Плодом ложного восприятия и прочих является то, что джива оказывается не в состоянии провести различие между Я и не-Я. Ведь Я – это лишь Атман и ничто иное, тогда как тело – суть лишь скопление бесчисленных материальных атомов; соединение этих дух ведёт к перерождению в человеческой и прочих формах жизни, которые джива и принимает за подлинное Я. Природа души – знание и восприятие, которые и дают ей возможность знания и видения; тогда как такие явления, как гнев и прочие – трансформации её состояния, обусловленные кармическими причинами. Природа тела – осязаемость, вкус, запах, цвет и т.д., которые вполне очевидны; тогда как такие характеристики, как тучность и худощавость и т.п., а также различные вариации цвета, вкуса, запаха – трансформации его состояния, но именно их джива и принимает за собственную природу.

Знание и восприятие действуют через «двери» чувств и ума, почему у дживы и возникает мысль: «Всё это: кожа, язык, нос, глаза, уши, ум – мои члены. Именно с их помощью я вижу и знаю». Вот в таком убеждении и заключается причина привязанности к чувствам[xciv].

Далее, с появлением заблуждения[xcv] возникает желание овладеть объектом с помощью соответствующих чувств; когда же указанная цель достигнута, желание это исчезает, джива обретает покой и наслаждается счастьем. Джива познаёт объекты примерно так же, как собака, грызущая кость: как та, почувствовав вкус собственной крови, выделяющейся из дёсен, думает: «О! Это – вкус кости!», так и эта, почувствовав «вкус» собственного сознания, исследующего объект, полагает: «О! Это – его вкус!», тогда как в действительности в объектах никакого вкуса вообще не существует. Сама она сотворила желание, сама познала его и сама теперь наслаждается счастьем. Такой мысли, как «Я – вечная душа, обладающая знанием», в ней и в помине нет, зато есть другая: «Я вижу танец, слышу мелодию, чую аромат цветка, следую шастрам, должна познать это...», – такое вот знание, смешанное с [внешними] объектами познания, имеет место; и из-за преобладания объектов только они и познаются. Таким образом, вследствие заблуждения, в дживе возникает желание обладания объектами.

Желание это жаждет овладеть всеми объектами, расположенными во всех трёх временах: «Я всё потрогаю, всё попробую на вкус, всё понюхаю, всё увижу, всё познаю...» – до такой степени доходит желание. На практике же способности дживы ограничены настолько, что в состоянии воспринять лишь то, что в настоящий момент входит в непосредственный контакт с органами чувств, будь то ощущение, вкус, запах, цвет или звук, да даже и они воспринимаются чувствами либо познаются умом благодаря ранее накопленным воспоминаниям лишь частично и только при наличии многочисленных внешних [инструментальных] причин, и посему желания так и остаются несбыточными. Осуществление такого рода желаний становится возможным лишь при достижении всеведения. 

В случае успокоения и разрушения [данных видов кармы] желания через чувства не удовлетворяются, так что, по причине заблуждения, в чувствах по-прежнему сохраняется постоянное желание овладения объектом, и джива, терзаемая оным, чувствует страдание. Страдание сие может дойти до такой степени, что даже возможность собственной смерти игнорируется только ради того, чтобы заполучить желаемое. Слон, жаждущий слониху, бежит к её чучелу; рыба, предвкушая мясо, попадается на крючок; пчела, влекомая ароматом лотоса, попадает в ловушку; мотылёк, стремясь взглянуть на краски пламени, погибает; олень, желая послушать пение рожка, идёт к охотнику: настолько разрастается желание, что даже немедленная смерть, хотя и вполне очевидна, не принимается в расчёт. С одной стороны, смерть гарантирована, если вожделенный объект получен, с другой же боль, которую причинит чувствам неполучение такового, кажется ещё более невыносимой... Такие дживы, обезумевшие от причиняемой их чувствам боли, напоминают беднягу, бросившегося вниз головой с вершины горы. Невзирая на все страдания, зарабатывают богатство, и всё ради того, чтобы растратить его на объекты чувственного наслаждения... А дабы заполучить вожделенное, отваживаются пойти даже в такие места, где смерть вполне очевидна, потворствуют гневу и прочим страстям и творят насилие и иные подобные грехи, служащие причинами адского состояния.

Но что же им делать? Боль, причиняемая чувствам, нестерпима, так что здесь никакой другой мысли в голову прийти не может... Даже Индра и прочие небожители подвластны страданию и боли, поскольку они так же, как и мы, остаются в высшей степени привязанными к объектам. Как чешется страдающий чесоткой человек – ведь чешется-то он от боли, поскольку, не будь таковой, какая нужда чесаться? – так и боги, мучаясь от боли, причиняемой их чувствам, привязываются к объектам и целиком погружаются в служение им.

Такова природа порождаемого чувствами знания, возникающего как результат успокоения и разрушения кармы, омрачающей знание, и кармы, омрачающей восприятие. Знание это, соединившись вследствие ложного восприятия с желанием, превращается тем самым в причину страдания.

Далее мы обсудим, каким образом следует применять способы избавления от такого страдания. «Мои желания исполнятся, если чувства овладеют своими объектами», – рассуждая в таком духе, человек первым делом начинает разнообразными способами – пищей и прочими, поддерживать силу органов чувств, уверенный, что способность к наслаждению объектами от этого только увеличится. Кроме того, поскольку для достижения указанной цели требуются также и многочисленные внешние [инструментальные] причины, он прилагает усилия к поиску таковых.

Чувства в состоянии наслаждаться объектами лишь войдя в контакт с ними, поэтому он и пытается всеми мыслимыми внешними способами соединить их. Дабы заполучить одеяния, яства, цветы, храмовые украшения, музыку и т.п., погружается в заботы и скорби.

Далее, ясное знание объекта сохраняется лишь до тех пор, пока последний находится в пределах досягаемости органов чувств, после чего от него не остаётся ничего, кроме воспоминания. С течением времени ослабевает и оно, заставляя человека всеми средствами пытаться сохранить объект под своей властью, и цепляние за него становится всё острее и острее. Добавим к этому, что в течение одного момента времени чувства способны воспринять лишь один объект, человек же, желая много большего, теряет покой и, во мгновение ока позабыв о прежней цели, уже мчится к следующей, затем, оставив и её, хватается за третью – так он набрасывается на них, подобно хищнику[xcvi].

Таким образом, он использует все средства, доступные его пониманию, однако все они ложны, поскольку, во-первых, средства эти от самого индивидуума ни в коей мере не зависят, да и обрести их в высшей степени трудно и, во-вторых, вследствие созревания кармы может возникнуть такое препятствие, что никакое поддержание энергии чувственных способностей не поможет увеличить силу наслаждения объектами. Единственное средство увеличения этой силы – совершенствование знания и восприятия, а это, в свою очередь, зависит от степени успокоения и разрушения кармы. [Вполне очевидно, что] если тело упитанно, то сила эта слабовата, если же оно худощаво, то почему-то проявляется в большей степени... Так что нет пользы в поддержке чувств пищей и прочим: если знание и восприятие возрастают как результат успокоения и уничтожения кармы, достигнутый благодаря уменьшению страстей, то вместе с тем возрастает и способность к наслаждению объектами.

Сверх того, контакт с объектами [чувственного наслаждения], который он старается поддержать, долго сохраняться не может, или же, в другом случае, нет возможности обретения всех [желаемых] объектов, вследствие чего сохраняется и неудовлетворённость. Сделав[xcvii] эти объекты зависимыми, некоторое время пользуется[xcviii] ими, но навечно оставаться в такой зависимости они не могут. Эти чужеродные субстанции изменяются сами по себе или, иначе говоря, находятся в зависимости от созревания кармы. Связанность кармой такого рода возникает лишь при наличии соответствующих благих мыслей, а затем, с наступлением времени созревания её плодов, они становятся очевидными. Без кармических причин никаких материальных предметов не обрести, какие бы средства ни применялись.

