Объектом большого интереса, как мне это представляется, будет не метафизическая аргументация, но возможность взвесить вопрос, необходимо ли для общего блага всех людей, этих несчастных и мыслящих существ допускать существование Бога – вознаграждающего и мстителя, служащего одновременно для нас уздой и утешением, или нам надо отбросить эту идею и отдаться нашим бедствиям без надежды и нашим преступлениям без угрызений совести.

Гоббс утверждает: если в каком-либо государстве, где вообще не признают Бога, какой-нибудь гражданин предложил бы религию, его следовало бы повесить.

 Под этим чрезвычайным и преувеличенным требованием он явно разумел случай, когда какой-либо гражданин вздумал бы захватить власть во имя Бога; иначе говоря, он имеет в виду шарлатана, вздумавшего стать тираном. Мы же здесь разумеем граждан, чувствующих людскую слабость, испорченность и беду и изыскивающих опорную точку для укрепления морали людей, а также поддержку для них в томлениях и ужасах этой жизни.

Начиная с Йова и вплоть до нас очень многие люди кляли свое существование…

В том сомнении, в каком пребываем мы оба, я не говорю вам вместе с Паскалем: примите то, что более достоверно... Я говорю: продолжайте культивировать добродетель, будьте милосердны, взирайте с отвращением или сожалением на все суеверия, но восхищайтесь вместе со мной замыслом, обнаруживающим себя в целокупной природе, а значит, и Творцом этого замысла – начальной и конечной причиной всего; надейтесь вместе со мной, что наша монада, мыслящая о великом вечном бытии, обретет с помощью этого самого великого бытия счастье…

В отдельных местах вашего труда вы признаете сами, что вера в Бога удерживала некоторых людей на грани преступления, - этого признания мне довольно. Если бы это предотвратило на Земле всего лишь десять убийств, десяток клевет и десять несправедливых приговоров, я полагаю, весь мир должен был бы ее принять.

Религия, говорите вы, породила несметное число преступлений, но скажите лучше: их породило суеверие, царящее на нашей планете; суеверие – самый жестокий враг чистого поколения, которым мы обязаны верховному бытию. Будем же презирать это чудовище, раздиравшее лоно собственной матери; люди, сражающиеся с ним – благодетели человечества; суеверие – змей, обвивший религию своими кольцами; ему надо размозжить голову, не раня при этом религию, которую он отравляет и пожирает…

Еще кое-что я скажу в ответ на ваши слова… «Если предполагать какие-то взаимоотношения между человеком и этим невероятным бытием, надо ему воздвигать алтари, нести дары и т.д.; если мы ничего не понимаем в сущности этого бытия, надо обращаться за разъяснениями к священнослужителям, которые... и т.д., и т.д., и т.п.»… И где тут беда, если гражданину, именуемому старейшиной или священником, вменяется в долг выполнить эти обряды благодарения, возносимого божеству от лица других граждан, при условии, конечно, что таким служителем культа не будет ни Григорий VII, шагавший по головам царей, ни Александр VI, осквернивший кровосмешением лоно собственной дочери, которую он зачал в прелюбодейной связи, и убивавший и отравлявший при содействии своего бастарда почти всех соседних с ним государей; разумеется, таким служителем не может быть и приходской священник, жульнически обворовывающий исповедуемых им кающихся и употребляющий украденные деньги на обольщение наставляемых им девочек... Духовный сан – узда, принуждающая к благопристойности.

Глупый священник возбуждает презрение; злой священнослужитель внушает ужас; добрый духовный отец, мягкий и благочестивый, свободный от суеверия, милосердный, терпимый – человек, коего мы должны ценить и уважать...

…Самое высокое уважение, какое можно, на мой взгляд, оказать Богу,– это принять его защиту без гнева, тогда как самым недостойным его ликом будет изображение его мстительным и разъяренным. Он – сама истина, а истина лишена страстей. Возвещать Бога от доброго сердца и стойкого, невозмутимого ума – значит быть его учеником.

Я, как и вы, считаю фанатизм чудищем, тысячекратно более опасным, чем философский атеизм. Спиноза не позволил себе ни одного дурного поступка…

Кабинетный атеист почти всегда – спокойный философ, фанатик же всегда мятежен; однако придворный атеист или атеист-государь мог бы стать бичом человечества. Борджа и ему подобные совершили почти столько же зла, сколько мюнстерские и севеннские фанатики: я имею в виду фанатиков обеих партий. Беда кабинетных атеистов заключается в том, что они творят атеистов придворных…

…Бог да охранит нас от кошмарного священнослужителя, своим священническим ножом искрошившего в куски царя, или от того, кто, одетый в каску и панцирь, в возрасте семидесяти лет осмелился тремя своими окровавленными пальцами подписать смехотворное отлучение от церкви французского короля, или от... от... от... и т.д.!

Но да предотвратит также Бог появление гневливого и грубого деспота, который, не веря в Бога, стал бы богом самому себе, оказался бы недостойным своего священного положения и растоптал ногами обязанности, этим положением на него налагаемые; деспота, который без зазрения совести жертвовал бы своих родичей, друзей, слуг и народ своим страстям!..

(Вольтер. Философский словарь //Вольтер. Указ.соч. С. 451-528)

ЖАН-ЖАК РУССО (1712–1778) - французский философ, писатель, представитель демократического крыла идеологов Просвещения. Веря в существование Бога и признавая бессмертие души, утверждал, что материя и дух есть два извечно существующих начала. В теории познания придерживался идей сенсуализма, хотя был сторонником врожденности нравственных идей.

В трактате «Рассуждение о науках и искусствах» Руссо утверждал, что повсюду цивилизация привела к моральному и физическому вырождению людей, и только народы, сохранившие свою первозданную простоту, остались добродетельными и сильными; далее было сказано, что плодами прогресса всегда оказываются нравственная порча и военная слабость.

Руссо раскрыл сущность деградирующего общественного устройства, которая заключена в противоречии между «жизнью большинства, протекающей в бесправии и нищете, тогда как горстка власть имущих находится на вершине славы и богатства».

Наследие Руссо необычайно по своему разнообразию и по степени оказанного им влияния. Сам он неизменно подчеркивал единство своей доктрины: человек, который по природе добр, должен познать эту природу и довериться ей. Подобное невозможно в обществе, где верховное значение придают рациональности и умственным выкладкам. Какие-то проявления неравенства неизбежны, поскольку они естественны, но существует и противоестественное неравенство, например резкие различия в степени благосостояния, и оно должно исчезнуть.

Руссо утверждал, что «общественный договор» заключают люди, которые готовы возложить на себя бремя гражданских обязанностей. Руссо неизменно выступал как демократ: разумным и правильным является лишь такое общество, все члены которого участвуют в создании законов, т.е. обладают важнейшим из прав.

 Совокупный комплекс идей, выраженных в творчестве Руссо, т.н. «руссоизм», повлиял на развитие европейской мысли и литературы второй половины 18 – первой трети 19 в. (соответственно сентиментализм, предромантизм, романтизм).

Рассуждение о науках и искусствах,

получившее премию Дижонской Академии в 1750 году,

на тему, предложенную этой же Академией: