На рубеже XX и XXI вв. перспективные решения, выбираемые цивилизованным обществом, так или иначе связаны с проблемой личности; точнее – с проблемой личностей, поскольку речь идет о персонализации масс, классов и групп, о личностном оформлении различных сфер деятельности общества. Дело, похоже, не сводится к «учету» «личностного фактора»: проблема личности, определенный тип ее постановки может быть (или должен быть) положен в основу структурных и организационных изменений жизни общества, его основных отношений, деятельностей, культуры.

Проблемы получения добавочной стоимости в экономике, добавочной производительной силы в производстве, новой квалификации в обучении, нового знания в науке, рекреации культурных форм и природных систем – все они определенно указывают на свою зависимость от перспектив личностного развития людей. Они по‑настоящему и поняты‑то могут быть лишь «через личность» и именно в таком понимании обнаруживают свой глубинный общественный и культурный смысл.

Конечно, такое увеличение «социального веса» проблемы личности заставляет и на нее смотреть иначе, фиксировать такие ее перспективы и черты ее понимания, которые раньше оставались в тени.

Если включить в наш анализ более широкий исторический контекст, можно заметить, что все существенные сдвиги в экономике, культуре, социально‑политической и юридической организации общества сопровождались изменениями в строе индивидной жизни людей. Тогда вроде бы напрашивается тезис о постоянной «вписанности» проблемы личности в исторические изменения, в их логику и результаты, то есть, кажется, возникает вывод, что нынешнее «проявление» проблемы личности не является для истории чем‑то необычным.

Действительно, известные нам экономические, политические, научно‑технические революции сопровождались серьезными изменениями в личностном бытии людей, «пользовались» этими изменениями, хотя о собственно личностном смысле происшедшего зачастую «не могли», «не умели», «не хотели» сказать. В общественную жизнь вступали новые личностные ресурсы, но они как бы не шли в счет, не обозначались, не оформлялись соответствующим образом. Мы привыкли слышать о социальных революциях. А это, между прочим, означает, что мы не привыкли понимать личностной формы, личностного измерения этих революций, тех личностных структур, которые осуществляли или закрепляли социальные модификации.

Но возможен иной подход, иной взгляд, иной «разворот» социально‑исторических изменений, выводящий «из тени» личностные формы и силы, составившие непосредственно человеческую картину социальных трансформаций. Возможен, стало быть, разговор об индивидных (личностных) революциях, питавших социальные изменения и трансформации, дававших им силы, создававших для их закрепления средства и схемы деятельности.

Имея в виду европейскую историю, для наших, в данном случае ограниченных, целей имеет смысл вспомнить о трех таких индивидных революциях.

Первая, осуществившаяся в начале нашей эры, дала мощный импульс распространению идеи автономного индивидного человеческого бытия, его социальной, моральной и религиозной ценности. Она ставила реальное достоинство каждого человеческого индивида – независимо от его социальной, национальной, культурной принадлежности – в ряд ключевых форм устроения практического мира и духовной жизни. В ней синтезировались политико‑юридические, морально‑философские положения и по– иски античной культуры, те воззрения на человека, его ответственность и свободу, которые были оформлены мировыми религиями и прежде всего христианством.

Идея эта формировала духовное устройство «внутреннего» мира человеческого индивида, намечала его свободу и достоинство главным образом как возможность. Но она, влияя на внутренний строй человеческой жизни, находила воплощение и в реальных формах его поведения и, постоянно «натыкаясь» на социальные и культурные перегородки, как бы указывала на черты возможной практики, которая поможет развиться самой идее индивидной автономности. Именно в практическом плане эта идея была важным средством преодоления личной зависимости человека от человека, рабства, сословных границ и перегородок.

Вторая индивидная революция связана с ликвидацией системы личной зависимости людей друг от друга, с высвобождением производительной энергии независимых человеческих индивидов, с кооперацией этой энергии, ее машинизацией, с созданием соответствующих институтов политики, права, образования, науки и т.д. Формируется и практически осуществляется идея культминимума личности, т.е. такого совокупного стандарта, который, будучи освоенным, дает человеку возможность включаться во все основные сферы общественной жизни.

Теоретическим выражением этого личностного состояния явилась концепция «личности и среды». Она предполагала формирование личности, привитие ей определенных шаблонов поведения, гарантировавших самостоятельность личности в определенных рамках. Такого рода самостоятельность личности, естественно, должна сочетаться с одинаковым пониманием людьми правил поведения, с соответствующей стандартностью их представлений, реакций, мотивов и т.п. Сознание личности в этом контексте в основном трактовалось как знание – как знание правил, норм, схем деятельности. Формирование сознания тоже трактовалось главным образом в социализаторском духе, как процесс заполнения психики индивидов общественно одобряемыми формами поведения.

