, что я закончил словами: "Подлая полиция здесь. Прекрасно! Пусть она как следует разглядит меня, наблюдает за мной, да, это я, я призываю своих братьев к свободе". И поднимая пистолет, я воскликнул: "По крайней мере, живым я им не дамся в руки, и я сумею умереть со славой; меня может поразить только одно несчастье: что я должен буду увидеть, как Франция становится рабыней". Затем я сошел, меня обнимали, почти задушили ласками. "Друг, — говорили они мне все, — мы образуем вокруг вас стражу, мы не оставим вас, мы пойдем туда, куда пойдете вы". Я сказал, что не хочу быть начальником, я не хочу ничего другого, как быть солдатом отечества. Я взял зеленую ленту и первым прикрепил ее к своей шляпе. С какой быстротой распространился огонь! Слухи об этом восстании проникли в лагерь; начинают прибывать кроаты, швейцары, драгуны, полк Royal Allemand. Князь Лембеск(1) во главе этого полка, верхом, следует в Тюильри. Он лично зарубил насмерть безоружного солдата французской гвардии и верхом на лошади давил женщин и детей. Ярость воспламеняется. Теперь в Париже слышен один только клич: "К оружию!" Было семь часов. Никто не осмеливался проникнуть в город. Оружейные магазины подверглись разгрому. В понедельник утром раздался набат. Выборщики собрались в ратуше. Со старшиной купечества во главе они образовали гражданский корпус обороны из 78.000 человек, в 26 легионов. Более чем сто тысяч были уже более или менее вооружены и побежали в ратушу с требованием оружия. Старшина купечества пытался оттянуть время, он направил их к картезианцам и в Сен-Лазар; он хотел выиграть время, заставить их поверить, что там имеется оружие. Теперь и самые отчаянные головорезы направились к Дому инвалидов: губернатору предъявили требование на оружие; он испугался и открыл склады. С опасностью задохнуться я забрался под крышу. Я увидел оттуда, как мне кажется, по меньшей мере сто тысяч ружей. Я взял себе совершенно новое ружье с примкнутым штыком и два пистолета. Это было во вторник, все утро ушло на вооружение. Как только оружие оказалось в руках, все бросились к Бастилии. Губернатор, без сомнения, был весьма поражен внезапным появлением в Париже ста тысяч ружей со штыками и, не зная, не свалилось ли с неба это оружие, пришел, очевидно, в сильное замешательство. Стрельба вовсю в течение одного или двух часов, пулями снимается все, что показывается на башнях; губернатор маркиз де Лонэ(2) сдается; он опускает подъемный мост — все бросаются туда; но вдруг он снова поднимает его и пускает в ход картечь. Тогда пушка французской гвардии пробивает брешь. Один гравер поднимается первым, его сбрасывают вниз, и он лежит со сломанными ногами. Следующим является солдат француз гвардии, ему везет больше: он вырывает пушечный фитиль канонира, оказывает сопротивление и в течение получаса плац взят штурмом. Я помчался туда при первом пушечном выстреле, и, это граничит с чудесным, в половине третьего Бастилия была взята. Она могла бы продержав шесть месяцев, если вообще было бы возможно сопротивляться французской стремительности. Бастилия взята штатскими и солдатами командования, без единого офицера! Тот же гвардеец, который во время штурма поднялся первым, нашел Лонэя, схватил его за волосы и взял его в плен. Его повели в ратушу и по пути избили до полусмерти. Его так избили, что он еле жив; на площади Грэв его докончил какой-то мясник, отрубив ему голову. Ее носили на пике по городу, а гвардейца наградили крестом св. Людовика; в то же время забрали курьера, у которого в чулке нашли письмо к старшине купечества. Его повели в ратушу. Уже начиная с утра понедельника забирают всех курьеров. Все письма отправлялись в ратушу; адресованные королю, королеве и премьер-министру письма вскрывались и публично прочитывались.

Было оглашено письмо, адресованное г-ну Флесселю; ему писали, чтобы он удержал еще на несколько дней парижан. Он не смог ничего сказать в свое оправдание; народ стащил его с кресла и выволок из зала, в котором под его председательством происходило заседание; и едва он спустился с лестницы ратуши, как какой-то молодой человек приставил к нему пистолет и прострелил ему голову; раздались крики "браво"; Флесселю срезают голову и насаживают на пику; я также видел его сердце на пике, которое носили по всему Парижу; после обеда был ликвидирован остаток гарнизона, который был настигнут с оружием в руках; их повесили на фонарях площади Грэв. Некоторые из них, а также и все инвалиды были помилованы раr ассlаmation(3). Были также повешены четыре или пять воров, застигнутых на месте преступления; это до того поразило мошенников, что, говорят, они после этого все исчезли. Заместитель директора полиции был до того напуган трагическим концом старшины, что прислал в ратушу прошение об отставке. Все угнетатели бежали из Парижа; но уже с вечера понедельника постоянно был на ногах патруль из пятидесяти тысяч человек. Из столицы никого не выпускали. Все заставы были сожжены, и все таможенные чиновники в отчаянии, это вы можете себе представить. Швейцарцы, стражи королевских драгоценностей, сложили оружие. Там были найдены 24 миллиона, которыми овладел город Париж. После штурма Бастилии возникло опасение, что расположенные вокруг Парижа войска могут внезапно проникнуть в город, и никто поэтому не ложился спать.

В эту ночь все улицы были освещены; на улицы были выброшены стулья, столы, бочки, камни, телеги, чтобы баррикадировать улицы и поломать ноги лошади В эту ночь было под ружьем 70.000 человек. Французская гвардия несла патруль вместе с нами. Я был на посту всю ночь. К 11 часам ночи мне повстречался отряд гусар, который только вошел через ворота Сен-Жак. Жандарм, командовавший нами, воскликнул: "Кто идет?" Гусарский офицер ответил: "Франция, французская нация; мы хотим сдаться и предложить вам свою помощь". Из опасения предательства было предложено предварительно сложить оружие, а когда они отказались, их поблагодарили за предложение, и затем вряд ли кто-нибудь из них, если бы они все время не кричали: "Да здравствуют парижане! Да здравствует третье сословие!" Их повели обратно на заставу, где им пожелали спокойной ночи. Мы водили их некоторое время по Парижу, где они должны были дивиться образцовому порядку и патриотизму. Женщины готовили кипяток, чтобы вылить его им на головы; они видели раскаленный булыжник в окнах, предназначенный для того, чтобы поразить их, они видели бесчисленную милицию Парижа вокруг себя, вооруженную саблями, шашками, пистолетами и более чем 60.000 штыками, также более 150 пушек, расставленных у входов на улицы. Я полагаю, что их лагерь преисполнен ужасом и оцепенением. В нашем распоряжении были пороховые запасы Бастилии, арсенала и 50.000 найденных в Доме инвалидов патронов. Я советовал немедленно идти на Версаль, закончилась бы война, вся семья была бы ликвидирована, и все аристократы были бы захвачены одним уловом.

Я был убежден, что невероятное завоевание Бастилии штурмом, длившееся всего четверть часа, должно было бы привести в смятение Версальский замок и лагерь и что у них не хватило бы времени собраться с духом. Вчера утром запуганный король посетил Национальное собрание; он безусловно подчинился собранию, и теперь его грехи ему прощены. Наши депутаты с триумф провели его обратно во дворец. Утверждают, что он много плакал. Он возвращался пешком, и его стражей были только депутаты, которые его сопровождали. Тарже(1) говорил мне, что это была прекрасная картина. Вечером демонстрация была еще более красивой. 150 делегатов Национального собрания, духовенство, дворянство и общины сели в королевские экипажи, чтобы провозгласить мир. В половине четвертого они прибыли на площадь Людовика XV, оставили кареты и пешком направились через улицу Сент-Онорэ в ратушу. Они шествовали под знаменами французской гвардии, которые они целовали, говоря: это знамена нации, свободы. И их окружало 100.000 вооруженных и 800.000 человек с красно-синими кокардами. Красное — как доказательство готовности пролить свою кровь, а синее — как символ небесной конституции. Депутаты тоже носили кокарду. Они сделали остановку перед Пале-Рояль и перед гвардейцем французской гвардии, который сидел в фаэтоне де Лонэ; этот фаэтон, в котором обезглавленный губернатор больше не нуждался, вместе с лошадью был преподнесен гвардейцу городом. Голова гвардейца была украшена гвардейской короной. Он подал руку всем депутатам. Я шагал с шашкой наголо рядом с Тарже, с которым я болтал; он был исполнен невыразимой радостью. Она сияла во всех взорах, и я никогда не видел ничего подобного. <...> Но накануне того дня радость моя была еще больше, когда я вступил в брешь завоеванной Бастилии; и там было водружено знамя гвардии и гражданской обороны. Там собралось большинство рьяных патриотов. Мы обнимали друг друга, целовали руки гвардейцам и плакали от радости и опьянения...

Примечания

1. Лембеск Шарль Эжен Лотарингский- обер-шталмейстер Франции с 1761 г.; полковник королевского немецкого полка.

2. Лонэ Бернар Рене Журдан, маркиз де (1740—1789) — последний комендант Бастилии.

3. Par acclamation – аккламативным путем, без голосования.

4. Тарже Ги Жан Батист (1733 —1807) — из известнейших парижских адвокатов, представитель Парижа в Национальном собрании. Принимал участие в выработке Конституции 1791 г.

Диктат папы.

27 основных положений "Диктата папы" излагают следующие мысли:

1. Только римская церковь была основана самим Господом.

2. Только римский папа вправе называться вселенским.

3. Одному папе принадлежит право назначения и смещения епископов.

4. Легат папы на соборе по своему положению стоит выше любого епископа, даже если он имеет более низкое звание; ему также принадлежит право перевода епископов.

5. Папа может выносить решение о смещении и отсутствующих лиц.

6. С отлученными папой от церкви лицами запрещено даже находиться в одном доме.

7. Одному папе можно в соответствии с потребностями времени издавать новые законы, образовывать новые епископства, капитулы преобразовывать в аббатства и наоборот, делить богатые епископства и объединять бедные.

8. Один папа может носить императорские регалии.

9. Все князья должны целовать ногу только у папы.

10. Только имя папы упоминают в церквах.

11. Во всем мире лишь он удостоен имени папы.

12. Папа вправе низлагать императоров.

13. Папа вправе, если существует необходимость, переводить епископов с одной епископской кафедры на другую.

14. По своему усмотрению папа может переместить клирика из одной церкви в другую.

15. Тот, кого папа посвятил в сан, может быть главой любой церкви, на него не может быть возложено выполнение более низкой должности. Того, кого папа посвятил в сан, другой епископ не вправе рукоположить в более высокий сан.

16. Без распоряжения папы нельзя созывать вселенский собор.

17. Не опираясь на авторитет папы, никакой капитул и никакая книга не могут считаться каноническими.

18. Никто не вправе изменить решения папы, пока он сам не внесет в него соответствующие изменения.

19. Никто не имеет права судить папу.

20. Никто не вправе осмелиться судить лицо, обратившееся с апелляцией к Апостольскому Престолу.

21. Наиболее важные дела каждой церкви следует представлять на рассмотрение папы.

22. Римская церковь еще никогда не ошибалась, она, согласно свидетельству Писания, вечно будет непогрешимой.

23. Римский папа, если он был избран в соответствии с канонами, с учетом заслуг Святого Петра, несомненно, станет святым, как это подтвердил епископ Павий Святой Эннодий, и с ним в этом были согласны многие святые отцы, это можно найти в декретах Святого Симмаха.

24. По приказу и в соответствии с полномочиями папы обвинения могут быть выдвинуты и духовными лицами более низкого сана.

25. Папа может смещать или возвращать на свою должность епископа без созыва собора.

26. Нельзя считать католиком того, у кого нет единства с римской церковью.

27. Папа может освободить подданных от присяги верности лицу, совершившему грех.