Некоторые приводимые ниже мысли более подробно разбираются в лекциях:

История социального работника – в цикле «Преодолеть отчуждение», в пункте 51.

История медсестры – в том же цикле в пункте 60б.

Проблемы, характерные для медицинских работников, в целом, – цикл лекций «Остаться человеком. Часть 1» (пункты 77-80), «Остаться человеком. Часть 2» (пункты 50, 51, 60 a ), а также – в отдельной лекции «Актуальность милосердия. С студентами ПСТГУ о соц. служении, врачах, выгорании, поиске пути, любви».

В качестве примера, комментирующего идею такого рода кризиса, можно привести истории одной женщины (условно назовем ее Мариной). «Я почувствовала себя бабочкой, проколотой иглой», – так она охарактеризовала свое состояние.

Она создала очень крупную организацию, которая занималась благотворительной деятельностью. Она хотела чем-то помочь людям. А людям было в чем помогать. Среди ее подопечных были женщины, попавшие в кризисные ситуации и люди, которым поставили психиатрические диагнозы. На деятельность такого рода нужны были средства. И постепенно поиск средств, решение многочисленных вопросов вышло на первый взгляд. Женщина втянулась в этот процесс решения вопросов и стала забывать и своей начальной цели.

Иерархию ее личности до погружения в полномасштабный кризис можно представить в виде нескольких уровней. Первый уровень – образ Божий, который стремится к своему Первообразу. Второй – супруга. Третий – мать (важно отметить, что «супруга» стоит прежде, чем «мать»; некоторые женщины после рождения ребенка сосредотачиваются на нем и перестают уделять внимание мужу, забывая о том, что супруги являются одной плотью (Быт. 2, 24). Четвертый – социальный работник.

Истоки проблемы видятся в том, когда «социальный работник» взобрался на самый верх лестница, вся иерархия опрокинулась и «социальный работник» начал переделывать всю жизнь под себя.

Если раньше женщина работала «социальным работником», то теперь «социальный работник», придя вечером домой, в течение получаса работал Мариной. Понятно, что за эти полчаса Марины не успевала реализовать то, что свойственно ей как образу Божию, как супруге, как матери. Марина не успевала воспитать в себе глубину сердца. И неудивительно, что на определенном этапе она почувствовала скуку.

Теперь не Марина ходит на работу, пытаясь и на работе сохранить присущие ей свойства личности (реагируя на всё как живое существо, относясь к другим как к живым людям, с любовью). Теперь «социальный работник» приходит домой и дома, в кругу домашних транслирует свои рабочие постулаты. Человек словно превращается в механического робота. Чтобы даже улыбнуться, ему нужно подключать свои «аналитические системы». Так как сердце находится в состоянии оглушения, он силится через вычисления понять, насколько логично и уместно будет в данном контексте растянуть мышцы рта, чтобы изобразить подобие улыбки.

На каком-то жизненном этапе она заметила, что перестала понимать оттенки и нюансы общения. Когда кто-то рассказывал историю, вызывающую у окружающих улыбку она начинала думать приблизительно следующим образом. Смысл истории состоит в недоумении, которое возникло у работников о прибытии к ним нового директора. Работникам было сказано, что приедет толстый директор, и когда они увидели маленького, худенького господина, то сказали ему то-то и то-то, не зная о том, что он и есть – директор. Дело в том, что директор не был толстым, а носил фамилию – Толстый. Наверное, такая коллизия и вызвала у окружающих улыбку, надо бы и мне улыбнутся.

И она улыбалась, но никакого изменения настроения при том не ощущала. Также на логическое-рациональной основе она пыталась понять, каким образом на лице и в поведении она могла бы моделировать какие-то процессы, которые окружающими могли бы быть восприняты как проявление чувств.