Личность в этой трактовке была реальной силой деятельности общества, но вопрос об участии личности в организации этой деятельности, по сути, не ставился: в этой системе понимания (и системе реальных отношений) организация деятельности воспринималась как нечто квазиприродное, как логика вещей, не нуждающаяся в личностных усилиях по ее «настройке», переналадке, преобразованию.

В результате та культурная самостоятельность личности, которая была намечена концепцией «личность и среда», оказалась постепенно погашенной, утратившей свою первоначальную ценность. Культ‑минимум личности далее не обеспечивал роста социальных сил, стоимостей и значений. В плане же личностном он все более становился фактором, препятствующим развитию.

Третья индивидная революция связана с интенсификацией социального процесса именно в формах индивидной жизни и деятельности, с перемещением внешне‑социальных структур и средств деятельности в положение материала для «конструирования» людьми схем и инструментов решения проблем.

Схема детерминации индивида средой утрачивает смысл, ибо решающей становится самодетерминация личности, связывающая различные внешние воздействия на человека, преобразующая их, придающая им форму продуктивного, социально значимого результата. Самодетерминация, собственно, и оказывается важнейшим признаком личности, подтверждением ее организующей и реорганизующей роли в социальных структурах.

Самодетерминация подчеркивает процессность личностного бытия, ту социальную «органику», которая трансформирует абстрактные социальные силы, качества, значения в жизненные, привлекательные, перспективные формы бытия людей. Самореализация (скажем, в отличие от социализации) не останавливает процесс на личности, не замыкает его на контур принятых личностью норм, напротив, открывает личность со‑трудничеству, общению, со‑знанию. Личность не просто выбирает из того, что ей предлагают группа, корпорация, субкультура, она выбирает с позиций своих возможностей и их реализации, выбирает не результаты, а средства деятельности, не «вещи», а процессы, не стандарты, а пространства для приложения своих сил.

Этот стиль самоутверждения отвечает требованиям самоориентации. Последняя строится не просто на отборе и проверке ориентиров, она придает конкретный смысл абстрактным социальным характеристикам ситуаций, людей, вещей, т.е. как бы возвращает их в процесс живой человеческой деятельности.

Сознание тогда работает как со‑знание; гносеологическая, познавательная его координата, «размерявшая» отношение субъекта к объекту, оказывается включенной в понимание бытия и деятельности других субъектов, особенностей их позиций и устремлений. На «пересечении» различных со‑знаний, установок и стремлений и определяется значимость вещественных средств человеческого бытия, смысл логики вещей.

Сознание личности перестает быть знанием, социализированным, усвоенным из социума руководством по правильному поведению; включенное в расширяющиеся акции понимания, оно и на уровне личности «входит» в различные слои психики, связывает сознательные ориентации, бессознательные мотивы, «сверхсознательные» императивы и тенденции.

Здесь речь идет не об идеале личности (как может показаться под влиянием философской или идеологической традиции). Речь – о необходимых изменениях в личностных структурах, делающих возможным конструктивный труд общества по преодолению кризисных препятствий. Речь о своего рода культоптимуме развития индивидов, сохраняющем человечеству шансы на продолжение истории.

Ускользающая социальность

Наше эскизное повествование, касающееся трех индивидных революций, может создать впечатление о неуклонном продвижении индивидных сил на первый план истории, о разрешении в проблеме личности основных конфликтов и противоречий общества.

Мотив выдвижения на первый план индивидных и личностных форм человеческого бытия, по‑видимому, соответствует тенденциям социальной истории. Кроме того, он позволяет обнаружить индивидное бытие людей как значимую социальную силу и форму в тех далеких временах истории, где она уже плохо различима и социальный процесс кажется стихийным движением сплошных человеческих масс. Однако выдвижение темы личности на первый план в полифонии социального процесса не должно порождать иллюзий, в частности связываемых с упрощением его многомерности, редукции его сложности к какой‑то одной линии, к одному фактору, пусть далее и человеческому, индивидному, личностному.

Мы заострили проблему личности, «высветили» ее разрешающие возможности, ее многообещающую социальную перспективность. А теперь выясним, что же осталось в тени. В частности, обратим внимание на незаметность индивидных революций, на поглощение их результатов анонимными силами истории, на превращение достоинств и завоеваний этих революций в инерционные формы, тормозящие социальное и личностное развитие.

Вспомним, что формы духовного становления личности, связанные с первой индивидной революцией, поскольку они обретали внешнее, институциональное закрепление в моральных, религиозных, сословных, государственных структурах, оказывались средствами манипулирования индивидом, проводниками давления на него со стороны сословия, цеха, духовных и светских властителей. Формы самоопределения индивидуального человека как бы отделялись от него, превращались в схемы внешней, мифологизированной или обезличенной социальности. Индивид не узнавал в них себя, не мог «развернуть» в них свою энергию, стремления, интересы.

Вторая индивидная революция, положившая конец господству личных зависимостей, выросла энергией людей, искавшей соответствующую социальную форму, и закрепила законную роль и место индивидных человеческих форм в структурах социальности. Однако они, как бы насытившись свободной энергией личной инициативы, вышли из‑под контроля людей и начали оказывать автоматизирующее, «закрепляющее» воздействие на человека.

Третья личностная революция, вызванная кризисом «экстенсивной» социальности и направленная на изменение качества социальной организации, как будто может избежать участи предыдущих уже хотя бы потому, что она помещает развитую индивидуальность в узловые точки социальной организации, ставит под контроль личности механизмы и автоматизмы социальности. Однако уповать на такой исход текущего исторического сюжета, рассматривать его как вполне определившуюся социальную перспективу и не учитывать всех противоречащих ему мотивов было бы по крайней мере наивно.

Во всех сферах общественной жизни продолжают действовать неконтролируемые людьми силы и их комбинации. Причем иногда использование самых совершенных в промышленном, технологическом или научном смысле систем приводит к катастрофическим последствиям.

Человеческие индивиды с их немереным культурным потенциалом и проблемы реконструкции социальности, подчеркнутые кризисами и оформляющиеся в обнаружении реальных решений, находятся как бы по разные стороны потока общественной жизни. Между ними – многообразие традиционных и стандартизированных форм, более или менее сочетаемых друг с другом и более или менее восприимчивых как к личностному развитию людей, так и к проектам социальных реконструкций.

Встреча людей с новейшей социальной проблематикой происходит отнюдь не в чистом пространстве и абстрактном времени. История незримо или явно присутствует в современности, в неравномерном развитии составляющих ее человеческих потоков, в несимметричности социальных позиций, в негармоничности сочетаний экономической, культурной, политической, научной и прочих составляющих общественного процесса. Подлинное умножение человеческих деятельностей оказывается достижимым лишь в отдельных фрагментах социальности. Привлекательность этих достижений делает еще более ощутимым тот разлад, который существует между созидательной исторической деятельностью людей и созидаемой, но неподконтрольной им социальностью.

Вопросы

1. На какие проблемы наталкивается идея прогресса?

2. Что общего между экономическими, политическими, культурными кризисами XX в.?

3. На какие ресурсы указывают проблемы качества жизни и качества деятельности?

4. Чем отличаются ориентации на логику вещей и на качество деятельности?

5. Чем обусловлен переход от оппозиций социального и гуманитарного (социального и индивиного) к теориям и практикам гуманизации социальности?

6. Какова роль самореализации индивидов в функционировании образования и культуры?

Основная литература

1. Иноземцев В. Теория постиндустриального общества как методологическая парадигма российского обществознания // Вопр. философии. 1997. № 10.

2. Канетти Эл. Человек нашего столетия. М., 1991.

3. Нэсбитт Д., Эбурдин П. Что нас ждет в 90‑е годы // Мегатенденции. М., 1992.

4. Новая постиндустриальная волна на Западе. М., 1998.

5. Новая технократическая волна на Западе. М., 1986 (статьи Л. Мэмфорда, А. Турэна, Т. Стоунера, Д. Белла, Ф.Сколимовски, О. Тоффлера).

6. Хабермас Ю. Модерн – незавершенный проект // Вопр. философии. 1992. № 4.

7. Яковец Ю. Формирование постиндустриальной парадигмы: истоки и перспективы // Вопр. философии. 1997. № 1.

8. Современный философский словарь. Лондон, 1998; статьи: «Информационное общество», «Капитал», «Пост», «Постиндустриальное общество».

9. Философия истории: Антология. М., 1995.

Дополнительная литература

1. Аккерман Р., Ананьин О., Вейскопф Т., Гудвин Н. Экономика в контексте // Вопр. экономики. 1997. № 2.

2. Бурдье П. Социология политики. М., 1993.

3. Гвардини Р. Конец Нового времени // Вопр. философии. 1990. № 4.

4. Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности.

5. Кууси П. Этот человеческий мир. М., 1988. Разд. II. П. 10 и 11.

6. Московичи С. Век толп. М., 1996.

7. Ортега‑и‑Гассет X. Восстание масс // Вопр. философии. 1989. № 3, 4.

8. Печчеи А. Человеческие качества. М., 1979.

9. Полищук М.Л. В преддверии натиска третьей волны: Контуры планетарной цивилизации. М., 1989.

10. Самосознание европейской культуры XX в. М., 1991.

Глава XII