Что же касается тенденции обычного человека бросаться от одного объекта [чувственного наслаждения] к другому, подобно хищнику, то уместно спросить: а какая польза от этого? Разве голодного насытит крошка хлеба? Точно так же и того, кто жаждет насладиться абсолютно всем, не насытит удовлетворение одного-единственного его желания. Пока жажда не исчезнет, счастья не будет, так что этот способ – ложен.

Вопрос: Но ведь очевидно, что есть немало живых существ, достигших счастья именно так; почему же вы говорите, что этот способ ложен от начала и до конца?

Ответ: Счастливыми они не становятся, поскольку за счастье это признаётся по ошибке. Если кто-то достиг счастья, то откуда у него взялось бы влечение к другим объектам? Если у больного, излечившегося от недуга, не возникает никакого желания принимать какое-либо новое лекарство, то откуда у того, кто положил конец страданию, возьмётся желание наслаждения новыми объектами? Если бы желание действительно прекращалось с обретением желаемого, то мы были бы вправе признать это за счастье; на практике же мы имеем тот факт, что до тех пор, пока контакта с объектом нет, страсть к нему сохраняется, когда же таковой получен, возникает желание наслаждения следующим; так что на каком основании вы полагаете это за счастье? Как нищий, измученный голодом, найдя крошку хлеба и съев её, полагает это за удовольствие, так и человек, томимый нестерпимой жаждой [чувственных наслаждений], заполучив один-единственный объект, мнит его за счастье, однако с окончательной точки зрения никакого счастья здесь не прослеживается.

Вопрос: Но ведь если нищий, найдя хотя бы крошку, удовлетворяет свой голод, то какой же изъян вы видите в утверждении, что желание исполняется с обретением одного-единственного объекта?

Ответ: Такое утверждение можно было бы принять, но лишь на том условии, что ему удалось собрать некоторое количество крошек; если же к моменту нахождения следующей первая уже переварена и выделена, то с чего бы исчезнуть голоду? То же самое справедливо и в случае с процессом познания: если бы все объекты воспринимались одновременно, то и желание исполнилось бы; но поскольку на практике мы имеем тот факт, что с началом восприятия второго объекта осознавание первого сохраниться не может, то каким образом исполниться желанию? Без исполнения желания не исчезнет неудовлетворённость[xcix], а без устранения неудовлетворённости нет оснований вести речь о каком-либо счастье.  

Кроме того, поскольку наслаждению даже тем единственным объектом сопутствуют ложное восприятие и прочие, это становится причиной связывания новой кармой, которая в будущем принесёт плод новых страданий. А то, что и в настоящем не является счастьем, и в будущем причиной оного быть не может, определяется как страдание. Как сказано в Правачанасаре:

«То счастье, которое обретено с помощью чувств, зависимо, приносит мучение, тленно, создаёт связанность [кармой] и, как таковое, губительно; так что в действительности такое счастье – ни что иное, как страдание»[c].

Итак, все те способы достижения счастья, которые обычно применятся мирскими дживами, следует отнести к ложным.

Но каков же истинный метод? Страдание прекращается лишь тогда, когда уходит всякое желание, и все объекты начинают восприниматься одновременно; желание же уходит с искоренением заблуждения, а возможность одновременного восприятия всех объектов появляется с достижением всеведения. Метод достижения указанных целей заключается в истинной вере и прочих [из Трёх], и именно это и есть истинный метод.

Таким образом, успокоение и разрушение кармы, омрачающей знание, и кармы, омрачающей восприятие, по причине заблуждения превращается в источник страдания.

Вопрос: Вследствие созревания кармы, омрачающей знание, и кармы, омрачающей восприятие, знание возникнуть не может, поэтому вполне резонно рассматривать их как причину страдания; но почему же вы говорите об успокоении и уничтожении [как об источнике страдания]?

Ответ: Если бы отсутствие знания служило причиной страдания, то и материя была бы подвержена страданию, однако, поскольку основная причина страдания заключается в желании, а желание, в свою очередь, возникает именно вследствие успокоения и разрушения [кармы], то о последних и говорится как об источнике страдания, хотя, конечно, с окончательной точки зрения успокоение и разрушение не может служить источником страдания. Желание обладания объектом, возникающее как результат заблуждения – вот в чём подлинный источник страдания.