Книга левого фрейдиста Вильгельма Райха «Психология масс и фашизм» интересна тем, что была написана не в послевоенные годы, когда фашисты превратились во всеобщую куклу для битья, а до начала Второй мировой войны. Райх был одним из первых левых теоретиков, кто подверг резкой критике политическую доминанту ХХ века – национальную государственность. «Идею государства использовали в своих целях не только фашисты. Они просто использовали ее более эффективно, чем социал-демократическое правительство, коммунисты или либералы».

Идеология национал-социализма рассматривается в этой книге в тесной взаимосвязи с феноменальным явлением ХХ века – массовостью. «Фашизм – не дело рук какого-нибудь Гитлера или Муссолини, а выражение иррациональной структуры массового человека». Национал-социализм, как и любая другая политическая идеология, в полной мере проявляет свою амбивалетность, способность менять свое содержание в зависимости от обстоятельств: «Политический иррационализм впоследствии отчетливо проявился в военном союзе высшей и низшей рас» (Германии и Японии); «Если бы Бетман-Гольвег, призывавший в 1914 году «германский дух на борьбу со славянами, решил бы быть последовательным, ему пришлось бы выступить против Австрии, которая была преимущественно славянским государством». Райх доступно иллюстрирует тот факт, что «для того, чтобы занять высшее общественное положение в условиях социального хаоса» отнюдь не требуются феноменальные интеллектуальные способности, «необходимо лишь обладать достаточной хитростью, невротическим честолюбием, волей к власти и грубостью».

«Фашистская ментальность – это ментальность маленького человека, порабощенного, стремящегося к власти и в то же время протестующего. Не случайно, что все фашистские диктаторы происходят из реакционной среды «маленьких людей… Национал-социализм опирался на психологию обнищавшего среднего класса». Вопрос уже набивший оскомину, но так и не разрешенный до сих пор: почему фюрером стал не мускулистый ариец – патриций, сошедший с древнеримских пьедесталов, а тщедушный невротик? Райх попытался дать на него ответ: «В форме фашизма механистическая, авторитарная цивилизация извлекает из подавленного «маленького человека» то, что в течение многих веков она насаждала в порабощенном человечестве с помощью мистицизма, милитаризма и автоматизма. Этот «маленький человек» досконально изучил поведение «большого человека» и поэтому воспроизводит его в искаженном и гротескном виде. Фашизм – это сержант колоссальной армии нашей глубоко больной, промышленно развитой цивилизации… Маленький сержант превзошел генерала-империалиста во всем: в маршевой музыке, в «гусином шаге», в умении командовать и подчиняться; в способности съеживаться от страха перед идеями; в дипломатии, стратегии и тактике; в умении одеваться и проводить парады; в знаках отличия и почетных наградах. Во всех этих вещах кайзер Вильгельм выглядит жалким фальсификатором по сравнению с Гитлером, сыном голодного чиновника». «Превращение фашизма в массовое движение и захват власти следует отнести за счет полной поддержки его со стороны среднего класса… Для этого класса характерны зависимость от государственной власти и конкурентное отношение к сослуживцам, которое препятствует развитию чувства солидарности… Включившись в фашистское движение средний класс проявился в качестве социальной силы… На роль мелкой буржуазии не обращали никакого внимания до захвата Гитлером власти».

Райх одним из первых формулирует вывод, что фашизм – продукт буржуазного общества, а корни его в буржуазной семье (этой теме впоследствии Сартр посвятит повесть «Детство хозяина»). Утверждение Райха, что авторитарная буржуазная семья является стержнем культурной политики нацизма не оригинально, оно позаимствовано у самих нацистов. Именно буржуазную семью Райх расценивает как «клетку зародыша политической реакции». Уже здесь индивид получает весь набор комплексов, поэтому в дальнейшем, попадая в общество, которым правит карьерный рост и конкуренция, чувства зависти и ненависти, вступая в цивилизацию, разделенную на «победителей» и «проигравших», его внутренний мир уже достаточно подготовлен для невротических симптомов. Но если смотреть шире (Райх почти не затрагивает эту тему), то можно обратить внимание на то, что авторитарное начало было заложено в самих отношениях родителей и ребенка задолго до появления буржуазного общества (ставшего к началу ХХ в. своеобразным «венцом» этой эволюции). В отношениях родителей и ребенка репрессивные методы могли применяться реже или чаще, но радикального отказа от них не наблюдалось (фактически, и рефлексия на эту тему оформилась только в ХХ столетии).

