Основные задачи Стоглавого собора
Поможем в ✍️ написании учебной работы
Поможем с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой

 

В одном из первых своих посланий к царю Сильвестр говорит, что, кроме неправды и «воровства», на Руси много других зол, прежде всего — плотских грехов и еретических мудрований[9]. Он призывал карать их по примеру прежних государей немедленно и решительно, до полного искоренения. Эта задача поставлена была перед Стоглавым Собором, который собрался в январе 1551 г. в Кремлевском дворце. Кроме митрополита, на нем присутствовало девять архиепископов и епископов, много архимандритов, игуменов, монахов и белого духовенства. Мирскую власть представляли Боярская дума, воеводы, правительственные чиновники (дьяки) и выборные от посадских людей.

Название первой главы («В лето 7059-е месяца февраля в 23 день…»), казалось бы, дает точную дату работы Стоглавого собора: 23 февраля 7059 г. (1551 г.)[10]. Однако исследователи расходятся во мнении, является ли эта дата указанием на начало заседаний Собора или определяет время начала составления Соборного уложения. Временем открытия Собора следует считать, как полагает Л.В. Черепнин, дату, указанную в первой главе – 23 февраля 1551 г[11]. По мнению же Д. Стефановича, эта дата скорее всего указывает на начало редактирования Стоглава[12]. Работу Собора можно разделить на два этапа — совещание с обсуждением ряда вопросов и обработка материала, хотя возможно, что это были одновременные процессы. Это предположение подтверждается и самой структурой «Стоглава», последовательностью расположения глав и их содержанием. Л.В. Черепнин считал, что структура Стоглава «очень нечеткая, не поддающаяся до конца осмыслению. Ответы иногда уходят от тематики, намеченной вопросами. И.Н. Жданов видел определенный порядок в изложении глав. Он считал, что в 6-й – 40-й главах Стоглава собраны материалы для наказа приходскому духовенству. Главы 43-я – 98-я обращены к церковным властям, т.е. к епископам, монастырским настоятелям, наконец, к царю. Беспорядочность в изложении материалов стоглава зависела столько же от неумелости его собирателя, сколько от разнообразия тех материалов, которыми он располагал[13].

В первой главе в общих чертах намечена программа Собора: Собор отвечает на вопросы царя, который предлагал темы для соборного обсуждения. Участники Собора, как следует из текста, ограничивались высказыванием своих мнений по предложенным темам. В первой главе круг вопросов Собора излагается бегло, несколько путано, иногда приводятся ответы, иногда — нет. По существующим правилам Собор не имел права принять решение, расходившиеся с канонической литературой. Часть памятников этой литературы упомянута в первой главе «Стоглава»: Правила святых апостолов, святых отцов церкви, Правила, установленные на Соборах духовенства, а также поучения канонизированных святых. В следующих главах этот список расширяется. Стоглавый Собор нередко сравнивается с Тридентским[14]. Это справедливо в том смысле, что целью обоих Соборов было упрочение авторитета Церкви. Но существенное различие их в том, что отцов Тридентского Собора заботило, прежде всего, сплочение католической церкви и организация противодействия протестантским ересям. Стоглав же стремился предупредить возникновение ересей за счет унификации обрядов и богослужебной практики, а также укрепления церковной дисциплины.

У Стоглавого Собора была и другая задача — утвердить как совершившийся факт перемещение православного царства в Россию. В соответствии с этим он был задуман как весьма представительное собрание, созванное по примеру древних Вселенских Соборов самим царем для разрешения наболевших проблем Церкви и определения ее роли в новых исторических обстоятельствах. Не удивительно, что один из важнейших вопросов, поставленных Собором, касался отношения священства и царства.

Иван открыл Собор заявлением, что у Церкви и государства общая цель, как у двух взаимосопряженных частей единого целого, предусматривающая их деятельность в нерасторжимом единении и согласии. Иными словами, им был провозглашен классический идеал симфонии[15]. «Молю вас, святейшие отцы мои, аще обретох благодать пред вами, утвердите в мя любовь, яко и в приснаго вам сына, и не обленитеся изрещи слова ко благочестию единомысленно о православной нашей христианской вере и о благосостоянии святых Божиих Церквах, и о нашем благочестии во царствии, и о устроении всего православнаго христианства. Зело бо желаю и радуюся и согласую сослужебен быти с вами и вере поборник во славу Святыя и Животворящия и Неразделимыя Троицы, Отца и Сына и Святаго Духа. Тем же и всякому разногласию отныне далече быти [царь] повелевает, всякому же согласию и единомыслию содержатися у нас»[16].