Место давно ушедшей радости, занимает внутреннее отупение. Нарастает ощущение омертвения. Отсутствие смысла и духовной пищи, питающей человека, сопровождается конвульсиями души. Эти внутренние конвульсии напоминают те, в которых начинается биться мозг при отсутствии кислорода (гипоксия мозга). Предпринимаются судорожные попытки вернуть в свою личность ускользающую жизнь. Понятно, насколько сильно в данном случае игровой процесс привлекает человека. Человеку, по мысли Блеза Паскаля, «необходимо возбуждение, самообман от мысли, что он будет счастлив, выиграв»[15].

Некоторые звенья этой цепочки обнаруживаются и в творениях Виктора Франкла. Виктор Франкл, во многих выводах своей книги «Доктор и душа» подошедший довольно близко к православному мировоззрению, считает, что крайне опасно человеку отождествлять себя с своей работой. То есть опасно жить так, как будто между человеком и работой стоит знак равенства, и кроме работы ни внутри ни снаружи у человека ничего более не должно быть. Человек, отождествивший себя с работой, в случае её потери «чувствует себя бесполезным, потому что ничем не занят. Раз у него нет работы, кажется, что нет и смысла жизни». Однако, есть люди, у которых кроме профессии есть и другие дела. Они становятся волонтерами каких-либо организаций, помогают в молодежных объединениях или на каких-либо учебных курсах, слушают лекции, что-то читают и прочитанное обсуждают с друзьями, то есть проводят время осмысленно и с пользой. Их время, сознание и жизнь пополняются осмысленным содержанием. И даже, когда в случае потери работы у них урчит в живете, они далеки от отчаяния. Ведь они осознали, что «смысл человеческой жизни не исчерпывается профессиональным трудом». Смысл жизни не сводится к должности и потому безработный не обречен на бессмысленное существование. Представление что лишь профессиональный труд придает жизни смысл, с точки зрения Франкла является основным источником апатии. Неверно для человека отождествлять свою жизненную задачу с профессией. Если он приравняет эти два понятия, то в случае потери работы «ощущает себя лишним и никому не нужным». Человек не должен становится лишь средством трудового процесса.

Речь идет не о том, что труд не нужен, а о том, что жизнь зависит не «не от профессии, а от того, как человек к ней относится». Имеет значение, раскрывается ли в работе то личное, что составляет уникальность человеческого существования или же нет. Например, медицинская сестра может в работе реализовывать свою личность, если не просто как автомат выполняет её. Автоматическое выполнение функциональных обязанностей медсестры вряд ли может её удовлетворить. Но если она начинает делать что-то сверх них, если «она скажет доброе слово больному, например, тут появляется шанс найти смысл жизни в работе». Когда же личность человека не реализуется подобным образом в работе, то складывается прискорбная ситуация, при которой сама жизнь начинается лишь в свободное от работы время. И смысл такой жизни состоит уже в том, «какую форму человек придаст своему досугу». И в данной ситуации даже финансовое благополучие не спасает от инфляции смысла. У какого-нибудь господина может быть много денег. Но, если деньги стали для него самоцелью, то жизнь его лишается цели[16].

Но так как человек не может жит без цели и смысла, то за цель он в подобных случаях рискует избрать объект страсти, а за смысл – построение системы жизнеустройства, помогающую ему достичь объекта. Комментируя эту идею, можно в пример привести состоятельного господина, для которого «вкусно есть и пить было единственной целью жизни». Изучая историю кулинарии, он не жалел средств на реализацию своей цели. Он познал, как готовились редкие кушания, которыми потчевали королей. Он выписывал из различных уголков мира редкие продукты. Со временем все имение было растрачено на столь роскошную жизнь. Когда в кармане оставался только один франк, он купил на него каплуна (кастрированного петуха), зажарил его, съел, а после – застрелился. «Жизнь потеряла для него всякую цену. Есть немало людей, которые отдаются всецело сладострастию и распутству»[17].

Некоторые люди на вопрос, что составляет для них смысл жизнь, так и отвечаю – секс. Если же по каким-то причинам возникает ситуация, при которой избранный им за смысл жизнь процесс реализовать невозможно, они заявляют о желании покончить с собой. Некоторые женщины так и заявляют: живем, мол, пока климакс не наступил.