Несмотря на заслуживающий внимания психоаналитический ракурс исследования Райха, при чтении этой книги возникает стойкое ощущение, что значение подавления сексуальных влечений в формировании подданнической психологии преувеличено. Как ученик Фрейда, Райх категорично считает все эмоции «замещением» сексуальных чувств, и здесь следует сделать особый акцент: для психоанализа Райха либидо (оргон) – не просто точка отсчета для всех страстей, но любые эмоции есть лишь проявление (а чаще суррогатное замещение) вытесненной сексуальности. И это сразу же делает теорию Райха детерминистской: он не просто размышляет над одной из возможных причин зарождения нацистской идеологии, а говорит об открытии единственно верной причины ее появления, редуцируя или даже вовсе не замечая остальные.

Исследование Райха спасает то, что анализ политических процессов невозможен только в фокусе психологии, но «психоаналитическая методология» в книге Райха явно перевешивает, некоторое равновесие восстанавливается лишь ко второй половине книги. Для научного мессианства, как правило, характерен поиск «рецептов спасения», от которых не избавлена и работа Райха. Главным из этих рецептов становится «сексуальная революция». По мнению Райха, «сексуальное подавление» часто выступает причиной отчужденности труда. Любопытно, что он не размышляет о том, как «сексуальная революция» может стать не менее эффективным идеологическим средством, чем «сексуальное подавление» по оруэлловской модели (что убедительно продемонстрировал неолиберализм). Фактически, у левых от Маркузе до Фуко этот миф окажется удивительно жизнеспособным. Серьезное переосмысление этой точки зрения произойдет только в работах Бодрийяра («Забыть Фуко»).

Тем не менее, несомненной заслугой Райха является то, что, отмечая репрессивный характер нашей цивилизации, превращающей все население земли в невротиков, он не поступает как подавляющее большинство психоаналитиков, чьи методы «лечения» парадоксальным образом заключаются в примирении невротика с этой цивилизацией (то есть в поиске абсурдного компромисса между жертвой и палачом), а последовательно доказывает, что корень этих неврозов заложен в самих основах нашей цивилизации (точка зрения, в целом близкая Фромму, Адорно и Маркузе).

Любопытно, однако, что, крайне негативно оценивая такие институты, как государство, армия, церковь, Райх не считает революционную теорию Ленина строго авторитарной (уделяя больше внимания искажению большевизма Сталиным), зато критикует самое последовательное из антиавторитарных политических движений – анархизм. Райх – фрейдомарксист, и, разумеется, этот синтез марксизма с психоанализом имеет и свои слабые стороны: как последователь Фрейда он всегда ставит психологический аспект выше политического, социологического, экономического и пр., а как последователь Маркса – безоговорочно принимает тезис об отмирании государства. Последнее вдвойне парадоксально, ведь анализ принципа отбора элиты является одним из предметов исследований Райха.

Рассматривая Германию и Россию как страны, где авторитарное государство было «подготовлено» годами «деспотизма», Райх пишет, что в Америке складыванию иного климата способствовал тот факт, что «основоположникам американской революции приходилось строить демократию практически на голом месте». Райх, однако, забывает упомянуть о таком явлении, как геноцид в отношении коренного населения. А надежды на то, что Америка станет форпостом демократии (как и вера в «сексуальную революцию») свидетельствуют только о том, что Райх явно недооценивал авторитарный потенциал либеральной идеологии.

Вместе с тем, нелепо обвинять Райха в том, что он не предвидел все сценарии политического развития в ХХ веке. Райх, прежде всего, исследовал явления своего времени, и в этом смысле его работа, стоящая на грани психологии, политологии, социологии и истории, вряд ли сможет утратить актуальность.