В речи Ивана излагается его собственное видение личности и служения царя. Но уже и здесь прослеживаются в зачаточной форме идеи и понятия, развившиеся затем в концепцию «волного самодержства». Достаточно сказать, что он призвал всех участников Собора еще более укрепиться в вере и благочестии, присоединиться к его молитве о прощении всех их бесчисленных согрешений и беззаконий в надежде, что Бог «обратит ны на истинный путь Свой и Его заповедей, от них же заблудихом душевне и телеснее»[17]. Повторно прозвучавшее здесь в еще более живой и эмоциональной форме раскаяние в собственных грехах подкреплено утверждением, что за беззакония царя и его подданных наказывается вся держава и что тяжкие пороки, в которых погрязли многие подданные, несовместимы с истинно христианской жизнью. Иван возвращается к грехам боярства и вельмож, обвиняя их на сей раз в нарушении богоустановленного порядка, что проявилось в непослушании предсмертной воле Василия III. Бояре устраняли членов «семибоярщины» — регентского совета из семи бояр, назначенного править за малолетнего Ивана, и добивались для себя неограниченной власти. Царь припомнил опять преступления Шуйских, пренебрегавших опекунскими обязанностями и потакавших его юношеским страстям и бесчиниям.

Все это, по собственному признанию царя, обратило его душу к покаянию, а взор - к Церкви. «От сего вниде страх в душу мою и трепет в кости моя, и смирися дух мой, и умилихся, и познах своя согрешения. И прибегох ко святей соборней и апостольстей Церкви, и припадох к Божию великому человеколюбию и ко Пречистей Богородице и ко всем святым, и к твоему первосвятительству, и всем иже с тобою святителем с истинным покаянием прося прощения, еже зле содеях. И аз своим князем и боляром по вашему благословению, Богу помогающу нам, нача же вкупе устрояти и управляти Богом порученное ми царство»[18].

Царь просит иерархов и клириков молить Бога о прощении его согрешений, о милости к нему и всему царству, каковая милость должна быть явлена в «изобилии плодов земных» и победах над супостатами. Духовенству надлежит пасти свое стадо и самого царя: «Мене, сына своего, наказуйте и просвещайте на всяко благочестие, якоже лепо есть благочестивым царем быти во всяких царских праведных законех и во всяком благоверии и чистоте, братию же мою и всех князей, и боляр, и все православное християнство неленостно и тщательно утверждайте и вразумляйте, да непорочно сохранят истинный християнский закон. Прежде сами, пастырие и учители утвердитеся и умножите от Бога данный вам талант да и мы, видяще ваша добрая дела и духовная наказания [назидания] и Божественное Писание внимающе просветимся и да получим великую милость зде и в будущем веце от Христа Бога»[19].

Царь заверяет иерархов и духовенство в своей готовности содействовать восстановлению благочестия и призывает их, в свою очередь, исправлять свои прегрешения, ибо пренебрежение пастырскими обязанностями — по нерадению или страху — навлечет на них гнев Божий: «Аще ли аз вам буду супротивен, кроме божественных правил вашему согласию, вы о сем не умолкните воспретите ми без всякого страха, да жива будет душа моя и вси под властию нашею». После смерти Василия III старые предания и установления (в том числе «самодержство») «поисшатались»; заповеди Божии пришли в забвение, а попечение о душах — в небрежение. Обращаясь к иерархам, Иван испрашивал у них «святительского совета» и изъявлял желание «советовати» обо всем, что касается восстановления благочестия и веры. Далее он предложил ряд вопросов, ответы на которые приняли форму Соборных определений.

Собор утвердил концепцию, лежавшую в основе «Домостроя» и предполагавшую безусловное послушание всех христиан духовным наставникам, которые ответят за своих духовных чад на Страшном суде перед Самим Христом[20]. То был ответ на обращение царя, открывшее Соборные заседания. Стоглав подтвердил неприкосновенность церковных имуществ. Нормы, которые были положены в основу этого решения, восходили к тексту, широко известному в средние века как «Константинов дар», и подразумевали куда более широкие выводы. Применяя их к себе, Московское царство самоутверждалось в достоинстве законного наследника римских и византийских императоров, «первого» и «второго Рима». Превращение Московского княжества в царство - imperium - означало для московского духовенства, что церковное, как и имперское предания христианской экумены (выступавшие нераздельно) обрели новый центр. Этот новый центр, Третий Рим, должен был обладать теми же правами и привилегиями, что и оба ветхих».

Но поскольку с юридической стороны Церковь и государство оставались все же раздельны, вопросы о неприкосновенности церковных имуществ и неподсудности духовенства мирским властям сохраняли свою актуальность. Собор подтвердил, что грехи иерархов и клириков подлежат наказанию от Бога, ибо, согласно апостольским заповедям, «кожда в даннем ему чину да пребывает, и не преступит заповедей Господних. Не суть бо наша, но Божия». Белое духовенство и монашествующие не могут быть судимы мирским судом, ибо «священническое начало и власть от Небеснаго Царя установлена бысть. Неправедно есть тамо владети земному царю или судити таковая сия вся якоже ради Божественнаго установления многаго и нашим Священным Писанием утверждена даже и до скончания мира сего»[21].

По существу, Церковь оставалась независимо существующим организмом в теле государства. Это ясно ощущали отцы Собора, стремившиеся гармонизировать «автономию» Церкви включением в текст Стоглава шестой новеллы Юстиниана. Но «симфония» мирской и духовной властей действенна лишь при условии доброй воли обеих сторон или опоры во всенародном признании, и во всяком случае там, где сферы влияния и роли представителей обеих властей четко разграничены законами, пользующимися всеобщим признанием и уважением. Последнего же условия явно недоставало. К тому же роль царя и его положение относительно Церкви оставались двусмысленными[22]. Да, он был призван повиноваться своему духовному отцу и искать духовной помощи и совета иерархии, не отличаясь в этом смысле от своих подданных. Но Иван не усматривал никакого противоречия между идеалом симфонии и тем образом государя, какой складывался в его сознании на основании детских впечатлений, а позже под влиянием чина венчания на царство и самостоятельного чтения. Образ этот поддерживали и Макарий с Сильвестром, видевшие православного царя главой христианского мира, защитником истинной веры и Церкви, равно как и молитвенником, чье ходатайство перед Богом избавляет державу от супостатов. Но, как я заметила, Иван и сам (несомненно, под влиянием Макария) полагал, что для его царского достоинства благосостояние Церкви важнее благосостояния государства. Так, подтверждая за митрополитами Московскими право на ношение белого клобука, он говорил: «Прияхом скипетры Российскаго царства, мы, Великий Государь, Царь и Великий князь Иван Васильевич всея Руси, в обдержание и во осмотрение всех благых благочестиваго Российскаго царствиа, такоже и во благосостояние святых церквей и святых монастырей и мест[23]».

По своему божественному происхождению единодержавие его не уступало власти священноначалия и, подобно последней, имело конечной целью спасение всех подданных. Уже в Стоглаве встречается одна из излюбленных идей Ивана о том, что истинное “самодержство” — Божие благословение для страны и спасение для подданных. Согласно той же идее, в годы его малолетства государство стало отходить от начал, установленных прежними государями; бояре изменили систему правления, некогда приведшую Московское княжество к славе и процветанию, и этим навлекли на страну гнев Божий. Целью его, Иванова, царствования станет возвращение к “золотому веку” Московского государства через восстановление истинного единодержавия[24]. То было мечтой не одного Ивана. «Ты, государь, — грозный и мудрый, — писал Иван Пересветов, — на покаяние приведешь грешных и правду во царстве своем введешь». Издавна владевшая Грозным мысль о “волном самодержстве” побуждала его искать и практические пути ее воплощения. Но пока что он вполне довольствовался интерпретацией, какую давали ей Макарий и Сильвестр. Личное влияние последних, наряду с любовью и уважением, которые царь питал к Адашеву, Курбскому и другим членам Избранной Рады, не давали ему до поры узреть противоречие между высочайшим и единственным в мире служением земного наместника Бога, имеющего к Нему “прямой доступ”, и необходимостью подчиняться священноначалию, посредствующему между ним и Богом[25]. Но в беспокойно-пытливом уме Ивана вскоре начали зарождаться вопросы.

Как бы то ни было, решения Стоглавого Собора никогда не оспаривались ни Иваном, ни его оппонентами. Все недоумения и жаркие споры вокруг них связаны были лишь с попытками провести эти решения в жизнь.

Дата: 2019-12-10, просмотров: 213.