Одна женщина, вступившая в данную полосу угасания физиологических функций, однажды обратилась к Виктору Франклу. Она была красива и избалована обществом. Но теперь её красота исчезала, и о «эротических успехах» речь уже не шла. «В эротическом смысле жизнь этой женщины заканчивалась, и она не находила себе ни цели, ни смысла, никакого содержания в оставшихся годах – существование казалось ей бессмысленным». Утром она спрашивала себя: Что сегодня? И отвечала сама себе: Сегодня – ничего. Потом пришел страх, который встроился в её жизнь, так как она была лишена содержания. Ей нужно было найти новое содержание жизни. Ей нужно было найти смысл и обрести себя. Речь должна была пойти о обретении новых возможностей, «но уже независимо от эротических успехов и роли в обществе». Для пациентки «климактерический кризис должен был стать кризисом нового рождения «от духа»», она должна была повернуться лицом к новым задачам. И свою «жизненную» задачу она сумела найти. Обретенный смысл существования помог ей пережить свою полноту в нем[18].

Рассказывая о одной своей пациентке с эндогенной депрессией Франкл наряду с упоминанием о медикаментозной воздействии, упоминал о стремлении помочь пациентке «изменить свою позицию по отношению к жизни в целом, увидев в ней задачу»[19].

Прокомментировать мысль Виктора Франкла можно с помощью двух женщин.

Первая в свое время была моделью. Она любила хорошо выглядеть, а окружающим нравилось смотреть на нее. Однажды она зашла в очень большой и дорогой магазин Нью-Йорка. Обычно, когда она приходила в магазин, продавцы оставляли своих клиентов и спешили к ней. А в тот день продавец сказал женщине: «Мэм, подождите, я подойду к вам через несколь­ко минут». «В тот день, – говорила женщина, – я поняла, что мои деньки закончились».

«Она превратилась в даму не первой свежести. И она говорила, что была ужасно расстроена, вернулась домой и всю ночь проплакала». «Все кончено», – сказала она одному духовнику. «Слава Богу, что все это кончено, – сказал он ей, – теперь ты наконец можешь заняться тем, для чего ты жи­вешь на земле».

Подобно этой женщине мы хотим быть центром внимания, хотим, чтобы нас любили люди. И, как только кто-то другой становится объектом их любви, мы начинаем испытывать ревность. «Мы забыва­ем, зачем мы здесь. «Мы должны любить друг друга. ... Ничто во всех четырех Евангелиях не говорит: «Вы должны быть любимы!» Бог говорит: «Любите!» Он не призывает где-то искать эту любовь, Он призывает лю­бить самим»[20].

Вторая женщина вышла в зрелых годах замуж за состоятельного господина и, оставим свою страну, уехала жить заграницу к мужу. Она получила, что хотела – дом, деньги, безопасность, возможность покупать, что нравится. Но вместе с тем, свои права на неё заявила паника. Паника росла, а женщина не знала, что с ней делать. Решила сходить к психотерапевту. Тот не сразу разобрался в её истории и начал с советов насчет того, что ей нужно чаще бывать дома и пр.. На что она возразила: Вы не понимаете, я больше не могу быть дома! Тогда он предложил ей следующий вариант. На квалифицированную работу в хосписе он не мог её устроить, так как должности такого порядка предполагают наличие у человека различного рода сертификатов и лицензий. Так как женщина лишь недавно, получила гражданский статус в этой стране, понятно, что ничего подобного у неё не было. Но доктор готов был взять её медсестрой. И здесь как раз произошло то, о чем писал Виктор Франкл. На сами функциональные обязанности, связанные с должностью, произвели на женщину эффект оживление. Радость вошла в её жизнь, вследствие того, что, выполняя свои обязанности, она добавила «сверх того» свою любовь. Женщина была состоятельна и на работу шла, одевая свои бриллианты. Шла как на праздник, потому что знала, что пациенты её ждут.

Конечно, поднятая тема нуждается в некоторых оговорках. Работа в медицинской сфере дает человеку возможность реализоваться не только как специалисту, но и как христианину. Человек деятельно может исполнить заповеди Евангелия о любви к ближнему, деятельно может реализовать добродетель милосердия (по этой причине старец Николай Гурьянов благословлял обращавшихся к нему на получение образования и работу в медицинской сфере). Но воодушевление здесь возможно пока в сознании человека содержится первоначальный смысл, в связи с которым он, например, осознанной стал врачом.

Ведь, когда человек преодолевает эгоизм, он, как пишет иеромонах Рафаил (Нойка), дает в себе место Богу и всему творению Божию. «Личность не замыкается на себе самой. Чело­веческому индивиду дана возможность вместить в себя Самого Творца, и тогда индивид становится личностью, ипостасью», – «это есть тот рай, который сейчас мы созидаем своими руками и который позже мы наследуем в вечности». Когда человек все делает в духе Христа, тогда каждый поступок приближает его к цели, к преображению, к обожению. «Все в жизни станет ценным, ничего не будет скучным, суетным и пустым». Если стараться и помнить о таком образе жизни и реализовывать его на деле, «то каждая минута, каждое событие в жизни станут величайшими по свое­му значению для вечности»[21].

За всеми трудностями, встречающими на пути, человек видит цель, достижению которой способствует преодоление тех самых трудностей. Возникла конфликтная ситуация? Она призывает тебя победить свой эгоизм, преодолеть личную обиду, желание выругаться в лицо обидчику. Она призывает тебя в стремлении к единству найти путь к сердцу другого. Найдя этот путь, ты станешь мудрее, еще больше укрепишь в себе добродетель любви, еще больше ослабишь страсть гнева. Иными словами, твоя реакция на ситуацию отразиться в отпечатке, который ляжет на тебя. С совокупностью отпечатков, полученных за жизнь, ты и войдешь в жизнь вечную. Добродетель любви, став твоим внутренним достоянием еще при жизни, сообщит тебе ощущение внутреннего блаженства, сопутствующего тебе даже и при жизненных невзгодах. Начав свое развитие еще при земной жизни, добродетель перейдет с тобой в жизнь вечную. Развитие ощущения блаженства, сопутствующего добродетели, продолжится, став основанием для блаженства вечного[22].

Справедливо и обратное. Если человек реагирует на ситуацию ненавистью, то со временем ненависть становится его внутренним качеством (страстью). Ненависть, ставшая внутренним качеством, на уровне ощущений выражается переживанием какого-то неблагополучия, тоски. Она начинает жечь человека еще во время его земной жизни. Страшно представить, что будет с человеком, который, переходя в жизнь вечную, уносит с собой ненависть. Свое развитие она продолжит и там.

Подобным образом воспринимая ежедневные «вызовы» человек видит в них частые задачи, в своей совокупности, связанные с главной задачей жизни. При таком подходе каждый день воспринимается как значимый для всей жизни в целом. Значимым становится каждый встречный на жизненном пути, каждое действие, совершенное в отношении него. Жизнь становится непрестанным развитием, имеющим перспективу.

Взгляд на реальность с позиций вечности помогает медицинскому работнику пережить депрессию, возникающую и по иному поводу. Смерть пациентов для медицинских работников, сердца которых не огрубели в цинизме (попытка защититься от стресса цинизмом ведет к регрессии личности, о чем см. в указанных в начале раздела лекциях). Человек, смотрящий на смерть с позиций лишь земных реалий видит хрипы, стоны, страдания, оставляемую умирающим семью. Но оку, которого коснулся отблеск вечности, открывается, что в предсмертный период жизни пациент многое пересмотрел в своей жизни. «А сумею ли я подготовить к встрече с Создателем свою душу».

На языке Виктора Франкла такой строй мыслей можно назвать удержанием высоты смысла. Для него удержание высоты смысла было ключом к выживанию. Франкл, как известно некоторое время провел в качестве узника (но не преступника!) в нацистском концентрационном лагере. Он наблюдал, как заключенные впадали в состояние регрессии, спускались на примитивный уровень существования. Они охватывались эмоциональным отупением, невозможностью думать ни о чем кроме, потерей реального чувства времени. «Лагерная действительность вела к обесцениванию отдельной человеческой жизни», «отмирали все духовные запросы, все высокие интересы. В общем все, что относится к области человеческой культуры, впало в некий род зимней спячки»[23] [в лекциях «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы, концлагеря» проводятся параллели между состоянием узников концлагерей и людьми живущими в условиях всеохватывающего погружения в рабочий процесс при отмирании способности обращать внимание на запросы высших проявлений духа; см., например, часть 3, пункты 00а-00b].

Когда рабочие будни воспламеняются смыслом, они перестают быть беспробудностью и оживают[24]. Если человек помнит о вечности, в которую предстоит вступить ему и его пациентам, то на контакт с человеческим страданием теряет свой обжигающий характер. Если есть память о вечности, то становится понятно, что в предсмертные минуты умирающий пытается переосмыслить свою жизнь. Для чего и во имя чего она была прожита? Предсмертное время может стать временем великих открытий, придя к которым умирающий примиряет с Богом, с другими людьми и обстоятельствами. Если же памяти о вечности нет, то и этих великих минут со стороны не заметно. Видны лишь страдания и неблагообразие поврежденного тела, слышны лишь хрипы и стоны. Для врача в данном случае, если он еще не слишком зачерствел, смерть пациента является травмирующим фактором. Врач борется за его жизнь, но пациент все равно из неё уходит. Кто-то из врачей переживает настолько сильное напряжение, что не может расслабиться даже и после работы. Кто-то пытается прийти в себя через ночную рыбалку. Речь идет не о простом закидывании удочки, а о рыбалке профессиональной. Речь идет о рыбалке, отправляясь на которую рыбак берет с собой специальные блесна, специальные крючки. По всей видимости, необходимость вдумчиво обходиться с профессиональным инвентарем, дает человеку возможность переключиться с неприятных мыслей на процесс рыбалки.

Если же память о вечности не испаряется из сознания, то смерть других воспринимается скорее, как таинство перехода человека в другие условия существования[25]. Вследствие такого восприятия ситуации человек естественным образом становится защищенными от травматического переживания.

Некоторые аспекты различного рода кризисов, упомянутых выше, вторглись однажды в жизнь молодой операционной медсестры. В своем письме она писала: «Операций много, но в последнее время я стараюсь больше заниматься админ. работой, стоять на операциях нет никакого желания, говорят это бывает, когда много лет работаешь на одной работе. Хочу пойти на какие-то курсы, конечно буду немного пропускать из-за времени, но очень хочу чем-то себя занять, может тогда работать захочется. Чтения книг не помогает (о чтении см. далее), исповедоваться получается раз 3-4 недели, и всегда с трудом. … проводить досуг в театре, оперетте можно? У меня, похоже, говоря медицинским термином, депрессия, я не говорю, что всегда, но посещает она меня часто и мне это уже надоело, я хочу с ней бороться, правда, не знаю как. Смотрела программы, но утешения не получала» (в приведенных выше описаниях ургентной зависимости и работоголизма отмечалось, что истощенные люди по вечерам смотрят ТВ).

Опуская вопрос о курсах (чтобы ответить на этот вопрос, нужно знать подробности жизни медсестры), в общих чертах ситуацию можно представить следующим образом. Когда медсестра начинала работать, она ассоциировала свою работу с реализацией евангельских заповедей о любви и милосердии. Но, погрузившись в работу, что называется, с головой, она стала утрачивать понимания смысла в работе.

Смысл можно уподобить пару над котлом. Пока под котлом горят дрова от котла идет пар. Погас огонь – и пар исчез. Процесс постепенного исчезновения осмысленности действий воспринимается человеком с неким недоумением. Вроде бы в его жизни внешне никаких значительных перемен негативного характера не происходит, но жить становится все невыносимее и невыносимее.

При исчезновении смысла работа из служения, отрывающая возможность для деятельного проживания евангельских заповедей и, следовательно, – для приобщения к благодати, превращается в рутинное бытование, повинность.

Если же ощущение перспективы теряется, если испаряется смысл, то что выходит на первый план сознания? Грязные бинты, переживание усталости и несправедливости начальства, досада на дрязги в коллективе, моральная усталость вследствие постоянной нехватки средств. Человек как бы не живет, и тащится по жизни. Словно ворочает изо дня в день безликие многотонные глыбы. Куда? Для чего? Усталость накапливается, работа перестает переносить удовлетворение и превращается в каторжное отбывание срока заключения (некоторые штрихи к данному состоянию см. в статье «Игра или доминанта на жизнь вечную?», в части 1, в главе «Постскриптум к первой части» (статья готовится к публикации).

Так происходит, если человек, войдя в поток суеты, начинает забывать исполнять свое молитвенное правило, перестает читать Евангелие. Если связь с Евангелием утрачивается, то смысл «одушевлявший» будни перестает «подновляться». Он тускнеет, становится слаборазличимым в сутолоке дней, а потом и вовсе словно испаряется. Приблизительно таким образом можно ответить на заданный одной медсестрой-христианской вопрос насчет нарастающей депрессии и желании вследствие неё развлечься в опере или театре.

Неудовлетворенности работой, бывает, что предшествует отказ работника от того, что не связано напрямую с работой. За периодом чрезмерной активности следует усталость, истощение, желание отдалиться от коллег. «Затем следуют перемежающиеся депрессивная и агрессивная эмоциональные реакции». Человека начинает характеризовать формальный подход, безразличие к работе и самоизоляция. Со временем он надламывается, что приводит к появлению различного рода расстройств и развитию различного рода зависимостей –  «алкогольной, наркотической, игровой, интернет-зависимости и др.». К подобным последствиям кто-то приходит и иной путь. Кто-то вкладывается в дело без остатка, ожидая получить от него некие «дивиденты»[26].

То есть, выбрав какое-либо направление деятельности, он «загадывает себе желание»: пойду этим путем и будет мне счастье. Какая-нибудь женщина, например, узнав о «медсестре с бриллиантами» тоже захочет испытать чувство полноты жизни. Оденет украшение, придет в хоспис и скажет врачу, что хочет стать счастливой. А врач ей покажет на судно, которое нужно отнести судно тяжело-больному пациенту, от разлагающейся плоти которого идет неприятный запах. И так – день за днем. «Где же мое счастье?» – спросит женщина.

Она не понимает, что счастье дает не поставленное под больного судно, счастье касается сердца, движимого состраданию к больному. А выполнение функциональных обязанностей медсестры может стать путем, идя по которому женщина может изменить свое сердце. Допустим, она горда, мучает и себя и других своими капризами, сама себе не рада. И вот она приходит к больному, кормит его с ложечки, а он говорит её грубости. Ей хочется бросить свое дело, хочется возненавидеть больного, ответить ему злом за зло, но она смиряется, просит помощи у Бога, молится за больного. У потихоньку его сердце, как заржавевший мотор, начинает двигаться, освобождаться от ржавчины. На следующий день преодолевать себя уже легче. На следующий – еще легче. И когда появляется искреннее желание больному блага, то сами собой появляются нужные слова и произносятся они столь добродушно, что стена, выставленная больным, растворяется. Когда гордый человек преодолевает собственный эгоизм через любовь к ближнему, ему становится легче. А со временем он приходит и к том, что становится готовым испытать счастье. Так мы возвращаемся к притче Экзюпери про дозорного и к словам Экзюпери, близким по смыслу к притче, – «Мало дать. Нужно сотворить того, кто получит».